***
Остановившись на светофоре, Биас снял пакет со льдом со своего левого запястья, лежавшего у него на коленях, и проверил опухоль. Он начал прикладывать к поврежденному месту лед с того момента, как ранним утром вернулся в свою комнату. Хотя гематом было не так много, как он ожидал, они были чересчур болезненными, а опухоль всё ещё слишком обширной, чтобы он мог провести достаточное исследование и определить, сломана ли рука. Но, несмотря на пульсацию, запястье не было его главной заботой. Ему необычайно повезло. Когда он перепрыгнул через ограждение в темноту, он понятия не имел, что находится внизу, и предполагал, что приземлится на цемент. Но это был карликовый можжевельник, который обеспечил более мягкую посадку и, вероятно, спас ему жизнь. Если бы это был бетонный пол, он, возможно, не смог бы оправиться от удара так же ловко, как когда он, катясь под стеной здания до противоположного края площадки, подскочил и понял, как люди наверху достигли ограничения и начали стрелять по кустам. Прижавшись к стене, он слушал треск пистолетов-пулеметов, странное приглушенное шуршание кустов и шлепанье пустых гильз о разорванные ветки. Он различал ругательства в хлопающих испанских фразах, но не побежал, пока не услышал шум двигателей и визг шин. Поскольку полицейские обычно не носили с собой полностью автоматические пистолеты-пулеметы, он точно знал, что это люди Уоркмэна. Пока Биас лежал на животе в темных зарослях олеандров, где он притаился всего в нескольких футах от гаража, его запястье пульсировало, а одежда впитывала пот, лившийся с него в тихую и влажную ночь, машины Уоркмэна кружили по окрестностям района. Если бы он припарковал взятую напрокат машину где-нибудь на улице, а не на стоянке, они бы в конце концов её обнаружили. Когда они, наконец, исчезли при первых отдаленных завываниях полицейских сирен, Биас поднялся на ноги и с дисциплинированной беззаботностью пошел обратно на стоянку своего авто. Он немедленно дал сигнал Ариспе по рации, и они встретились поздно вечером в закусочной в Бруклине. Биас рассказал Рубио, что произошло, что полиция знала о нём, что, по-видимому, Уоркмэн добрался до Уэйта, узнали о Ферретти и проследил за ним до самого тупика. После некоторого обсуждения они решили, что чего бы Уоркмэн ни добился от Уэйта, этого было недостаточно, чтобы им угрожать. Планы они решили не менять. Они не смогли определить, откуда полиция получила имя Ариспе, но считали, что у властей мало информации, кроме этой, иначе они никогда бы не позволили Мелендесу покинуть город. За исключением Уоркмэна, который знал теперь, что они купили гексоген, Биас и Рубио были единственными, кто понимал, где была заложена взрывчатка, и оба не могли вспомнить места, в которых они могли бы оставить следы, чтобы их обнаружила полиция или даже Уоркмэн. Самым большим препятствием в этой операции всегда были контакты в Нью-Йорке, и, так или иначе, все они теперь были мертвы, за исключением сбежавшего Мелендеса. Единственная оставшаяся серьезная опасность заключалась в том, что слежка Ариспе могла быть обнаружена, и что из-за какого-то странного изменения в распорядке дня Гамбино ни разу не пересечёт железнодорожный переезд в течение нескольких дней. Они договорились вернуться в свои отели, немного поспать и выполнить уже начатые процедуры. Биас вернулся в отель «Золотой Голубь». Никто не знал, что он там остановился, даже Рубио. Не знал он и место дислокации Ариспе, это было давним методом обеспечения безопасности, который они обычно применяли в последние сорок восемь часов перед нападением. Это освободило их обоих от напряжения, создаваемого мучительным страхом, что одного могут поймать без ведома другого и подвергнуть пыткам, заставив выдать свое местонахождение. В семь часов он уже был в машине и поехал в закусочную «Стейк-н-Эгг» недалеко от бульвара Манхэттен-Уэст, где они с Рубио разговаривали накануне вечером. Он купил утренние газеты и позавтракал, читая статьи о Ферретти и убийстве супругов Уэйт. Полиция, которая по-прежнему скрывала информацию о деталях расследования, подтвердила, что задействовала ресурсы ФБР и Управления по борьбе с наркотиками. Энергичный репортер наконец установил, что лимузин, хотя и был арендован на имя Пагсли Фрампа, находился в пользовании Фрэнка Гамбино, чей дом, судя по всему, находился под усиленной охраной. Хотя заголовки были громкими, статьи об убийствах действительно были отрывочными, как и сказал Ферретти, включая, теперь, и его собственное. Покидая закусочную, Биас оставил газету, сделав мысленную пометку больше туда не ходить. Если бы он не был занят, он бы не вернулся туда на завтрак. К счастью, смена времени суток привела к смене официанток. Его второе появление там менее чем за восемь часов не привлекло бы внимания ни одной официантки. В течение следующих трёх часов Биас курсировал по улицам в форме круглого прямоугольника, который лежал на территории от бульвара Манхэттен-Уэст до Канал стрит на западе и востоке, а также между Юго-западным шоссе на 10-й авеню на юге и севере. Он дважды останавливался выпить кофе, заезжал на заправочную станцию и заливал наполовину полный бак бензина, парковался на парковках и наблюдал за покупателями, пока жара не заставила его снова сесть за руль, чтобы включить кондиционер. Он получил два сигнала «ничего не происходит» от Рубио. Затем, пока он осматривал свое опухшее запястье на светофоре, Рубио подал ему знак идти к магазинчику на Кирби. Добравшись до места, он позвонил из киоска на Бродвее, и Рубио ответил. — Что-то происходит, — сказал Рубио ровным голосом. — Около двадцати минут назад, чуть позже одиннадцати, я увидел три или четыре полицейских машины, подъехавших к Инвернессу. Я вернулся мимо особняка Гамбино, и, похоже, полиция забирала ребят Уоркмэна. Они также установили наблюдение на улице. Не знаю, скольких они забрали, но я, по крайней мере, видел четверых. — ФБР оставили полицейских возле дома? — Нет. — У дома нет охраны? — Я никого не видел. Биас почувствовал внезапный укол тревоги. — Гамбино еще в доме? — Я не видел, как он уходил. — Что ты думаешь? — Я не знаю. Может быть, ФБР связали их с делом Уэйта. Я не знаю. — Это слишком рано, — сказал Биас. Он смотрел сквозь грязное стекло магазина на солнечный свет. — Но, может быть, они их подозревают, может быть, это шантаж. Ты не видел, как они забрали Уоркмэна? — Нет, — после паузы ответил Рубио. — Мне это не нравится. Биас подумал о темном лице Рубио, о блеске белого зуба в расщелине его нижней губы. Затем он вспомнил лицо Уоркмэна. Его прекрасные маслянистые глаза, широкий лоб и узкие скулы, так напоминавшие паука. Подобно пресловутой собаке, которая становится похожа на своего хозяина, Уоркмэн уподобился насекомому, в честь которого его и прозвали. Или, может быть, именно его внешний вид и репутация первыми натолкнули на мысль о пауке. В конце концов, он был темным и мелким… и имел жало смерти. Джимми Уоркмэн — Черный Паук. Биас вспомнил, как рассматривал лицо Люциуса в бинокль, вспомнил гвоздь и паука. В некоторых частях Мексики эта подпись Уоркмэна пользовалась дурной славой. Биас уже видел его изувеченых жертв раньше и видел страх, который они внушали. И теперь на мгновение он увидел лоб Рубио… гвоздь… и паука, танцующего на конце веревки, как крошечная марионетка. — Ты считаешь, что продолжать наблюдение слишком рискованно? — Я не знаю. Меня это не беспокоит. Может быть, так было бы проще. Что мне не нравится, так это то, где Уоркмэн? — Может быть, у ФБР есть люди в домах по соседству. Может быть, они пытаются нас выманить. Биас на мгновение задумался. — Рубио, больше не проходи мимо того дома. — Что ты имеешь в виду? Что ты хочешь, чтобы я сделал? — Дай мне подумать. Магазинная будка напоминала стеклянную печь. Эта чёртова тварь даже не была в тени. Он стоял там, держа телефон в руках, зная, что каждая минута отсутствия Рубио в Инвернессе увеличивает шансы Гамбино проскользнуть. Но ему нужно было оценить удаление людей Уоркмэна. Если что-то случится с Рубио, ему придется отменить это. Было бы безумием пытаться самому следить за перемещениями Гамбино. На этом он подвел черту. Каждое задание сводилось к двум главным приоритетам: уничтожить цель и сохранить свою жизнь. Он пожертвовал бы всем и всеми ради достижения первого, кроме второго. Когда-то, в какой-то момент в сером, далеком прошлом, не так уж много лет назад, но в огромном расстоянии в сознании, он, должно быть, думал, как Теодоро Аника. Он, должно быть, придерживался убеждений, верил философии, придерживался истин. Теперь такие мотивы были холодным пламенем. Он не мог представить ничего в идеологиях людей, за что отдал бы свою жизнь; жертвоприношение стало для него чуждым понятием. — При всём этом старик может пошевелиться, — сказал Рубио. — Это рискованно. — Ты хочешь отменить это? — Ещё нет. — Хорошо, тогда мне пора возвращаться туда. Деловитое заявление Рубио развеяло сомнения Биаса. Индеец был прав. Настала его очередь рисковать вслепую… — Подавай сигналы чаще, — сказал Биас. — Каждые полчаса. — Буэно, — прохрипел Рубио и повесил трубку… и он не имел права ожидать того, что надеялся получить…***
Торп рассказал Дисталу о том, что Рената Ислас вышла на имя Биаса Медрано, и что он с этим сделал, и спросил, что произошло в конце операции лейтенанта. Он стоял за своим столом и, слушая бас Дистала с техасским акцентом, смотрел, как Уэнсдей и Гуди забирают тарелки и стаканы с обеденного стола. — …я не предупредил их о своем приезде, так что всё было довольно запутанно. Лапьер сказал, что некоторые ребята не хотели сдавать свое огнестрельное оружие, и какое-то время там было немного напряженно. Но Эфрен, старший сын Гамбино, вышел на улицу и всех их успокоил. И вот тут-то нам и улыбнулась удача. У троих из этих парней были автоматы Mac-10, переделанные на полностью автоматический режим. Так что они произвели три ареста прямо на месте. Дело в том, что они взяли только четверых из них. Уоркмэна нигде поблизости не было. Если этот сукин сын с самого начала говорил правду, то с ним пропали еще двое… Отстраненно слушая Дистала, Ксавье наблюдал за двумя женщинами. Ему пришло в голову, что произошло нечто неожиданное и невероятное. Уэнсдей и Гуди каким-то образом обменялись сестринским пониманием друг друга, и, казалось, им было очень легко вместе. — Они осмотрели весь комплекс? — спросил Торп, но его мысли вернулись к Уэнсдей и Гуди. В каком-то смысле он не был удивлен их родством. Не из-за того, что он знал о Гуди, а из-за того, что он знал о Уэнсдей. Показная, почти театральная самоуверенность, которую Гуди продемонстрировала, когда Торп впервые встретил её у Вальверде, гнев, который она выказала в доме своей матери, страх, который она безуспешно пыталась скрыть за напускным упрямством в машине, когда рассказывала ему о теко — всё это теперь превратилось в откровенную неприкрытую уязвимость. Она не только потеряла брата, но и, наконец, осознала, что проект, которому она посвятила себя со всей страстью в течение последних шести месяцев, оказался всего лишь игрой зеркал. Она не понимала, что делала. Быть жертвой такого грандиозного обмана было деморализующее, и это было так типично для его Аддамс — чувствовать, насколько сокрушительной была для Фрамп эта внезапная уязвимость. Для Уэнсдей было также свойственно в своей расчетливой и прямолинейной манере показывать свое сочувствие. Такая искренность редко тратилась на людей, которые действительно этого жаждали. — Да, они это сделали, — сказал Дистал, — И они нашли еще один переоборудованный Mac-10 в той прокуренной конторе Уоркмэна. Я не знаю, что окружной прокурор разрешит нам сделать по этому поводу, но я хочу предъявить Гамбино конструктивные обвинения в незаконном хранении всех четырех этих Mac, и это даст нам достаточную причину для депортации, — голос Дистала немного понизился, и Торпу пришлось напрячься, чтобы услышать его. — Может быть это и не очень убедительно, но, по-моему, направление ветра немного меняется. У нас тут чиновники из Конгресса и пара сенаторов мутят воду, и, думаю, общее мнение таково, что если нет цели, то и стрелков не будет. Дошло до этого. Знаешь, просто избавляемся от этой штуки к чертовой матери, и как можно быстрее. Торп боялся этого. В то утро из-за убийств Нью-Йорк снова попал в теленовости, и городские политики стремились избежать того, чтобы в национальных СМИ их называли «Маленькой Мексикой», прибежищем для латиноамериканских политических интриганов. Они могли бы объяснить свой выход из такого рода ассоциации, если бы могли сказать, что Фрэнк Гамбино был объектом недовольства неизвестной группы радикалов в Мексике, и что он просто случайно временно проживал в Нью-Йорке, когда они решили его преследовать. Это была просто одна из таких вещей. Если бы он жил в Хэппи-Вэлли, штат Техас, то насилие преследовало бы его и там. Это не имело никакого отношения к географии или демографии Нью-Йорка. Просто им не повезло. Фрэнк Гамбино набрался опыта в политических интригах в Мексике, и теперь ему предстояло испытать всю силу политического маневрирования и по эту сторону границы. — Так они собираются его депортировать? — Верно. И чем скорее, тем лучше. Они не хотят, чтобы его убили в этом городе. — И какова на данный момент реакция Гамбино? — Человек разозлился, что мы забрали его ополченцев. Пит сказал ему, что мы оставим ему вместо них много полицейских в форме, но он сказал, что, чёрт возьми, они ему не нужны. Он сказал, что собирается сделать несколько звонков, чтобы уладить это дело. — Так ты никого не оставил? — Пока там никто не объявлялся. Мы установили посты на верхних этажах жилых домов по обеим сторонам улицы в обоих направлениях, а на подъездных путях стоят люди в машинах без опознавательных знаков. Он под прикрытием, но не знает об этом. Я думаю, Фрэнк Гамбино никогда так сильно не потел. — Что он сказал Уоркмэну? — за спиной Торпа Уэнсдей закончила убирать последние салфетки со стола. Он обернулся и посмотрел ей вслед, когда она вышла из библиотеки и закрыла за собой дверь. — Никто из них не знает, где он. Уоркмэна просто не было дома. Фактически, Гамбино спросил Пита, где его начальник службы безопасности. — Хотел бы я знать, кому Гамбино собирается звонить. — Что ж, если это кто-то, обладающий реальным влиянием, мы скоро об этом узнаем. — Криминалистическая лаборатория добилась каких-нибудь успехов? — Немного, — сказал Дистал. — Некоторые лобковые волосы и волосы с головы на кровати принадлежали Люциусу Лопесу, так что мы установили личность. Кроме того, оба вида волос принадлежали кому-то еще. В доме Уэйтов, ну, у них повсюду отпечатки пальцев. У них есть несколько снимков, которые не принадлежат ни Уэйтам, ни Фаррелу, но на них пока нет документов. Мы берем отпечатки пальцев у парней, которых привезли, и баллистическая экспертиза проверяет, стреляли ли из их Мак-10 какими-либо из тех патронов, которые мы нашли в гараже. Пока что все образцы крови похожи на кровь Уэйтов или Донни Фаррела. Был миг, когда ни один из них не произнес ни слова, а затем Торп сказал: — Это был трудный момент. Я не могу припомнить, когда у нас было так много людей, работавших так интенсивно и с таким небольшим прогрессом. — К нам тоже раньше не заходил наемный убийца-иностранец, Ксав, — сказал Дистал. — Когда они появляются из ниоткуда, не имея ни семьи, ни связей, и охотятся за людьми, которые не являются американскими гражданами, мы мало что можем сделать. — Если эти фотографии не сработают, — спросил Торп, — Будет слишком поздно делать что-то ещё. Либо Гамбино сбежит, либо они схватят его. В любом случае, я не могу допустить, чтобы это продолжалось еще двадцать четыре часа. — Думаю, ты прав. — Боюсь, есть два вопроса, на которые мы никогда не получим ответы, — сказал Торп. — Кто были те анонимные кураторы Гуди Фрамп и почему они собирали информацию о теко? И кто помог Гамбино и другим коррумпированным политикам и бизнесменам вывести сотни миллионов награбленных средств из Мексики? Дистал фыркнул. — Ты в нашей службе достаточно долго, чтобы знать, что мы не часто получаем ответы на такого рода вопросы. Торп знал, к чему клонит Дистал. Они оба пришли к выводу, что здесь кроется нечто большее, чем у ФБР есть власть или возможности решить. Как спецагенты из отдела по расследованию убийств, они были слишком низкими в иерархии, чтобы ожидать от них реальной истории, стоящей за этими событиями. Никто не собирался посвящать их в общую картину. Они были простыми дворниками; никто не просил их выяснять, кто оставляет за собой грязь. На самом деле, никто этого и не хотел***
Джимми Уоркмэн сидел на заднем сиденье новой арендованной машины, направлявшейся по юго-западному шоссе. Он был зол, расстроен, и у него истекало время. Трое мужчин припарковали автомобиль, зарегистрированный на имя Пагсли Фрампа, на стоянке Greenway Plaza, взяли такси до ближайшего агентства по прокату автомобилей и арендовали Lincoln, используя фальшивое удостоверение личности. Теперь они направлялись в центр города, чтобы снять два номера в мотеле. Уоркмэн знал, какой именно мотель ему нужен, на Саут-Мэйн, так близко к автостраде, что слышимость в номерах на третьем этаже с южной стороны была такая, как будто комнаты находились на самой эстакаде. Этакое неподвижное транспортное средство в бесконечном грохоте нескончаемого движения. Самые шумные номера в городе. Пока его новый водитель, мускулистый молодой человек по имени Сантьяго с локонами и восточными глазами, следил за потоком машин, Уоркмэн корпел над лабиринтом бумаг. Он держал на коленях блокнот и записывал список чисел, некоторые из которых он время от времени называл Гусману, чьё очкастое лицо и флегматичные манеры скрывали жестокий характер. Гусман отвечал «да» или «нет», а иногда называл и свои собственные номера. Когда они прибыли в мотель, Сантьяго вышел и зашёл внутрь, чтобы зарегистрировать два номера. Уоркмэн и Гусман продолжали работать. Они даже не взглянули, когда водитель вернулся, он, не говоря ни слова, сел в машину и въехал через вход на территорию мотеля. Г-образный мотель имел шесть этажей в высоту и был расположен так, что тупой конец нижнего этажа почти упирался в скоростную автомагистраль. Нижние комнаты выходили на улицу под скоростной автомагистралью, на вечно теневую часть надземного шоссе с грязными ребрами цементных колонн и залитых дизельным топливом балок, заброшенной сетчатой оградой, пьяницами, мусором и голубями-падальщиками. Второй этаж смотрел на окрашенные в серебро перила автострады, а третий этаж находился на уровне машин. Это была комната, которую редко снимали. Раньше руководство действительно пыталось, но так много людей возвращали ключи и просили новый номер или деньги обратно, что теперь его выдавали только тогда, когда это был абсолютно последний оставшийся номер в мотеле. Тем не менее, большинство людей отказались от этого. У мужчин были только небольшие сумки, которые они пронесли через переход от парковки, мимо автоматов с колой и 7-Up, вышедшего из строя лифта и вверх по металлической лестнице возле ворот к бассейну во дворе. В удушающую жару полудня в бассейне, или, скорее, в шезлонгах, находилось только два человека: крупная молодая мексиканка, чья темная плоть выглядывала из прорезей лавандового бикини блестящими пропорциями тюленьего льва, и её меньшая по размеру фигура, англоязычный спутник, чья светлая кожа приобрела поразительный цвет блестящего фламинго. Они держались за руки, их руки были зажаты между двумя шезлонгами у бассейна. Трое мужчин вошли в первую из двух комнат, в которых они зарегистрировались. Они бросили портфели и сумки и пошли в соседнюю комнату на лестничной площадке третьего этажа. Рёв транспорта, доносившийся на расстоянии тридцати футов со скоростью семьдесят миль в час, сопровождался порывами жалящего песка, отлетавшего от асфальта горячими порывами ветра, вонявшими перегретым маслом и резиной. Внутри Уоркмэну понравилось то, что он увидел, и ещё больше понравилось то, что он услышал… и не услышал. Они заперли за собой дверь и вернулись в первую комнату. Уоркмэн и Гусман сели за небольшой круглый стол, вытащили свои бумаги и возобновили работу. Сантьяго взял ключи и спустился по лестнице к машине. Он видел винный магазин в нескольких кварталах отсюда. Они продолжили ту же самую проверку номерных знаков. На прошлой неделе наблюдатели Уоркмэна фиксировали номера всех автомобилей, въехавших в Инвернесс в пределах двух кварталов от дома Фрэнка Гамбино. Это была утомительная работа — сверять записи каждого дня с предыдущими, но Уоркмэн надеялась, что она окупится. Любой, кто захочет убить Гамбино, должен будет следить за его приходом и уходом, а для этого придется приближаться к дому. Где-то в этой куче номеров были повторы, и один из этих повторяющихся номеров принадлежал машине убийцы. К полудню они обнаружили девять машин, которые появлялись на улице более двух раз в каждый из указанных дней. Рядом с пятью из этих машин была написана буква «R», что означало, что они были идентифицированы как принадлежащие жителям улицы. Остальные четыре должны были быть проверены. Уоркмэн подошёл и сел на край кровати. Из бумажника он достал лист бумаги с несколькими номерами и набрал номер государственной службы регистрации транспортных средств. Через несколько минут он узнал то, что и подозревал: все четыре машины были зарегистрированы на имя четырех разных агентств по аренде автомобилей. Кроткий Гусман, вооруженный одним из десятков удостоверений личности и значков мексиканской полиции, которыми был снабжен Уоркмэн, отправился навестить агентства. Если бы догадка Уоркмэна снова оправдалась, Гусман смог бы получить не только имя — и, возможно, описание — человека, арендующего машину, но также её цвет, марку и модель. Они арендовали себе ещё две машины, и втроем начали преследовать сталкера — деликатный и опасный маневр, но Уоркмэн уже много раз успешно его совершал.***