***
После того, как Торп закончил разговор с Дисталом, он еще двадцать минут ходил по библиотеке, снова и снова вспоминая события последних нескольких дней. Наконец, не в силах больше оставаться на одном месте, он вышел на улицу и спустился в сад проведать Нерона. Старый пес, конечно, спал, и Торп, слишком беспокойный, чтобы сесть с ним, не подошел и не погладил его, опасаясь разбудить. Ксавье продолжил путь через лавровые вишни к оранжерее и вошел внутрь. Бесцельно бродя по садовым тропинкам, его зрение улавливало только самые яркие цвета среди сотен бромелиевых. Более тонкие оттенки и переливы цветов, которые ему обычно нравилось искать, теперь остались недооцененными. Его разум не мог замедлиться ради них. Он вернулся в дом, засунув руки в карманы, поднялся по ступенькам террасы и прошел через французские двери в библиотеку. Никогда еще он не чувствовал себя более бесполезным. Лапьер и оперативная группа были заняты сбором документов и доказательств при построении дела против Уоркмэна в убийствах Люциуса Лопеса, Уэйтов, Донни Фаррела и Дэниела Ферретти. Алекс Дистал пытался обойти политические препятствия, которые постоянно возникали в его усилиях заставить Управление по борьбе с наркотиками и ФБР сотрудничать друг с другом в той мере, в какой они могли бы предоставить полиции полезную информацию о Биасе Медрано, чье имя теперь, когда оно стало известно, вводилось в компьютеры и распространялось среди полевых агентов обоих агентств. Торп подошел к своему столу, открыл хьюмидор из розового дерева и достал Allones Corona Maduro. Он подрезал конец сигары, чиркнул спичкой и зажег ее. Прогулка лишь заставила его тело гореть. Он ослабил галстук, расстегнул манжеты, снял часы, положил их на стол и закатал рукава. Вынув сигару изо рта, он подошел к книжным полкам и посмотрел на названия. У него возникло искушение почитать что-нибудь, возможно, сборник эссе или стихов — ничего продолжительного, — но он даже не мог остановиться в выборе, его сознание уже заполнялось видениями лица Биаса Медрано Банды. Он почувствовал, что кто-то стоит позади него, и повернулся к Уэнсдей, появившейся в дверях и смотрящей на него. — Что у тебя на уме, Ксавье? — спросила она. Ее руки были скрещены, и она прислонилась к дверному косяку. — Где Гуди? — небрежным тоном вопросом на вопрос ответил он. — Мы разговаривали в гостиной. Она устала. Она легла немного поспать на диван. Торп кивнул, шагнул к одному из кресел и сел. Уэнсдей подошла и опустилась ему на колени. — Что ты думаешь о ней сейчас? — спросил Торп, обнимая Уэнсдей за талию. — А что ты имеешь в виду под словом «сейчас»? — Теперь, когда ты была рядом с ней немного больше. Уэнсдей мгновение смотрела на него. Ему показалось, что он увидел в ее глазах нотку настороженности и немного скептицизма. — Думаю, я понимаю ее лучше, чем раньше, — сказала Уэнсдей, продолжая, несмотря на свои сомнения. — То, что она сделала, теперь не кажется таким возмутительным, таким невероятным. Я понимаю, как это могло произойти, как это все случилось. Торп кивнул, глядя на нее. — Она молода, Ксавье. Ты потерял способность понимать, когда следует дать кому-то презумпцию невиновности? Торп не знал, чего он ожидал от Уэнсдей, но он точно не ждал такого ответа. — Да, — подумал он. Он догадался, что забыл, как это делать. — Я не знаю, — сказал вслух Ксавье. Но о Гуди Фрамп он все прекрасно понимал. Дело не в том, что он не осознавал что она заслуживает презумпции невиновности, а в том, что он был слишком склонен ей ее дать. Фактически, он вообще был слишком склонен к ней, и осознание этого заставило его опасаться каждого суждения, которое он выносил об этой девушке. Чувствуя притяжение, он держался на большей дистанции, чем в любом другом случае. Ксавье ощушал себя немного глупо из-за этого. В дополнение ко всему остальному, что произошло за последние четыре дня, именно предшествующие события сделали его осторожным и сверханалитическим в отношении каждого нюанса своих эмоций. Уэнсдей какое-то время ничего не говорила, а затем спросила, наклонив голову набок: Ты не ответил на мой вопрос. — Я сказал, что не знаю. — Нет, на другой. — О чем я только что думал? Она улыбнулась. — Я думал о Биасе Медрано, — Торп пару раз затянулся сигарой, ощущая языком аромат темного табака. — Рената сказала, что он начитан, умен, имеет иезуитское образование. Молодой вдовец. Путешественник. Покладистый сын задиристого отца. Красивый. Богатый. Вежливый, — Ксавье посмотрел на сигару, крутя ее в пальцах. — Я хотел бы поговорить с ним, — неожиданно сказал он. — Поговорить с ним? О чем? — Похоже, он интересный человек. — Господи, Ксавье! Его политика отвратительна. Он наёмный убийца. — Как отвратительна репутация человека, которого он хочет убить, и я могу тебя заверить, если бы ты встретилась с ним, ты нашла бы его очаровательным. Кроме того, мы действительно не знаем о ничего о политических взглядах Медрано. Мы знаем только политику текос. — Тебе не кажется, что он мог бы с ними согласиться? — сухо спросила Уэнсдей. — И его отец был одним из основателей организации? — Агрессивный властный отец, — напомнил ей Торп. — Хорошо. Но я держу пари, что человеку, который соответствует профилю, который мы получили от Ренаты, будет трудно жить в политике теко. Это не может быть легко для него. Не внутри, я имею в виду. — Быть убийцей тоже непросто, — многозначительно сказала Уэнсдей. Затем продолжила: К чему ты клонишь? — Я ни к чему не клоню. Я думал только об этом человеке, которого мы преследуем. Интересно понять каков он. — Ты проводишь много времени, размышляя о людях, — улыбнулась Уэнсдей. Но выражение ее лица ясно говорило о том, что это улыбка подозрительной озабоченности. Он рассмеялся в ответ и поцеловал ее волосы на виске. — Я не знаю, так ли это, — Ксавье перегнулся через Уэнсдей и посмотрел на свои часы на столе. — Фото уже должны быть в редакции ФБР. Они точно позвонят мне, когда будут готовы отправить их в обработку. — Как думаешь, те фото подойдут? — Они — то единственное, что сработает со временем, — Торп плотнее приобнял Уэнсдей одной рукой, скрестил ноги в другую сторону и коснулся концом сигары пепельницы. В хрустальном блюде остался цилиндрический пепел. Ксавье вздохнул. — Господи, — сказал он, глядя на пепел. — Какая невероятная цепочка событий. Ты попадаешь в нечто подобное и не можешь в это поверить, и в тот момент, когда ты, наконец, понимаешь, что это действительно происходит с тобой, твоя точка зрения мгновенно меняется. Как будто произошел небольшой сдвиг в магнитных полюсах. Это сбивает с толку, слегка дезориентирует, но ты восстанавливаешься, приспосабливаешься. И вдруг осознаешь, что ничто уже никогда не будет прежним.***
После двенадцати ночи когда все разошлись по своим комнатам, Ксавье решил еще раз обойти весь дом, проверяя оконные задвижки, дверные замки, чтобы удостовериться, что все заперто на ночь. Проснувшийся Нерон вернулся в дом и семенил за ним следом. Из затемненного дома Торп пытался рассмотреть озеро, но воды не было видно из-за появившегося тумана. Черепаший пруд напоминал о себе лишь ритмичным плеском волн о причал. Под прикрытием такого тумана кто угодно мог подойти незаметно прямо к дому. Но Нерон в любом случае задолго оповестил бы о приближении любого чужака. В этом Ксавье был уверен. На кухне неожиданно загорелся свет. Ксавье повернулся и увидел Гуди. Она, аккуратно откупорив початую бутылку, наливала в стакан виски. — Еще не спишь? — спросил он, улыбнувшись ей.— Поздно уже, четверть первого. Она натянуто улыбнулась ему в ответ. — Да-да, уже глубокая ночь. Никак не могу успокоится. А ты что делаешь? — Проверяю все. — Ты очень обстоятельный, Ксавье, — усмехнулась она. — Это моя работа, — Торп внимательно наблюдал за девушкой. Гуди отпила глоток золотистого виски из стакана. — А я? Я тоже твоя работа? Ксавье, прищурившись, взглянул на нее. — Послушай, Гуди, прошу тебя, не надо. Это не то, что тебе сейчас нужно, — он провел рукой по своим волосам. Торп не хотел, чтобы она превратно поняла его слова. Меньше всего он стремился сделать ей больно, обидеть, оттолкнуть или унизить девушку, особенно сейчас, понимая ее уязвимость и растерянность… — Тебя что-то смущает? Ты не понимаешь, что делаешь? — она казалась озадаченной этими резкими словами.— Но я-то прекрасно понимаю, что я делаю. И что чувствую. — Ты расстроена, испугана и не знаешь что случится с тобой завтра, верно? — Ксавье тщательно подбирал слова, уговаривая Гуди словно маленького, капризного ребенка. — И не нужно начинать то, о чем ты будешь жалеть утром… — Да ладно, Ксавье! Я же вижу как ты иногда на меня смотришь! Поверь, у меня восхитительные руки и я умею быть благодарной, даже если завтра и буду сожалеть о содеянном… — она чуть повысила голос. Уснувший на пороге Нерон заворочался во сне. Ксавье быстро вошел в кухню и прикрыл за собой дверь. — А я решил что с твоими приключениями и любовными интригами покончено? — Да-да, я все поняла, — приблизившись к нему вплотную, пьяно ухмыльнулась Гуди. — Ты доходчиво умеешь объяснять. — Неправда, — резко возразил Ксавье, покачав головой. — Ты думаешь, я сама порчу себе жизнь, не так ли? — Нет, — ответил Ксавье и отвернулся. — Конечно, ты так думаешь, — настаивала она.— Но уж я точно так думаю. — Тогда почему ты ничего не меняешь в ней? — Не так-то это просто, — она положила руки ему на плечи и, вдруг притянув его к себе, нежно поцеловала. От прикосновения горячих женских губ Торпа всего обдавало жаром, а вид её раскрасневшегося лица, искаженного сейчас непривычным для него смятением, тронул его до глубины души. Он никогда раньше не замечал, что в золотистой копне ее волос прячутся серебристые нити отчаяния и страха… Конечно, он мог бы силой удерживать её на расстоянии, но он недооценил власть ее завораживающего как небесная высь взгляда. Несколько мгновений — и она снова прижалась к его груди и обвила руками его шею. Гуди запрокинула голову и, он, почувствовав внезапную усталость, закрыл глаза. Только что он весь пылал, возрождая в теле небывалое чувство, а теперь ему казалось, будто кровь стынет в его жилах. Состояние, напоминающее смерть или приближение старости. Ещё какое-то мгновение он отвечал на ее поцелуй, потом вдруг резко пришел в себя и высвободился из её объятий. — Ты — очаровательная женщина, — сказал он. — Да, но тебе не нужна, — голос Гуди был полон горечи. Ксавье не пришлось отвечать. Его взгляд сказал ей все. Лицо Гуди помрачнело. Ей было тяжело перенести, что ее отвергли. В ней нарастал гнев, вызванный унижением из-за отказа Ксавье. — Удивительно, такой обаятельный парень… И почему нужно ограничиваться одной сестрой, когда можешь трахнуть обеих? — Наверное, я сделал ошибку, — ответил Ксавье, — Но эта ошибка моя, и только я за нее отвечаю. — Но ей ты не смог бы сказать «нет», — она повернулась, собираясь уйти, но он перехватил ее, прижал и снова повернул к себе, чтобы видеть ее лицо. Они посмотрели друг на друга в упор. — Подожди, Гуди, не уходи. Объясни мне все. Я хочу понять. — Что я должна объяснять? Ты благороден, честен и влюблен. Верен своей женщине до гробовой доски, я это вижу. Ей просто повезло встретить тебя первой. И пусть в твоих глазах я — мерзавка, и у меня нет никаких шансов. Вот и все. — Нет, не все. Расскажи, сколько времени ты вертела интересом мужчин ради собственной выгоды? И как так вышло что ты игралась с ними, а в итоге оказалась в проигрыше, и это они тебя использовали? Ну, говори же! Не отворачивайся! Не пытайся отвертеться. Ты сама должна отвечать за свою жизнь. Гуди попыталась вывернуться, но он крепко держал ее, повернув лицом к себе. — Не тебе меня учить! — Может быть и не мне, — произнес он сквозь сжатые зубы.— Но я устал слышать от людей, что они не в силах справиться с собой. Если тебе так не нравится твоя жизнь, измени ее. Ты же не в западне. Ты можешь все поменять в любое время. В уголках синих глаз Гуди показались слезы. — Это не так просто, как тебе кажется. — Очень просто! Ты можешь сейчас же выйти отсюда и уехать. Я найду для тебя охрану и сразу отопру дверь. — Пусти меня! — Гуди снова попыталась освободиться. Он отпустил ее и отошел к окну. — Да, действительно, — сказал он, — Какое мне до этого дело?***
Биас вышел из телефонной будки и сел в машину. Рубио был прав, полагая, что для Гамбино наступил решающий момент. Биас сомневался, что управление ФБР Нью-Йорка действительно оставит Гамбино без защиты, но они наверняка прибегнут к более тонким средствам его охраны, чем мог себе позволить Уоркмэн. Это было в мексиканском стиле Уоркмэна — расхаживать взад-вперед по казарменному двору, выставив руки в позу победителя. Он хотел бы не только победить, но и выглядеть при этом достойно, но не перед гринго. Он бы затаился. Сначала он попытался бы выиграть, но по итогу проиграл. Биас верил, что Рубио тоже это знает. Медрано сразу же вернулся в «Золотой Голубь» и начал собирать свои вещи. Если это должно было случиться, то это произошло бы в ближайшие двадцать четыре часа. Он мог так долго прожить без машины. Это был необходимый профессиональный талант. Ему понадобилось продолжительное время, чтобы собрать вещи. Он не столько не хотел оставлять после себя ни единой жилы медного провода, сколько его запястье теперь сильно болело, делая левую руку практически бесполезной. Биас налил себе еще стакан бренди и занялся делом. После того, как он сложил всю свою одежду в чемоданы, он освободил ванную от туалетных принадлежностей, прихватив все бесплатные мыла и одеколоны. Небольшие пакеты пригодились бы ему в путешествии. Он взял мочалку, намочил ее в спирте и начал тщательно стирать отпечатки пальцев с каждой комнаты. Он всегда так делал. Если быть осторожным и осознанным, то просто удивительно, как мало отпечатков пальцев можно оставить, и как тщательно можно очистить те, которые все-таки остались. Это было утомительно, но необходимо. Он хотел облегчить им задачу. Биас внимательно следил за временем. Рубио даст понять, что все в порядке, когда Биас почти закончит уборку. Ему пришлось поторопиться с завершением, чтобы не быть в процессе выписки на ресепшн, когда следующий звонок Ариспе раздастся через полчаса. Когда Медрано закончил, два больших чемодана с упакованной одеждой стояли перед дверью номера вместе с двумя портфелями, в одном из которых были наличные, которые он еще не потратил, а в другом — радиопередатчик. На столике для бренди в простом белом конверте он оставил щедрые чаевые мужчине и женщине, которые были приставлены к нему на время его пребывания в номере. Затем он позвал носильщика. Выезжая из отеля, он оплатил счет одной из своих кредитных карт, необходимых для современного путешественника, особенно такого, который больше всего на свете боится привлечь к себе внимание. Биас всегда считал, что одна из самых необычных нелепостей путешествий по Соединенным Штатам заключается в том, что почти везде к наличным деньгам относились с подозрением. Он вышел на улицу в самый разгар часа пик. Рискованное для него время. Он планировал находиться поближе к переходу Манхэттен-Уэст на случай, если Гамбино решит переехать, пока улицы будут перегружены. Хотя это казалось невероятным с точки зрения охраны Гамбино — им было бы практически невозможно избежать нападения в таком транспортном потоке, в сложившихся обстоятельствах это было бы их самым удачным решением, потому что Биас не смог бы вовремя добраться до перекрестка. Ему нужно было подобраться поближе к переезду и оставаться там. Это был «счастливый час», хотя администрация ресторана никогда бы не употребила столь грубое выражение. Посетители просто получали бесплатный напиток. Он ужинал далеко за полночь в ресторане Latouche's, который, казалось, был рассчитан на молодежь и состоятельных людей. Для Биаса это было идеальное место, недалеко от кольцевой развязки на Вестхаймер и всего в нескольких кварталах от небольшой улочки, которая вела прямо к Манхэттен-Уэст, к западу от железнодорожного переезда. Биас сказал метрдотелю, что он — врач и что ему нужна неуклюжая рация вместо обычного ненавязчивого сотового, потому что он должен быть доступен для связи с вертолетами спасательной службы. — Не могли бы вы усадить меня за неприметный столик, чтобы периодически возникающие помехи не мешали другим гостям? Метрдотелю понравилась эта идея, и парень проводил его в уединенный уголок под навесом из дымчатого стекла с видом на западные окраины Нью-Йорка. Он играл в эту игру. Сам с собой. Чтобы снять напряжение ожидания, Биас притворился, что не ждет, что его прервут. Попросив два бокала «Дьюара» с водой, он заказал устрицы «Рокфеллер», а затем небольшие порции красного луциана по-греноблозски и свежие артишоки, фаршированные мясом краба. Это был бы неторопливый ужин, за которым он наблюдал как заходящее солнце опускается за сверкающие башни района Манхеттен, превращая отражения стекол в бриллианты. Как только Биас разделался с устрицам Рокфеллера, Рубио снова подал сигнал. Кода, указывающего на необходимость общения, не было, поэтому Биас продолжил есть. Он сосредоточился на очередном блюде, хотя одной рукой орудовать приборами было неудобно. Его левое запястье было слишком болезненным и чувствительным, чтобы пользоваться вилкой. Биас попытался оживить в памяти похожие блюда, которые ел при более приятных обстоятельствах. Он вспомнил похожую рыбу, не окуня, но что-то схожее, в красивом маленьком ресторанчике на набережной Малеко в Монтевидео. А креветки? Незабываемые креветки были в Веракрусе и, как ни странно, в крошечной рыбацкой деревушке под названием Манки-Ривер-Таун в Белизе, или в то время в Британском Гондурасе. Но это было также место, где он попробовал самый ужасный напиток, который когда-либо пил. Вспомнив, он с еще большим удовольствием отхлебнул из бокала Дьюара. Должно быть, он очень хорошо играл в эту игру, потому что не знал, пропустил ли он сигнал «все чисто» или тот, что поступал сейчас, просто запаздывал, но когда по радио раздались помехи от новой передачи, холодная струйка потекла по его шее и спине, прежде чем он успел что-либо понять. Рыба застряла у него в горле. Ему стало жарко, он был ошеломлен. Рубио кричал: Уоркмэн! Уоркмэн… Биас схватил рацию и выбежал наружу, стоял возле пальм во дворе, тяжело дыша, глядя на передатчик, как будто аппарат тоже мог видеть, что происходит. Рубио кричал: Уоркмэн! Одно-единственное слово повторялось снова и снова, почти заглушаемое ревом автомобильного двигателя, выстрелами, визгом шин и столкновением. Затем раздались мужские крики, за которыми последовал пронзительный, непрекращающийся электронный визг разбитого радиоприемника… Все произошло в считанные секунды. Всего за несколько секунд…***