Последствия

***

      Уэнсдей уже крепко спала, когда он забрался в кровать с ней рядом.       Как всегда заботливая, она оставила лампу на прикроватной тумбочке включенной, чтобы он не блуждал в темноте. И всё же именно так он себя ощущал. Потерянным. И, если начистоту, обескураженным. Ну почему он не может понять простых истин? Это же совсем не трудно, правда?       Любуясь её красивым, умиротворённым лицом и ровно вздымающейся и опадающей во сне грудью, Ксавье ощущал под ребрами неприятное сосущее чувство: зависть. Он лежал в полном мраке, растерянный и несчастный, а она спала безмятежным сном младенца.       Но хотел ли он, чтобы она была другой?       Конечно, нет. Он хотел, чтобы она была счастлива, и жаждал её защитить. Но как он может это сделать, если мир настолько безумен, жесток и не желает подчиняться его воле?       — "Смирись, Торп", — мысленно сказал он самому себе. — "Просто прими жизнь как должное и цени то, что имеешь!"       Вздохнув, он склонился над ней, касаясь волос губами нежнейшим из поцелуев, поскольку не хотел её разбудить. Мысленно умоляя её всегда оставаться с ним и никогда не изменить своего решения. Он несколько месяцев обдумывал самое важное в его жизни предложение и хотел было торжественно сказать об этом Уэнсдей в начале недели, но события последних дней здорово подкосили его душевные силы и внесли неожиданные коррективы в его планы на будущее.       — "Пожалуйста, Уэнсдей, только согласись!" — мысленно умолял он её, продумывая слова поддержки и миллион обещаний, лишь бы она приняла его предложение!       Выключив свет, Торп устремил немигающий взгляд в темноту, и внезапно тишина комнаты стала для его слуха оглушающей и гнетущей. Сердце начало биться вдвое быстрее, и его затянуло в болото отчаяния. Ощущение подавленности стало непреодолимым. Быть может, это будет самой большой его ошибкой. И у их брака нет будущего, если он не в состоянии решиться и спросить её об этом. О чем он только думал?       Возможно, ей нужен кто-то другой… более покорный, домашний, не зацикленный на своей работе настолько плотно, как он? А он должен быть главным, должен всё контролировать. Ему это необходимо. Где нет контроля — там хаос. И гнев. И обида, и страх… и боль. Чёрт. Что же ему делать? Это препятствие невозможно преодолеть. Ведь так? Отпустить её он точно не сможет. И сегодняшний поцелуй с другой женщиной, пусть весьма привлекательной, лишь подтвердил уверенность Торпа в том, что исключительно с Уэнсдей он хотел бы провести остаток своей жизни.       И его существование без Аддамс будет невыносимым. Он знал теперь, каково это — купаться в её свете. Она — тепло, и жизнь, и его дом. Она — всё. Она нужна ему. Он любил её всем сердцем, телом, всей своей бессмертной душой.       Как же ему убедить себя признаться, а её согласиться на его предложение?       Ксавье потер двумя пальцами переносицу, наморщив неприятно лицо, пытаясь прогнать мрачные мысли.       — "Возьми себя в руки, Торп", - как мантрой увещевал он свои тревоги и страх потери. — "Она никогда не изменит тебе, она обещала, что будет твоей всегда!" — повторял он снова и снова.       Он закрыл глаза, стараясь вспомнить упражнение Валери Кинботт, когда она советовала ему найти своё самое счастливое место. Быть может, цветочная беседка в доме его матери в Милтоне…       ... Он летел, парил высоко в небе над Эфратой. Ландшафт штата Вашингтон расстилался под ним, похожий на лоскутное одеяло. Он перевернулся через крыло и любовался квадратами коричневого, голубого и зеленого цветов, пересечёнными дорогами и ирригационными каналами. Поймав восходящий поток, поднялся над гребнем Бизли-Хиллз. Небо свободно, ослепительно-голубое, и он ощущал покой и умиротворение. Ветер — его товарищ. Постоянный. Порывистый. Единственный звук. Он один. Один. Один. Он вновь перевернулся. Мир завертелся вверх тормашками. И вдруг перед кабиной его Уэнсдей с вытянутыми к лобовому стеклу руками вскрикнула от радости. И изумления. Его сердце переполнилось от счастья. И любви. Вот что это за чувства. Он выполнил вираж и вдруг резко начал терять высоту. Они падали. Уэнсдей исчезла. Он хотел надавить на педаль, но не нашёл её. Он дернул рычаг управления, но элероны не реагировали. Самолёт его не слушался. Он слышал лишь рёв ветра и чей-то пронзительный крик. Они падали. Ниже. Ниже. И ниже. Проклятье! Они сейчас врежутся в землю. Нет. Нет! Нееееет….       Торп резко проснулся, как от толчка.       — О, Господи!       И, распахнув глаза, с пульсом бьющегося в горле сердца, он сразу же увидел бархатные глаза Уэнсдей, почувствовал обволакивающую теплоту прижатого к его боку женского тела. Она склонилась над ним, мягко целуя, и он, не думая, сжал её в своих объятьях. Она обвила его руками и ногами. Её запах успокаивал, когда она каплями нежных поцелуев заполняла безысходную пустоту в его душе.       — Доброе утро, — прошептала она, и он тут же выровнял дыхание, успокаиваясь.       Он стремительно вернулся на грешную землю. К ней.       — Доброе утро, — смущенно выдохнул Ксавье. Обычно он просыпался раньше Уэнсдей.       — Тебе приснился плохой сон?       — Который час?       — Половина восьмого.       — Всё в порядке. Чем ты сегодня хочешь заняться? — спросил Ксавье шепотом.       Уэнсдей вскинула на него карие глаза, и губы её приоткрылись. Она лежала совсем рядом, касаясь его тела всей своей обнажённой кожей. Ксавье чувствовал её. Всю её. Тишина между ними сделалась громче, расширяясь, заполняя пространство, пока они упивались утренним покоем, глядя друг на друга.       Внезапно в их огромной спальне будто закончился весь кислород. Остались только они, только их неистовое, жгучее желание, невидимо потрескивающее между ними.       Он увидел своё отражение у неё в глазах. Зрачки её расширились. Потемнели. Отражая всю её жажду. Его страсть. Их любовь.       — Ты был таким отстранённым. — её голос был чуть слышен. — Весь уик-энд.       — Нет. Я не отстранялся. Я боялся.              — Нет! — вскрикнула она в порыве нежности и тут же сократила пропасть между ними, даже не пошевелившись. Кончики её пальцев пробежали по его отросшей щетине, и это прикосновение отдалось в каждой косточке, в каждой мышце мужского тела.       Он прикрыл глаза, чувствуя, как тело откликается на её голос и невесомую ласку от горячих губ.       — Моя Уэнсдей…       Он ощутил её мягкие пальцы на своей груди, а после она плавно очертила подушечками мускулы его пресса, спускаясь настойчивой лаской к мужскому животу.       — Ничего не бойся, — выдохнула она, приподнимаясь на руках и осыпая поцелуями шрам на его плече, чуть выше колотящегося сердца.       Больше он не способен был вынести. Ксавье обхватил её лицо ладонями, прижимаясь к женским губам, горячо и страстно целуя. Она — пир для его изголодавшегося либидо. У её губ вкус нектара любви, вожделения и страсти.       Он скользнул ладонями вверх по женской спине, а она обхватила его лицо и продолжила отмечать каждый дюйм его кожи своими губами. Её рот был настойчивым, а язык так требователен.       Ксавье испустил протяжный стон и закрыл глаза, упиваясь сладостью их поцелуя. Её кожа под его пальцами была необыкновенно мягкая и тёплая. Он притянул девушку ближе к своей груди и до боли сжал. Её пальцы запутались в его волосах. Она потянула за отросшие пряди, вынуждая его приподнять голову.       Уэнсдей прикусила его нижнюю губу своими острыми зубками и легонько потянула.       — О, Боже, Уэнсдей! — Ксавье отдернул голову назад и схватил её за запястья.       — А ты сегодня настроена серьезно, — игриво прошептал он. Она ёрзала у него между ног, и её груди терлись о его разгоряченную её ласками кожу, и розоватые соски потемнели и затвердели прямо у него на глазах. Её длинные локоны рассыпались по его плечам и груди, а его трусы в паху за секунду стали тесны. В нём вспыхнула искра удовольствия, неся так хорошо знакомую негу, по венам разлилось острое возбуждение, вскоре превратившееся в бушующее пламя.       — Какой бес в тебя вселился? — усмехнулся Ксавье. И тут же в ответ получил новый укус, острой болью наслаждения отозвавшийся в паху.       Она будоражила его вожделение своей дерзостью, такая соблазнительная и доступная.       — Ты дразнишь меня? — прошептал он.       — Да. Хочу, чтоб ты взял меня.       — О, несомненно. Прямо здесь. Я почти готов.       Она судорожно вздохнула, и её глаза наполнились мраком страсти и приглашения, и ему вмиг показалось, будто она перебрала вина. Ксавье мягко отодвинул её чуть назад, отпуская руки и поднимаясь с простыни. Посмотрел на неё, разглядывающую его из-под длинных ресниц. Изнемогающая от нетерпения, податливая Уэнсдей повиновалась ему. Золотая пелена сладостного забвения упала на все его печали и горести. Осталось лишь её пылающее тело, изголодавшееся по его ласкам и наслаждению, и его больше нисколько не смущали прошлые муторные чувства. Он расслабился, поддаваясь её напору, потом смело устремляясь вперед, чтобы вновь подчиниться и позволить потоку сладострастия унести их вдаль, навсегда… И он покорился её аромату и зову её плоти.       — Повернись и наклонись немного перед, — скомандовал он.       Она намеренно порочно прикусила белыми зубками пухлую нижнюю губу, оставляя чуть заметные розоватые отметины на своей коже, и он понял, что она делает это нарочно. То трепещущая, то сходящая с ума от сладкого изнеможения, она машинальным движением качала головой из стороны в сторону, и её волосы рассыпались по спине и плечам расплавленным шоколадным покрывалом. Казалось, от этого восхитительного зрелища какая-то частичка его сознания отделилась от тела и вот-вот достигнет того укромного неземного уголка, где два существа оставались наедине со своим наслаждением.       — Еще раз просить не буду, — Торп резко приспустил плавки, освобождая для своего возбуждения так необходимое ему пространство. — Возьму тебя сейчас же!       Уэнсдей смотрела на него во все глаза; такая восхитительно распутная в ночной майке и белых трусиках. Она подняла руки, и он догадался, что она собирается снять белье.       — Оставь, — попросил он, высвобождая из боксёров увеличившийся член. — Готова? — спросил Ксавье и начал сам двигать рукой вверх-вниз, доставляя себе удовольствие. Её потемневший взгляд переместился с его руки на лицо, с искушенной улыбкой она повернулась и легла на живот.       — Хорошая девочка, — усмехнулся он, когда она подчинилась, упираясь коленями и руками в шёлковую простынь. Её волосы почти касались подушки, и он осторожно сдвинул её атласные трусики вниз, открывая взору восхитительно округлые ягодицы.       — Давай избавим тебя от этого, — пробормотал Ксавье и пальцем провёл над резинкой её трусиков. Поднялся перед ней на колени и медленно стянул атласное белье вниз, отбросил его в сторону, потом обхватил её бедра руками, стискивая нежную кожу пальцами.       — Ты восхитительно смотришься в этом ракурсе, милая, — горячо прошептал он, впиваясь ртом в её ягодицы.       Она не делала никаких попыток к отступлению и лишь слегка повела грудью, в то время как её красивые веки опустились, прикрыв на мгновение блеск глаз. Затем он почувствовал, как она выгибается, отдаваясь его ласкам.       Его охватила безумная страсть, жажда обладать этой золотистой плотью, такой твердой и упругой и в то же время гладкой, как хрупкий фарфор. Его губы жадно целовали её. Он поднялся с колен, обнимая её, лаская губами её круглое гладкое плечо, прильнул к теплой ямочке под её ключицей и почувствовал, что изнемогает.       Уэнсдей призывно ёрзнула, не в силах удержаться, и Торп тут же шлёпнул её так хлёстко, что она взвизгнула, и он сразу ввёл внутрь палец. Из горла у неё вырвался протяжный стон, а тело напряглось, пульсируя в его руках.       Она хотела его. В секунды она вся стала влажная. Мокрая, блестящая, волна возбуждения вмиг пронеслась по её коже, отмечая каждую тонкую пору бисеринками пота.       — Моя Уэнсдей. Ты никогда меня не разочаровываешь… — он снова поцеловал её беззащитную шею, приподнимаясь, одновременно скользя требовательным, настойчивым пальцем внутрь. Наружу и внутрь. И снова наружу.       — Раздвинь ноги, — приказал он, лаская её зад. Она покорно расставила ноги. — Ещё шире…       Уэнсдей подчинилась, расставляя ноги на нужную ему ширину. Идеально. То ластясь, то заливаясь смехом, то как будто чего-то пугаясь и слегка дичась, она самозабвенно покорялась его воле, а потом вдруг уклонялась от исполнения его очередной просьбы, и тогда, умирая от нетерпения, он тихо умолял её и уговаривал.       — Держись, детка. — Ксавье убрал руку и с безграничной осторожностью весь вошёл в неё.       Она ахнула и задрожала всем телом.       О, Боже. Это его рай!       Торп положил руку ей на спину, а другой стиснул спинку кровати.       — Держись, — снова прошептал он, выскальзывая из неё, затем входя резким толчком.       — Аааа! — вскрикнула она.       — Слишком?       — Нет… Продолжай! — умоляюще выдохнула она.       Её желание — всегда закон для него. Он брал её. Жестко. Каждое погружение, каждый толчок уносили его от всего, от всех неприятностей, всех треволнений. Он наращивал темп, беря и её с собой. Выше. Дальше и дальше, пока она сдавленно не выкрикнула что-то, похожее на его имя. И он вознесся вновь и вновь с силой приливной волны.       — Уэнсдей! — прокричал он и присоединился к ней.       Торп почти упал на неё, затем сполз на бок, утаскивая Уэнсдей за собой и заключая в объятия. Целовал её веки, нос, рот, и она, развернувшись в его руках, крепко удерживала его за шею.       — Ну, как тебе такой вариант? — усмехнулся в её волосы Торп.       — Гм… — промурлыкала она с осоловелой улыбкой.       Он рассмеялся.       — Мне тоже понравилось.       — Хочу ещё.       — Еще? Господи, Уэнсдей.       Она поцеловала его в грудь, туда, где тонкие волоски чётче обрисовывали крутые мускулы.       — Давай в этот раз испробуем один давно забытый трюк, — прошептал он ей в волосы.       Уэнсдей протяжно выстонала: — Ксавье, ну, пожалуйста!       Ксавье потянулся к изголовью кровати и вытянул из-под подушки черный шёлковый шарф.       Она рассмеялась и томно, покорно откинулась на подушках.       Он ловко привязал её руки за тонкие запястья к изголовью кровати. Она была обнажена, её упругие соски были вытянутые и твердые, устремлены вверх благодаря ласкам его губ и языка. Он держал хрупкие ступни её разведенных ног одной рукой так, что она не могла пошевелиться, и медленно ласкал её ладонью второй руки.       — Ну, как тебе? — хитро спросил он, в перерывах между его и её стонами и поцелуями.       — Идеально! — хрипло выдавила она.       — Тебе нравится, когда я вот так ласкаю тебя?       — Да, — её хватило на тонкий беспомощный вскрик.       — Тебе нравится дразнить меня?       — Да.       — Мне тоже это нравится… — и его палец, который снова оказался внутри неё, замер на миг.       — Ксавье! Прошу… Не останавливайся!       — И не думал, малыш!       Она повела всем своим дрожащим от наслаждения телом в стороны, силясь освободиться.       — Тише, — горячо зашептал он в её шею. — Не двигайся.       В её потемневших глазах плескалось вожделение и страсть, всё, чего только мог пожелать мужчина.       — Пожалуйста, — прошептала она в исступлении, и он больше не мог её мучить. Отпустил её стройные ноги и убрал руку. Пробежал носом и губами вверх по её бедру к своей конечной цели.       — Ах! — вскрикнула она, когда его язык накрыл её припухший клитор. Он ввел два пальца внутрь, поступательно двигаясь в глубину одним толчком, другим, и она хрипло вскрикнула и омыла его пальцы своим оргазмом. Он целовал её подрагивающий живот, сладко блестевшую ложбинку между грудями, потом медленно погрузился в нее, когда её кульминация была почти позади.       — Я люблю тебя, Уэнсдей, — прошептал он и начал двигаться…       Они говорили тихим, страстным шепотом в залитой солнцем комнате, освещенной яркими пронзительными рулонами света, и Уэнсдей отдавалась его страстной и нежной любовной игре, непритворно дрожа в крепких мужских руках, которые гнули и подчиняли себе её тело.       Солнечный блеск, вспыхнув словно в последний раз, ослепил их, и окутавшая глаза милосердная тьма, казалось, подняла их на гребне волны и понесла дальше и дальше в темном потоке.       И они отдавались этим волнам, кружась, ничего не видя и на всё согласные, в вечно новом и неизменно удивляющем их водовороте сладострастия. Они забыли обо всем, и это придавало искренности их созвучным вздохам в этом радостном и смелом единоборстве и делало необычайно трогательными все их признания и стоны, которые исторгало из их губ общее наслаждение…