***
— Отступление? — звонкий, бунтарский тон отбился треском вдоль высоких стен зачарованной обители. Это казалось недопустимой глупостью. Вельветт подрывается со своего места, вынуждая деревянный стул со скрежетом откатиться в заднем направлении. Гнев, не угасающий уже которую неделю, опалил жаром смуглые щеки самой молодой Верховной на этих землях. Она не могла отмалчиваться в стороне, наблюдая, как былые соратницы принимают кощунственное решение оставить текущую ситуацию на самотёк. Страх и обманчивое смирение замирает каменным изваянием на поникших лицах некогда великих чародеек. Что творится с этим миром? — Вельветт, сядь на место, — равнодушие и пылающее раздражение. Алые очи, источающие в своём блеклом свечение явный недосып и усталость, даже не удосужились поднять свой измученный взор на яростную ведьму. Её игнорировали всегда. Отказывались ставить новоиспечённую королеву в авторитетные ряды. В их народе принято считать мудрость и опыт по годам. Но это ошибочное суждение, теряющее свою актуальность с каждой возникающей проблемой. Пёстрые кудри раскачиваются в такт быстрых шагов — Вельветт никогда не слушалась старших. Она привыкла идти наперекор всем бесчувственным решениям, каждому приказу, не находившему отклика под её сердцем. Вельветт внимает только себе и собственному огоню, берущему истоки магии в бурлящих венах. — Вы все в действительности планируете просто сидеть и ждать, пока эти твари не доберутся до нас? — пронзительные глаза девушки наливались языками пламени из недр её неспокойной души. Непонимание, отрешённость и обида. Она считала это сборище приверженец магии своей семьёй. Шаткой, но родной округой, в чьих объятиях можно отыскать утешение и уютный аромат благовоний. Ведьмы должны очистить своё славное имя от копоти сестринской крови. Обязаны восстать из тёмной гущи лесов, выйти на бой и отстоять вековые границы. Лунный свет, сочащийся сквозь приоткрытые ставни, охватывал сиянием болезненно бледное лицо статной женщины. Кармилла Кармайн. Персона, чья невнятная любовь неоднократно вырывалась из доблестной груди юной бунтарки, взывая всю природу вокруг вспыхнуть страстным огнём. Снежная королева. Ведьма, авторитет которой пробил все возможные границы в рядах верховных. Перед ней склоняли головы, трепетали сердца и рушились мироздания. Но Вельветт гордо смотрит прямо в омут багряных глаз. Мучительно ищет в них хоть малую крупицу здравого понимания и желания продолжать борьбу за существование. Стихийница огня не боится осуждения. Она воистину любила эти медовые уста, окутанные шлейфом длинных белоснежных локонов. Любила целовать их под покровом величавой луны, шептала сквозь кроткие прикосновения несвойственные признания и делилась своими сомнениями. Но ведьма ненавидит гнусное лицемерие и ложь, берущие начало в стальном голосе старшей Верховной. Хотелось вырвать каждое консервативное предубеждение из чужой груди. — Таково решение совета, — тонкие брови сводятся к переносице в пренебрежительном жесте. Кармайн научилась сдерживаться, игнорировать нарастающие порывы младшей ведьмы лезть в политику и противоречить единогласию. Смятение в огненных глазах не вызывало былого влечения вступить в схватку интересов, создавая неловкие переглядки среди всех присутствующих гостей. — Собрание окончено. Вельветт наблюдает, как приезжие верховные спешат покинуть раскалённый до бела воздух — их не привлекала перспектива стать свидетелями очередной пылкой схватки между огнём и льдом. Подобное мероприятие стало своеобразной традицией под конец каждой созванной встречи. Столь разные нравы встречались в диком танце смерти, разбивая в прах хрупкую нежность — страсть, рождённую под обликом трепетной тайны. Кармилла едва уловимо вздыхает, мечтая поскорее завершить этот тягостный день. Горделивые плечи женщины сжаты в усталом напряжении, а взгляд казался размытым. Словно мысли великой Верховной гуляли где-то вне пределах сего мироздания. Далеко. За пороком мира живых. В месте, которое раздаётся острой болью по самым рёбрам. Кармайн всегда особенно чутко заботилась о собственном шабаше и названых сёстрах. Тогда почему в час кощунственной трагедии, эта чертовка решила сложить оружие и свой статный нрав? Почему отказывается вставать в оборону? Она бежит. Сбегает от опасности так же, как избегает любого проявления своих чувств. — А если бы погибла одна из твоих дочерей? Ты бы проявила такое же равнодушие? — Вельветт бьёт по стальной броне, задевая самое сокровенное в душе ведьмы. Намеренно режет серебром вдоль виднеющихся материнских шрамов на сердце, желая разломить чужую маску непоколебимости. Алые глаза вспыхивают мгновенно. Они загораются холодом и гневом, зыбко отображаясь под кожей младшей Верховной торжеством. Как же сложно вызвать отклик в душе этой снежной королевы. Кармайн заточила всю себя настоящую под глыбами многолетнего льда. Не смела показывать истинную мелодию своей трепещущей души. Считала постыдным любое проявление своего чувственного лика — она Верховная ведьма. Королева своих земель и гордая мать, готовая разорвать глотку любому обидчику своей ненаглядной семьи. Как жаль, что это не распространяется на других невинных девушек, чьи жизни могут оборваться, подобно скрипичной струне. — Заткнись, — голос Кармиллы всегда безбожно искажался под гнётом праведного гнева. Звучал холодно, удушающе больно и агрессивно. Вельветт порой казалось, что она влюбилась совершенно не в ту женщину. Сердце юной чародейки обливается кровью при виде этих мягких глаз, густых белоснежных волос и худощавых плеч, чье очертание ластилось за капканом шёлковой рубахи. Ведьма любила засыпать глубоким сном под звучание незатейливой колыбельной — птичьей песни, которую Кармайн изредка напевала себе под нос, снимая с тонких пальцев медные кольца. Но сейчас этот голос отталкивал. Пробуждал в душе желание провалиться сквозь землю и дико взвыть от чувства несправедливости. Вельветт не смогла привыкнуть к недопониманию. Изо дня в день она ощущала себя тряпичной куклой, которую пускали по кругу — её навыками и страстью к стихии огня безбожно пользовались, но никогда не проявляли взаимность. Лишь Кармилла однажды протянула робкую ладонь, забирая неумелую девушку в свои промерзлые объятия. У Кармайн были шипы. Острые и безжалостные. Они жалят сильнее серебра, оставляя незаживающие раны вдоль хрупкого доверия.***
Талые остатки снега неприятно скрипят под тяжёлыми шагами. Вельветт в который раз покинула пределы тайного поместья в лесу, довольствуясь остатком горечи и гнётом невысказанных слов. Каждое собрание заканчивается одинаково. Перед глазами по-прежнему стояла пелена, смутно напоминающая собой сдерживаемый поток ребяческих слез. Она не может так больше. Не хочет жить в окружении равнодушия и несусветных правил. Тело колдуньи опускается на сырую землю, позволяя природе наполнить себя всю и разом. Непрогретый вечерний воздух окутывает лёгкие мягким пледом — всё здесь пестрит чистой энергетикой и ощутимым отблеском небывалой тоски. Словно сами истоки магии чувственно оплакивали ведьминское горе. Они разделяли бунтарский нрав обречённой девушки. — Что бы ты не задумала, это плохая идея, — мягкий тон, похожий на лепет первого весеннего ручейка, окутывает собой мрачную тишину вольного леса. Эта нежность была обманчива. Вельветт вздрагивает в плечах, но заставляет себя укротить эффект неожиданности: гордо выпрямляет спину, смахивая с ресниц греховную росу слез, и смотрит в сторону приближающейся фигуры. Пытливо, дико. Юная ведьма со стороны напоминала колючего ежа, чьи острые иглы норовились проткнуть насквозь любого недоброжелателя. Но, на счастье подошедшей Верховной, Вельветт быстро притупила бушующий огонь в своей груди. — Не помню, чтобы я просила совета, Рози, — со стороны раздаётся едва уловимый смешок, чей шлейф растекается по ветру певчей птичкой. Ведьма-некромантка вальяжно присаживается рядом с угрюмой девушкой, ненавязчивым движением руки расправляя складки на своём длинном бордовом платье. Неожиданно. Вельветт упрямо молчит, позволяя себе лишь невзначай бросить выжидающий взгляд в сторону женщины. Она не любила находиться рядом с другими Верховными. Считала чужое общество излишне душным, переполненным кощунственными стандартами магических законов. Стихийница терпеть не могла рамки, в которые её так отчаянно старались загнать старшие. Кто их вообще придумал? Магия — первобытная, мятежная и свободная. Она течёт по венам, позволяя расправить крылья за спиной и воспарить над всеми бедами этого мира. Чёрные, бездонные глаза Рози пугали немногочисленных путников, потерявшихся в лесу. Они рвали глотки в обезумевшем крики, натыкаясь на Верховную мертвецов в пучинах хвойных лесов. Весь внешний облик чародейки тьмы напоминал сущий кошмар любого верующего смертного. Однако, Рози казалась самой спокойной и отчуждённой из всех своих сестёр — не любила излишнюю драму, вкушала одиночество среди своих воскрешенных подопечных и изобилия художественной литературы. Это Вельветт тайно уважала в ней. — Ты слушаешь только своё сердце. Мне не стоит и пытаться вразумить огонь внутри тебя, — вороньи глаза блондинки смотрели точно в душу младшей ведьмы, не скрывая на устах лёгкой, тёплой улыбки. От влияния этой дамы невозможно укрыться. Она каждый прожитый день связывает себя путами загробной жизни — на запястье можно приметить свежие бинты, чье очертание неестественно выпирает вдоль бледной кожи. Призыв мёртвых требует крови, жаждет взаимной жертвы и боли. Невзирая на свои своеобразные способности, Рози излучает непередаваемую ауру жизни. Чёртова жрица. Вельветт шумно вздыхает, чувствуя приятный аромат травяного чая, исходивший от коротких светлых волос собеседницы. Конец умиротворяет любую душу. Хотелось поделиться своими тревогами с этой чародейкой. Вывалить на чужие плечи весь тот томительный груз, который сдавливал сердце колючими жгутами. Но девушка молчит, кусая размазанную помаду на губах от болезненного застоя в мыслях. Она готова пойти на безумство во имя справедливости. Не прочь пожертвовать своей никчёмной жизнью, если это сможет внедрить в головы Верховным важность обороны и готовности к бою. Рози не отводила взгляда ни на минуту, изучая бесконечным омутом обсидиана беспокойную душу своей спутницы. Пристальное внимание совсем не напрягало. Казалось, что некромантка намеренно копошится в мятежной голове младшей ведьмы, разбирая на запчасти тайфун смятения. — Ты на правильном пути, дитя моё, — невольное замечание отражается шумным стоном на искусанных устах. Вельветт ненавидела это глупое прозвище, но по необъяснимой причине предпочла воздержаться от колкой язвительности. Словно не хотела оставаться одна. Сейчас ей необходимо общество живой смерти — Не злись на Кармиллу. Вы слишком разные, чтобы понять друг друга, — Рози загадочно улыбается, умалчивая о вещах, известных лишь ей одной. Стихийница откидывает голову назад, сталкиваясь затылком с древесиной одинокого дерева. Как же сложно понять, что творится в чужой голове, когда собственные мысли пестрят абсурдными мотивами. Огонь не позволяет Вельветт читать мысли. Это раздражает. — Кармайн любит только себя и свою консервативную идеалогию, — обиженный шёпот девушки вызывает негласное осуждение в пустующих очах сторонницы смерти. Рози слабо качает головой, позволяя жемчугу волос переливаться под силами полной луны. — Но тебя она любит больше своих идей, — удар. Слова бьют ниже пояса. Больнее самых гнусных проклятия, отражаясь багряным изумлением на смуглом лице девушки. Вельветт замирает, внимая мурашкам вдоль всего своего дрожащего тела. Она не могла сдержать единственной слезы, скатившейся вдоль впалой щеки — грудь рвало от нарастающей агонии. Теперь буйная ведьма знала наверняка, что обязана сотворить во имя благого будущего всего чародейского племени. Ноги, налитые грубым свинцом, заплетаются отчаянно. Несут девушку прочь, подальше от нагретого камня и чуткого взгляда смерти. — Вельветт, — прощальное обращение Верховной-некромантки вынуждает лишь на мгновение задержаться. Земля пульсирует под подошвой, впитывая живую энергетику природного влечения. — Будь осторожнее.***
Липкая кровь походила на густую древесную смолу. Она, просачиваясь болью сквозь заледеневшие пальцы, наполняла непреодолимой яростью каждую клеточку собственного тела — кто бы мог подумать, что близость смерти навеет столь внезапный животный страх? Любое существо стремиться к сохранению своего существования, желает проникнуться всеми прелестями этого мира, надышаться извращённой красотой и беспечностью. Вельветт небрежно вытирает кровь под разбитой губой, взирая горящими очами прямо в лицо своей погибели. Смотрит надменно, с презрением. Банда охотников, расположившая свой лагерь в центре здешнего леса, оказалась больших размеров, чем изначально предполагала юная ведьма. Идти сюда самостоятельно было греховной ошибкой, но подначивать невинных чародеек марать руки и сердца кровью — слишком высокая цена. Жухлая земля под ногами покрылась толстым слоем пепла и разорванной плоти. Несколько охотников, не успевших схватиться за оружие, склонили свои прогнившие головы. Их безбожная душа навсегда запечатлела предсмертный лик под силой дикого пламени. Пальцы рук ноют, дрожат. Огонь, вызванный магическим истоком Вельветт, отдавал жгучей пульсацией вдоль всего тела. Этот дикий танец смерти истощил практически все оставшиеся запасы энергии в груди. Плохо. Очень плохо. С противоположной стороны поляны на девушку пристальными соколами смотрели трое оставшихся мужчин. Скалились. Ружья из дьявольского серебра поблескивали в свете опечаленной Луны. Кажется, её славная обитель готовилась к потере очередной доблестной воительницы в этой борьбе за справедливость. Ведьма шипит сквозь стиснутые зубы, отчаянно стараясь игнорировать острую боль в зоне живота. Пуля едва успела задеть шустрое тело девушки, но губительное влияние серебра оставило неизгладимый след на смуглой плоти. Мелкая дрожь струится агонией по мышцам, навевая туманную пелену перед глазами. Таков её конец? Ведьма едва различает брызги цветов перед своими глазами, опускаясь вороньим пером на влажную землю. Тело не слушается её, отравленное серебром, оно молит о пощаде и благословении смерти. Есть ли смысл бороться в заранее проигранном бою? Страх отступает, позволяя душе свободно воспарить над бренностью бытия. Однако, есть сила, намного могущественнее самого тёмного конца. Вельветт улавливает сквозь полузакрытые очи слабые искры — нечто болезненно родное и далекое воплоти. Плавные движения успокаивают, отражаясь мягким переливом ледяных огней во власти кощунства и греха. Было чертовски сложно разобраться в спутанном танце жизни и смерти, смазанные фигуры слились в одно неясное пятно: вой умирающих охотников, звонкий перелив магии и аромат мятного шоколада. Сладкий шлейф тёплым куполом окутывает ослабленное тело. Вельветт стонет, тихо взывает к этим холодным руками, чья дрожь передаётся вибрацией в собственное сердце. Смерть нехотя отступает. Виновато клонит костяную голову в бок, пряча острие косы за своей величавой чёрной мантией. Ещё не время. Ведьма обязана жить дальше, хотя бы ради этого гнетущего, болезненного жара в сердце. Она хочет жить. По-настоящему. — Ты глупая. Такая глупая. Шёпот онемевших губ доходит неясными отрывками до опьяненного болью сознания. Вельветт любит этот горделивый голос. Наслаждается панической тревогой в нём. Это стимул бороться дальше. Не умирать. Девушка позволяет себе тряпичной куклой обмякнуть, прижаться к груди Кармиллы, вкушая бешеное биение чужого сердца. Ведьмы были схожи с людьми в одной простой истине — начать ценить кого-то, потеряв его.***
Первые брызги рассвета разбивали в прах непоколебимое влияние ночи. Тьма не может длиться вечно. Вся природа, скованная цепями молчаливого смирения, заливает свою обнажённую душу свечением свыше. Не слышно более пения птиц, отравленная поражением боль заслоняет собой чудотворное начало нового дня. Глаза открываются с великим трудом — полумрак комнаты по-прежнему казался чем-то туманным, пугающим. Ещё никогда смерть не подкрадывалась так близко, обдавая своим леденящим душу дыханием затылок. На ладонях пульсируют жалкие остатки магической энергии, она застывает в венах непроходимым комом. Восстанавливать силы придётся слишком долго. Мучительно. Вельветт корчится от жгучей истомы, выпуская сдавленный стон разбитых губ. Собственный организм не привык к импульсивности и безрассудному стремлению творить переполох вокруг себя. Девушке необходимо несколько долгих минут, чтобы привыкнуть к ощущениям вокруг: воздух, морозный из-за приоткрытого окна, щекотит лёгкие порывом свежести и знакомым шлейфом мяты, а душный капкан одеял предотвращает любые попытки пошевелиться. Ведьма редко принимает заботу к себе со стороны названых сестёр. Ненавидит ощущение зависимости и неизбежного чувства долга — никто в этом мире не готов давать свою любовь во имя благородства души. Маги, как и люди лишь ищут выгоду и возможность проявить себя в лучшем свете среди товарищей, а после используют чужую слабость в своих целях. От этого общества хочется закрыться, спрятаться в стальной клетке и сгинуть во мгле. С трудом повернув голову в сторону встающего солнца, Стихийница огня мысленно замирает. Навязчивое жужжание в голове медленно затихает, оставляя после себя блеск родного шёлка. Кармилла, в не самом удобном положении, покоилась на противоположной стороне постели. Алеющие глаза закрыты, но ресницы часто подрагивали, выдавая с поличным чуткость чужого сна. Верховная просидела здесь всю ночь? Густые пряди в сущем беспорядке лежали на хрупких плечах, ткань светлой рубашки пестрила засохшей кровью, а привычные рабочие брюки порвались у подола. Женщина даже не удосужилась переодеться после нелегкого поединка. Вельветт, превозмогая судороги, приподнимается на руках — беспокойство встаёт выше собственной боли. Ведьма совершенно не помнила финала сражения, не видела исхода своих необдуманных деяний. От одной лишь мысли, что Кармайн могла пострадать из-за неё, огонь вскипал в жилах. Девушка осторожно смахивает ниспадающие прядки у бледного лица, вглядываясь в измученные душевными страданиями черты. Она так любила свою снежную королеву. Становится стыдно. Кармилла каждый день борется за счастье своей семьи, хранит под опавшими крыльями их спокойствие и благополучие. Она — ангел, сошедший на эти греховные земли. Снежная королева, заслужившая тепла и умиротворения, а не вечного сражения на поле властного порока. Сколько их ждёт испытаний на горизонте? Вельветт не хочет даже думать об этом. Кощунственный, запретный страх засел на кромке сознания после недавнего происшествия. Но стихийница знает цену каждой жизни. Она не позволит ведьмам и дальше склонять свои головы под натиском людской алчности. — Как ты себя чувствуешь? — голос Верховной походил на дьяволский раскат грома. Алые глаза смотрят хмуро из-под влажных ресниц: их свечение едва можно уловить сквозь морозное полотно воздуха. Кармилла медленно отстраняется от чутких прикосновений, выражая ощутимые обиды и переживания в бессонных движениях. Даже под гнётом разочарования и душевного буянства, эта чудотворная женщина сохраняет любовь в своём начале. Верховная, не дожидаясь ответа, учёным взглядом ведёт вдоль всего обнажённого тела любовницы. Без неловкости и равнодушия. Вельветт разбила стеклянную маску, сбила вихрем смерти её с фарфорового лица своей королевы. Юная чародейка в который раз совершила ошибку. Оплошалась, ставя под угрозу собственную жизнь и безопасность любимой. — Карми, прости меня, — девушка наблюдает, как старшая отстранённо качает головой, поднимаясь с пьедестала мятых простыней. Без неё в постели становится холодно: нагота причиняет боль, режет страшнее серебряных пуль. — Ты едва не погибла, — голос Верховной отдаёт слабой дрожью и хрипотцой, несмотря на отчаянное желание женщины держаться привычного образа строгой покровительницы. Этот тон находит своё отражение в бешеном биение юного сердца. Вельветт ощущает, как собственные скулы накрывают пятна вины и осознания всего затеянного. Она не жалеет о своём поступке, не собирается кориться за попытку изменить сложившуюся ситуацию, но не может простить себе ту опасность, которую привела с собой в ранее спокойную жизнь возлюбленной. Хочется закричать, разрывая надрывающиеся голосовые связки. Забыться в плену своего ребяческого метания. Но девушка смакует минуты напряжённого молчания на своих губах, внимая рваным попыткам Кармайн размешать приготовленный заранее настой трав. — Только моя смерть могла донести до тебя опасность бездействия, — любое сказанное слово кажется сущим откровением в сотканных нитях раскаяния. Любовь и смерть всегда шли рука об руку. Невозможно отдать своё сердце в чужие объятия, избегая последующей боли и гула сожалений. Вельветт слишком долго хранила своё бремя под бронёй принятия. Так безрассудно молчала, откладывая режущую страсть на задний план. Кармилла лишь на мгновение прекращает интенсивные движения запястьем, поднимающие ввысь пряный аромат мускатного ореха, и бросает нечитаемый взгляд в сторону девушки. Можно было без труда разглядеть движение мыслительного механизма в чужой голове. — Глупая. Ты невыносимо глупая, Вельветт, — стихийница испускает сдавленный стон, не находя в себе сил на злость. Ведьма привыкла идти наперекор системе, рушить устоявшиеся границы и рамки. Но совершенно внезапно абсурдные правила приобрели образ рубиновых глаз. — Только и можешь оскорблять? — девушка слабыми пальцами сжимает край льняного покрывала, чувствуя, как каждое движение отдавалось дрожью в обнажённых плечах. Вельветт вновь оказалась обыденным ребёнком в глазах Кармиллы — пубертатным подростком, чье поведение жаждет наказания и нескончаемых нравоучений. Это задевает шаткие руины собственного достоинства. — Ложись, — Кармайн, несущая в своих руках небольшой сосуд с лечебной мазью и откровенную злость, не потерпит возражения. В её груди клубятся тысячи болезненных слов, обжигая язык настороженным молчанием. Женщина не позволяет себе сказать лишнего, сдерживает всё насущное негодование и молится благодетельной Маре, чтобы та дала Верховной силы пережить нарастающую войну. Младшая ведьма нехотя повинуется, опускаясь на спину с невольным хрипом. Она всецело доверяет этой несгибаемой даме, наблюдая за проявлением хладнокровной заботы. Старшая ведьма садится на самый край кровати, осторожными движениями припуская окровавленный бинт с талии Вельветт. Рана, покрытая пеленой запекшейся крови, вызывает приступ тошноты и болезненного дёгтя — Кармайн покрывается плохо скрываемой дрожью от гнетущей неизбежности смерти. Она не готова потерять свою самую греховную любовь в жизни. Тонкие пальцы мягко наносят охлаждающую смесь на обгоревшую плоть, упрямо игнорируя сдавленные стоны сверху. Возможно, хотя бы эта боль внедрит в сознание самобытной чародейки беспредел, творимый её деяниями. — Твоя смерть не исправила бы ситуацию, — Кармилла тихо вздыхает, с особенной осторожностью обводя медленно заживающий контур ранения. Тонкие брови сводились к переносице в привычном, по-матерински суровом жесте. С таким выражением лица женщина обычно отчитывала учениц своего шабаша, когда те из-за собственной лени отказывались добросовестно учить азы магии. — Это лишило бы меня всякого стимула бороться. Вельветт жмурит глаза. Она не привыкла к интимности искренней любви. Не желает из раза в раз ощущать колющие позывы под рёбрами. Принимать беспощадные удары судьбы — главное наказание за все глупые ошибки на жизненном пути. Они хлещут сокровенно, оставляя кровоточащие шрамы и незыблемость агонии. Смуглая ладонь непроизвольно тянется к щеке нависшей Верховной, замирая на половине пути — хочется коснуться бледной плоти, ощутить под собой нежное стремление захлебнуться в неизвестной ранее любовной безнадёжности. Смерть вдохнула в них новую жизнь. Новые взгляды, переворачивая с ног на голову все устоявшиеся представления об отношениях. О душевном единении. Подавшись вперёд, Кармилла робко корит себя за очередное потакание этой огненной буре. Она не может найти в себе силы воспротивиться сладостной влюблённости. Никогда не могла. Кожа Вельветт обжигает волнением — она всегда была невероятно горячей, согревая холод души покровительницы льда. — Ради нас, помоги мне сражаться в этой войне, — глаза девушки наполнены блеском отчаяния. В одиночку она едва ли способна пуститься в бой. Не сможет пережить атаки серебра под неконтролируемой бурей своего пламени. Но их сестринское единство должно совладать. Выстоит в ожесточённом сражении, защищая славное чародейское имя. — Мы должны сделать всё, чтобы защитить наших девочек. — Я помогу. Только не твори больше глупостей, — снежная королева растаяла. Отпустила из рук безбожные кнуты боязливого контроля. Тяжёлый осадок неопределённости цепляется за сердце: что же будет дальше? На этот вопрос ответ знает лишь неспешное время, слагающее свои песни в звучание ветра. Вельветт улыбается сквозь лёгкий дискомфорт — разбитые губы едва ли способны передать тот хитрый, лисий оскал, свойственный натуре огненной девы. Она добилась своего. Смогла проломить воздвигнутые, оледеневшие хоромы в груди Кармайн. Девушка опускает ладонь к лебединой шеи старшей ведьмы, требовательным движением втягивая женщину в свои объятия. Хотелось запечатлеть на излюбленных устах все произнесённые слова. Вкусить бесподобный шлейф горького шоколада и мяты. Но вместо сладости алеющих губ, стихийницу встречает землянистый привкус, остро горящий на языке. Кармилла подставляет к лицу возлюбленной остатки лечебной мази, старательно распределяя её по хаотичным ранкам: — У тебя разбиты губы, — непринуждённый тон заставляет младшую ведьму закатить глаза, обнажая в свете багряного рассвета сущее раздражение. — Считай это своим наказанием. Каким-то вещам суждено остаться неизменными. Кармайн смеётся, открыто и искренне. Она так редко позволяет себе столь кроткие мгновения ребяческой свободы. Эта вибрация чистая, мягкая и нежная. Вельветт влюбляется с новой силой, узнавая иную сторону своей снежной покровительницы.