связанные нитью крови

Сидеть за решёткой было непривычно и страшно. Особенно страшно было видеть потерянный, убитый взгляд Юры, который сидел как можно ближе к нему, но не мог ничего сделать. Саша вломился к нему домой и арестовал семь часов назад. Вырвал его из страданий по болящему сердцу и потерянной вампирской сущности, заковав в наручники. Глеб даже не вспоминал, что при знакомстве Саша пообещал вытащить его любым способом. Отвергать Серафима второй раз было больно. Больнее, чем в первый раз. Настолько больно, что только отойдя от него, он скрутился прямо на земле от разрывающей боли где-то в сердце. Слёзы тогда сами срывались с ресниц, перемешивались с кровью и капали на землю, создавая впечатление, что он вот-вот умрёт от этой боли. Но нет, умрёт он через час, когда его голова весело отлетит от шеи под тяжестью топора. На него напало какое-то странное смирение, как будто вот это — самый что ни на есть закономерный конец для его задницы, так ловко умеющей попасть в неприятности. Единственное, о чём он жалел — что не поговорил толком с Серафимом. И даже сейчас его в зале не было, хотя место рука об руку с Верховным было подготовлено. Глеб хотел бы взглянуть в его глаза последний раз. Попытаться одними глазами рассказать, как ему стыдно за свою импульсивность. Как сотни раз за эту проклятую неделю порывался написать ему, приехать. Как даже не пытался помочь Юре, Андрею и Саше, утопая в своей вине и боли. Глеб хотел рассказать, что если бы ему дали шанс всё исправить, он бы обязательно вернулся в то утро и никогда не отверг бы Серафима. Но Серафима в зале не было. И отчасти Глеб был даже рад. Он не хотел бы, чтобы тот видел его смерть. Для самого Глеба смерть Серафима была самым страшным кошмаром, и, что-то подсказывало, что это взаимно. Поэтому, наверное, даже хорошо, что он не пришёл. Сидящие ближе к Верховному Андрей и Саша порой кидали на него сочувствующие, разбитые взгляды. Глеб знал, что все трое с ног сбились, пытаясь найти хоть что-то, что указывало на его невиновность, но всё без толку. По каждому пункту он попадал под прицел. Но благодарность за старания никуда не делась, поэтому из последних сил Глеб улыбался им ободряюще. Юра сильный, у Юры есть чудесная девушка, которая его вытащит. Андрей и Саша были друг у друга, даже сейчас держась за руки в знак поддержки. А у Серафима не было никого, и именно поэтому сердце Глеба болело жутко, не давая порой даже сделать вдох. А вместе со стирающими запястья в кровь наручниками было совсем уж неприятно. Хотелось побыстрее расправиться с официальной частью, которая только раздразнивала общую боль. — Всех собравшихся просьба встать, — в зал вошла женщина в строгой мантии и стянутыми в пучок волосами, — суд начинается! Удар молоточком по столу эхом отозвался в висках, и Глеб поморщился. — Подсудимый — Викторов Глеб Остапович, 1968 года рождения, 1993 года обращения. Обвиняется в убийстве двух девушек — Самойловой Екатерины Андреевны 2001 года рождения и Васильчук Марии Анатольевны 2003 года рождения. Всё верно? Глеб кивнул молча, не имея сил ни на протесты, ни на слова. Ему просто хотелось быстрее завершить всё это. Быстрее закрыть глаза раз и навсегда, лишь бы не чувствовать ничего. — На руках у суда имеются результаты ДНК-экспертизы, представленные на рассмотрение Ясюкевичем Александром Вячеславовичем, младшим следователем по городу N. По результатам экспертизы волосы, найденные в руке у первой жертвы, Самойловой Екатерины, принадлежат Глебу Остаповичу. Всё верно? — Да, ваша… — начал Саша, когда дверь распахнулась. — Всё, да не всё, ваша честь, — раздался до боли знакомый голос, и Глеб повернул голову резко, до хруста позвонков. В дверях стоял бледный, уставший Серафим, в глазах которого стояла решительность. — Сторона защиты, Сидорин Серафим Владимирович, 1991 года рождения, Держатель мира между вампирами и людьми. Краем глаза Глеб заметил радостные лица Юры и Андрея, и удивлённое, злое — Саши. Но он не обращал на это внимания, вглядываясь в лицо Серафима. На секунду их взгляды пересеклись, и Глеб с трепетом заметил тревогу в голубых глазах, так ярко сверкающих уверенностью. Он был красив до дрожи в ногах даже в такой момент, и всё, чего хотелось Глебу — вырваться из наручников, этой идиотской клетки и подлететь, обнять, сказать спасибо. Но лишь нацепил из последних сил маску безразличия, лишь глазами выдавая настоящие чувства. — Кхм, — судья ненадолго смутилась, прервавшись, — что вы имеете в виду, Серафим Владимирович? Серафим медленно, неспешно подошёл к трибуне, разворачиваясь лицом к залу и упираясь в кого-то взглядом, в котором тщательно скрывалось презрение и ярость. Глеб не хотел бы заметить этот взгляд на себе, но когда он всё-таки вновь пересёкся глазами с невозможными голубыми, то отметил в них едва заметные искры прежнего тепла. И сейчас Глеб жалел о том, что больше не вампир. Так бы разорвал наручники, раздвинул прутья и вместе с Серафимом сбежал. Далеко-далеко, там, где никто не найдёт. — Экспертиза, которую предоставил суду Александр, — ложная. Глеб даже забыл обо всём, что касалось его влажных мечт или тоски по Серафиму, ошарашенно хлопая глазами. Саша? Обманул их всех и суд? — Серафим, при всём уважении, но такие заявления должны быть подкреплены доказательствами, — откашлялся ранее молчавший Фёдор. — У тебя они есть? — Разумеется, — едва сдерживая победную улыбку, кивнул Серафим, доставая что-то из кармана. — Здесь — часть волос, которую обнаружили в руке жертвы. Судмедэксперты, сидящие в зале, подошли к столу, сверяя имеющийся у них образец с тем, что предоставил Саша. А Глеб не сводил теперь взгляда с Саши, который, несмотря на явное напряжение, всё также гладил руку ошарашенного Андрея и улыбался мягко. Но Глеб всё ещё не понимал, зачем ему было обманывать их всех. Кого он так тщательно покрывал? Уж не Андрея ли случаем? — Биоматериал совпадает, — кивнул наконец один из судмедэкспертов. — Этот материал был отдан на экспертизу старшему судмедэксперту по городу N, Мисану Кириллу Сергеевичу, — Серафим кивнул Фёдору, — и экспертиза показала стопроцентное совпадение ДНК с Ясюкевичем Александром Вячеславовичем. Глеб замер, не в силах даже вздохнуть от шока. Но даже его удивление не было сравнимо с резко побледневшим Андреем, который выдернул руку и всем корпусом повернулся в Саше. — Это правда? — дрожащим, срывающимся голосом спросил он, ловя на себе сочувственные взгляды Серафима и Юры. — Ты правда убил их и пытался всё скинуть на Глеба? Почувствовав на себе чей-то внимательный взгляд, Глеб повернул медленно голову, пытаясь оправиться от шока. На него не отрываясь смотрел Серафим, и его глаза говорили сами за себя. — Ты мне сделал очень больно, — без слов кричал Серафим. — Я знаю, и мне очень стыдно, если бы я мог всё вернуть, я бы никогда так не поступил, — отвечал отчаянно Глеб. — Но я очень рад тебя видеть. — И я тебя. Мне очень страшно. — Я тебя вытащу. И люблю тебя. — И я тебя. Прости меня. Прости, если сможешь. — Я абсолютный дебил, потому что прощаю. — Да, это правда, — прервал их безмолвный диалог Саша, вставая. — Записывайте, как чистосердечное. Я, Ясюкевич Александр Вячеславович, признаюсь в хладнокровном, рассчётливом убийстве двух милейших девушек. Он встал, выходя на свободное место между залом и местом судьи, переводя взгляд от Серафима к Фёдору. — Но я сделал это потому, что установленный вами закон — идиотизм и тупость. Подождите, — он махнул рукой сорвавшимся с места охранникам, — я же имею право на последнее слово, ваша честь? — Освободите подсудимого, оправдан по всем пунктам, — коротко ответила судья, поправляя очки, — продолжайте, Александр, мы не имеем права лишать обвиняемого последнего слова. Полицейский открыл камеру и снял с Глеба наручники, позволяя ему растереть запястья. Сделав шаг, он огляделся на Серафима растерянно, не понимая, имеет ли он право подойти ближе, или стоит сесть рядом с ошарашенным, удивлённым Юрой. Но Серафим, теперь не понаслышке зная о его способности тупить в самые напряжённые моменты, решил всё сам, широкими шагами подходя ближе, вставая плечом к плечу. Невольно расслабившись от такого близкого контакта, Глеб незаметно для всех встал чуть ближе, прижимаясь к чужой руке, тёплой даже сквозь куртку. Хмыкнув, Серафим завёл руки за спину и осторожно коснулся его ладони, переплетая пальцы. Сжав его руку в благодарность, Глеб выдохнул, наслаждаясь ощущением тепла в руке. Теперь всё было не так важно. Он жив, Серафим жив, и всё будет хорошо. — Так вот, — распинался перед залом Саша, не сводя цепкого, почти безумного взгляда с собравшихся, игнорируя даже разбитого Андрея, из глаз которого текли непрерывно слёзы, — все эти законы ущемляют саму суть вампиров. С самого начала нам нужно было убивать, чтобы получать кровь людей. А потом что? Саша притворно кивнул Фёдору. — Вы заключили с людьми договор. Вы можете представить, чтобы люди заключили договор с коровами или свиньями? Со своей едой? Нет? Вот и мы не могли, а потом наш уважаемый Фёдор один из первых на Руси договаривается с семьёй нашего уважаемого Серафима. Ещё один кивок, но уже в сторону Серафима. Увидев это бесконечное презрение и ненависть в серых глазах, Глеб ощерился, жалея, что потерял свою вампирскую сущность. Он бы с радостью накинулся на Сашу и разорвал ему горло. Пусть хоть сто раз обвинения переложат на него, пусть. Но трогать Серафима он не позволит. Он и так собственноручно нанёс ему много боли, с него хватит. На всю жизнь хватит. — Вот мы и приходим к тому, что вампиров, которые просто следуют внутреннему зову, казнят, как баранов. Этого ты добивался, Фёдор? Этого ты хотел? Выдохнув, Саша наконец столкнулся взглядом с разбитым Андреем. — Андрюш, ты-то понимаешь, о чём я? Ты с самого начала понял меня лучше всех, ты всегда был на моей стороне, — он подошёл ближе, вглядываясь в слёзы Андрея. — Скажи хоть что-то, пока мне не отсекли голову к хуям. — Ты убил двух девушек, — несмотря на безостановочно льющиеся слёзы, голос Андрея был ледяным и твёрдым, — а я даже не чувствую твоего раскаяния. — Раскаяния? — Саша улыбнулся мягко, хихикая. — Они были лишь едой. Развлечением. О чём ты говоришь? — Они были просто девушками, которые хотели прожить эту жизнь, — покачал головой Андрей, отворачиваясь, чтобы не видеть разочарованный взгляд. Вздохнув тяжело, Саша перевёл взгляд на замершего Глеба, который во все глаза наблюдал за этим странным представлением. Всё, на чём было сконцентрировано его внимание — на тёплой руке, в которой лежала его ладонь, да на тяжёлом, беспокойном дыхании Серафима. Поэтому, услышав своё имя, он крупно вздрогнул. — Глеб, тебя дважды почти казнили ни за что, — Серафим невольно сжал его руку крепче, явно пытаясь справиться с собственной яростью, — и ты продолжаешь им потакать? Слушаться их законов? Тебе разве никогда не хотелось наброситься и разорвать им глотки к чертям за то, что ты пережил? — Нет, — покачал головой Глеб, не задумываясь. — Я всю мёртвую жизнь мечтал снова стать человеком, и сейчас рад, что это случилось. В зале повисла тяжёлая тишина, и Серафим невесомо огладил его руку за их спинами, вставая ближе. — Чего, блять? — засмеялся Саша. — Это невозможно, дурачок. — Я тоже так думал, — пожал плечами Глеб, отводя взгляд, — но что-то случилось, и мой организм снова стал человеческим. Пропали способности, не усваивается кровь, появилось ощущение температур и всё прочее. Сидящий в своём кресле Фёдор наклонился вперёд, с какой-то победной ухмылкой глядя на Серафима, явно довольного собой. Бегая взглядом между ними, Глеб понял, что уже был какой-то подобный разговор, который никто не слышал. — Александр, у Вас всё? — спросила после нескольких минут молчания судья. — Мне нечего больше сказать жалкому подобию вампиров в этом зале, — пожал плечами Саша, самостоятельно подходя к кандалам. Андрей в другом конце зала крупно вздрогнул, не в силах отвести взгляд от этой картины. И, если честно, Глебу тоже было не по себе наблюдать за тем, как крепкого и сильного Сашу ставят на колени и заковывают в прочную деревянную конструкцию, просовывая голову и руки в специальные отверстия. — Я так боялся увидеть на его месте тебя, — шепнул едва слышно Серафим, нечитаемым взглядом наблюдая за подготовкой к казни. — А я не хотел, чтобы ты это видел, — признался Глеб. — Мне перестало быть важным, выживу я или нет, я просто не хотел, чтобы тебе пришлось это наблюдать. Серафим повернулся, глядя на него стеклянным, потерянным взглядом, и вдруг прижался в поцелуе к виску, застывая так на несколько секунд. Прикрыв глаза от ощущения тёплых губ на себе, Глеб ласково ткнул его в плечо лбом. Кажется, ещё немного, и всё встанет на свои места. И они наконец-то смогут поговорить, построить теории, почему же Глеб снова стал человеком. Только пережить эту неприятную казнь, и всё кончится. — Серафим Владимирович, Фёдор Святозарович, вам нужно подписать документ, — позвала их судья, и Глебу пришлось с сожалением выпустить его руку, отпуская к судье. Сам же он, не медля, подошёл к Юре, крепко обнимая и радуясь, что теперь чувствует его тепло. — Я так обосрался, когда прочитал, что тебя забрали, — сдавленно шепнул ему куда-то в плечо Юра, крепко сжимая в объятиях. — Прости, что втянул нас в эту хуйню, — зажмурился Глеб, чувствуя затапливающую его благодарность. И всё-таки у него был самый лучший друг. Отстранившись, он обменялся с Юрой радостными взглядами, но всё счастье резко пропало, когда они вновь заметили потерянного Андрея, который не сводил взгляда со скованного Саши. В его глазах читалась такая страшная боль, от которой даже у Глеба пошли мурашки, хотя боли за эту неделю он пережил немало. Но несмотря ни на что, он никогда не ощущал, что любимый человек оказался убийцей и предателем его идеалов. Он никогда не знал этого чувства и теперь, глядя на разбитого Андрея, был только рад этому. Не всё в жизни надо попробовать. — Я, Сидорин Серафим, Держатель мира между людом N-ским и вампирами, — начал низким, звучным голосом Серафим, заставляя утихнуть все шепотки, — признаю Ясюкевича Александра Вячеславовича виновным в убийстве двух людей и приговариваю его к казни путём отсечения головы. — Я, Игнатьев Фёдор Святозарович, — подхватил Фёдор, — Верховный Первородный вампир, подтверждаю вину Ясюкевича Александра Вячеславовича и подписываю его приговор собственноручно. Глеб как будто в замедленной съёмке наблюдал, как палач поднимает блестящий в свете ламп топор, занося его над распластанным по доске Сашей. Тот лишь ухмыльнулся презрительно, ловя взгляд Андрея на себе и шепча тихое «люблю», улыбаясь кончиками выразительных пухлых губ. Кинув взгляд на Андрея, Глеб прочитал в его глазах болезненное, прощальное «я тоже», и сжал руки в кулаки от пронзившей его боли. Раздался обречённый, страшный свист, и голова Саши отделилась от тела, оставшись на доске. — Время смерти 19:02, — зафиксировала судья. Андрей вскочил, не глядя ни на кого, и выбежал из зала суда, пытаясь стереть не прекращающиеся слёзы дрожащими пальцами. Юра хлопнул Глеба по плечу и вышел следом, пытаясь нагнать друга, с которым стали сильно ближе за полную поисков и расследований неделю. А Глеб остался стоять, потерянным взглядом смотря на обезглавленного Сашу. Не приди Серафим, не решись он ему помогать, сейчас бы он точно также висел в кандалах без головы. И ничего бы не чувствовал, ни о чём бы не думал. Не было бы больше ничего. — Глеб, — осторожно позвал его Серафим, дотрагиваясь до плеча, — пошли. Пойдём на улицу. Всё ещё слабо осознавая происходящее, Глеб, ведомый твёрдой рукой Серафима между лопаток, вышел на улицу, вдыхая тёплый, по-настоящему весенний воздух. Зажмурившись, он впитывал в себя эти ощущения. Он жив, может чувствовать, видеть, слышать запахи и ощущать тепло, исходящее от прогретого за день асфальта. Но за спиной внезапно раздался шум, и Глеб обернулся резко, расширившимися от ужаса глазами наблюдая, как Серафим оседает на землю. Бросившись к нему, Глеб упал на колени, кладя на них голову Серафима и пытаясь понять, что происходит. — Эй, эй, Сима, ты чего? — испуганно, сбивчиво затараторил он, осторожно похлопывая его по щекам. Серафим открыл мутные голубые глаза и улыбнулся слабо, не осознавая, что в эту секунду из уголка его губ просочилась струйка крови. — Глеб, — как-то отстранённо, тихим голосом сказал он, пытаясь поднять руку и погладить его по растрёпанным кудрям. — Сима, что с тобой, Сима? — Глеб огляделся бешеным взглядом, пытаясь выцепить хоть кого-то, кто мог бы им помочь. — Я умираю, — просто так, легко и с улыбкой ответил Серафим. — Что? — дрогнувшим голосом спросил он, сжимая его руку в своей. — Не говори хуйни, тебе же ещё не тридцать, да и соулмейта ты нашёл, Сима, не говори такого! — Я слышал, что такое происходит, если соулмейт отвергает тебя, — Серафим пожал едва заметно плечами, — а равно неделю назад ты это и сделал. Не вини себя, я рад, что успел тебе помочь перед смертью. — Нет, да это бред какой-то, что за хуйня вообще? — Глеб замотал головой, жмурясь. Но когда он открыл глаза, взгляд Серафима замер навсегда, оставшись таким же тёплым и влюблённым. До смерти влюблённым. И Глеб впервые за долгие, бесконечно долгие двадцать семь лет заплакал, жмурясь и выдыхая протяжно, сжимая в руке руку Серафима, которая в миг расслабилась. Он не понимал, не мог понять, что стоило только всему наладиться, как всё резко стало так плохо. И в этот раз совсем непоправимо плохо. Отстранившись, он с болью посмотрел на Серафима, никак не понимая, что это конец. — Сима, Сима, — позвал он его со слабой, угасающей с каждой секундой надеждой, — я что хочешь сделаю, только очнись, пожалуйста. Я же ебанутый, ты же знаешь, я так боялся потерять тебя, так боялся того, что со мной происходит, что в итоге всё случилось именно так. Сима, пожалуйста, я так жалею, что тогда тебя оставил. Я никогда не хотел отвергать тебя, мне просто было страшно, Сима, пожалуйста… Не выдержав, он всхлипнул громко, оглушая самого себя этим звуком, уронил голову на замершую грудь, захлебываясь в этой бесконечной боли, из последних сил сжал его руку. Но сквозь слёзы он пропустил тот момент, когда сказал, что не хотел отвергать Серафима. И пропустил, что в этот момент сердце, скрытое чёрной футболкой и кожаной курткой, сделало слабый удар. А потом ещё один. И ещё. Но почувствовав, как пальцы в его руке едва заметно пошевелились, Глеб резко замер, поднимая голову и заплаканными, красными глазами внимательно смотря на трепещущие ресницы, которые вскоре открылись, моргая осоловело. — Ебать ты дебил, Глеб, — выдохнул Серафим, приходя в себя и открывая глаза, с улыбкой разглядывая перепуганного, не верящего в происходящее Глеба. — Я чуть не откинулся от твоей тупости и трусливости, ебаный твой рот. — Какой ты проницательный, — сквозь бегущие слезы улыбнулся Глеб и наклонился, целуя мягко, наслаждаясь теплом чужих губ и мягкими, нежными касаниями. — Вот это вы начудили конечно, ребятки, — внезапно раздался голос за их спинами, заставляя почти отпрыгнуть друг от друга, как будто их застукали родители. Обернувшись и краем глаза заметив выглянувшего из-за него Серафима, Глеб увидел привалившегося к стене Фёдора, с задумчивым видом наблюдавшим за ними. — Вот уж сколько лет живу, а впервые такое вижу, — протянул Фёдор, разглядывая их. — Вампир становится снова человеком, находит соулмейта, который, отверженный, умирает, а потом этот соулмейт оживает. Удивительные вы парни, конечно. — Федь, — с кряхтением сел Серафим, глядя на него пронзительным, любопытным взглядом, — а почему вообще Глеб мог снова очеловечиться? Воцарилась тишина, в которой Глеб молча кусал губы, а Серафим приглаживал растрёпанные волосы, приходя в себя окончательно. — Я думаю, кто-то просто влюбился, — наконец задумчиво ответил Фёдор, — любовь иногда творит странные вещи, удивительные. Вот и натворила делов. И, переглянувшись с Серафимом, Глеб понял, что Верховный прав. Впервые за двадцать семь лет он почувствовал человеческое тепло, когда глядел в лучащиеся в темноте глаза Серафима и чувствовал, как под рёбрами что-то судорожно сжимается. И теперь, — сидя на соседнем сиденье его машины, думал Глеб, — у него нет вариантов кроме того, как прожить с Серафимом остаток жизни. Потому что влюблённость даже из нечисти смогла сделать человека. Да и они с Серафимом навсегда связанные нитью крови.