[Ирочка, 21:39]
Юра, у твоей матери абсолютно безвкусные зелёные шторы. Что ты общего нашёл между ними и оттенками красного?!
Попытавшись сделать сочувствующее выражение лица, Глеб не выдержал и расхохотался, откидывая голову назад и держась за живот. — Когда она заставит тебя детскую обустраивать, ты сойдёшь с ума, — предсказал Глеб с умным видом. — Там она ещё беременная будет, гормоны, вся хуйня… Ты умрёшь, братан. Закатив глаза обречённо, Юра начал что-то печатать, пытаясь на ходу придумать оправдание. А сам Глеб выдохнул, вытирая слёзы и доставая из кармана телефон. Там, помимо бесполезных уведомлений, были сообщения от Серафима, одно из которых пришло буквально на глазах.[Сима, 19:21]
Короче, у нас по городу шарахается убийца. Одна из жертв выжила, и мы составили фоторобот. Ща скину, если увидишь его случайно — напиши
[Сима, 19:22]
Вложение
[Сима, 21:42]
Тебя забрать, пьянь? Я минут через семь мимо бара ехать буду
Кинув взгляд на отложившего телефон, явно хмурого Юру, он напечатал быстрое. [Кровосися, 21:43] про убийцу пон, из бара можешь забрать. Он убрал телефон в карман и кивнул Юре на выход, оставляя чуть смятые купюры за свои три джин-тоника. Сегодня он как-то мало выпил, в сравнении с предыдущими посиделками, но зато он трезво оценивал обстановку и успевал одновременно вглядываться в лица посетителей и вести за собой сильно пьяного Юру. Когда они вышли на улицу и закурили, то внимание Глеба привлёк мужчина, стоящий чуть поодаль. У него были подозрительно знакомые черты лица, и Глеб залез ещё раз в переписку с Серафимом, вглядываясь в присланный им фоторобот. Да, буквально одно лицо. Он дёрнул Юру осторожно за рукав, намереваясь привлечь его внимание, но мужчина его опередил. — Че пялитесь, уроды? — низким, прокуренным голосом позвал их мужчина, сверкая напряжённо глазами. Глеб попытался отвлечь друга от убийцы, но пьяный и раздражённый после ссоры с невестой Юра был неостановим. — Ты там че пизданул, пидорас? — взорвался Юра, нашедший, на кого слить весь гнев. — Повторишь мне это в лицо? Под слабым светом уличных фонарей опасно блеснули клыки, и Глеб замер, пытаясь придумать, что делать. Как избежать стычки с убийцей, который без раздумий разорвёт им обоим глотки? Всё, что ему оставалось делать — сдерживать вырывающегося друга, который пытался добраться до мужчины. Но Юра был сильно выше Глеба, поэтому ему пришлось буквально повиснуть на нём, лишь бы не дать нарваться на неприятности. — Глеб, отъебись, я ему щас ебальник снесу, — вырывался Юра, перекрикивая шум подъехавшей машины. — Потом, блять, Серафиму ныть будешь о том, какой я долбаёб, отъебись. — Чё, кудрявый, ёбырю жаловаться собрался? — явно выводил его из себя мужчина, скалясь довольно и уже не скрывая опасный блеск клыков. Заметив этот блеск, Юра замер, перестав вырываться и теперь пытаясь помешать Глебу в следующую секунду броситься буквально в объятия смерти. — Да не поможет тебе твой еблан, не бойся. Глеб давно заметил за собой, что ему плевать, если оскорбляют его. Даже если оскорбляют его друзей, в драку он не полезет, разве что зальёт циничным ядом. Но когда кто-то пытался задевать Серафима, у него перед глазами будто падала красная тряпка, и он взрывался от злости. И в следующую же секунду он сбросил руку Юры с плеча и бросился на довольно осклабившегося мужчину, забыв о том, что перед ним убийца, что это опасно и всё прочее. И он непременно бы умер от вонзившихся в шею клыков, если бы его не перехватила поперёк живота чья-то до боли знакомая рука и чуть ли не отбросила назад, к подхватившему его Юре. Моргнув, приходя в себя, Глеб с удивлением заметил Серафима, который наставил пистолет на убийцу, кивая охранникам. Те, уже вызвавшие наряд полиции, скрутили сопротивляющегося вампира и нацепили на него наручники. — Как-то ты быстро попался, — протянул Серафим своим страшным, ледяным тоном, от которого у Глеба всегда по затылку шли мурашки. Он бы никогда в жизни не хотел стать тем, на кого этот тон направлен. — Даже недели не продержался, уже спалился. Пацаны, передайте его ментам, они знают, кто это. И, кивнув на прощание, он повернулся к ошарашенным Юре и Глебу, которые пытались понять, что это вообще было. — Дебилы, блять, — не сдержавшись, выругался Серафим, подходя к ним. — Юр, ты до дома-то доберёшься? Юра кивнул, явно протрезвевший и сильно шокированный. — Да, конечно, — он как-то стушевался, переглядываясь с Глебом. — А это и был тот убийца? Серафим кинул на Глеба ледяной взгляд, и у него по всему позвоночнику пробежали холодные мурашки. Было очевидно, что дома его ничего хорошего не ждёт. — А тебе Глеб не показал фоторобот? — обманчиво спокойно поинтересовался Серафим, подходя поближе. — Нет, — растерянно покачал головой Юра. — Я не успел, — попытался оправдаться Глеб, но оборвал себя на полуслове, поймав взгляд потемневших голубых глаз, не предвещающий ничего хорошего. — Ладно, проехали, — покачал головой Серафим, пожимая руку Юре, — напиши, как будешь дома. — Обязательно, — кивнул всё ещё не отошедший от шока Юра, пожимая Глебу руку. — Вы тоже будьте аккуратнее. — Ага, — как-то обречённо махнул рукой Глеб. Уже достаточно аккуратным был. — Садись, — кинул раздражённо Серафим, обходя машину и садясь в неё. Боявшийся хоть слово сказать Глеб сел на пассажирское место и закрыл дверь, боясь пересекаться взглядом с Серафимом, который явно из последних сил сдерживал гнев. Ехали до дома в напряжённом молчании, и за это время Глеб успел в голове прокрутить все варианты развития событий. Ну, Серафим его точно не убьёт. Самое плохое, что может сделать — замолчать на несколько дней, но с этим он справится. Но несмотря на все логичные доводы, страх от повисшего молчания и напряжённо сжимающего руль Серафима никуда не девался. Поэтому, когда они припарковались возле их дома, Глеб выходил на улицу уже читая про себя молитвы, благо, теперь можно. Но ему не дали даже отойти от машины, прижимая всем телом к холодному металлу и глядя в глаза, уже не скрывая гнева. — Тебе какого хуя на жопе ровно не сидится? — не повышая голоса спросил Серафим. Но от этого было только хуже, чем если бы он закричал. — Приключений не хватает? Решил умереть красиво? — Да я вообще не понял, — начал оправдываться Глеб, отводя взгляд, но его перебили. — Не понял, что это убийца? С точным, блять, фотороботом? На меня смотри, — он сжал пальцами его подбородок, поднимая голову. — Какого хера ты Юре не показал? Вы оба сдохнуть могли, понимаешь, нет? Глеб попытался вжаться в машину сильнее, чтобы избежать гнева, но и так стоял вплотную, чувствуя холод металла всей спиной. — Я не успел, — заметно тише сказал Глеб, надеясь, что это разжалобит Серафима, — я заметил твои сообщения, когда ты уже подъезжал, я ж не думал… — Вот именно, Глеб, — не дал ему закончить Серафим, обхватывая запястье, — ты нихуя не думал. Пошли. Он одним движением заблокировал двери и потащил его в сторону подъезда, не обращая внимания на то, что более низкому Глебу поспевать за его разъярённым, быстрым темпом было сложно. Поднимались на лифте они всё в том же напряжённом молчании, и Серафим усиленно игнорировал все попытки освободить тянущее болью запястье и все острожные взгляды. Глеб понимал, чувствовал, что в этот раз вляпался в серьёзные проблемы, поэтому даже не пытался заговорить, понимая, что в таком случае его нагнут прямо в подъезде без капли смазки и не обращая внимания на слёзы. Поэтому молчал, позволяя затащить себя в квартиру и снова прижать к стене. — Ты еблан, каких ещё свет не видывал, — в темноте злые глаза Серафима казались почти чёрными, поэтому у Глеба пошёл мороз по коже, и он невольно сжал в руках его футболку, пытаясь не то притянуть ближе и попытаться успокоить в объятиях, не то наоборот оттолкнуть. — Прости, — едва слышно сказал он, не в силах отвести взгляда. — Я правда не хотел. На секунду во взгляде Серафима промелькнула искра тепла, но она быстро скрылась под прежним гневом и раздражением. — Не хотел-то не хотел, а всё равно мозг не включил, — он утянул его почему-то на кухню, включая тусклый свет над разделочной поверхностью. Слабо понимая, что он задумал, Глеб открыл рот, чтобы что-то спросить, но ему не дали сказать даже слова, сильным нажатием на лопатки заставляя согнуться над столом, упираясь в него руками. — Ты, сука, когда научишься думать? — навис над ним Серафим, негромко, угрожающе шепча. — Сколько раз тебе нужно оказаться на грани, чтобы ты успокоился наконец, м? У Глеба перехватило дыхание от ощущения холодной поверхности под собой и серьёзного, горячего шёпота прямо на ухо. Поёрзав едва заметно, он уронил голову на руки, пытаясь совладать с резко ослабевшими ногами. — И чего молчишь? — поинтересовался наигранно спокойно Серафим, пробегая пальцами по рёбрам в лёгкой щекотке и добираясь до резинки штанов, спуская их вместе с бельём до колен. — Да я же не специально в эту хуйню залез, — негромко, жалобно ответил Глеб, чувствуя голой кожей прохладу в комнате. — Не специально, — согласился Серафим, кладя контрастно-горячие руки на его ягодицы, поглаживая, — сверхспособность у тебя такая. Пиздел ты тогда, не в темноте ты видел нихуя. Приключения на жопу искал профессионально. С этими словами он отвесил сильный, увесистый шлепок, заставляя Глеба вздрогнуть и простонать что-то громко, неразборчиво в скрещенные руки. — Пиздато выглядишь сзади, мне нравится, — по голосу было слышно, что Серафим ухмыляется. — Поздно уже, все соседи спят. Поэтому молчи, пока я не разрешу кричать. Понял меня? Чувствуя бегущие по коже мурашки, Глеб кивнул, жмурясь. Сука такая, знал ведь, на что давить и что говорить, чтобы мозг отключался, а он сам растекался лужей, готовый на всё. — Умница, — шепнул Серафим, наклоняясь и целуя мягко оголённую поясницу. Вздрогнув от такого контраста угрозы и нежности, Глеб чуть не застонал, в последний момент успевая закусить губы и сдержаться. Как же это будет сложно. Но сложнее было не издать ни звука, когда на задницу прилетел тяжёлый, увесистый шлепок, от которого Глеб дёрнулся всем телом и сжал руки в кулаки, оставляя следы от ногтей на коже. Почти до крови прикусив щёку, он сдержал вырывающийся писк. — Вот бы ты всегда был таким послушным и не лез в хуйню, — протянул Серафим, поглаживая в момент покрасневшую кожу, на которой виднелся след от ладони. Кинув через плечо раздражённый, смущённый взгляд, Глеб отвернулся, закусывая большой палец. Следующие удары были сильнее с каждым разом, и когда Серафим, приноровившись, задел чувствительное место на сгибе бёдер, то Глеб дёрнулся резко, пытаясь невольно подняться, уйти от касаний, но был остановлен тяжёлой рукой между лопатками, прижимающей обратно к столешнице. — Лежи, — твёрдо сказал Серафим, свободной рукой гладя ставшую горячей кожу, успокаивая. — Как ощущения? Сука, пытается заставить его нарушить правило, покачал головой Глеб, упираясь мокрым лбом в подрагивающие руки и поворачивая к нему голову. Взгляд, затуманенный смесью боли и возбуждения, стал лучшим ответом, и Серафим улыбнулся довольно. Боль была ощутимой, усиливающейся с каждым шлепком, но Глеб, к своему смущению, чувствовал, как расходящийся от места ударов жар даёт по мозгам, заставляя переступать неловко с ноги на ногу в попытках унять возбуждение. Кажется, из них двоих не один Серафим был мазохистом. А в следующую секунду прилетел ещё один, самый сильный шлепок, вырвавший невольно у него болезненный всхлип и заставивший сжать зубы на запястье. Но сзади не прилетело ещё одного шлепка, никакого едкого комментария, только сильные руки, помогающие приподняться и развернуться. Прижавшись бёдрами к столешнице, Глеб зашипел от боли и открыл затуманенные выступившими слезами и возбуждением глаза, сталкиваясь со внимательным взглядом Серафима, в котором читалась тревога. — Ты как? — он осторожно провёл горячими ладонями по спине, задирая огромную футболку, которая явно принадлежала не Глебу. Покачав головой, Глеб вгляделся в глаза Серафиму. В них всё ещё таилось раздражение, но всё вытесняли переживания за его состояние, поэтому он, не раздумывая, обхватил его за шею и притянул к себе, целуя и зарываясь пальцами в когда-то приглаженные волосы. Хмыкнув в поцелуй, Серафим сжал чужую талию и спустился ладонями ниже, кладя их на выступающие тазовые косточки и оглаживая мягко, царапая короткими ногтями нежную кожу. Отстранившись, Серафим кинул немного насмешливый взгляд на слишком явно поплывшего от возбуждения Глеба, спускаясь поцелуями к шее, оставляя дорожку из красных следов, некоторые из которых останутся до самого утра. Не понимая, куда себя девать от разрывающего грудную клетку возбуждения, Глеб откинул голову, давая больше пространства, и сжал в пальцах его футболку, пытаясь не сойти с ума от жара, который заполнял его всего изнутри. Улыбнувшись тонко, Серафим опустил руку ниже, обхватывая головку, размазывая по ней смазку, и с силой укусил его в основание шеи. Глеб забыл про то, что должен был сдерживаться, про ебучих спящих соседей и застонал громко, протяжно, сквозь футболку царапая его спину и прогибаясь в пояснице в попытке одновременно уйти от укуса и толкнуться в сжатый кулак. Но Серафим всем телом прижал его к краю столешницы, не давая пошевелиться лишний раз, широким движением зализывая оставленный яркий, кричащий след на шее. — Блять, Сима, — простонал Глеб жалобно, разжимая руки, и опустил голову, пытаясь поймать взгляд Серафима, — ну пожалуйста, блять. Отстранившись, сжимая основание его члена, Серафим с ухмылкой заглянул в умоляющие глаза. — Настолько хочешь в себе член, что уже терпеть не можешь? — негромко спросил он, проводя кулаком по всей длине его члена, заставив уронить голову на плечо и застонать сдавленно. — Да, блять, ну пожалуйста, — проскулил Глеб, слабо осознавая происходящее. К чёрту всё, если сейчас Серафим отстранится, он сойдёт с ума или натурально заплачет. — Пошли, — резко убрал руку Серафим, перехватывая уперевшееся в столешницу запястье и потянув его в комнату. Там царил привычный, уже родной полумрак, в котором их глаза по давней традиции видели друг друга лучше. Но всё равно Глеб видел каждое его движение, каждую эмоцию на напряжённом лице. Стащив со стола смазку и кинув на покрывало, Серафим за запястье опрокинул его на кровать, наблюдая насмешливо за исказившимся от неприятных ощущений лицом. — Сука, больно блять, — прошипел Глеб, пытаясь прогнуться, лишь бы не касаться голой, чувствительной кожей ткани. Но прижавшийся сверху Серафим, всем весом придавливающий к кровати, не дал ему уйти от этих прикосновений, целуя глубоко, заставляя забить на всё, даже на боль в бёдрах. Сжав края его футболки, Глеб потянул её вверх, полный желания касаться горячей кожи полностью, всем телом. Оторвавшись на секунду от манящих, затягивающих в общее безумие губ, Серафим скинул с себя мешающую ткань и помог избавиться от неё Глебу. Обхватив его за шею, Глеб притянул к себе, целуя жадно, отчаянно, забирая все капли кислорода, боясь отпустить хотя бы на секунду. Вслепую дотянувшись, Серафим взял в руку бутылёк со смазкой, щелчком открывая и свободной рукой помогая Глебу до конца стянуть мешающие штаны. Оторвавшись, он вылил смазку на пальцы и заглянул в мутные тёмные глаза с расширенными зрачками. Глеб кивнул едва заметно, раздвигая ноги и целуя мягко его в шею, одним своим жалобным видом умоляя не затягивать. — Сука, — выдохнул Серафим, вставляя один палец, растягивая его и пытаясь нащупать простату, — какого хуя мы ебались меньше суток назад, а ты уже такой узкий? Сколько раз тебя нужно выебать, чтобы нахуй не приходилось тратить на это время? Выдохнув и жалобно застонав, Глеб откинул голову назад, покрываясь мурашками. Он ненавидел и любил одновременно Серафима за его любовь попиздеть в постели. Невозможно долго продержаться, когда тебе на ухо шепчут такие вещи. Постоянно. Глеб обхватил его плечи и оцарапал короткими ногтями, оставляя болезненные красные следы, от которых Серафим зашипел, морщась. Поймав его запястья в воздухе, он прижал их над его головой, вставляя второй и, не церемонясь, начиная трахать его пальцами. Не сдержав громкий стон, граничащий с криком, Глеб прогнулся в спине, пытаясь освободить руки и деть себя хоть куда-то от этого разрывающего на части возбуждения. Но если во время вампирства у него и был шанс побороться, то сейчас явно более крупный и сильный Серафим не оставлял ему и шанса, прижимая к кровати и не давая вырваться. — Блять, Сима-а, — выдохнул он прерывисто, распахивая слезящиеся глаза, — пожалуйста, ну я не могу уже нахуй. — За ту хуйню, что ты вытворил, тебя впору оставить в таком состоянии разбираться с этим самостоятельно, — хмыкнул Серафим, доставая пальцы и вытирая их об кровать, отпуская его запястья. — По крайней мере, ты бы точно тогда запомнил урок. — Ну ты же не сделаешь так? — улыбнулся хитро Глеб, непонятно откуда находя в себе силы на язвительность. Приподнявшись на локтях, он наблюдал, как Серафим избавляется от штанов. — Мало ли, что мне в голову придёт. Вдруг фоторобот был неправильный, и сейчас мудак ходит по улицам. Его же надо пой… Закончить ему не дал Серафим, обхвативший его горло и прижавший к кровати, нависая сверху. — Не смей, — угрожающе, не скрывая яростно блестевших глаз, прошипел он, — не смей, сука, соваться во всякую хуйню. Я не оставлю тебя в таком состоянии, потому что ты сдуру натворишь дел, а тебя потом опять в суде защищать. Единственный вариант не дать тебе влезть в дерьмо, это выебать так, чтобы ты на ногах держаться не смог, так? Вот этого ты добиваешься, блять? Притихший Глеб во все глаза рассматривал разъярённое, злое лицо сверху и чувствовал неуместный жар возбуждения, прошедший по всей коже и сконцентрировавшийся внизу живота. — Может быть, — протянул Глеб сдавленно, чувствуя, как ему не хватает воздуха от сжавшихся на шее пальцев. Серафим выдохнул протяжно, не отрывая тяжёлого взгляда от его глаз. Глеб не успел ни слова сказать, не успел даже понять, что произошло, когда Серафим вошёл резко, на всю длину. Его подкинуло на кровати, но продолжающая вжимать в кровать рука на горле не дала пошевелиться. Зажмурившись, Глеб вскрикнул, чувствуя, как не до конца подготовленные мышцы тянет, обжигая жаром и лёгкой болью, которая кружила голову лучше любого алкоголя. Серафим навис над ним, прижимаясь всем телом и выходя медленно, давая прочувствовать каждый миллиметр распирающего изнутри члена. — Сука, этого ты добивался? — низкий, хриплый от возбуждения голос бил сразу по мозгам, заставляя дрожать и жмуриться, не сдерживая стонов. — Ради этого всю хуйню творишь, а? Не в силах даже обработать его слова, Глеб слепо сжал руку на своей шее, но его запястья вновь прижали над его головой, не оставляя ему ни малейшего шанса выбраться. — Какая же ты всё-таки блядь, — выдохнул Серафим, когда он открыл глаза и посмотрел мутным, расфокусированным взглядом. Наклонившись, он поцеловал его глубоко, кусая губы и сплетаясь языками, входя резко, выбивая громкие стоны и вскрики. Прогнувшись от очередного удачного толчка, Глеб всхлипнул оглушающе, чувствуя, как в глазах темнеет от удовольствия и нехватки кислорода. Оцарапав сжимающую запястья руку, он сжался, видя перед глазами вспышки, кончая с громким, протяжным стоном. Серафим перестал давить на его горло, давая ему отдышаться, но не остановился, продолжая выбивать из него слабые всхлипы. Вздрогнув от того, что саднящая кожа ягодиц с силой проезжает по покрывалу, вызывая лёгкую боль, Глеб застонал слабо: — Блять, Сима, — он вздрогнул, когда в очередной раз член внутри проехался по слишком чувствительной простате, — Сима, ну пожалуйста, я не могу больше… — А с чего ты взял, что я не смогу тебя заставить кончить дважды? — спросил Серафим, выходя и переворачивая его, поднимая за бёдра и заставляя встать на колени, уткнувшись лицом в подушку. — Почему ты думаешь, что после всей твоей хуйни я остановлюсь? И с этими словами он вошёл резко, не церемонясь, кусая за выступающие лопатки и роняя низкий стон в мокрую кожу, блестящую даже в темноте. Глеб застонал обессиленно, чувствуя, как разъезжаются колени. Серафим, сука такая, успел выучить, под каким углом нужно входить, чтобы заставить его кричать, но сверхчувствительная простата отзывалась слишком яркими ощущениями от каждого движения внутри. — Блять, — вскрикнул Глеб, чувствуя, как с каждым движением снова всё ближе к грани и сжимая в пальцах давно смятое покрывало. — Блять, Сим, Сима… Из глаз невольно потекли слёзы от слишком сильных ощущений, и Глеб ронял жалобные всхлипы, сжимая руки в кулаки. Всего было слишком много, больше, чем он мог вынести. Ответа не последовало, только пальцы сжались сильнее на дрожащих бёдрах, а шлепки о саднящую кожу ягодиц стали чаще и быстрее, заставляя вскрикивать сорванным голосом на каждое движение. Вздрогнув, Глеб хотел было дотянуться до члена и довести себя до конца одновременно с Серафимом, но тот его опередил. Обхватив чувствительную головку, Серафим с силой провёл по всей длине члена, подстраиваясь под бешеный темп и дыша тяжело, хрипло. Зажмурившись, Глеб закусил подушку, чувствуя прокатывающуюся по всему телу волну удовольствия, но вцепившиеся сзади в волосы пальцы оторвали его от ткани. Почувствовав, как член в очередной раз ударил по простате, Глеб вскрикнул громко, не обращая внимания на бегущие сами по себе слёзы, слыша только низкий, громкий стон сзади и придавившего его сверху к кровати Серафима. Дрожащий всем телом, Глеб не мог даже думать ни о чём — в голове была абсолютная пустота и звон в ушах от собственных криков. Он не знал, сколько они так пролежали, но когда Серафим наконец отстранился и перелёг сбоку от него, то пот на их телах успел высохнуть, а часы на стене показывали что-то подозрительно похожее на час ночи. Перетянув его к себе под бок, Серафим, извиняясь, прижался губами к покрасневшим запястьям, взглядом скользя по оставленным следам на шее и на дрожащих бёдрах. — Ты как? — едва громче шёпота спросил он, убирая кудри с его лба и целуя нежно, успокаивающе. — Пиздец, — выдохнул Глеб, не открывая глаза и прижимаясь ближе, — мы чуть не ввязались в очередное расследование. — Ага, — устало выдохнул Серафим, кладя голову на подставленную руку и разглядывая утомлённого, откровенно затраханного Глеба, — ты даже не представляешь, как я испугался, когда увидел тебя, летящего на этого мудака. Глеб открыл глаза, чувствуя затопившую его вину. До этого момента он даже не думал, каково было видеть эту картину Серафиму. — Прости, — выдохнул он виновато, наощупь находя его ладонь и переплетая пальцы, — как хорошо, что я за три года стал умнее. Серафим закатил глаза, улыбаясь. — Как хорошо, что теперь за тобой слежу умный я, — поправил его Серафим, прижимая ближе и целуя в макушку. На том и порешали, засыпая в обнимку и радуясь, что даже если Глеб и попытается ввязаться в очередное приключение, то его всегда остановит умный и рассудительный Серафим.