Сильные люди, так или иначе, всегда добиваются своего.
Ги де Мопассан
***
Трагический инцидент, один из многих в старейшей истории древней семьи вампиров, произошел поздно ночью. И начался он с подозрительного шума прямо посреди длинного коридора. — Мицуки, ты слышала это? — с плохо скрываемым любопытством спросил у своей сестры Канаме, отрывая ее от чтения детектива в мягком синем кресле его спальни. По мере того, как ночная мгла все сильнее напитывала его сердце смердящим страхом, мальчик казался все взволнованней. Уже было открыв рот, чтобы возразить ему, она замерла, прислушиваясь: — На самом деле — да, слышу… В настоящее время в связи с тяжело протекающей беременностью Дзюри их семья не принимала абсолютно никаких гостей в особняке, за исключением их дяди, Ридо Курана. Мицуки не помнила, что с ним было не так, однако положительных чувств он не вызывал от слова совсем. И дело тут было даже не в его необычной для их семьи гетерохромии. Хотя то, как инородно смотрелся голубой глаз в противовес темно-красному при куранских чертах лица вызывало странный дискомфорт. — Как думаешь, следует ли нам узнать, кто за этим стоит? — вдруг спросил Канаме, и по возбужденному блеску в вишневых глаз она с обреченностью поняла, что от замысленной идеи мальчишка ни за что не отступит. Он боялся бескрайней темноты совсем не так, как все остальные дети. Потому что чем больше был страх Канаме, тем сильнее было желание храброго чистокровного побороть его. — Давай же, имото, — состроил умоляющее выражение лица юный аристократ. — Пойдем посмотрим, откуда доносится шум. Вдруг это грабитель или… может быть, даже призраки. Мицуки молчала, не зная, как бы отговорить его от столь сомнительного приключения. И не успела она даже толком собраться с мыслями, как мальчик бесстрашно открыл несчастную дверцу, позволяя Ридо рысью ворваться внутрь комнаты, затыкая рот было подавившегося криком ребенка большой ладонью. Она тут же замерла на месте с широко разинутым ртом, не ожидая подобной напасти. Да, ей никогда не нравился их дядя из-за любовной драмы, выстроенной между им и их родителями из-за притягивающей к себе внимание как магнит Дзюри, однако Мицуки даже не думала о том, чтобы воспринимать его как потенциального врага. Потому что не помнила этого. Разве он… разве он когда-либо собирался похищать Канаме? Она хотела как-то остановить его, закричать, сделать хоть что-нибудь, но в тот судьбоносный момент ее ноги словно приросли к земле. Напуганная вусмерть девочка застыла дрожащим кроликом, молча наблюдая за тем, как Ридо насильно тащит тщетно сопротивляющегося мальчика к раскрытому настежь окну со злой ухмылкой. Ее ноги были буквально парализованы. Из-за чего Мицуки не могла погнаться за ними, насколько бы сильно ни было внутреннее желание. Так как это было самой последней вещью, что она ожидала от главного антагониста аниме. Зачем ему вообще похищать собственного племянника? Ей хотелось попросить вернуть ее глупого, временами капризного и ужасно навязчивого старшего близнеца назад… но голос предательски подвел ее. Мицуки была слишком ошеломлена, слишком сильно застигнута врасплох и слишком испугана разворачивающимися событиями. Спустя некоторое время, когда оторопь прошла, Мицуки немедля побежала в спальню их родителей с затуманенными от слез глазами. Девочка все еще отказывалась верить в то, что Канаме забрали прямо из их собственного дома. Это было чем-то, что и в страшном сне нельзя было увидеть. Мицуки хотела рассказать все взрослым со слабо теплившейся в груди надеждой на то, что они найдут способ спасти его. Но в глубине души уже знала ответ на все свои нелепые вопросы… Было слишком поздно. Она не сможет спасти Канаме.***
От третьего лица.
***
— Ридо Куран… мой потомок, что разбудил меня после столетий беспробудной тьмы ценой жизни невинного ребенка, — медленно произнес Канаме или точнее то, кем он стал, стремительно просчитывая ситуацию. Пробуждение, свалившееся на его душу подобно дару богов… однако, какой ценой? Кровью невинного, чье место он не имел право забирать без спросу. — Зачем? — тщетно пытаясь понять причины такого проступка, прародитель всех вампиров нахмурился. — …ты убил этого ребенка? Он знал силу вампирской жажды… Однако никогда бы не осмелился опуститься до такой низости. — Это правда, прародитель Куран, — Ридо произнес с уважением в голосе, однако так и не смог скрыть темноту пожирающих изнутри желаний. — Я убил обоих детей. Из-за свершенного им поклона мужчина не заметил, какую злость вызвали его слова. Канаме даже не скрывал неверие напополам с презрением, четко отобразившиеся на его лице: — Ты убил еще одного? Что за дикое существо стояло перед ним? — Зачем ты это сделал, потомок? — повысил голос сохранивший величественный вид бывший король в обличье ребенка. Он догадывался, что его пробуждение было сделано с одной единственной целью — заполучить силу первого Курана в свои руки. Однако не мог перестать задаваться вопросом для чего ему это могло понадобиться. Что есть сила в сравнении с жизнью безгрешных и невинных? — Твое могущество! — с безумным оскалом атаковал его Ридо. Канаме с легкостью отбил его атаку волной незнамо откуда взявшегося в старом темном помещении ветра. — Каждое твое действие имеет свои последствия, потомок, — сказал Канаме с куда большей уверенностью и властью, чем раньше. Мысленно он напряженно раздумывал о том, как поступить с ним. — Насколько многим ты готов пожертвовать? Какой силы должно быть могущество, которого ты так жаждешь? — взгляд основателя клана Куран приобрел яростный блеск. Каких же высот достиг эгоизм стоящего перед ним чистокровного? — Ты должен прийти к осознанию того, что тебе не нужна чья-то сила, чтобы быть сильным, — не прекращал попытки наставить вампира на правильный путь Канаме. — Ты должен создать ее сам. Почувствовав, как наконец восстановил часть собственных сил, он замолчал. Ридо был из того сорта низших существ, что были слишком ослеплены тьмой собственных грехов, чтобы вернуться назад. И если он не хотел слушать даже собственного предка, то с ним уже было все покончено. Крайне прискорбно было признавать, что это был порождение его крови. — Так тому и быть, — тяжко вздохнул прародитель Куран, готовясь избавиться от представителя собственного клана. — Я заставлю тебя заплатить за все, что ты сделал. Величие, за которой ты так отчаянно гнался… само же тебя и погубит. Если Ридо хотел боя… он его получит. Канаме использует всю свою силу, чтобы выбить из высокомерно взиравшего на него чистокровного всю спесь. — Нападай. Несмотря на то, как быстро закончилось их сражение, бывшему королю всех ночных существ победа досталась тяжелым путем. Тело ребенка, что стало вместилищем для его души, было ужасно измотано и перемещение в густой лес, находившийся недалеко от особняка Куран, вымотало его еще больше. Настало время обманчивого затишья и игр в хороших мальчиков. Он не должен вызвать лишних подозрений. И это не должно быть сложной задачей, учитывая, кому принадлежала душа внутри этого тела.***
В викторианский особняк Куран их чудом спасшийся наследник прибыл каким-то другим. Несмотря на его безупречное поведение, в нем присутствовал некий изъян. Какое-то новшество, отличавшее его от прежнего хозяина тела. А если говорить точнее, то Душа Прародителя внутри сосуда несчастного дитя. Однако распознать ее все же было довольно трудно, так как он тщательно следил за своим поведением… по крайней мере пока… Потому что для Мицуки, приобретшей пару седых прядей за время похищения какого-никакого, но родного братца, была предельно очевидна странная неправильность происходящего. Из-за свернувшейся тугим узелком внутри ее живота вины она прилагала все усилия, чтобы подбодрить его и проявить столь редкую для ее нрава заботу, следуя примеру распереживавшихся родителей. Отчего почувствовала эту самую чужеродность на собственной шкуре. Если прежний Канаме души в ней не чаял и не стеснялся выставлять это напоказ, то нынешний притворялся, что обожает. И замену старшего близнеца она могла подтвердить элементарно по тому же сладковатому запаху растопленного шоколада, который трансформировался в аромат горькой вишни и истекающих кровью гранатов. Благодаря чему в воздухе вечно витала кровь и горечь. Запах такой же древний и старый, как и его обладатель. Это был не ее глупый навязчивый старший брат. Ее Канаме умер в день похищения и так и не соизволил вернуться домой. И несмотря на то, как сильно Мицуки хотелось, чтобы он вновь предстал перед ее унылым взглядом ярким, весенним лучиком, это было невозможно. Тот, кто встал на его место, был уже не он. Ее сладкий шоколадный мальчик исчез в жуткой неизвестности… Было печально думать об этом сейчас, однако ей повезло в том плане, что она с самого начала старалась не подпускать его слишком близко к своему ранимому сердцу. Благодаря чему Мицуки легко пережила эту потерю. Единственным изменением с ее стороны стало то, что она окончательно дистанцировалась от «Канаме», не в силах мучиться с раздирающей изнутри гаммой чувств и дальше. Ей было слишком больно иметь с ним какие-либо общие точки соприкосновения. Может быть, в один день Мицуки сможет отпустить тяжелое прошлое, но сейчас, когда все отличия так ярко бросались ей на глаза, она не могла… Не могла сделать этого. Потому что Мицуки все еще проходила через все стадии принятия затяжного горя. Было сложно поверить в то, что Канаме больше не любил ее до душераздирающего отчаяния. Было сложно поверить в то, что он больше не был ее родным братом. Но что было хуже всего так это то, что сущность заменившая Канаме была не так слаба и беспомощна по отношению к ней. Отныне он не стеснялся ставить ее на место как более старший по возрасту и даже осмелился несколько раз отчитать, когда Мицуки совершала какие-либо оплошности. Сказать, что ее раболепный близнец стал во много раз деспотичней и… жестче было бы большим преуменьшением. Не сбавляя своего быстрого, громко раздающегося по длинному коридору шага, взвинченная очередной порцией нравоучений Мицуки резко повернулась назад и сказала недовольное: — Со мной все в порядке. Я просто хочу побыть одна! — Все в порядке? — глухо повторил он за ней, озадаченный поведением своей… сестры. Она была довольно-таки холодна и отчуждена, раз уж даже обычный разговор причинял ей такое ярое неудовольствие. — Почему ты хочешь побыть одна? — чуть раздраженно спросил Канаме. Если ей нужно было немного уединения, то он бы постарался понять и проявить должное уважение. Однако… это все равно не отменяло того факта, что выстроенный ей барьер немного набивал оскомину. — Если ты настаиваешь… Прародитель довольно легко прочитал необъяснимую враждебность, направленную в его сторону. — Я не буду беспокоить тебя, — его голос сохранял всю ту же безупречно ровную интонацию. Его все еще тревожило странное поведение названной сестры, но он не возражал против того, чтобы дать ей немного времени. — Но я всегда буду рядом, если тебе вдруг что-то понадобится. Канаме старался произнести последнюю фразу как можно более мягко и тихо… Несмотря на то, как сильно раздражался из-за дистанции, самовольно установленной Мицуки. — Тогда позволь мне покинуть тебя, — откланявшись, медленно удалился он из ее поле зрения. Прародитель семьи Куран проявлял должное почтение. Хотя зерно вспыхнувшего гнева уже пустило свои корни внутрь его холодного сердца. То, что его с таким усердием избегала собственная сестра казалось подозрительным. С чего бы этой девочке вообще вести себя таким образом? Словно сам воздух между ними неуловимо изменился, став напряжённым. Была ли она рассержена на что-либо? Впрочем, он в любом случае не был уверен на что. Проследив за тем, как он скрылся за поворотом, Мицуки неловко продолжила путь в свою комнату, лишь убеждаясь в собственных подозрениях. Настоящий Канаме был настолько одержим своей любимой младшей сестрой, что не отпустил бы ее даже под угрозой смерти. Хм, возможно ей даже нравилось то, насколько безукоризненно вежливым и до гниющих от сладости чужого голоса милым он был, когда это касалось ее прямых просьб и личного пространства. Закрыв за собой дверь, девочка застыла, чувствуя себя до ужаса странно. Было не ясно, что именно мешало ей признать то, насколько большое удовольствие ей приносило их нынешние отношения. Предполагаемая смерть ни в чем невинного близнеца или зачатки еще не вымершей совести — неважно. Ведь она наконец могла побыть одна, вдали от его пристального внимания. Улыбнувшись, Мицуки с разбегу прыгнула в объятия своей роскошной кровати с нежно голубым балдахином, решив полностью вычеркнуть существование неожиданного вторженца из своей жизни. Что было, на удивление, приятно. Впервые за очень долгое время она могла просто расслабляться, не переживая о том, что кто-то прервет ее блаженный покой, требуя посвятить себе все свое время. Устало прикрыв налившиеся свинцом тяжелые веки, Мицуки решила наконец позволить себе поспать.