Перед великим умом я склоняю голову, перед великим сердцем — преклоняю колени.
Виктор Гюго
***
Прошло еще несколько дней, прежде чем Мицуки наконец приспособилась к поведению нового Канаме. Он был невероятно вежлив и осторожен, не проявляя никакого намека на агрессию. И несмотря на то, как странно было видеть столь глобальные перемены в его характере, она не могла не радоваться им. Оказалось, это довольно легко — привыкать к долгожданному одиночеству. Она продолжила легкомысленно отказываться от совместного времяпровождения, придумывая самые глупые и несуразные отговорки, на что он отвечал с неизменной улыбкой на устах. Она в довольно грубой форме говорила, что не может почитать с ним принесенную заранее книжку, громко захлопывая дверь прямо перед его носом. Она упорно настаивала, что слишком устала после занятий с репетитором для каких-либо высасывающих силы разговоров. Мицуки отмахивалась от Канаме, словно от надоедливой мухи, зная, что личность, заменившая ее крикливого близнеца, не побежит в ту же секунду жаловаться их родителям. И совершенно не замечала, как ходит по опасному лезвию ножа, играя на нервах кого-то настолько… древнего, могущественного и властного. Этот Канаме был до противного скрежета в зубах учтивым, в чем-то даже сдержанным. Он принимал каждое оправдание без лишних жалоб, казалось даже толком не переживая на этот счет. Мало кто догадывался, что душа прародителя была уже порядком раздражена подобным отношением. Чем больше усилий Мицуки прикладывала, чтобы избегать его, тем сильнее рос его гнев.***
Время безжалостно бежало вперед, пока Мицуки продолжала держаться от замены ее родного брата на почтительном расстоянии. Что он, надо признать, переносил весьма достойно, не показывая ни капли недовольства или досады. Ведь, как бы ужасна ни была его ярость, прародитель Куран должен держать лицо. Поэтому… он лишь натягивал на уста еще более широкую улыбку, игнорируя разрастающееся в объемах раздражение. Мицуки не имела совершенно никакого понятия о том, как сильно выводила своим ребячеством его древнюю бессмертную душу из себя. И несмотря на то, в каких тисках он сдерживал собственную остервенелость, было сложно обуздывать себя и дальше… Благодаря чему вскоре душа прародителя больше не могла закрывать глаза на это и дальше. — Мицуки… Я бы хотел провести немного времени в твоей компании, — сказал Канаме как никогда почтительно. — Не будешь ли ты так добра сопроводить меня в библиотеку? — Ох, прости, но мне нужно… — она даже не пыталась скрыть, как ищет подходящее для такого случая дешевое оправдание. — Мне нужно сделать мою домашнюю работу. Ее голос был раздражающе сух и безучастен. — Очень хорошо, — отрывисто кивнул он. Его копившаяся долгими месяцами злость достигла своего предела, и он больше не принимал нет за ответ. И если Мицуки отказывалась посвящать себя ему добровольно… Ничто не мешает ему заставить ее пожелать. — Ты пойдешь со мной в библиотеку, и это решение окончательное, — непреклонным, непривычно резким для столь мягкого тонкого голоса тоном произнес Канаме, ставя точку в данном вопросе. Скорее всего, ее подвел слух. — Я притворюсь, что не слышала тебя, Канаме, — вежливо улыбнулась Мицуки, опрометчиво поворачиваясь к нему спиной. — Я сказал, что ты будешь сопровождать меня, — намного резче добавил он, отказываясь терпеть ее своевольные выходки и дальше. С него было достаточно. — И не смей отворачиваться, когда с тобой разговаривают. Казалось, даже голос неправильного Канаме стал другим: более властным и твердым. Из-за чего Мицуки почувствовала жуткую оторопь… Она никогда не видела темную сторону ее нелепого, навязчивого старшего брата. — Что, если я не хочу? — Тогда я заставлю, — сказал он с оттенком закипающего раздражения. Это было что-то незнакомое… Это был не ее Канаме. — Ты пойдешь со мной, — сурово повторил прародитель вампиров голосом, которым можно было замораживать лед. — Сейчас. Она не подгадывала удобный момент и не отсчитывала каждый свой шаг. Мицуки не собиралась ждать, пока ее схватят, а потому немедленно побежала в сторону своей комнаты. Однако не успела сделать даже пары шагов, как оказалась грубо притянута назад невидимой людскому глазу силой, порывом резкого ветра. В ту же секунду девочка сразу же почувствовала себя неимоверно маленькой под давлением могучей силы, которой было невозможно сопротивляться. — Сожалею, но ты не сбежишь так легко. Советую идти за мной, если ты не хочешь повторения данного инцидента, — холодно произнес Канаме. — Нам предстоит плодотворный разговор в библиотеке. Стоило им пересечь порог живописной семейной библиотеки, как Канаме сразу же впился в ее лицо бесстрастным взором. — Мы должны поговорить о многом, — разрушил напряженную тишину роскошного пустынного зала книг. — И в этот раз… тебе запрещено отказывать мне. Он знал, что ему нужно было внести ясность в их отношения… Больше никаких трусливых побегов. Больше никаких жалких оправданий. Только голая колючая правда. — Не игнорируй меня, когда я говорю с тобой, — расположившись за одним из свободных столов, строго приказал Канаме. — Тебе следует слушать, что говорят взрослые. Нравится тебе это или нет. Его нервы все еще были накалены до предела… Мицуки знала, за какие ниточки нужно дергать, чтобы у людей вокруг кровь от гнева вскипала. И он был тому живым доказательством. — Что ты хочешь? — едва слышно скрипнула она зубами. — Во-первых, нам нужно проводить больше времени вместе. Ты не можешь постоянно отказывать мне. Во-вторых, почему ты продолжаешь упорствовать в этом? Я не требую от тебя ничего возвышенного, лишь часть твоего такого «драгоценного» времени. Канаме хотел понять причину ее поступков. И избавиться от нее как можно скорее. Обычно его не заботило мнение окружающих, а уж тем более такое жалкое слово, как «нет»… но не тогда, когда это касалось его семьи. Не говоря уже о возомнивших о себе невесть что потомках. Ей не следовало показывать ему такой вопиющий уровень неуважения. — Все просто. Ты не мой брат, — не видела смысла скрывать все и дальше Мицуки. — Поэтому почему я должна безмолвно терпеть и послушно проводить свое «драгоценное» время с кем-то вроде тебя? — Значит… не твой брат? — голос сидящего перед ней ребенка опасно понизился, и уже от того, как ужесточились сверкнувшие багрянцем глаза, сердце ушло в пятки. — Тогда кто я для тебя, Мицуки? Раз уж я не твой брат и даже время должное провести с тобой не могу… Несмотря на то, что и так старался не докучать лишний раз. Эта безучастная девчонка начала ужасно действовать ему на нервы. Еще немного, и он захочет проучить ее за пренебрежение к своей персоне. — И мне бы хотелось, чтобы ты продолжал делать это и дальше. Не обращай на меня никакого внимания и не подходи ближе одного метра, — холодно продекламировала она в ответ. — Мой Канаме мертв. Я даже не знаю, кто ты такой, но ясно вижу, что душа внутри тебя ныне ему не принадлежит. — Хочешь сказать, что планируешь и дальше делать вид, словно меня не существует вовсе? — звуча еще более угрожающе, мрачно прищурил багряные омуты чистокровный. То, как она продолжала звать его «чужаком» и утверждать о смерти родного брата, не могло не раздражать его. — Это похоже на то, что… в твоих глазах я выгляжу ничуть не лучше мимо проходящего незнакомца? — несчастная обивка подлокотника кресла разошлась по швам под силой его хватки. — Тогда… волнует ли тебя вообще настоящий Канаме? Ведь как-никак, а он часть меня. Сама моя сущность. Да и даже если этого мало, что с того, что я не «настоящий» Канаме? — Тогда я просто не обязана терпеть твое общество, — Мицуки продолжила глядеть на него равнодушными глазами. — Неважно, кем ты конкретно являешься: хоть король всех вампиров или обыкновенный незнакомец, это не отменяет того факта, что я не хочу иметь с тобой ничего общего. Канаме чувствовал, как его мнимая маска спокойствия, идеальной невозмутимости, рассыпается в пыль с каждым произнесенным ее гадким ртом словом. Она все еще не продолжала отказывать ему и даже осмелилась сказать, что не обязана терпеть общество самого создателя семьи Куран. — Вот значит как? Выходит, для тебя я всего лишь очередной раздражитель? — нахмурился Канаме. — Тогда… Я не оставлю тебя в покое на очень долгое время… Я не какой-то незнакомец, чтобы ты обращалась со мной таким образом… Я твой потерянный старший брат. И мы обсудим это еще не раз и не два. Воздух в помещении опасно похолодел, а ее шею обдул незнамо откуда взявшийся ветерок, развевая красные шторы, несмотря на наличие закрытого окна. Это был знак страшной силы. Силы, которой прежний Канаме никогда не обладал. Сердце Мицуки замерло от страха, однако она упрямо продолжила отстаивать свои слова. — Я не хочу поддерживать с тобой любой вид общения, — колко ответила она, несмотря на дрожащий от напряжения голос. — Я даже знать тебя не хочу. — Здесь не важны твои желания, маленькая химе, — осадил он льдом собственного голоса, отчего Мицуки почувствовала, как волоски на шее встали дыбом. Новый Канаме был определенно не так прост, как могло показаться на первый взгляд. — Я хочу проводить с тобой время, потому что я твой чудом найденный старший брат, — продолжил он. — Не имеет значения, хочешь ли говорить со мной или даже знать… Если у меня есть тема для обсуждения, ты слушаешь меня. В конце концов, мы брат и сестра, мы должны быть вместе. — Мне нечего сказать тебе, — впившись зубами в свою губу, Мицуки посмотрела на него с плохо сдерживаемым раздражением. Насколько бы опасна ни была душа внутри тела ее близнеца, а умение выводить друг друга из себя у них обоих было общее. Однако нет смысла скрывать, что противостоять ему становилось сложнее с каждой прошедшей секундой. Потому что чем больше он говорил, тем сильнее сжималось ее сердце. Мицуки чувствовала себя абсолютно беспомощной. Словно жалкая мошка, готовая вот-вот оказаться раздавленной на тысячу мелких частей. Ей не хотелось иметь ничего общего с сидящим напротив нее монстром в ангельском обличье. — Если я правильно помню, то твой братец мертв. И сейчас его место занимаю я. Так… почему ты продолжаешь упорствовать? Я лишь хочу, чтобы ты проявила немного уважения. Разве это так сложно? — дернув уголком губ, недовольно нахмурился прародитель. — Я могу быть не тем настоящим Канаме, с которым ты выросла, однако я все еще часть него. Это становилось… довольно опасно. Бывшему королю вампиров все сильнее хотелось проучить эту высокомерно взиравшую на него девочку. — Почему ты просто не можешь принять то, что я твой нии-сан? Она раскрыла глаза в глубочайшем проявлении неприятного шока: — Ты всерьез спрашиваешь, почему я не могу принять монстра в обличии моего брата как мою семью? Да кто ты такой? — Монстр? — окрасившиеся кровью глаза запылали гневом. — Так вот как ты видишь меня сейчас? Что на тебя нашло, Мицуки? Его голос стал ниже, глубже… смертоносней. — Я все еще являюсь твоим нии-саном, даже если душа внутри отличается от его. Неужели это так сложно понять? Нравится тебе это или нет, но я часть сущности настоящего Канаме. Как у тебя язык повернулся назвать меня так? — Не поверишь — легко, — съязвила она в ответ и не в силах выносить происходящий фарс и дальше резко вскочила с места и направилась к выходу из комнаты. — Ох, значит, ты просто решила оставить все как есть. Как неблагодушно, — сузив взгляд, он жестко приказал: — Вернись назад. Мы все еще не закончили наш разговор. Возможно, Канаме заходил слишком далеко. Но он не мог позволить себе закрывать глаза на столь вопиющее непочтение и дальше. В ту же секунду ноги девочки сковала невидимая сила, заставляя застыть на месте живой статуей. — Такая невежественная девочка… — разъяренным шепотом вымолвил медленно вставший с насиженного кресла прародитель Куран. — Твои родители слишком избаловали тебя, Мицуки. Но ты права… Я не твой брат, я лучше него. И никто на этом проклятом свете не смеет говорить со мной в таком тоне. Однако она совершенно не прониклась вызывающей святой ужас злостью основателя собственного клана. Сейчас… Мицуки сама была вне себя от злости. Как он посмел превозносить себя, когда буквально отобрал тело настоящего Канаме? — А у тебя длинный язык, самозванец… — выдавили ее сомкнувшиеся добела губы. — Или мне лучше звать тебя чудовищем, что я ненавижу? Взвившийся яростным ураганом ветер грубо толкнул ее обратно в кресло, когда она несдержанно закричала: — Ты не Канаме. Кто ты, черт возьми, такой?! — Что ты имеешь в виду под тем… кто я такой? Молча глотавшая злые слезы Мицуки почувствовала себя как никогда бессильной из-за невозможности даже защитить честь единственного брата. — Я — Канаме, — казалось, поставил он точку в этом вопросе мраком собственного голоса. — Нравится тебе это или нет, я часть души твоего брата. Как и он — часть меня… поэтому ты должна принять это, иначе… Мне придется показать тебе, как выглядит настоящее чудовище, маленькая химе. Она не испугалась. Возомнившая себя бессмертной девочка подняла на него мутные от поглотивших все слез отчаянные глаза и отрывисто бросила импульсивное: — Ты прав. Ты не мой нии-сан… Ты нечто куда хуже.