Поцелуй — это милый трюк, придуманный природой для того, чтобы остановить разговор, когда слова становятся лишними. Ингрид Бергман
***
Мицуки до боли стиснула собственные зубы не в силах выносить это и дальше, из-за чего, не жалея, отвесила ему увесистую пощечину. В ту же минуту гладкая кожа на щеке юного чистокровного окрасилась в уродливый красный цвет. Темные зрачки вишневых изумленно расширились и взглянули на нее с примесью шока и разгорающейся изнутри ярости. И как бы сильно он ни пытался сдержаться… Это было невозможно. В миг, когда Мицуки ударила его, Канаме неожиданно схватил ее за предательски дрогнувшее запястье и со всей злости выведенного из себя чистокровного впечатал девочку в стоящую сзади стену. Сев напротив нее, он приблизил собственное лицо ближе к ее, взглянув с примесью гнева, горя и искреннего непонимания. Он был вот-вот готов потерять контроль. — Ненавижу тебя! — с полузадушенным, тихим всхлипом вырвалось из ее дрожащих губ. — Ненавижу тебя, Канаме! Лучше бы… лучше бы ты умер! Омуты его глаз окрасились в багрово-красный, соответствуя силе, вспыхнувшей под болезненно сжавшимся сердцем. Он не прекращал попыток воззвать к собственному спокойствию, но неотвратимо терял рассудок. — Замолчи! — в конце концов пророкотал он оглушающе яростным голосом. Мицуки задрожала, видя перед собой не глупого родного брата, а обнажившего настоящую личину монстра. Рука его опустилась на ее рот, не то спасая от незримо нависшей над ее головой опасности, не то лишая последней возможности отстоять собственную правоту. — Я женюсь на тебе, и ты будешь счастлива. Она почувствовала, как он прижался еще ближе, заставляя посмотреть прямо в глаза. Склонившись, Канаме мягко поцеловал одну из ее мокрых от безостановочно льющихся слез щек и осторожно убрал руку с девичьего рта. Разозлившись пуще прежнего, Мицуки ударила его по плечу, тщетно пытаясь выбраться из устроенной западни. Так как Канаме, не прилагая особых усилий, с легкостью удержал ее хлипкое тело на том же самом месте. Он усмехнулся, когда ее руки жалко затрепыхались из-за того, как крепко он прижал их к стоящей сзади стене. — Не сопротивляйся, имото. Освежающе холодное дыхание обожгло ее губы, когда дьявольски прекрасный чистокровный растянул уголки губ в механически радушной улыбке и припал к ее удивленно приоткрывшимся устам легким поцелуем. — Не волнуйся, — сказал он, коротко целуя вновь. — Когда мы поженимся, я… — еще одно нежное прикосновение в самый уголок губ. — …хорошо позабочусь о тебе. Буду любить, пока ты не полюбишь в ответ. Мицуки скорчилась под ним, отказываясь каким-либо образом отвечать на его ласку. Влажный язык настойчиво надавил на ее губы, однако, когда она так и не решилась открыть свой рот, его рука болезненно вцепилась в ее щеки, позволяя наконец проскользнуть внутрь. — К-канаме, перестань…! Невзирая на участившиеся протесты сестры, он продолжил целовать ее с еще большим энтузиазмом. Слишком уж долго ждал того дня, чтобы просто-напросто дотронуться до нее. Мицуки начала ощущать сворачивавшийся изнутри узел неприятия, однако постепенно стала слабеть, сдаваясь чужому натиску. В конце концов это был ее первый поцелуй. И насколько бы неприятным и странным он ни был, ее измученное любопытство было сильней всех прочих чувств. — Ты научишься любить меня, моя любовь. Как только прекратишь эту глупую борьбу… — нежно проворковал он, сплетаясь с ее языком. — Просто прими это. Испугавшись искре вспыхнувшего изнутри удовольствия, Мицуки возобновила попытки выбраться, которые Канаме с невообразимой легкостью пресекал еще в зародыше, продолжая втягивать в собственную игру. — Пришло время принять свою судьбу и начать любить меня, — уверенно произнес он, словно это было самой обыкновенной вещью. Затем Канаме наконец-таки отстранился от нее, давая немного времени, чтобы прийти в себя. Не в силах остановить еле сдерживаемый плач, она бессильно свалилась на пол, отгораживаясь от всего мира дрожащими ладонями. — П-прости… пожалуйста, оставь меня одну. Заслышав изломанный девичий голос, подросток лишь снисходительно улыбнулся. — Ох, моя дорогая имото, все в порядке. Не нужно стыдиться своих чувств. Я знаю, что это был твой первый поцелуй и тебе нужно время, чтобы привыкнуть к подобному. Пожалуйста, доверься мне и позволь продолжить урок, — нежно сказал он, имея в виду поцелуй. — Юки… Юки все еще ждет тебя в гостиной, — прошептала она, лелея надежду отвлечь его. — Ты не можешь так просто забыть о ней… Прародитель Куран тяжко вздохнул, не спуская с нее пристальный взгляд: — Юки-чан всего лишь ребенок. Ей не нужно беспокоиться о наших делах. Улыбка, растекшаяся на тонких невинных устах, была довольно тревожной. — Ведь наши уроки важнее, моя дорогая имото. Мы должны научиться любить друг друга… А для этого нам нужно больше практики, — поцеловав одну из ее щек и успокоившись благодаря, казалось бы, настолько простому жесту, он продолжил уже более тихим, проникновенным тоном. — Поэтому, пожалуйста… позволь мне научить тебя, как выражать свою любовь. — Я не единственная сестра, Канаме. Если ты хочешь научить кого-то, то почему бы тебе не переключиться на Юки? — слабо огрызнулась она. — Но, милая, Юки еще так мала. Сомневаюсь, что она справится со мной, особенно в сравнении с тобой. Ты намного более подходящая и зрелая для наших уроков, разве нет? — с долей снисхождения поинтересовались у нее. — Поэтому я бы предпочел проводить это время с тобой, понимаешь? Просто позволь мне… Это было ужасно несправедливо. Почему это всегда она? Почему именно Мицуки должна страдать ради благополучия других людей? Прикусив нижнюю губу, она раздраженно пихнула его в плечо, пытаясь уйти от неугодного прикосновения. На что он даже не дрогнул, сверкнув насмешливым блеском в багровом омуте. Было кристально очевидно, что ей не дадут так просто уйти. — Нет нужды так сильно сопротивляться, дорогая имото. Мы пробудем здесь так долго, как я посчитаю нужным для окончания занятия, — твердо постановил он, опуская руку на нервно бившуюся жилку на ее шее. Канаме не торопился закончить начатое… Ведь у него был еще целый день практики, дабы заставить Мицуки наконец отвечать ему взаимностью.