Прогнившие сердца

Прохладная тряпка лизала стол почти так же, как язык голодной собаки вылизывает опустевшую миску. Мокрая тропинка тут же рассасывалась, испарялась, оголяя чистую поверхность и витиеватый древесный рисунок. Я наклонился к ведру, чтобы смыть с серой ткани налипшие крошки, и впервые за… год?.. три?.. улыбнулся своему отражению. Всё шло на удивление неплохо, когда меня сюда везли, казалось, будет хуже. Хотя… Несколько дней назад я чуть не стал своим среди меринов, привязанных у кромки леса. Нервная улыбка подменила весёлую. Этот здоровенный бугай Билл явно не в себе. Он скалился как дикий пёс, жёлтые зубы скрипели налётом, массивные брови упали на нос тяжёлой ношей. Лезвия блестели как рыбья чешуя. Нужно бы держаться от него подальше. С другой стороны, в тот же день мне, вроде, удалось завоевать горсточку доверия у некоторых членов банды. Я подстрелил вцепившегося в Артура О’Дрисколла. Кажется, в тот миг он был действительно благодарен, хоть и продолжал сомневаться во мне. Да и по сей день сомневается. Зато хоть запястья свободны от верёвок. Мне доверили работу в лагере: уборка, уход за лошадьми и курами, редкая помощь Пирсону. Но толстяк не сильно-то хочет пускать меня к еде. Я его понимаю: он видит во мне чужака и угрозу. Зато лошади всегда мне рады. Нет чудесней и добрей созданий! - Киран О’Дрисколл! Я вздрогнул: - А?.. Я Киран, просто Ки- - Чего застыл? Все столы чисты? - строгий голос мисс Гримшо вывел из мыслей. Два серо-синих самоцвета, прикрытых возрастными морщинками, вонзились в мой опущенный лоб. Мне и в голову не пришло, что я стою без дела, разбираясь в узелках мыслей. Сьюзан Гримшо. Жёсткая, но справедливая женщина. Она была своего рода строгой мамой для каждого члена банды. Следила за порядком, дисциплиной, под её орлиным взглядом даже самые суровые стрелки тупили глаза и, повесив головы, выслушивали надоедливые нравоучения старой дамы. Спорить с ней бесполезно хоть мне, червяку, хоть самым авторитетным членам банды. - Нет… Один остался… Этот… - промямлил я. - Тогда чего стоишь? Он сам себя не отдраит! И снова тряпка забегала по дереву. Ярость закипела в висках, заставляя руку чуть ли не шлифовать щербатые доски, но тут же сменилась смущением и страхом. Я уже пытался объяснить, что не О’Дрисколл и никогда им не был. Ну… Да. Я был с ними, но… Я выживал! Это была работа в низших рядах! Лишь бы кормили, а остальное неважно. Всем нужен был враг, мальчик для битья. Им стал я. Не виню, таковы люди. Я не хотел оставаться для всех тем, кто носил зелёный жилет, но здесь же никто не хотел звать меня Кираном Даффи или просто Кираном. Все, кроме неё. - Доброе утро, Киран! - звонкий девичий голос музыкой запел в ушах, выгнав все плохие мысли как ворон с засеянного поля. - Как поживаешь? - П-привет! - всегда было неловко встречать её, согнувшись пополам и с мокрыми по локоть руками. - Всё хорошо! Вот, эм, столы чищу! А ты, Мэри-Бет? Прекрасная девушка с русыми, всегда прибранными волосами, отливающими золотом. Локоны расплавленным металлом украшали её шею как ожерелье. Добрые зелёные глаза всегда смотрели искренне и мягко. От неё исходило тепло. Всегда. Это так поражало! - Тоже хорошо! - зазвенел колокольчик голоса, пушок льняных волос заискрился лучами. - Не против моей компании? - Буду очень рад! - улыбка сама собой растянулась на щеках. Мэри-Бет плавно и по-кошачьи грациозно опустилась на рассохшийся табурет. Зашелестела алая юбка, чуть оголяя нежные лодыжки. На ладонях лежала старенькая книжка. Как привычно для её образа, силуэта. Она всегда читала. Днём, ночью, утром и вечером. - Как тебе у нас? - тихо спросила девушка, чуть натянув аккуратные бровки. Она беспокоилась обо мне, и это было необычайно приятно. Никогда не забуду её добросердечие: Мэри-Бет в тайне ото всех приносила мне, привязанному к грубой коре, еду и кормила, когда от остального окружения не приходило и рюмки проточной воды. - Если честно… Мне здесь приятней, чем где-либо ещё в моей памяти. Несмотря на обстоятельства, хах… У вас тихо, спокойно, все как одна семья, - честно ответил я, бросив тряпку в ведро с мутной водой и закатав повыше сырые рукава. - Ну, конечно… Есть и те… - Кто всё ещё рычит и кусается? С Мэри-Бет можно быть собой и говорить открыто. Она слушает, спрашивает, обсуждает… С ней хорошо, не страшно. Кажется, только она одна понимает меня. Страха за слова не было. Девушка хранит их в сердце. И как только она попала к Ван дер Линде? - Да, точно сказано, - улыбнулся я, чуть хихикнув. Банда Ван дер Линде ещё при первой встрече показала себя большой разношёрстной семьёй. Все заботились друг о друге, все берегли «семью» и дорожили друг другом. Контраст с парнями Кольма глаза режет. Люди там появляются и исчезают, и никто не знает, когда и куда. Кольм набирает людей, платит им, пока те ему служат, а после нелепой смерти за пару-тройку несчастных долларов забывает о человеке, вышвыривает его из головы так же старательно, как старая хозяйка выметает пыль с порога. Он не помнит имён своих подчинённых, в его голове не задерживаются их родственники и близкие. Просто мясо. А здесь… Ценили всех своих. Я невольно пробормотал, запинаясь: - Надеюсь, меня примут… Мне… Нельзя назад - убьют… - при этом гадком слове лицо Мэри-Бет чуть сузилось, напряглось, плавные линии заострились. - А здесь всегда найдётся для меня работа, я, вроде как, нужен. И правда. Возвращение к О’Дрисколлам значило одно - верную мучительную смерть. Перед глазами плёнкой прокрутились воспоминания: чёрные ожоги и шипящие клейма, глубокое раны и кровоточащие порезы, пустые глазницы и вытекающие мозги. Кольм и его ребята любят насилие и пытки, а наказание сбежавших столь изощрённым способом приносит вдвое больше удовольствия и напоминает остальным о дисциплине. Меня никто не спросит, ушёл я сам или меня увезли со связанными ногами. Я лишь пополню собой и своим телом коллекцию выбитых зубов и вырванных с мясом ногтей. Признаюсь, приют в банде Датча был для меня лучшим выбором. Защита, еда и тепло крепкого общества. Я не стану здесь своим, разумеется, никогда, никто не забудет фамилию О’Дрисколл и мало кто назовёт меня Даффи, но я, возможно, смогу принести пользу и окажусь под щитом «семьи». Мне хочется остаться. - Дай им к тебе привыкнуть. Многие ещё видят в тебе врага, судят по ярлыку, а не по поступкам, - поспешила поддержать Мэри-Бет. Тонкие пальчики чуть сильнее сжали потёртую обложку романа, побелев. Мне на нос уселся лучик солнца, протиснувшийся сквозь густую листву крон деревьев. Тепло. Стол неторопливо высох, волосы подобрал ветерок. Запахло свежим лесом, нетронутой природой и душистым сеном. - Угу, - утробный звук чуть надул щёки. Я уткнул взгляд в стол, осторожно присев на кривой табурет рядом с девушкой. Под поджатыми ногами мялась молодая травка. - Не переживай, всё будет хорошо, - Мэри-Бет искренне улыбнулась, её ладонь коснулась моего плеча так ласково… Меня не то, чтобы часто касались. Ну, стукнут в плечо, хлопнут, ударят со злости, но так меня касалась только покойная мама… Я улыбнулся и посмотрел на собеседницу. На миг всё затихло. Но лишь на миг. - О’Дрисколл! - прорычал хриплый голос справа от уха. На меня ураганом нёсся Джон Марстон, один из самых молодых товарищей Артура. Он был немного старше меня самого, лицо крест-накрест пересекали длинные глубокие шрамы, грубо зашитые чёрными нитками: в горах парня выследила стая волков; под шляпой колыхались чёрные сальные волосы, запутавшиеся в колтуны, а глаза, спрятанные под тонкими нахмуренными бровями, сверлили меня чёрными точками, словно кто нацелился мне прямо в голову с винтовки. Мужчина быстро шагал в нашу сторону, морщился, словно бы смотрел на что-то отвратительное, шрамы каньонами вдавливались, едва не касаясь самого черепа. Я Джону не нравился с первого дня нашей встречи, он ненавидел меня больше остальных, ещё лёжа на койке в кровавых бинтах. Мы оба были скованы. Его связала болезнь, меня - верёвки, туго стянутые на столбе. Мы не обмолвились друг с другом и словом, а ненависть в чёрных пуговицах ожила ещё тогда, когда перед ними мелькнул мой зелёный шарф. Рука Мэри-Бет торопливо соскользнула с плеча на обложку романа, зубы чуть прикусили губу. Я не хотел ставить девушку в неудобное положение. Она общается с врагом. Однако, к счастью, Джон пришёл за другим: - Чего расселся? - рявкнул он, небрежно пнув мою ногу грязным сапогом. Если бы не Мэри-Бет, сидевшая позади меня, досталось бы куда хуже. - Столы чисты. Могу я немного передохнуть? - глаза не выдерживали долгого контакта с чёрными точками и метались по примятой лагерной траве и фигурам солнечных лучей, пазлом разбросанным то тут, то там. - У лошадей нет сена. Старик голоден, а мне на нём на охоту ехать. Поднимайся и тащи тюк! - Но я уже кормил их сегодня! - Хочешь поспорить? Нет, не хочу. Прав тот, кто сильнее, а устраивать разборки в чужом доме - идея плохая. Я неловко оглянулся на Мэри, мысленно прося прощения, привстал, кивнул собеседнице, выпрямился на ногах и, чуть сгорбившись от навалившейся печали, побрёл в сторону коновязей, захватив с собой ведро и старушку тряпку. Хотелось ещё поболтать с мисс Гаскилл, от разговоров с ней делалось лучше. Тень деревьев накрыла меня. Идеальное место для лошадей: ни жарко, ни холодно, под ногами изумрудная трава в изобилии. Ведро тянуло вниз, чуть утягивало ко влажной земле. Я опустил его у сухого ствола, посмотрел на ладонь: красная полосочка от ручки в окружении старых и новых мозолей. После бросил в воду тряпку, пообещав себе отпроситься сходить вниз, к реке, чтобы набрать новую порцию воды и хотя бы умыться. Я был строго ограничен в передвижении, связях и делах. Все говорили мне, что делать, куда и как ходить, что и кому говорить. Но мне не привыкать. Ко мне уже бежала пара кобыл. Они рысью вынырнули из ближайших кустов малины, только завидев меня. Два прекрасных грациозных создания с кротким и нежным характером. Длинноногую рыжую звали Марией. Мягкая старая дама с незаживающими мозолями от седла на животе. Раньше она принадлежала кому-то из банды, но сейчас на ней никто верхом уже не ездил, ибо возраст подкосил здоровье. Суставы болели, скакать было не то, что медленно, а опасно как для самой Марии, так и для всадника. Но она ещё могла перетаскивать лёгкие вещи и провиант, так что в переездах и неторопливых скитания оставшаяся сила кобылы была кстати. А вторую лошадку, гнедую низкорослую малышку с белой звёздочкой на лбу, звали Джози. Ей было всего два года, резвый неугомонный сгусток энергии. Как и Мария Джози не подходила для скачек по возрасту, но всё чаще использовалась в транспортировках. Однажды мне удалось наблюдать за тем, как Артур катал Джека, маленького сына Джона и Эбигейл, на ней. Мальчик прямо светился от счастья, смеясь и обнимая лошадку за длинную дугообразную шею. Кобылки остановились в паре футов от меня и приветственно зафыркали, добродушно шевеля ноздрями и кивая массивными головами, Мария сделала шаг длинной ногой и тяжело ткнулась бархатным носом мне в грудь. Я протянул руку и почесал рыжую щетинистую шерсть. Большие карие глаза закрылись в блаженстве, лошадь замерла, и лишь хвост стегал воздух. Я предпочитал общество этих мудрых животных, они чувствовали всё: радость, любовь, боль, обиду, гордость и даже саму смерть. Память знает не один случай, когда простой конь, как говорят, с «грязной» кровью уносил меня от неё. Лошади совершенно другие. Они лучше, чем люди. И пока просыпается лагерь, у меня есть немного времени, чтобы побыть с ними наедине…