★★★
Джисон бегал из комнаты в комнату, ища плед. Он обещал его прихватить на их с Минхо прогулку и не мог подвести. Хан метался по коридорам и лестницам, но так и не отыскал. Джисон выбежал на улицу, осматриваясь по сторонам. — Ты что носишься? Посуду помыл? — Со Чанбин шёл с большущей корзиной с яблоками и дожёвывал вишню. — Учти, Джисон, настучу же, если нет. — Да помыл, помыл. Знаешь где плед, который Рюджин вязала? Серый со звёздами такой, — Хан потянулся рукой к одному из красных яблок, за что быстро получил по ладони. — Не знаю, у кого-нибудь другого спроси, я занят. Чанбин всегда старался. Всё делал на совесть и на похвалу. Тщательно следил за ростом плодов, искал эффективные способы их выращивания, бережно ухаживал и долго собирал. Делился с неохотой, а больше с вынужденностью, зато всё всегда было качественно и высшего сорта. Джисон побежал к цветастому дубу, у которого сидел Ким Сынмин и старательно соскабливал старую кору со ствола. Его глаза снова уставшие, а синяки под ними замученные. — Видел серо-звёздный плед? — Хан привык к его заторможенности, поэтому начал сразу и по делу. Сынмин тяжело вздыхает и поворачивается. — Нет, — Ким чешет свои худые руки и ковыряет упавший зелёный лист. Джисон сколько раз пытался его разговорить, однако Ким общается чаще всего сам с собой и с воображаемыми оппонентами-деревьями. — Круто выглядел вчера, здоровская блузка. — Обычная, — Сынмин отвернулся и снова принялся за то же дело. — Джисон. Не мешай мне, пожалуйста, я созерцаю единственное, что здесь осталось живое и несокрушимое. Ким Сынмин считает такими деревья, но точно не может такого сказать о самом себе. — Извини, пойду. Джисон прошёл мимо сегодня светящегося Чонина с серебристыми мотыльками на бровях, прекрасной Йеджи, что сейчас светилась ярче обычного, смотря на рядом спящую Рюджин. У той были уши в помаде и растрёпанные волосы. Мимо Феликса, что копается в сердцевине мака, попутно слушая стихи, что читает рядом сидящий Хёнджин. Сидящий на серо-звёздом пледе. Джисон слёзно умолял поделиться на время, на что Хван взглядом пытался дать понять, что он против и «не видишь я тут не один», а Феликса это, казалось, забавляло. Он переводил взгляд с одного на другого, потом щёлкнул Хёнджина по носу и убежал. Плед отвоёван.★★★
Пальцы старались переплетать васильковые стебли, а не переплестись между собой. Ошибочно провалено. Джисон привёл Минхо на поле с летящими одуванчиками. Хотелось задуть все и сразу. Они долго бродили, срывали длинные травинки и васильки, пачкали подошву кроссовок, вдыхали розы и лозы, а сейчас Хан привёл его сюда. Этот мир Минхо кажется удивительным и прекрасным. Он здесь только второй день, а уже ощущает полёт и вдохновение, за уши кусала мысль-зависть тем, кто живёт тут всегда. Проблемы уже кажутся не проблемами, а волнует лишь надежда на вечную жизнь. Да, Ли бы хотел жить здесь вечно. Он уже бесконечно влюблён в рассвет, закат, жёлтые лучи, что Йеджи пропускает через себя, запахи душистых растений, что Феликс и Сынмин усердно выращивают. Влюблён в чистейшую воду Хёнджина, что сейчас течёт вдоль камней и деревьев, разбиваясь тихо о края и утекает дальше. Звёзды здесь ярче, чем дома. Рюджин выполняет свою работу на «отлично». Вокруг всегда слышна музыка, отчего будто не слышно ничего больше. Ни собственных мыслей, ни переживаний и тревог. Всё вокруг, кажется, поёт и созерцает. Здесь читают стихи и текут песни, танцуют до упада и вкусно кормят, запахи цветения забиваются в нос, а всё, что гложет, отчаянно выбивается из головы звуками ручья и арфы. Здесь бабочки потрясающей красоты. Дома только крапивницы и обычные белые мотыльки, а здесь же самые цветастые чудеса, они кажутся ручными и великолепно добрыми. Сидя на веках Чонина, они словно звонко его целуют и дарят чудесный взор. Нигде нет мусора и пыли, всё будто решается колдовством и искренним благодушием. Да, Минхо однозначно влюблён. Единственное, что является причиной желания вернуться обратно — это дом. Всё там — всё равно дом. Там его семья и семья Джисона, там родные места и родные запахи, улицы, здания и природа. Джисон аккуратно показывал как васильковые стебельки должны быть переплетены. После прогулки они всё-таки выпросили плед и прямо сейчас уставше — вернее блаженно — на нём сидят и стараются плести голубой венок. Здесь даже васильки ярче и пышнее. Феликс любит цветы, видно. Стебли перекручивались и перематывались, а Минхо, улыбаясь, путался в витках и хихикал над хихикающим Джисоном. Наконец они закончили. — Для кого станет честью первым его примерить? — Минхо заискивающе глядел и любовался, уставившись на Джисона преданно и нежно. — Для тебя. Хан протянул руки к голове и осторожно надел голубоватый венок на тёмные волосы Минхо. Пальцы чуть пригладили прядки, коснулись уха, провели по скуле и опустились на место. — Милый. — М? — Ли ухмыльнулся и захлопал глазами, строя невинный вид. — Ты милый, Минхо, — глаза чуть закатились. Потом Джисон показал Ли в воздухе, как ему нужно сесть и уложил свою голову на чужие колени. — Погладишь? — они часто так делали. Раньше да. В любой удобный момент Хан не упускал возможность подставить свою макушку под руки Минхо. Тот обычно вздыхал, но всё равно тянулся к чужим волосам. — У меня рука быстро затечёт. — Давай пока не затечёт? — Хан поднял глаза вверх и увидел не очень довольное лицо Минхо, яркий венок на его голове и небо. Ли тихонько перебирал светлые волосы и смотрел ввысь, где, казалось, отражаются они с Джисоном, голубые васильки и прекрасный мир, который его сладко и незаметно душит, жаль, что у Минхо глаза замылены.★★★
— Представь, что день рождения. — Мы пропустили всего одно, не страшно. — Задувай. Глаза слипались от солнца и наступившей неги. Они долго так сидели, пока Ли пропускал волосы Хана сквозь свои пальцы и вспоминали дни, что похожи на этот. Долго разговаривали, восклицали и перешёптывались. Пока не дошли до темы, что за этот год они ни один праздник вместе не отмечали. Перечислением добрались до дня рождения и поняли, что до дня рождения Минхо они ещё не дошли, а вот Хана пропустили. Ли набрал огромный букет серебристых одуванчиков, отважно протянул и заставил задувать. Торт. Не сладкий, без крема, но торт. Джисон подул и маленькие частички полетели, унося с собой ветер, лёгкие души и день рождения. — С днём рождения. С прошедшим. — Они не готовят торты. Я целый год не ел. — Несчастные. — Ещё какие. Минхо помнит, как на прошлый день рождения Джисона, они катались на воздушном шаре и восторженно обсуждали высоту и дружно кучкующиеся облака, потом долго жевали сырную пиццу в почти закрывающейся забегаловке, а в конце дня пошли к Джисону и играли в приставку до самой ночи. А Джисон помнит, как на этот день рождения пил цветочный чай, бродил по бескрайним полям, угощался маковым пирогом от Феликса, стаскивал Чонина с обрыва, встречал оранжевый закат, желал каждому спокойной ночи и задыхался от удушающих его слёз и тоски, лёжа в кровати.★★★
Время близилось к вечеру, Джисон посвятил Минхо в здешние обычаи и традиции. Ужин, оказывается, всегда вместе и всегда общий. Огромные круглые столы, вмещающие в себя человек, наверное, двадцать, были украшены ажурными салфетками и изящными вазами с синими гортензиями. Фарфоровая посуда блестела от света свечей, что стояли вокруг каждого стола и призывно полыхали цветастым пламенем. Приятный полумрак охватывал весь зал и каждого, кто сидит за этим столом. Алые губы Йеджи всегда ярко улыбались. Она грациозно пользовалась столовыми приборами и соблюдала наивысший этикет. Руки двигались нежно и плавно, кожа идеально сверкала. Она сидела во главе стола и успевала внимательно осмотреть каждого. Иногда что-то шептала Рюджин, сидящей справа от неё, а та, смущённо смеялась и жмурилась. Чуть позже, когда Шин заправит прядь тёмных волос за ухо, Минхо заметит, что уши её алые. И не от смущения, а от помады. Все потихоньку собирались и занимали свои места. Хёнджин сел по левую руку от сестры, потом, казалось, с тревожностью положил свою ладонь на её плечо, что-то спрашивая взглядом. На что она мягко улыбнулась и освободила своё плечо от чужой руки. Хван начал бегать взглядом по залу, ища кого-то. Феликс зашёл смеющийся и довольный. Тот всегда был таким. Он перекрасился? Зашёл блондином, хотя ещё пару дней назад был с выцветающе голубым цветом. Ли шёл в сторону своего места уверенно и изящно. Он аккуратно сел рядом с Хёнджином и заигрывающе подмигнул ему. Ян Чонин сидел рядом с Рюджин и заливисто хохотал. Мотыльки щекотали его уши, Ян принялся болтать обо всём без конца. Минхо не слышал о чём, но видел по лицу сидящего рядом Сынмина, что тот не особо-то и заинтересован. Чонину, казалось, было плевать. Одна тема переходила в другую, а третья опережала вторую. Рюджин сжала вилку в кулаке, на что Йеджи аккуратно коснулась её подбородка, повернула лицо Шин на себя и лучисто улыбнулась. Вилка на свободе от крепких тисков. Минхо всё ждал, когда придёт Хан. Тот задерживался, хотя освободились они уже давно. Дверь открылась, и надежды Ли снова обрушились о дорогой пол, когда в зал зашёл Со Чанбин. Он нёс огромный металлический поднос с черешней и клюквой. Гордо поставил на середину стола и сел напротив Феликса, рядом с Сынмином, что прямо сейчас устало ковырялся в тарелке и закатывал глаза на слова Яна. Заходили ещё люди, но Минхо перестал обращать на них внимание и принялся есть свой ужин. Наступила тишина. Вернее, прекратились разговоры, и начался шум приборов и жевания. Это, похоже, было очередное правило: едим молча. Вилки и ложки стучали, тарелки опустошались, графины с апельсиновым соком пустели. На место рядом с Минхо кто-то опустился. Ли осторожно повернул голову. Джисон. Есть надо тихо, поэтому Минхо просто улыбнулся и продолжил трапезу. Джисон же достал что-то из собственного кармана и вложил это в карман к Ли. Это оказался свёрнутый листок бумаги, Минхо тихо развернул его и прочитал: «Я, лодка, вечер. Что думаешь?» Ли привычно преданно закивал и снова продолжил ужинать.★★★
Дни шли загадочно и быстро. Каждый приводил за собой уйму впечатлений и необычностей, несколько дней для Минхо прошли завораживающе и одновременно до жути странно. Сейчас Ли прогуливался по величавым коридорам дома, как вдруг заметил Хёнджина. — Кто-нибудь видел Чонина? Его нужно накормить, — Хёнджин расхаживал по общей комнате с подносом еды. — О, вот ты ему и отнесёшь, — Хван нашёл взглядом Минхо и засиял. — Чего? А почему я? И он сам поесть не может? Где он был, когда все обедали? — Слишком много вопросов, Ли Минхо. Найди Чонина и скажи ему поесть. Так сложно? — голос становился чётче и будто даже строже. Ли закатил глаза и взял большой металлический поднос с обедом, а Хван Хёнджин побрёл к книжному стеллажу-великану. Минхо долго искал Чонина. Он мотался по комнатам и распахивал двери, не страшась чужих воплей и возмущений. Дом огромный, искать сложно, а живот уже начинает урчать, когда Ли смотрит на манящий поднос с едой. Ли обещал Джисону прийти сегодня вечером к нему на «душевные песни, тёплое одеяло и я, закат из окна и ромашковый чай от Феликса», поэтому в планах не сильно устать, чтобы оставить себя на Хан Джисона. Из ванной послышался всхлип. Минхо дёргает за ручку. Заперто. Придётся вскрывать, Ли почувствовал в этом необходимость и значимость, он вставил заднюю часть ложки, что лежала на подносе, в ручку от двери и провернул. Ванная вскрыта, а Ян Чонин уже почти было вскрыл себе руки. Представшая картинка казалась несуразной и до боли неподходящей этому месту и этому человеку. Ещё вчера он безбожно хохотал на общем ужине, а сейчас кровь с его предплечий вот-вот грозилась показаться напуганному взору. — Ты что делаешь, идиот? — Минхо упал на колени рядом с ревущим Чонином и вырвал у того лезвие из ладоней. Одного миллиметра не хватило до первого повреждения. Он успел. — Зачем, Чонин? Ответа нет. Только рыдания и жалостливые всхлипы. Блёстки размазаны по сырым щекам, рукава длинной молочной кофты закатыны, худые руки белели на свету из окна, а острые кости просвечивали сквозь кожу. Он вообще ест? — Ты голодный, наверное, — Ли опускает поднос рядом с Яном, а тот — что вообще происходит — начинает с жадностью поедать всё, что на нём лежит. — Вкусно хоть? Чонин пожимает плечами. — Это как это? — Не знаю, Минхо, не чувствую ничего. Пусто, — Ян ярко улыбнулся и одним глотком допил морс из стакана. Через пять минут зайдёт Чанбин. Он заметит происходящее и вежливо попросит Минхо уйти, а когда тот спросит, в курсе ли он, что Чонин собирался делать, то Со максимально спокойно объяснит, что Ли всё не так понял и лучше ему не лезть, если он не особо в этом разбирается. Вечером Минхо будет идти к Джисону в комнату и думать, что произошла какая-то чертовщина и, вероятно, он действительно всё не так понял, ведь цветастые бабочки целуют блестящие веки, а не режут их, собираясь вскрыть.★★★
Наушники в ушах сидят мирно и тихо. Они в комнате абсолютно одни и музыку можно слушать и обычно, но так им показалось более трогательно и всецело. Мелодия Юны не смешивается с той, что сейчас душистыми струйками попадает прямо в мозг. Она льётся по спиралям и тончайшим линиям душ, втекает в пальцы и в грудь, уютно располагается в сердце и стучит там с ним в унисон. А ещё наушников только одна пара, а ушей — две, поэтому свободными можно слушать дыхание друг друга и хлюпанье ромашкового чая. Закат рыжел, белые лепестки плавали в кружке, а глаза прикрывались от приятной мелодии в ушах. Они сидели на полу в комнате Джисона и переодически перетягивали белоснежное одеяло, что укутывает голые стопы, на себя. Хочется шептаться и рассказывать секреты. Но Минхо слишком страшится открыться душой, а Джисон слишком боится разочарования Минхо. Поэтому они молчат и мерно улыбаются. В дверь стучатся. Феликс заходит в комнату разомлевший и покрасневший, тушуется, а потом выдаёт: — Закаты красивее, когда на них смотрят все вместе. Спускайтесь к нам на крыльцо. Там Чанбин ещё абрикосы обещал притащить, — Феликс немного подпрыгивает и улыбается, что, кажется, сейчас треснет, а потом убегает. Минхо светящимися глазами посмотрел на Джисона, будто спрашивая: «Мы же пойдём?», а Хан снова подумал, что слишком боится его разочарования, поэтому кивает и начинает убирать одеяло на место. Босые ноги спешат по лестнице прямиком на остывающее от уходящего солнца крыльцо. А там уже все собрались, ну, может, не все, но многие. Они решили никому не мешать, поэтому уселись на самую верхнюю ступеньку. Чувство, что опаздал на киносеанс, а мест на последнем ряду никто не купил. На ступень ниже сидел Хёнджин. Тот что-то писал в блокноте и смотрел то на радушный закат, то на Феликса, который сидел на самой низкой ступеньке и жевал абрикосы. Переплетённая работа Йеджи и Рюджин по-домашнему искрила на небе. Розовое небо переходило в чуть оранжевое, а его догоняло красное, смешиваясь с просторными полями и цветами. Чанбин гордо смотрел на пустеющую корзину с фруктами, а Чонин заворожённо смотрел в небо и почти не улыбался. Минхо думает, что это рай. Он знает это место только неделю, но будто каждое действие здесь наполнено волшебством. Оно же так и есть. Все знают своё дело и послушно — с небывалым счастьем — его выполняют. Пейзажи здесь самые красивые, а еда кажется идеальной, настоящий мир будто серое месиво, наполненное скукой и постоянной загруженностью. Та неприятна и вызывает лишь усталость. Серый дом на серой улице, где серые люди делают серые дела. Или Минхо просто помнит лишь последний год. Здесь же бескрайние зелёные поля смешиваются со светлым голубым небом, яркие фрукты с изысканной посудой, а чистые души с белыми цветами.★★★
С очередного вечернего ужина, в очередной цветастый день, было решено сбежать. Минхо по-тихому стащил у Чанбина ягоды, с кухни прозрачную для них вазочку, а у какой-то маленькой девочки выпросил сахарные леденцы. А когда Минхо сидел за общим столом и привычно ждал Джисона, то по приходе того, схватил за запястье и унёсся с ним к себе на этаж. Даже никто не заметил, наверное. — Мы куда бежим, эй? — Ко мне на ночёвку, — Ли не останавливался и летел по коридорам и лестницам, крепко держа чужую ладонь в своей. Джисон резко остановился. — Тут нельзя так. Каждый ночует поодиночке. — Да? А чего тут ещё делать нельзя? — его настроение было потрясающим. Минхо уважал здешние законы, ведь благодаря именно им, наверняка, весь этот мир так разносторонен и прекрасен. — Много чего. Ночевать вместе с кем-то, использовать маты- Хан начал загибать пальцы, но не успел продолжить. — Ну ахуеть, и что мне теперь выгонять тебя перед сном? — Ли усмехнулся и ярко улыбнулся. А Джисон резво приложил свою руку к чужому рту и зашипел: — Ты чего, тебя же здесь услышать могут, — а Минхо подумал, что такой Джисон ему кажется забавным и — до пагубно сводящих скул — притягательным.★★★
Минхо победоносно отвоевал себе Джисона на вечер. И сейчас они сидели на кровати Ли под одеялом и с фонариком. Между их ног стояла клубнично-малинная вазочка, а под коленями радужные леденцы. Их глаза сияли, а улыбки, вероятно, схоже повторяли. Руки пытались невзначай коснуться, а колени задевали друг друга без усилий. Они разговаривали о прошлом и настоящем. Про будущее думать пока было слишком странно и страшно. Вспоминали, как играли в приставку до поздней ночи и жевали отсыревшие чипсы с луком, потом нарочно норовили подышать друг на друга, кривились и смеялись от удачных попыток. Они не успели пожить вместе долго, их предначертанная катастрофа решила особо не медлить и показать себя. И вот сейчас они здесь. Минхо помнит, как Джисон мечтал научиться плавать, чтобы поехать в огромный аквапарк в соседнем городе, но так и не поехал. Потому что не научился. Минхо и сам не умел, да и надобности особой не было. А вот Джисон, когда они смотрели фильмы про акул, говорил: «Ну вот, а как бы ты от неё уплыл, а?», а Ли закатывал глаза и отвечал: «Это глупо, Хани, если я не умею плавать, то я и в воду не пойду». А Джисон хотел. Мечтал когда-нибудь поплавать вместе с другом. А Минхо на хую вертел это «с другом». И понимал, что и Джисон тоже. Просто чего-то не хватало. Нужен был какой-то толчок или шаг, момент или событие, чтобы всё встало на свои места. Минхо всегда видел в Джисоне не просто друга. Так было всегда, а понял он это только пару лет назад. Он видел в нём свет и день. Любой день был бы лучше, а его свет сиял на солнце, которым тоже являлся он сам. Минхо никогда не жил без Джисона, он всегда был рядом, он привык и влюблён в эту привычку. Пришлось узнать, как это… Без него? Хотя он сам до сих пор удивляется, как вообще выжил этот год? Что это было? Апатия? Депрессия? Рутина, что душит, хоть до горла и не дотрагивается? Мир схлопнулся до размеров маленькой квартиры, где, казалось, уже навсегда засохли мармеладные медвежата, и никогда не появится Хан Джисон. Минхо сейчас много думал и не заметил, как чья-то рука коснулась его колена. — В твоей душе есть незыблемые места. Они неприкосновенные, но я их ощущаю. Откройся для меня, Минхо. Я обещаю, я буду нежен и тих. Расскажи мне, как ты? Только на самом деле, это же я, — место на коленке, где лежала ладонь Джисона, нагревалось. Это — весь он. До краёв наполненный честными чувствами и лаской, будто смотря через невидимую призму. Всегда аккуратен и нежен, заботлив и чуток. Знает, когда обнять, когда погладить, когда спросить. И как. Джисон — мир. Не в смысле наполненности или всего окружающего, а в смысле спокойствия, умиротворения и отдыха. Мир. А ещё Джисон робок. Он гладит и касается, обнимает и шепчет, но всегда на каком-то ощутимом расстоянии. Всегда хочется, но колется. Желает, но страшиться. Он не понимает, что чего бы он ни сделал, Минхо примет всё. Он согласиться на всё, пойдёт куда угодно, сделает всё просто из уверенности, что Джисону он дорог, и тот никогда не пожелает от Ли того, что хоть как-нибудь заденет того в плохом ключе. Хан всегда будет желать ему только самого хорошего и дарить будет то же, сам вознесёт его на любые вершины и сам не попросит ничего взамен. Джисон робкий, но чуткий и, когда в голове у Минхо крутятся мысли о вечном тепле на коленке от чужой ладони, то у Хана — понимание, что Ли ему сейчас открываться не собирается. — Я понимаю. Расскажешь, когда посчитаешь нужным. Последняя ягода пропадает во рту Ли.★★★
Сегодня Минхо пошёл собирать виноград с Хёнджином и Йеджи. Одеты Хваны были великолепно. Белые брючные костюмы приятно резали глаза, волосы Нереида были аккуратно собраны, а Йеджи сегодня размахивала огненными кудрями. Их плавность завораживала. Каждое действие было чуть затяжно, торопиться было некуда. Лица их выдавали мягкую улыбку и уверенный взгляд, неторопливые движения рук поправляли выбившиеся волосы за ухо, отряхивали прилипшие листья с одежды и осторожно складывали тёмный виноград в плетёную корзину. — А виноград без косточек? — Минхо рассматривал горсть ягод у себя на ладони. Хёнджин чуть усмехнулся. — Естественно без. Тут ни один плод не имеет косточек. — Ни косточек, ни гнили, ни затвердевания, — Йеджи тягуче улыбалась и перечисляла достоинства их произведений. Также они упомянули круглогодичное лето. А ещё вечно цветущие растения, ежедневно солнечные дни, не кусающих насекомых, отсутствие сорняков, абсолютную чистоту вод, и постоянно комфортную температуру. А Минхо слушал и не мог поверить. Всё кажется слишком идеальным, каждая мелочь и каждая деталь. Всё всегда вычищено до блеска, а блеск глаз не пропадает ни у кого никогда. Будто самый сладкий сон, долгожданная сказка или восхитительный рай. Минхо подумал, что, вероятно, всё и сразу. Его впечатляет здесь всё. Впечатляет, как Феликс по утрам собирает цветы с лугов, чтобы на общие приёмы пищи ставить их на стол. А ещё Ли делает чудесные цветочные отвары и чаи. Минхо впечатляет его загадочность и магическая странность. Вроде бы и самый понятный, а вроде и таит в себе неслыханные тайны. За дни, что Минхо провёл здесь, он видел Феликса вечно улыбающимся и довольным, у того ярко выражены эмоции, а те сменяются с счастливо-уверенных на ещё более счастливые с искренним восторгом и блаженством. Он — как и все — всегда был одет с иголочки, волосы аккуратно уложены, кожа пылает своей чистотой и ухоженностью. Иногда он действительно ведёт себя необычно. — Хочешь мы сделаем из твоих глаз перламутровую втирку? — предложение Феликса тогда звучало чересчур странно. — И куда втирать будешь? В ногти? — В дёсны. Буду улыбаться и сиять. — Ты будешь улыбаться со втиркой во рту? Странная дань. — Ты знаешь меня несколько дней, Ли Минхо. И кто сказал, что я буду улыбаться не от твоих сияющих дёсен? — Ты странный. И всё равно классный. Феликс помогал ориентироваться в их огромном доме, рассказывал о самых редких цветах на его полях и угощал крепким васильково-ромашковым чаем. Минхо впечатлял Хёнджин. Он казался немного отстранённым и поначалу чуть закрытым, но он просто присматривался и — понятное дело — не доверял. Сейчас он — его главный проводник. После Джисона. Минхо чувствует, что может спросить у Хёнджина что угодно, а тот, нехотя, но ответит, может, закатит глаза, потому что: «Боже, это же очевидно», но всё равно объяснит максимально доходчиво и понятно. Хван сподвигал всех блюсти здешние законы и всячески помогал сестре. И Феликсу. С ним у него какие-то очень странные отношения, Минхо в них пока особо не разобрался. Хёнджин элегантен и высок, он, как и все, тщательно выполняет свою работу. Многие пускали раньше слухи, что Хван кого-то топит, хотя тот тогда выпускал голубых рыб, выращенных под заботливым присмотром, в воду. У него много подопечных, маленьких нимф, он обучает их, помогает и всегда доброжелательно даёт советы. Маленькие будущие хранители и хранительницы вод всегда под надёжным присмотром и бережным вниманием. Хван Хёнджин — действительно тот, кого можно назвать самым красивым и самым великодушным из всех здесь существ. — Что ты творишь? — Минхо тогда первый раз застал Хвана за одним из его занятий. — Раскладываю белые розы па лепестки. — И зачем ты занимаешься такой ерундой, если дел и так полно? — это не грубо, Ли было правда интересно. — Феликсу собрался лепестки в воде замачивать. Он любит потом этой водой умываться. Говорит, что это свежо, вкусно и меня этот запах манит. Ликс действительно его манит. Улыбка Йеджи словно околдовывала Минхо изо дня в день. Ему кажется, что одна она может решить любую возникшую проблему, а, скорее всего, их и не возникает благодаря ей. Благодаря Хван Йеджи и её бесподобной улыбке. Она пленит и нашёптывает радость, Хван будто выступает для всех в роли старшей сестры. Она благодушна к каждому, успевает присматривать за всем, любой знает, что какая бы ситуация ни была — можно прийти к Йеджи. Та одарит своим вниманием, искренностью и заботой, поможет и вот, трудность уже не так трудна. Шин Рюджин — её абсолютная противоположность, но всё такое же всеобщее восхищение. Она дарует ночной дождь, заботясь о Феликсе, который раньше так уставал поливать поля и луга каждое утро. Дарует спокойствие и умиротворение, преподнося долгожданную, после тяжёлого дня, ночь. Она собирает звёзды и выстраивает их в рисунки, имеет часто сырые ресницы из-за ливней-подарков и подносит великолепные фиолетовые туманы. Минхо восхищён поведением Ян Чонина. Тот, похоже, немного импульсивен, но тоже безумно яркий в своих эмоциях. Ян может убиваться по какому-то горю, и вот уже к ужину он безостановочно смеётся и рассказывает долгие и глупые истории. Он красит крылья бабочкам, ухаживает за мотыльками и дарует полёты стрекозам, а ещё его чувства ярче самых радужных раскрасок. Сынмин удивляет Ли своей беззаботностью и абсолютным равнодушием ко всему. Как можно жить в таком месте и быть таким? Чанбин восхищает, наоборот, своей вовлечённостью во все дела. Он участвует во всём и видно его отовсюду. Юна чарует ежесекундно. Её негасимые мелодии и потрясающая игра хватает дух со всех сторон и нежно обнимает со спины. Но то, что по-настоящему Минхо вгоняет в истинное блаженство — это быть в этом месте, в мире, где каждая деталь наполнена смыслом и любовью, с Джисоном. Всё и так здесь кишит изысканностью, правильностью и идеалом, но с ним Минхо чувствует, что картинка, действительно, становится верной. Мир превратился в чудно раскрашенных бабочек и яркое круглогодичное лето, когда он нашёл пропавшего Хан Джисона.★★★
Сказочные дни сменялись разномастным калейдоскопом. Происходили и странности, и радости. Ли потихоньку привыкал и блаженно наслаждался. Очередная прогулка с Джисоном привычно становится долгожданным праздником. Виноград уже давно был собран, а приближающийся вечер пустовал своей незаполненностью. Хан предложил пойти к озеру, где угрозы Хёнджина о запретах уходили на второй план. — Ты научился плавать? — С этими попробуй не научись, — Джисон тепло улыбался и мило жмурился. Минхо в нём погряз. Он — адепт слова безразличие и нахуй-мне-никто-не-сдался — погряз в нежности и сентиментальности. Джисон их протеже. Джисон ему дарит всего себя, не осознавая этого. Он не догадывается, что своим присутствием даёт покой и мир. Все искры Джисона хочется забрать себе. Его сияние и открытость. Всё по венам к сердцу пустить, в карманы запрятать, в щёки напихать, а остатки серебром меж пальцев пустить. Минхо думает, что даже, если они тут навсегда, то ничего. Он переживёт это. Проглотит. Вместе с солнечной кашей, случайно попавшимися в рот мошками, ночным воздухом и аурой Джисона. Всё стерпит. Лишь бы терпение его озарялось его миром. Минхо чувствует эйфорию, хотя абсолютно трезв. Минхо чувствует, что наконец-то понимает, кто его мир. — Ты… Научишь меня? — Ли не скрывал своих улыбок, одухотворения и ответных искр. Больше нет. Слишком устал он, слишком долго копил. — Плавать? Ты же боялся всегда. И не хотел, — Джисон кусал губы и страшился держать долгий зрительный контакт. Хотя хотелось очень. Он бы всегда на Минхо смотрел. Вообще всегда. Самым ранним утром, тяжёлым днём, вечером, глубокой ночью. Джисон бы напридумывал ещё тысячи времени суток, лишь бы его никто не отвлекал. — Я потерплю, — ему очень хотелось добавить «с тобой», но он пьян не настолько. Закат по-доброму опалял веки. Было чуть прохладнее, чем днём. Солнце всё ещё просвечивает сквозь деревья, создавая мечтательные пузыри, лучи казались розовыми. Джисон снимал джинсы. Кроссовки улетели куда-то в одуванчики. Оставшись в одном белье и длинной футболке, Джисон начал заходить в воду. Дойдя по пояс, повернулся. — Иди сюда, — глаза туманные и манящие, губы сдвинуты в положение, чуть напоминающее ухмылку. Самую добрую и самую честную. Она говорила не «иди сюда», а «иди ко мне». Раздевшись до уровня Джисона, Минхо прошёл в озеро по лодыжки. Если посмотреть на них, то можно разглядеть пару мелких камней, ярко зелёные травинки и одну синюю рыбку. — Холодно? Можем выйти. — Нормально. Минхо проходит дальше. Желание мурашек появиться от всё же прохладной воды, перекрывает влекущий взгляд напротив. Пальцами ног Ли ощущает пару осколков, уступающе лежащих острыми концами вниз. Откуда только осколки? Хёнджин бы не позволил бросать бутылки в его воды. Захотелось наклониться, чтобы поднять. — Это ракушки. Старые, но вечные. А у Хёнджина слишком прочная обувь и слишком твёрдый ход. Минхо подошёл совсем близко к Джисону. Меньше вытянутой руки. Хан смотрит преданно, потом наклоняется и поднимает что-то со дна. Протягивает ладонь. Ракушка. Почти не сколотая. Ли дотрагивается до её влажных краёв в чужой руки. Ведёт по ребристой поверхности, случайно задевая ладонь. Оба смотрят лишь на чудесатый клад. Пальцы Минхо касаются чужих. Идут вдоль линии жизни, доходят до запястья, дальше следуют по предплечью к локтю. Руки Джисона сырые, тот только что рыскал по дну, подол футболки промок. Кажется, взгляд Минхо тоже. — Не верю, что нашёл тебя. Минхо смотрит на губы. И знает, что делает это сейчас не только он. Однако: — Тут яма резкая, давай руки. Ли протягивает ладони и отрывает ноги от земли. Потом чувствует, как его тянут вперёд. Когда он оказался снова рядом с Джисоном, то попытался встать. — Только попробуй отпустить меня, я нихуя дна не чувствую. — Минхо! Не отпущу я, хватит сквернословить, — брови нахмурены. — Ого, вот это слова, ну не переживай, Хани, ещё немного и я тебя вытащу отсюда. Будешь говорить как нормальные люди, — Джисон уже удерживал Ли за бока с двух сторон, чтобы тот хоть как-нибудь не потонул. — Очень на это надеюсь. Он отпускает Минхо и снова хватает того за ладони. Отплывает назад и тянет за собой. — Смотри только на меня. «А мне больше ни на кого и не хочется». Урок шёл медленно и чутко. Две пары ног тихонько гребли, а перекрещивающиеся руки держались друг за друга. Хан подотпускает хватку, касаясь теперь лишь пальцами, беспорядочно переплетая их с чужими. Внутренние части кистей смотрят на остатки солнца и темнеющего неба. Йеджи готовится ко сну. — У тебя руки холодные. Выходим? — Я только вошёл во вкус, давай ещё немного. Они смотрят друг на друга долго. Испытующе и заклинанающе. Так проходит их вечность, пока губы Минхо не начинают синеть и дрожать. Вечер срывает всё, что пытались спрятать и всё, что так хочется согреть.★★★
— Будешь? — Джисон протягивает мандарин. Яркий и крупный. От такого отказаться — кощунство. — Кидай, — Минхо ловит и спешно чистит, представляя какие они здесь, должно быть, идеальные. Джисон усаживается рядом, укладывая голову, с ещё влажными волосами, на плечо Ли. — Даже немного жаль уходить отсюда. Я имею в виду вообще. Из этого… Мира? Здесь красочно и по-живому как-то. Всё поёт будто. У нас сплошная серость и грязь. — Здесь грязи не меньше, — Джисон устало вздыхает. — Ни разу не видел, — Ли дочистил мандарин, половинку отдал Джисону и начал запихивать в себя по дольке. — Всё блестит и блистает. Как в детских сказках, даже не верится, а ещё- Резкое молчание. — А ещё? — Джисон поворачивается на Минхо и видит его непонимающее лицо. То выражало то ли страх, то ли удивление, то ли панику. — Минхо? Что случилось? Ли подносит пальцы к собственному рту и достаёт оттуда что-то. — Что ты.? — Косточка.★★★
Ужин прошёл привычно и уже обычно, Чанбин снова душевно угощал своими фруктами, а уставшие за целый день тела валились с ног. Все, наверняка, пошли спать, но у Минхо были другие планы. Хан Джисон обещал ему себя, вечер и лодку. Пасмурные виды воротили мозг и глазницы. Всё тихо и будто вот-вот сыро, тучи сгущаются, трава ближе к ночи темнеет. Но Джисон говорил, что он придёт, а Минхо не пожалеет, поэтому колкое предчувствие сдвигалось в сторону. По просьбе Хана, Ли выпросил у Рюджин керосиновую лампу и ступал по мрачнеющим полям. Подальше, где почти не слышна музыка. Где открывается больше. Издалека виднелся свет от точно такой же лампы, как у Ли, а старая деревянная лодка любовно приветствовала. Странно, что здесь она такая. Будто притащенная из мира Минхо. Первая капля упала на щёку. Дождь. — Иди ко мне, — Джисон, кажется, шептал, но тишь настолько пропитала всё вокруг, что даже, если бы Хан просто подумал, Минхо наверняка бы услышал и так. Скорее всего, Ли просто прочитал по губам. Он проходит через высокую траву и собственное смущение и подходит к нему. Совсем близко и неуклюже, всё кажется первым разом и волнующим праздником. Пусть только так будет всегда. Пусть только не здесь. — Привет, — Минхо скрывает свои алеющие щёки под поздним вечером. — Привет, — добрая усмешка ласкает замерзающие уши. Ночь и мгла. Они и свет. Мурашки пробегают по спине и плечам, а губам вечно хочется улыбаться. Глазам почему-то плакать, а рукам дрожать. Великолепие среди страха, любви и желания. Джисон осторожно спускается на покачивающуюся лодку, удерживая равновесие, и подаёт руку Ли. Тот старается не поскользнуться на крутом склоне и блестящих глазах напротив. Вторая капля попала на родинку на носу. Всё похоже на что-то очень глубинное и интимное, Минхо перемещается в лодку, усаживаясь напротив Хана. Две пары рук берут деревянные вёсла. Лампы с двух сторон освещают их древесное убежище на эту ночь. Чувства располагают к себе и пробираются под кожу. Текут по артериям, к сердцу и обратно. Яркая алая кровь смешивается с ощущениями, и создаётся потрясающий внутривенный коктейль из необходимости и души. Минхо влечёт к душе Джисона. Это не комплименты глазам или телу, это тому же, только изнутри. У Ли меридианы расходятся от этих глаз. Он всё ещё считает, что они красивы, но сейчас, когда вечер обнимает ночь, а третья капля дождя падает на нижнюю губу, Минхо понимает, что любая его эмоция — его картина. Джисон в ответ долго смотрит и созерцает. Нежно и как всегда. Он всегда чувствовал нежность и Минхо. Будто это самого Ли по артериям пустили, хотя тот и есть синоним чувств. Он скучал и изнемогал. Сходил с ума. Сначала то было страх и паника. От непонимания и желания вернуться хотелось орать и ломать всё, до чего дотянется рука. Он так и делал, но рука почему-то всегда дотягивалась только до самого себя. Дальше он знакомился с миром и его обитателями. Джисон думал на чудесный сон, потом на сущий кошмар, а потом смирился. Он научился здесь существовать, обходиться и привыкать. Да, он привык. Привык молча проглатывать и ждать. Проглатывать скуку, само ожидание и вечность. Он страшился её почувствовать. Вечность. Только не здесь. Только не без него. Минхо замечает четвёртую каплю, только уже на щеке Джисона. Его губа чуть дёрнулась, и Ли понял, что это у него капля четвёртая, наступал дождь. А у Хана — первая. Он плакал. Тихо и, не скрывая. Потом его голова опустилась на колени Минхо. — Тш, — ладонь взбирается на чужую макушку и начинает перебирать чуть влажные волосы. — Я здесь, — послышался всхлип. Он здесь. Здесьздесьздесь. Капля дождя. Пятая, шестая, седьмая. Минхо поднимает голову на луну. На звёзды, на небо, на вечность. Ресницы промокли. И футболка, и джинсы с прорезями на коленях, и Джисон. Капля за каплей. Всё становится сырым и оголённым. Открытым и чистым. Поцелуй в коленку и Минхо чувствует себя уколотым веретеном. Резко и остро. И без предчувствий. Второй, третий, поцелуи смешались с дождём. Поглаживания по уже сырым волосам кажутся сейчас Минхо ничтожными и «слишком мало». Я хочу дать больше, я могу. Скажи как. — Твой мир — мои любимые потёмки, — Джисон прошептал это медленно и, вкладывая что-то больше, чем странный комплимент. Хан поднял голову с колен. — Я потерялся и нарочно перекрыл себе все выходы возвращения. Ноги начали замерзать и искать былое тепло, теперь их искала лишь сырость. — Я верну тебя. Две пары рук снова касаются вёсел. Гребут медленно и тихо. Они будут плыть так. Молча и долго. Руки не устанут, а одежда не высохнет. Река сейчас в их распоряжении, поэтому торопиться некуда. Будут лишь любоваться и созерцать. Друг друга и ночь. В голове больше не шумно, никто не кричит и не хватается за стены с мольбой и отчаянием. Ти-ши-на. Только дождь барабанит по деревьям, разбивается о землю и деревянную лодку.★★★
Новая поздняя ночь, а Минхо всё никак не может заснуть, хотя его постель мягка и добродушна. Он лежит будто на облаках, а сна всё равно ни в одном глазу. Было решено снова прогуляться. Всё равно ночь, мешать он никому не будет. Зелень днём сейчас черна и непроглядна. На улице туман и тишь, та заполняет собой уши и в них начинает звенеть. Точно был дождь. Видимо, он льёт здесь только по ночам. Трава сырая, скользкая и пахнет сыростью. Дышать сейчас кажется лучшим даром, потому что это можно делать таким воздухом. Влажным и свежим. Бодрым. Как и Минхо сейчас. Он вспоминает как когда-то они с Джисоном катались на роликах по сырому асфальту. Дождь лил тогда сильно, одежда промокла насквозь и, казалось, что и кожа тоже. Кости хоть выжимай. Но они даже не собирались ехать в сторону дома. В голове был лишь поздний вечер, промокшие чужие ресницы и сырая ладонь, доверяюще лежавшая в руке Ли. Мысли Минхо разрезает истошный крик из самой глотки. Он был невыносим и навсегда отпечатался в голове Ли. То было то ли мольба, то ли ужасающий страх, то ли предсмертные вопли. Минхо побежал на этот рёв. На сырой песчаной дороге лежала девушка. Её белое платье на тоненьких лямках совсем испачкалось, песок превратился в грязь и любезно оставил себя по всей ткани. Она всё также кричала и впивалась длинными ногтями в землю. Грязь пролезала под ногти, а девушка всё скребла и скребла ими. Она рыдала и неистово орала. Её волосы были насквозь промокшие, они запутались и закрывали часть лица, что было непонятно, кто перед ним. Минхо хотел было наклониться и убрать пряди с лица, как вдруг заметил их цвет. Рыжие. — Йеджи? — Ли всё-таки освободил её лицо от волос и ужаснулся. Вся она, вечно идеальная днём, сейчас рыдала как не в себя, чёрная тушь украшала все её щёки, а губы были потрескавшиеся и сухие. Минхо поднимает Хван за плечи, ставит перед собой и слегка трясёт. — Йеджи, ты слышишь? Это я, посмотри на меня! Кто с тобой… Что? — Минхо-о, — девушка обхватывает плечи Ли, повисает на нём и продолжает рыдать сильнее. — Я не могу больше, Минхо, я не хочу больше! Это не солнце, слышишь? Я его боюсь! Минхо поглаживает Йеджи по голове и отчаянно пытается разобраться, что вообще происходит. Он хватает её за лицо и большими пальцами начинает стирать тушь с чужих щёк. Ему эмпатично больно, хотя он совсем не такой. Ему чуждо это, но сейчас он чувствует. — Всё хорошо, Йеджи, я тут. Уже же не так страшно, правда? Объясни мне, что случилось? — Хван тяжело дышит и держит Ли за запястья. — Я снова вижу огонь, он повсюду и это не я. Он страшный, Минхо, я его боюсь. Он съедает меня и не оставляет даже пепла. Минхо сложно. Он ничего не понимает, но продолжает спешно приглаживать сырые рыжие волосы. Они не сверкают так, как днём. Из тёмного тумана выходит фигура. Хёнджин. Но вот он выглядит всё также безупречно. — Пойдём со мной, милая, я умою тебя, — Хван даже не посмотрел на Минхо. Будто его и не было здесь. Он обхватил сестру вокруг талии и повёл за собой, приговаривая, что та сильная и храбрая. Минхо вернётся в комнату и крепко уснёт. Ему будут сниться цветные закаты и тёплое солнце.