Жертвенная Яга

Я проснулась с уверенностью, что в рот мне насильно затолкали песок, перемешанный с пшеничными зернами, что царапали мягкие стенки горла. В моем спутанном сознании живо всплыл образ возвратившихся изуверов с полными мешками для продолжения пыток. Голова гудела и пульсировала. Мне казалось, что трещины пошли по моему черепу. Я невольно потянулась к затылку и пощупала его, словно могла почувствовать эти расколы. Наткнулась лишь на шишку и зашипела, приподнимаясь на одном локте. Под моей спиной что-то зашевелилось и заурчало. Я отпрянула и отползла к порогу. Волчица чихнула и виновато уложила мордочку на крупные лапы, смотря на меня снизу вверх. Она поджала уши с черными кончиками и заскулила, словно провинившийся пес. Мне не верилось, что дикий зверь пролежал так со мной, возможно, не одну ночь, чтобы облегчить мои страдания. Шерстка у живота волчицы, где некогда я лежала головой, была влажной и скомканной. Значит, меня лихорадило. Я вопросительно повела бровью, ожидая дальнейшие действия зверя. Кинется? Разорвет? Однако волчица замерла, видимо, тоже пыталась разобраться, причиню ли я ей вред. — Благодарю тебя, — выдавила я из себя хрипло. Мне бы напиться прохладной водицы, дабы вернуть силу своему голосу. Ушки волчицы поднялись торчком. То явно была смышленая зверюга. Я с любопытством оглядела скудное убранство избы, чьи стены немного вздымались и опускались, словно дом дышал. Толстый слой пыли покрывал все вокруг. Либо старая Яга умерла уже давно, либо понятие чистоты после смерти она отринула. У меня складывалось ощущение, что вещи здесь принадлежали к разным эпохам, и, скорее всего, так оно и было. Ведь я не первая и не последняя Яга. Сколоченный из разных досок стол был накрыт изъеденной временем скатертью. На полке у окна стоял кувшин с отколотой ручкой. Я подумала о том, что там, должно быть, вода, но отмахнулась от этой затеи. Неизвестно, сколько она здесь простояла. В избе была только одна комната. На облупившейся печи лежали три шкуры. Вскоре я немного обвыклась с запустением, что начала чуять запахи. Точнее, вонь плесени и гниения. Я закрыла лицо ладонями и зажмурилась, сдерживая слезы, от которых мне явно станет горше. Еще сильнее захочется пить, голова вовсе не выдержит. Нижняя губа дрожала, и я прикусила ее. Волчица не вытерпела и поднялась со своего места. Она мягко ступала в мою сторону и, подойдя, ткнулась носом в мою ногу. Странно, но я не почувствовала, влажный он или сухой. Я вообще ничего не почувствовала. Сначала я решила, что лежала так долго, что мои конечности онемели, однако безобидные предположения разлетелись пушинками одуванчика, когда я опустила взгляд и обнаружила, что ноги у меня почти не было. Из-под колена торчала голая кость, что покрывала засохшая корочка крови. Это была та самая нога, которую мне ломал Владимир. Жуткие воспоминания замелькали вспышками передо мной, и я опустила руку на макушку волчицы, почесывая ее через жесткую шерстку. Это немного отвлекло, но горячие и влажные дорожки все равно полосовали мне щеки. — Хорошо, — выдохнула я, утирая слезы грязным рукавом. — Проверим, смогу ли я ходить? Волчица облизнулась и села передо мной, виляя хвостом. Надо будет позже дать ей имя. Я огляделась и ухватилась за стул с высокой спинкой. Руки била мелкая дрожь, когда я тянула себя наверх. Получилось не с первого и не со второго раза, но третья попытка оказалась удачной. Я никогда бы не подумала, что была такой тяжелой. Пришлось перенести весь свой вес на опору в виде стула, чью спинку я крепко обняла, стараясь устоять на ногах. Поджилки у меня тряслись. Я топнула пару раз, чтобы убедиться, что могу ступать на костяную пятку без боли. Для меня как будто ничего не изменилось. Дальше я уперлась ладонями в бревенчатую стену и пошла, прихрамывая и переваливаясь на здоровую стопу. Изорванный сарафан прилипал к телу, и несло от меня хуже, чем от хлева со свиньями. Я бы не вынесла еще день в этих одеждах. — А не пора ли нам натопить печь? — подмигнула я печально волчице, кивнувшей мне в ответ. Я засомневалась, настоящая ли она. Вдруг все это мне чудится в предсмертной агонии? Но пока ведение не закончилось, надо заняться делом. Запертая дверь не сразу поддалась мне. Она отворилась только после того, как весь дом заходил ходуном. Избушка поворачивалась в другую сторону. Солнце, скрытое за тучами, совсем не грело, пока я спускалась по залитым собственной кровью ступенькам. Ни одна пташка не пела пронзительно на лысых ветвях деревьев. Справа от избы я приглядела небольшой колодец с дырявой крышей. Ведерко воды, чтобы смыть с себя смрад, точно не помешает. Я набрала полное ведро, что нашлось возле того же колодца, и отнесла в избу. — Во дворе нет поленницы, — сухо размышляла я. — Ни за что не поверю, что предыдущая Яга не топила печь. Волчица забавно вертела мордочкой то в одну, то в другую сторону, ловя каждое изменение в моей интонации. Она приоткрыла пасть и высунула язык, словно ее тоже мучала жажда. Теперь настала моя очередь помогать ей, отплатить за ее доброту ко мне. Ведь волчица устроила не только мягкую перину на полу, но и согревала меня, о чем я подумала только сейчас. Под скамьей нашелся медный черпак, украшенный внутри свежей паутиной. Я ловко убрала шедевр паука и подула в черпак, чтобы избавиться от остатков белесой нити. Затем я набрала чистой воды и потянулась к волчице. Она не стала ждать, что я поставлю черпак перед ней, и не лезла нагло в ведро. Волчица доверилась мне и жадно лакала воду. Вдоволь напившись, волчица вразвалку приблизилась к печи и поскребла когтями по чугунной дверце. Я открыла ее. Среди давно остывших углей лежали сушеные травы. Этого явно было недостаточно, и я горько вздохнула. Даже если бы у меня был топор, то мне бы не хватило сил срубить сосну. — Ну что ж, сдается мне, что одного стула нам хватит, верно? — обратилась я к волчице, в чьем взоре читалось недоумение. Она глядела на меня как на несмышленого щенка. Я предпочла считать, что мне показалось. Я взяла стул и ударила его ножками об печь, обламывая их, а затем закинула какую-то часть в обугленную пасть печи. Тонкие обломки древа я принялась тереть меж собой, пока искры не напали на траву и не начали пожирать древесину. Я открыла заслонку, чтобы мы не задохнулись. Треск горящего дерева подарил мне облегчение. Одним махом я скинула шкуры с печи, подняв затхлую пыль, и поставила на теплую поверхность ведро. Пока вода грелась, я стягивала одежду и отдирала ткань от тех мест, где она присохла из-за крови. Самым болезненным местом оказалась рана под сердцем. Вскоре испорченный сарафан оказался объятым огнем. Я не выдержала и закинула его в топку. Чугунная ручка маленькой дверцы обожгла подушечки пальцев, но я словно обросла крепкой броней, и физическая боль не доставляла мне более дискомфорт. Я зачерпнула горячую водицу и умылась перед тем, как начать ополаскивать тело. Вместе с кровью и грязью я смывала гнусные воспоминания, собственную беспомощность. Я очищалась от проклятья, которым они меня одарили. В голове постепенно прояснялось. Я оторвала кусок от ветхой скатерти и смочила его в ведре, а затем принялась оттирать костяную ногу. Теперь я стояла между двумя мирами. У меня больше не было родины, семьи, дома. Даже мира. Ни мертва, ни жива — вот моя незавидная участь. Кожа моя раскраснелась и распарилась от почти банных процедур. Комната наполнилась паром, и я сняла ведро с остатками воды с печи, потому что она закипела и мыться ей было невозможно. Я опустошила его, вылив содержимое на пол, где недавно оттирала с себя скверну. Так точно не останется никаких пятен от минувшей ночи. Я распахнула ставни, впуская пропитанный лесными ароматами воздух и выгоняя пар. Меня совершенно не смущало, что я была обнажена, ибо век мне здесь коротать в одиночестве. Лишь волчица была рядом, но надолго ли? Над окном на нитке висели сушенные ягоды, и я подцепила их. Они были маленькие, сморщенные, красноватые. То ли рябина, то ли волчья ягода — я не то чтобы обладала широкими познаниями в диких ягодах. Вот грибы мне удавалось с легкостью разделять на два отряда: съедобные и не очень. Я перекатывала безвкусные ягоды на языке, раскусывала, смакуя кислые плоды. Не раздумывала о том, ядовиты они или нет. Смерть меня больше не страшила, я пережила ее. Ветер срывал последние листочки с ветвей и уносил их прочь. Да, я пережила смерть. Я переживу каждого предателя из деревни. Переживу и отомщу за то, что они сделали со мной и моей семьей. Я разрушу их жизни, заберу их жен и детей. Я покрылась мурашками то ли от холода, то ли от гнева, что грел меня теперь изнутри. Невольно сжала в ладонях ягоды, представляя, как душу Владимира. Они все боялись жить без Яги на границе двух миров. Отныне они будут бояться жить с Лелей на той самой грани. Я не Яга. Имя мне Леля. Имя, что они запомнят навсегда.