Жертвенная Яга

Проснулась я гораздо раньше Ивана и обнаружила его спящим на стуле. Он вытянул ноги, сложив руки в районе ребер и наклонив голову вниз. Возле раскрытого гримуара стояла чаша с жаренным темным мясом, присыпанным сушеной травой. Живот у меня заурчал, и все внутренности скрутило, а рот наполнился кислой слюной. Я не ела нормально уже много дней, и голод остервенело скреб когтями изнутри. Только при виде съестного, я осознала, как же хотела чего-то, помимо сморщенных ягод. Не дождавшись пробуждения царевича, я утащила чашку с гримуаром на печь. Одной рукой я держала писания предыдущих стражниц, а второй подцепляла жирные кусочки оленины. Мясо таяло на языке и легко жевалось. Оно было нежным, а трава придавала горьковатые нотки, даже острые. Я промычала от удовольствия и не заметила, как быстро съела все, что приготовил Иван. Слизав жир с пальцев, я перелистнула страницу и не прогадала: гримуар пустил меня дальше. Значит, то, что я развела пламя в печи с помощью свертка растений, звонко упало драгоценностью в сундук моих умений Яги. К сожалению, на печи продолжить читать не удалось. Мне запомнилось не так много рун, поэтому я неуклюже спрыгнула и направилась к столу. Стул был занят, и я не стала тревожить царевича. Ничего со мной не станется от изучения стоя. — Леб… — читала я полушепотом первое слово на пергаменте. — Нет, не так! Лет… лед! — Я каждый раз запиналась, ибо сосредоточиться было тяжело под сопения Ивана, волка и волчицы, последняя к тому же и порыкивала во сне. — Лед коварен, но невозможно от него сбежать зимой. Если жажда измучит или добрый молодец в темницу хладную пободет… Я проморгалась, из-за натуги глаза заслезились. Когда мир снова обрел четкие очертания, я продолжила: — … попадет, то ладонь рассеки и кровавой руной Исток хладную броню к началу обрати. Если льдом сковать желаешь недруга, руной Ветер призови того, кем она зовется. Связь с ним кристаллом слезы укрепи, и будет он послушнее всех. Удрученный вздох сорвался с моих уст. Все-таки руны мне придется запомнить, если хочу к Кощею в царство попасть. Я поставила на стол полупустое ведро и взяла наточенную стрелу из колчана царевича, дабы ритуал исполнить. Сначала мне предстояло заморозить воду. Руна Ветер представляла из себя две прямые линии, подпирающие крышу, сложенную из двух полосок, словно маленький домик. Но как же изобразить ее на водной глади? Об этом в гримуаре ничего не было сказано. Я походила вокруг ведра, прокручивая ритуал в голове с разных сторон, пока мысли мои не унеслись к первой части написанного. Если растопить лед можно было кровью с ладони, то, может, и заморозить можно было слезой на ладони? Ведь кристаллом слезы укрепи... Я коснулась двумя пальцами воды и вывела руну Ветер на правой длани,оставляя мокрый след, а затем постаралась выдавить слезу, но все тщетно. Казалось, они закончились в ту проклятую ночь, и даже если мои глаза наполнялись влагой от напряжения, то ни одна дорожка не стекала по щеке. Я так долго старалась, что руна на коже высохла, и мне пришлось вывести ее заново. Я вспоминала все болезненные моменты из жизни, но меня ничто не пробивало. Однако стоило мне еще раз представить день, когда меня принесли в жертву, и уже не фокусироваться на себе, как Божидар ярко предстал передо мной. Его наполненные светом глаза и как он забавно щурил их, улыбка, обещавшая защиту… Вода закипела на ладони, а кожа лица загорелась под мокрыми лентами слез. Я поспешила засунуть руку в ведро, как его содержимое захрустело льдом, поймав меня в холодные цепи по самое запястье. Надо было всего лишь коснуться, а не соваться под воду! — Получилось! Хотя я и не сомневался, — воскликнул Иван, от чего я вздрогнула. Похоже, он давно наблюдал за мной. — Что там такое? — Надо подождать, когда растает… — пробурчала под нос, пряча за недовольством стыд из-за собственной глупости. Волчица же вновь не обрадовала: — Зачарованный лед сам собой прежнюю форму не примет. Царевич, помоги Яге выбраться из капкана, что она поставила и сама же в него попалось. — Как я могу тебе помочь? — Нужно вырезать на моей свободной ладони руну Исток, — кивнула я на стрелу. — Тогда я смогу растопить лед и выбраться. — Я бы не хотел причинять тебе боль… — Больше, чем сам знаешь кто, ты меня не ранишь, — успокоила я Ивана. — Если не усвою этот урок, то никогда до конца гримуара не дойду. Царевич нехотя взялся за стрелу, но медлил. Он уже поднес острие к моей руки, как остановился. Я специально дернула ладонь вверх, дабы кончик вонзился в плоть, и чудом сдержала вскрик. Стрела вошла глубже, нежели я ожидала. — Леля, что ж ты за беда такая! — Лепетал Иван, попробовав вынуть стрелу, но я опередила его: резко согнула руку в локте, и стрела вспорола кожу. Горячая кровь полилась целым ручьем. Я не сомневалась, что после такого останется шрам, и поторопилась прислониться кровоточащей руной ко льду, что приятно охладил рану. Но всего лишь на мгновенье, потому что лед в то же мгновенья разлился водой. — Можно было все сделать, избежав таких страданий! Царевич суетился по избе, переворачивая все вокруг, пока разочарованно не шикнул и не стянул с себя рубаху. Волчица не вынесла творящейся суеты и, толкнув лапой дверь, выскочила наружу, а волк последовал за ней. Иван замотал израненную руку в то, во что сам недавно был одет. Ткань пропитывалась кровью и липла к руне, а царевич притянул меня к себе, погладив по голове. — Совсем себя не жалеешь, — тихо изрек Иван. — Колдовство только калечит тебя. Не стоит торопиться, иначе не доживешь до того, чтобы к Кощею попасть. — Я уже не жива, царевич. — Наполовину, — заметил он, отстранившись. — Ты ведь ни одной стороне полностью не принадлежишь, Леля. Значит, и жизнь, и смерть имеют равные на тебя права. — Благодарю… — За что? — За то, что для тебя я все еще Леля, а не Яга. — Ты всегда будешь для меня Лелей, потому что я тебя понимаю, как никто другой. — Что ты имеешь в виду? Иван вернулся на стул и прокашлялся. Без одеяний я смогла узреть, насколько хорошо он был сложен. Кожа у царевича была бледной, но то не было чем-то выделяющимся в наших холодных краях, где зима длиннее лета. — Яга ведь не имя, а почти то же самое, что и титул. Точнее и есть титул, что девушки не выбирают, как и царевны, царевичи. Это накладывает на тебя явные ограничения, так еще и ответственность непомерную. Но самое страшное, что любое звание стирает истинное имя, твою личность. Все видят в тебе либо царя, которому подобает вести себя только определенным образом, идти одной тропой, либо колдунью в самом сердце чащи. Поэтому с уст твоих слаще звучит обращение не «царевич», а «Иван». — С такого угла я не подходила к этому вопросу, царев… Иван. — Совсем запамятовал, — Иван поднял с пола кафтан и выудил из внутреннего кармана что-то завернутое в тряпицу. Иван протянул мне это, и я сразу же развернула вещицу, сгорая от любопытства. Увиденное поразило, ибо Иван принес костяной гребень, что когда-то Божидар вырезал для меня. — Это он тебе дал? — Да. Божидар поведал мне, что это — единственная твоя вещь, что ему удалось спрятать от жителей деревни. Знаешь ведь поверье, что нужно уничтожить все, что принадлежало Яге, дабы разрушить ее человеческую жизнь, и тогда она не вернется. — Теперь знаю, и уж точно вернусь, — угрюмо ответила я. — Поможешь? Мне одной не справиться. Я подняла раненную руку, и Иван принял гребень, поднимаясь. Он зашел ко мне за спину и принялся распределять спутанные волосы на отдельные пряди для удобства, а затем начал расчесывать. Раньше я всей душой ненавидела этот процесс и пищала от того, как больно натягивалась кожа головы. Однако после того, как я прошла рубеж невыносимой боли, когда меня приносили в жертву, расчесывание колтунов казалось сущим пустяком. — Говорят, только жених накануне свадьбы может расчесывать волосы девицы, помимо матери, — проговорил Иван, и я ощутила, как кончики ушей вспыхнули. — Ни одному мужчине не дозволено заплетать косы девушке, а раз уж заплел — в жены бери. — Глупости, — отмахнулась я. — Мне больше не суждено выйти замуж. Я не питаю надежд, что Кощей оживит меня. Будет достаточно, если он отпустит меня казнить тех, кто разбил мою семью, убил Божидара. — Однако мне этого будет недостаточно, — заупрямился Иван, отложив гребешок. Теперь его пальцы ловко перебирали пряди, заплетая их косу. — Я принес клятву. — Где ты научился плести косы? — Осторожно перевела тему я. — Неужели много невест у тебя было, а, Иван? Хриплый смех заставил расцвести румянец на щеках. Я почувствовала, как кровь прилила к лицу, ибо ничего смешного в сказанном не уловила. Разные легенды ходили о боге, которому поклоняется царская семья. Говорили, у царя жена, с которой он государством правит, одна, а в светлице его может ожидать десяток жен. В столице в единого бога уверовали не так давно. Мой отец был ребенком, когда возвели первый храм в честь своего покровителя, поэтому мы ничего о нем толком не знали. Нас же боги уберегли от подобных заблуждений, о которых было известно. Хоть в некоторых землях мужчины могли жить сразу с несколькими женщинами, но в наших краях одна избранница навсегда. — Божидар рассказывал, как вам представляются устои в столице, но, поверь, плетение кос едва ли отличается от вязания узлов. Отец давненько уже хотел искоренить языческую традицию приносить девиц в жертву Кощею. Более того… в столице уже никто не верит в то, что он существует. Я и сам убедился, что это не жуткие сказки для детишек, только когда увидел тебя и то, что сегодня ты сотворила с водой. — Постой, Иван, — я повернулась к нему, пораженная его речами. Пальцы дрожали, словно последний пожелтевший листик на оголенной ветви. За сладостным пением таилось что-то более глубокое, пугающее. — Искоренить традицию? Зачем вам вообще это нужно? — Леля, ты ведь не хочешь, чтобы других девушек после тебя приносили в жертву? — Не хочу, но все начинается с малого. Сначала вы запретите очевидно изуверскую традицию, а затем пойдете дальше. А что же дальше, ты спросишь меня? Или мне нужно задать тебе подобный вопрос? Сожжете капища? Утопите наши идолы? Заставите забыть богов и прийти к вашему богу, который одобряет разрушение чужих устоев? И что еще за слово такое — «языческие»! Мы вам языки, вроде, не показываем! — Леля… — Испуганно прошептал Иван, сделав шаг ко мне, но я отступила. — Может быть, мне стоит бороться не столько против жителей деревни, сколько против вас? Может быть, я не эту границу должна сторожить, а совершенно иную? — Леля, послушай! — Повысил голос Иван, не выдержав. — Я с верным конем много земель посетил и разного люду повстречал. Я не желаю уничтожить вашу веру, на которой зиждется ваше существование. Но единый бог способен защитить девиц от участи стать Ягой. Он не дружит и не боится Кощея. Бог сможет встать щитом между тобой и властителем мертвых. — Вот оно что… поэтому ты намереваешься спасти меня. Подменить истинных богов на вашего… Как его назвать даже не знаю! В общем, не нужна мне такая защита, Иван. — Леля… Иван вновь обратился ко мне по имени, а я в знак протеста отбросила его рубаху, перепачканную в крови, в сторону. Он взял аккуратно мои руки в свои, поглаживая длинными пальцами по тыльной стороне целой ладони. Мне хотелось бы вырваться из его хватки, но он лишь усилил ее. — Нашим богам вовек не подружиться, я не спорю, — Иван натянуто улыбнулся, но от уголков глаз все равно поползли едва заметные паутинки морщин. — Но это вовсе не означает, что мы должны враждовать. Я уважаю твой выбор, и никогда не заставлю тебя в храм ходить. Я обещаю, что больше ни одну традицию мы не тронем. А как видишь, обещания я всегда выполняю. — Поклянись, — выпалила я жарко. — Обещание можно забыть, нарушить, а клятва свяжет нас крепко-накрепко. — Клянусь. Покуда сердце мое бьется, никто не тронет память о ваших богах. Проклятье всех царских потомков постигнет, если хоть один из них принудит вас колено перед нашим богом преклонить. Неожиданно избушка, словно клятву заслышав, заскрипела, поворачиваясь окном в сторону живых. Ставни распахнулись, и мы смогли узреть, как крупные хлопья снега медленно опускаются на землю. Снежинки кружились в причудливых плясках, возвещая о начале зимы и скрепляя хладом клятву, данную Иваном.