История циклична.

      С того злополучного дня Джеймс стал жить в комнате один в самом конце коридора. За следующий год его усыновляли дважды и дважды возвращали. Он старался, он правда старался не делать ничего странного и неправильного, но ничего не получалось. Теперь странности стали происходить всё чаще. С взрослением он стал понимать всё больше, стало больше эмоций и боли, она выливалась в разные вещи, от самых безобидных до травмирующих.       Его комнату обвесили крестами, а в церковь водили каждый день. Он это ненавидел, но терпел. Терпел до тех пор, пока его не стали трогать. Телесное… воспитание, выбивание нечистых сил от рук священников, он воспринимал особенно ярко. Кресты, черные робы, громкое эхо жестких мужских голосов в доме света — в один момент он снова взорвался и вызвал пожар в здании.       С того дня его перестали сводить со служителями веры в надежде очистить его душу. Он стал изгоем в приюте Святого Павла. Он ел отдельно и в другое время, гулял один, учился по книжкам, которые приносили ему к двери. Двери всю исцарапанную ножницами и исписанную руками детей. И никто не спешил ее чинить.       Сотрудницы приюта были разные. Кто-то жалел, кто-то ненавидел, — но вот боялись все одинаково.       Огонь Джеймса в груди потух, глаза его больше не блестели под редким лондонским солнцем. Он не мог понять, почему всё это должно было случиться с ним. Неужели он сотворил ужасный грех, раз Бог так жесток с ним?       Поначалу Джеймс боялся, он ходил, низко опустив голову и сжимая плечи. Вдруг ему снова будут делать больно? Он почти привык видеть только ботинки ног, когда что-то внутри него взбунтовалось.       Неужели он хуже остальных? Почему эти люди так жестоки с ним?       Он не хотел ничего плохого, он ни в чем не виноват. Эти люди сами доводили его. Сами отделили его от остальных, сделали его особенным в плохом смысле. Но если они считают его плохим, то он так не считал. А раз их мнения не сходятся, значит, он будет считать уже их плохими. Это они мучают его. Они делают ему больно. Они унижают его.       Он никогда осознанно не делал этого. И никто не счел нужным спросить у него об этом. С ним никогда не разговаривали. А просто ткнули пальцами и заклеймили порождением Сатаны. И его тихие «Нет» никто не хотел слышать.       К восьми годам он полностью закрылся от людей вокруг. Те никогда еще не говорили ему правду. Никто не помог. Никто не сказал ни единого доброго слова. Лишь косые взгляды, шепотки, оскорбления и новые записи на его двери. Однажды ему приснилось, что в его комнате нет ни единого креста, а дверь вновь чистая и новая, а на утро так и оказалось.       Это привело к жесткому наказанию и новой волне ненависти. Рассыпав на полу узкой и пыльной каморки для метел крупу, его поставили там на колени и заперли. Джеймс закусил губу от боли и унижения, а по щекам полились горячие слезы. Влажные соленые дорожки стягивали нежную кожу, а прерывистое дыхание холодило и заставляло капли быстрее срываться с подбородка. Он опустил голову и зажмурился со всей силы, слезы теперь капали с носа. Ноги горели, а он всем сердцем хотел убраться из этой тесной каморки, пропахшей пылью и гниющим от влаги деревом.       И вдруг его лицо обожгло порывом ветра, а колени ощутили холод покатой черепицы. Он распахнул влажные глаза и обнаружил себя на крыше приюта. Он усмехнулся, ведь впервые его желание исполнилось, пусть и таким странным образом. Омрачало лишь то, что его накажут еще сильнее за его исчезновение из запертой каморки.       Его взгляд зацепился за острые пики кованого забора. С одной из сторон здания он пролегал достаточно близко. И неужели это такой намек? Эта неизвестная сила забросила его на крышу, чтобы он оборвал свою жизнь? Он недостоин существовать в этом мире? Да и ради чего? Нет ему покоя и места. Нигде, ни с кем и никогда…       И когда он почти сделал шаг, чтобы оборвать свою боль, услышал странную шипящую речь.       — Какая диковинка, человек в таком месте.       Он метнул взгляд в сторону и увидел около трубы, из которой валил черный дым, небольшого ужа. Похоже, рептилия облюбовала это место из-за тепла. Труба должна быть горячей.       — Ты разговариваешь? — нахмурился мальчик, но быстро образумился и замотал головой. Он спросил у змеи, может ли она говорить. Что могло быть еще более странным и ненормальным?       — Да, — удивление слышалось в шипящей речи, и Джеймс уставился на ужа, широко раскрыв глаза. — Удивительно, говорящий человек! — воскликнул он, подползая ближе. Мальчик попятился назад, опасаясь. Еще ни один человек, ни одно животное не было к нему добрым.       — Ты не нападешь на меня? — дрожащим голосом спросил он, обхватывая себя руками.       — Конечно же нет. Если с говорящим что-то случится, то с каким человеком я еще смогу поговорить? — змея немного недовольно надулась и высунула язык. — Ты такой один. А у меня столько вопросов!       — Один?.. — вычленил Джеймс.       — Бесспорно, — уж кивнул, — определенно особенный человек. Мы можем подружиться.       Особенный.       Джеймс слышал это слово только с плохим, уничижительным подтекстом, но не от этой рептилии. Он говорил это с восхищением и одобрением.       Так может ли быть, что это он неповторимо особенный, а остальные ничтожно слабы и ограничены?       Будь он хоть исключением из общих правил, хоть сыном Дьявола — ему отведена особая роль, в то время как остальные затеряются в общей массе и будут забыты в момент их скучных смертей. А он… Он создан для чего-то более великого, чем увядание в бедном лондонском приюте.       И эта мысль породила в нем цель, желание жить, быть признанным, сильным и особенным.