Shiro-Kuro

      Что именно видит человек, когда смотрит в окно? Улицу, другие дома, дороги, простирающиеся внизу, людей, которые ходят по этим дорогам, видит солнце, небо, белые облака или яркие точки мерцающих ослепительно звёзд на чёрном шелке ночи. Человек, смотрящий в окно, чаще всего не думает о том, чем именно это окно является… Он просто смотрит.       Для некоторых соединенные несколькими деревянными балками куски стекла, ведущие на улицу, похожи на тюремную решетку, которую не сломать, не уничтожить, преграждающую путь на волю решетку из окрашенного дерева… Запертые ворота клетки, из которой не выбраться.       День за днем Этель открывала глаза и смотрела в окно — за его пределами зеленеет трава, весело бегали дети, светило солнце, такое ослепительное, что глаза слезились… За этим окном кипела жизнь, о которой и не мечтаешь, сидя в аристократическим особняке без возможности выйти на улицу, туда, где она раньше играла, резвилась, веселилась так же, как и эти дети — тогда, когда была просто богатой простолюдинкой, а не дочерью рода Лилиан…       — Я не слышу музыки.       Она уже не в кровати — сидит за фортепиано под зорким взглядом матери и упражняется, несколько часов подряд играя встающие комом в горле гаммы. Раньше ей нравилась музыка, Этель любила своего учителя по игре на фортепиано, но с тех пор, как отец сказал, что этот учитель не дает нужного аристократке уровня знаний, занятия превращались в пытку, а её собственные репетиции под надзором мамы — в моральное истязание. Каждый день по два часа — это было уже невыносимо…       Этель ненавидела музыку.       На клавишах оставались яркие красные пятна от касания пальцев.       — Не отвлекайся! — мамин голос оглушает, заставляя отвернуться от окна, и спичечный коробок скатывается с тыльной стороны ладони и с тихим хлопком падает на пол. — Тебе говорили держать руки ровно.       Болезненный удар тонким прутиком указки по рукам. Этель выкрикивает и начинает играть с самого начала… Пятна на клавишах насыщаются алым цветом и слегка скользят.        — Прости… Я буду больше стараться…       Гамма соль-мажор раздражает, маленькие пальцы больно растягиваются, пытаясь дотянуться до чёрной клавиши, и соскальзывают, коробок падает на пол вновь. Ещё один удар и ещё один болезненный возглас.       Как хочется на улицу…       Этель вскакивает с кровати в холодном поту и хватается за запястья — белые, совсем не кровоточащие руки дрожат, в крупных фиолетовых венах импульсами передвигается от ладоней к телу и обратно кровь.       Сколько времени?       Белые глиняные склоны Балтиго окрашены в темно-фиолетовый, сейчас еще ночь… Но вряд ли в ближайшие пару часов Этель удастся уснуть вновь.       Так было всегда… Кошмары имеют свойство задерживаться в сознании, делая невозможным повторное засыпание. Они продолжались, несмотря ни на что, преследуя и не давая уснуть. Это было похоже на непрерывный цикл, когда не можешь выбраться из ужасов, вторгшихся в сон. Он уже даже не кажется страшным — но ты засыпаешь, и все повторяется снова, обрастает подробностями, такими, каких до этого не было, этот нескончаемый круговорот кошмара…       Избавиться от них можно было, пожалуй, только никогда больше не открывая глаза.       Этель откинулась на подушку, уставившись в потолок. Не имея никаких шансов заснуть, оставалось только лежать и ждать. Однако, тишина не успокаивала, а наоборот, вызывала чувство пустоты и опустошенности.       Сможет ли она сломать себе шею руками?        Мысль эхом отозвалась в ее голове, и голос этой мысли показался Этель чужим и далеким. Если она умрет, ей больше не придется видеть такие сны, не придется мучиться из-за раздражающих голосов в голове… Этот голос был похож на мамин, такой же нежный и любимый, хотелось бежать ему навстречу, прижаться к обладателю всем телом и раствориться… Его руки наверняка теплые, приятные на ощупь, как мамины.       Хотя, Этель уже не помнила, как ощущались мамины руки — мама не обнимала её уже давно, должно быть, с тех пор, как у неё появился отец. В детстве мать тоже не часто обнимала ее. Этель бежала к матери в отчаянной надежде на любовь и ласку, а теперь ей захотелось испытать то же чувство.       Жаль, что это было невозможно. Но может быть, в следующей жизни…       Тонкие пальцы легли на горячую шею, приятно охлаждая, большой палец правой руки надавил на горло справа налево, левой — слева направо, от давления болезненно двинулась какая-то жилка. Она уже не в первый раз пыталась это сделать, просто каждый раз что-то останавливало. Возможно, то самое чувство, пьянящее до головокружения, когда воздух перестает должным образом проходить через трахею, и руки, уши, губы начинают холодеть и покалывать, а голова от недостатка кислорода болит. Так умирать слишком больно… Она так ненавидела боль…       На большой палец ноги будто разом опрокинули что-то тяжёлое и острое. Этель резко вскочила, убирая руки от горла и глубоко вдыхая: большая черепашья голова в чёрной шляпе лежала прямо рядом с её ногой, распахнув пасть.       — Фауст… — Этель прерывисто дышала, пытаясь восстановить дыхание. Было вовсе не обязательно кусаться. Он пытается её остановить?… Да ну, бред, это же черепаха. — Больше не кусайся…       Фауст в ответ продемонстрировал открытую пасть-клюв и снова убрал свою кожистую голову с кровати.        Этель положила руки на кровать. Снова не смогла. В конце концов, у неё никогда не получалось покончить с собой вот так… Даже если на горло давили не пальцы, а шнуровка от корсета, или бинт.       Почему? Почему она так хочет умереть, и все равно в глубине души ее что-то держит, заставляя цепляться за жизнь? Она пытается себя убить из раза в раз, надеялась, что умрет от болезни, и все равно что-то упрямо вытаскивает её с того света, заставляет прожить ещё один день в этом мире в надежде, что станет лучше, светлее… Лучше не становится, и этот цикл повторяется вновь. Хочется провалиться сквозь землю, чтобы просто исчезнуть так, будто её и не было никогда, но это…       Невозможно. Она же человек, в конце концов, а не дух бесплотный.        Ей нужно выпить воды. Это поможет утолить жажду, что было хорошей идеей, поскольку спать Этель все равно не собиралась.        Ей нужна была мама, но ее нигде не было. Её никогда не было рядом, сколько Этель себя помнила — она всегда говорила, что с такими мелочами, как кошмары, надо уметь справляться самостоятельно, а не тревожить взрослых… Этель всегда справлялась, и этот раз точно не должен быть исключением.       Она встала с кровати. Запах лекарств, спирта и чистящих средств стал уже настолько привычным, что чувствовался лишь временами, совсем изредка, когда Этель принюхивалась. Как долго вообще она уже находится в этой больничной палате, как в своей личной спальне? Словно это место стало ее домом, более привычным и удобным, чем прежний.       Здесь никто не следил, сколько и когда она спит, и если и следили за едой, то только потому, что Этель ничего не ела, никто не заставлял держать диету, и даже если её присутствие было в тягость, ни одна живая душа не сказала ей об этом. Один даже предложил остаться… Это было так мило, на секунду Этель поверила, что и правда может быть кому-то нужна.        Проблема в том, что место, в котором Этель оказалась, очевидно не предназначено для подобного времяпровождения.       Революционная Армия… Она помнила, как отец с мамой обсуждали эту организацию вскользь. Отец говорил о них с такой ненавистью, с таким пренебрежением, как говорят о дурно пахнущем мусоре, и мама ему всегда вторила. Они не боялись, не смотря на то, что на соседних островах царили повстанческие настроения — королевская армия Арагона, много лет без помощи дозора отражающая пиратские набеги, выглядела в их глазах непобедимой. Этель же во все это не вдумывалась… Если уж мама и отец во все это верят, значит, все точно будет хорошо, да?       Как смешно думать об этом теперь, когда от смерти — действительно собачьей смерти в чужой стране от неизвестной болезни — её спасли именно революционеры. Девушка бессильно встала с кровати, усталость сковывала каждое движение, а ослабевшие ноги едва держали на ногах.       Ей следовало бы пойти выпить воды или прогуляться. Что угодно, лишь бы отвлечься от этого давящего груза, который лег на ее плечи. Может быть, если она отвлечется, забудется, то когда снова вернется в комнату, сможет заснуть без каких-либо сновидений: это было лучше всего, учитывая, что каждый её сон превращался в кошмар рано или поздно. Лучше спать без снов…       Этель встала с кровати и поправила растрепавшиеся волосы, Фауст тоже поднялся на ноги. Конечно, он не оставил бы её одну, господин Ян сказал ему о ней заботиться… Какая умная черепаха, понимает все, что ему говорят. Этот мир действительно полон удивительных вещей, которых Этель не видела за стенами своего старого дома, и после того, что случилось в Королевстве Сепии, она не была уверена, что хочет увидеть что-то еще. Мир удивителен и страшен… Хотелось бы никогда не видеть некоторых, особенно страшных вещей. Крови, слез, боли…       Этель вышла в коридор, ежась от ночной прохлады. Где-то вдалеке горел свет… Кто-то ещё не спит в это время? Она не была уверена, что хочет с кем-то сталкиваться в такой час, тем более что кроме нескольких человек в этом месте Этель больше никого не знала. Она не виделась ни с кем, кто не приходил в кабинет Ян Лина, да и опасалась видеться — неизвестно, что случится, если пересечется с кем-то из них… Не услышит ли Этель о том, что она лишь лишний балласт в Революционной Армии, от которого нужно скорее избавиться?        Этель смутно помнила, где находится кухня, через которую уже проходила с Коалой. Можно было бы выпить стакан воды в своей комнате, но она же решила пройтись. Но что, если прогулка закончится неожиданной конфронтацией? Этель боялась чужой ненависти, для неё это было страшнее, чем оказаться при смерти, о ненависти были её самые страшные сны, самые большие кошмары, ей не хотелось испытывать тот же ужас наяву. Она отчаянно не хотела оказаться в той же ситуации, что и раньше, — ненависть давила и душила ее душу.       Если бы кто-то сказал ей сейчас уйти, Этель бы снова попыталась покончить с собой. И, скорее всего, снова потерпела бы неудачу.       Она не может себя убить, сколько бы ни пыталась, никак не получается. Единственное, чего Этель может ждать — это что-нибудь или кто-нибудь, кто убьет её и покончит с этим всем раз и навсегда.        Девушка медленно пошла вперед по коридору и остановилась у полуоткрытой двери, ведущей на ту самую кухню. Она едва могла разглядеть слабый свет, льющийся изнутри, но этого было достаточно, чтобы понять, что это действительно кухня. Этель постояла в нерешительности, а затем медленно открыла дверь и заглянула внутрь.       Он сидел за столом и листал какие-то бумаги — мужчина, высокий, такой высокий, что, наверное, даже Резеф-сан, которого она видела в кабинете господина Яна, был ниже его. Черноволосый, сердитый, с ярко-алой отметиной на лице мужчина, он как будто бы заметил её моментально, стоило Этель заглянуть на кухню, и поднял голову.       — Доброй ночи?… — Этель нерешительно вышла из-за двери. Мужчина кивнул и снова опустил глаза к документам:       — Доброй ночи.        Этель почувствовала себя неловко, ей казалось, что она его уже где-то видела, но не могла понять, где. Она подошла к графину с водой, чтобы спустя пару минут вновь услышать его голос за своей спиной.       — Не спится? — Этель обернулась, но мужчина так и не поднял головы. Она тяжело вздохнула, пытаясь успокоиться:       — Можно и так… Сказать… — Этель налила в кружку воду. В полумраке помещения вода казалась красной, тёмной, как кровь. — А Вам?…       — Я не ложился.        Этель опустила взгляд на стакан с водой, который теперь сжимала в руках, и почувствовала, что ее смятение растет. Ей следовало ожидать, что многие люди в Революционной Армии не спят в этот час, да и в принципе спят мало. У них слишком много работы… Ну вот, а она пришла и отвлекла его, как же стыдно.       Она сделала глоток, и приятная прохлада растеклась струёй по горлу и протекла к животу освежающим ручейком. Немного щекотно… Этель нравилось это чувство.       — Хочешь кофе? — мужчина кивнул на кофейник и чашки рядом с собой.        — Кофе? — Этель задумалась, она не хотела пить кофе, но когда тебе предлагают, как-то невежливо отказываться. — Да… Конечно, большое спасибо.       Она пила кофе пару раз дома — её учили пользоваться кофейником и кофейными чашками на уроках этикета. Было горько и горячо, Этель обжигала кончик языка и гортань, но послушно делала глоток за глотком с невозмутимым выражением лица… Если и тогда смогла, то и сейчас сможет.       Мужчина наливал кофе в простые кружки, здесь вообще не было никаких особых изысков — простой кофейник, кружки без рисунка, из которых пили и чай, и воду, и сок, и ликёр. Простые скатерти, ложки, тарелки… Все самое дешевое и аскетичное, но это нравилось Этель куда больше тонкого хрупкого фарфора и мягкого легко нагревающегося серебра. Было в этой простоте что-то приятное, спокойное. С ним не нужно было учиться обращаться, и никто не накажет тебя больно, заставляя терпеть удары розгами по щиколоткам, если ты разобьешь простую глиняную кружку или уронишь нагревшуюся чайную ложечку.       От коричневато-черного напитка поднимался розоватый в молумраке пар. Этель сделала маленький глоток — язык обдало лёгкой горечью, рот наполнился сладковатым привкусом. Надо же… Совсем не противно.        — Спасибо… Вам, — собственные слова прозвучали неуклюже, мужчина на ее благодарность лишь молча кивнул. Похоже, лучше не отвлекать его от работы…       — Ты ведь Эль? — он заговорил сам спустя минут пять, подняв наконец голову и сделал глубокий вдох, чтобы морщинка на лбу разгладилась. — Выглядишь лучше, чем на корабле.        — Да, а вы… — Этель занервничала, она совершенно не помнила этого человека. Мужчина сделал небольшой глоток из своей кружки.       — Я Драгон.       Ах, точно… Она должна была узнать это лицо, которое печатали во всех газетах и на которое отец так часто плевался ядом, лицо, которое боятся аристократы, которое презирают, человека, чьей смерти хотят в кругах знати едва ли не сильнее, чем в своё время грезили смертью Золотого Роджера… Предводителя Революционной Армии.       — Вы самый опасный в мире преступник?        — Можно сказать и так, — его ответ был спокойным и равнодушным, будто мужчина говорил о какой-то повседневной мелочи. На первый взгляд этот человек казался суровым, но сейчас Этель смотрела на него, так расслабленно говорящего с четырнадцатилетней девочкой, и совсем не чувствовала недавней угрозы.        Самый разыскиваемый преступник в мире не казался Этель злым… Скорее, очень печальным и задумчивым — и неужели такого человека совсем не волновало, что его ненавидит весь мир?        — А почему вы… Сейчас здесь сидите? — она глотнула ещё кофе, и горечь его была уже не настолько выраженной, она будто к ней привыкла… Стало даже вкусно.       — Кто-то должен заниматься этой работой, — Драгон кивнул на бумаги рядом с собой.        — Просто на кухне… Необычное место для подобного… —бумаги же можно испачкать в месте, где так много всего грязного? На кухне еду готовят, на столе могут быть и вода, и капли масла…       — Захотелось проветриться.        Как все просто, оказывается. Настолько, что определёнными вещами не нужно заниматься в определённой комнате… Было странно, что такое бывает. Этель сделала ещё пару глотков из своей кружки, и горечь почти полностью исчезла, оставляя после себя лишь терпкую сладость послевкусия.       — Завтра вы уезжаете? — Драгон снова заговорил, и девушка вздрогнула от неожиданности, не ожидая вопроса. Она кивнула головой:       — Да… Господин Ян сказал, завтра… — и все же, Этель не так уж хотелось покидать остров, где у неё появился хоть кто-то, кто не хочет её исчезновения. Кто-то вроде Сабо-куна…        — Просто хотел уточнить, — мужчина отложил документы в сторону. — Мало ли Ян Лин передумал, иногда он может оставаться и надолго.       — Господин Драгон… — может, все-таки у него спросить? Этель сжала кружку чуть крепче, чувствуя, что мужчина поднял глаза прямо на нее. — Скажите… А если бы… Если бы я захотела остаться здесь…        — Если тебе больше некуда идти, то оставайся, — на его суровом лице не дрогнул ни один мускул. Такой прямой взгляд… Этель никогда не видела лица настолько сосредоточенного и одновременно расслабленного. Он не сомневался в своих словах и своих действиях, не давил, но и не проявлял ни капли слабости. Странный человек, уникальный… — Но имей в виду, что Революционная Армия это не приют. Здесь тренируются, работают, воюют… Умирают. Борются за жизнь и свое будущее. Ты точно готова к этому?       — Моя жизнь не имеет особой ценности, — Этель грустно улыбнулась, допивая остатки уже остывшего кофе. — Буду рада… Если она поможет спасти жизни другим людям. Я ничего не умею, но быстро учусь…        — Мы обучаем здесь таких, как ты. Думаю, Сабо с Коалой ты уже должна была видеть.       В ответ она кивнула головой: да, они виделись, общались… Даже немного подружились с Коалой, она Этель нравилась, такая добрая, понимающая, заботливая, как старшая сестра. Хорошая…       Интересно, если она останется здесь, однажды ведь найдется тот, кто сможет её, Этель, убить, да?        Мысль пришла в голову настолько неожиданно, заставив девушку даже слегка подавиться. Если подумать, это ведь шанс, да? Шанс расстаться с жизнью и не убивать себя самостоятельно, не делать того, что у неё не выходит раз за разом… Можно просто умереть в бою.       Тогда никаких проблем не будет.       — Я поговорю с Ян Лином утром, — голос Драгона прервал её размышления о смерти громким утробным басом, от которого по коже пробежалась армия крупных мурашек. — А сейчас ложись спать, дети не должны сидеть в такое время.        — Да, вы правы… Извините. Спокойной ночи вам и удачной работы.       Этель встала из-за стола и помыла за собой кружку. Да, он прав, нужно было идти обратно в постель и попытаться уснуть… До рассвета ещё очень далеко.       — Спокойной ночи.       Она услышала это уже потом, когда подошла к двери на кухню. И только после того, как Этель покинула помещение, оттуда послышалось задумчивое:       «Вот черт… Ива же говорила, что детям нельзя давать кофе».

***

       Голова с утра слегка побаливала. Возможно, потому что она опять проспала слишком мало — уснуть получилось только ближе к рассвету, и в этот раз Этель уже точно не видела совершенно никаких сновидений. Голову поднимать с подушки не хотелось совсем, хотелось засунуть её под подушку и закрыть глаза снова. Желательно больше не открывать, только Ян Лин вряд ли позволит ей долго лежать.        — Уже проснулась?       Хотелось бы сказать, что нет. Этель потянулась, вставая с кровати:       — Доброе утро…        — Доброе. Сегодня ты снова спишь дольше обычного. Как самочувствие? — Ян Лин повернулся к ней, внимательно глядя куда-то чуть ниже губ. Шея?… — Снова кошмары?       — Немного…       Он уже привык видеть такие отметины на её горле, она сама не привыкла к тому, что их замечают. Девушка и дома иногда душила себя атласными лентами, шнурками от корсета… Никто не видел. Не замечал.        — Даже не знаю, давать тебе крепкое снотворное? — Ян Лин достал из ящика стола бинт и какую-то мазь. — От недосыпа страдает головной мозг, и твое психическое состояние после этих снов нестабильно. Думаю, стоит привязывать твои руки к кровати.        — К кровати? — Этель перепугалась, но отрицать, что Ян Лин прав тяжело. — Вам не обязательно, правда… Я…        — Я что? Ты же не можешь мне пообещать, что не сделаешь это снова, я прав? — он тяжело вздохнул, закрывая лицо рукой. — Ты не контролируешь это. Никто это не контролирует, а я не могу сидеть у твоей постели круглыми сутками и следить за тем, как ты спишь. Либо так, либо пробуешь справляться без меня. Другого не дано, выбирай.       А может, просто перевести тему?       — Вы сегодня никуда не торопитесь…       Ян Лин закатил глаза — да, разумеется, он понимает, что она пытается сделать — но наседать не стал, словно смирившись. Этель очень не любит говорить на неприятные ей темы, это он уже успел понять.       —Больше мне некуда торопиться, Фэнхуан отплыл около часа назад, — это же корабль господина Яна? С чего он вдруг вот так… — Я говорил с Драгон-саном утром. Если ты хочешь остаться здесь, я тоже останусь. Мне в любом случае нужны рекруты в отряд.        — П-Подождите, когда?       Утром… Но это сколько она проспала, если он успел все это решить за такой короткий промежуток времени? Ян Лин… Он не собирался ничего объяснять, только деловито принялся натирать мазью её шею. Каждое касание отзывалось тупой болью. Надавила до синяков…       — Остальные встают намного раньше тебя, — закончив втирать лекарство, Лин принялся закатывать бинт вокруг её шеи. — Раз уж правда хочешь стать солдатом, сделай что-то со своей бессонницей, она будет мешать соблюдать режим. Будить тебя будут рано, спать как королева больше не сможешь. Поняла?       — Да… — в общем то, она и не думала, что сможет устроиться вольготно, когда попросилась остаться в армии. — Поняла… Но я все равно хочу быть здесь.        — По собственному желанию?       Какой странный вопрос… Как будто у нее есть чужое желание.       — По собственному…        — Есть тут кто?       Со стороны входной двери послышался знакомый бодрый голос. Этель обернулась: в дверном проеме стоял Сабо, с интересом поглядывая в сторону девушки и Ян Лина. Пришел… И сегодня даже не через окно.       — Если опять голова болит, ничем помочь не могу, лечи голову, — Ян Лин раздраженно хмыкнул на раскрытую дверь и отвернулся к своему столу.        — Очень смешно, — Сабо нахмурился, закрывая дверь. — У вас есть перекись? Коленку разбил на тренировке, а у нас закончилась.       — Я был бы не удивлен, если бы ты себе что-то похуже коленки разбил, — доктор достал из ящика над столом маленький стеклянный бутылек и вытащил из пакета ватный шарик. — Закатай штанину. Такую дыру тебе уже никто не зашьет, скоро будешь без штанов ходить.        — Можете не переживать за мои штаны, я выкручусь.        Ян Лин смочил вату в прозрачном кисло пахнущем растворе и прижал мокрый скукожившийся комок к слегка кровоточащей, черноватой от попавшей в царапины грязи ране и начал протирать, будто пытаясь смыть все то, что туда попало. Сабо неприязненно зажмурился, сжал зубы и отвернулся. Неужели так больно?…       — Хоть бы водой залил сначала, — Лин выбросил вату и взял ещё один шарик, его тоже промачивая насквозь. — Теперь придется сначала промывать, потом обрабатывать.        — Мне бы побыстрее, я хотел продолжить тренировку, пока Драгон-сан… Щиплет! — вата снова легла на рану, и Сабо зашипел, стуча кулаком по белому деревянному столу. — Вы почему до сих пор здесь, кстати?       — Чтоб ты спросил.        Этель издала тихий смешок, прикрыв рот рукой, чтобы скрыть его. Они так забавно ругаются… Она, конечно, уже знала, что господин Ян, не смотря на свою юную внешность, был намного их старше, но сейчас это выглядело, будто два ровесника спорят, а не взрослый человек ругает ребенка…        — Я и спросил, это вы ответить не можете.       — А ты не рад, что мы останемся?        — Останетесь? — Сабо удивленно моргнул. — В смысле, почему?       Лин покосился на Этель, лицо у неё тут же начало гореть от стыда. Боже… Из-за неё он теперь изменил свои планы, а ведь его же ждали там, куда он так рвался… Она снова доставила неудобства.       — Я буду тренировать нового разведчика, — Ян Лин закупорил бутылек с антисептиком и залепил пластырем уже не кровоточащее колено. — В этот раз здесь.        Сабо моргнул, а затем перевел заинтересованный взгляд на Этель. Та отвернулась к стене — не надо на неё так смотреть, она просто… Блин, может быть, не стоило заводить тот разговор ночью с господином Драгоном…        — Разведчики нам все равно пригодятся… — голос Ян Лина звучал спокойно, но при этом слегка понуро. Доктор потрогал ногу Сабо, тот даже не пискнул. — Жить будешь. Иди на свою тренировку.        — Этель, пошли со мной.       Вместо того, чтобы уйти, Сабо подскочил к кровати так, будто раны на ноге у него и не было, и уселся рядом. Девушка от неожиданности слегка вздрогнула: резкий… Очень быстро перестраивается с одного на другое, она так не может.       — А… Куда? — он же тренироваться собирается, куда она с ним пойдет, мешать?        — Я же сказал, пошли со мной, — Сабо после этих слов вдруг наклонился к ней и зашептал: — Хочу поговорить с тобой один на один.       Было странно, но, кажется, нужно было послушаться. Она вышла из кабинета следом за парнем под пристальным взглядом Ян Лина, было немного некомфортно. Что он хочет ей сказать? Не уж то будет ругать… Ей очень не хотелось ругани, не хотелось, чтобы Сабо её ненавидел.       От нервов и не знаешь, куда себя деть. Этель зацепила зубами кусок кожи с внутренний стороны щеки и оторвала с лёгким пощипыванием. Больно, потом будет рана…        — Так ты все-таки решила остаться? — они отошли на некоторое расстояние от двери прежде, чем он заговорил. — Это же про тебя Ян Лин говорил, да. Иначе тебя здесь не оставили бы.       — А… — логичный вопрос, они же сегодня должны были покинуть остров, и так внезапно остались, это вызывает вопросы… — Да, я… Попросила…        — И он тебе даже разрешил?       Чтобы понять, что он говорит о Ян Лине, пришлось немного поработать мозгами.       — А я… — стало неловко, Этель ведь даже не говорила с ним об этом сама. — Я господина Драгона…        — Ты прямо к Драгон-сану пошла? — ее ответ Сабо, похоже, удивил. Этель нервно покачала головой:        — Я просто столкнулась с ним… — не хотелось говорить, при каких обстоятельствах они столкнулись. Этель закусила нижнюю губу, захватила зубами сухую кожу и сорвала пластом, так, что губы защипало. — Он сказал… Я могу остаться, если буду сражаться. И что поговорит с господином Яном…        — Рад, что ты сделала правильный выбор, — рука вдруг легла на плечо Этель, заставив ее вздрогнуть. Такая теплая… — Я уверен, тебе у нас понравится! Сначала может быть сложно… Но думаю, ты адаптируешься.       Надо же, как он воодушевлен. Этель улыбнулась, видя перед собой радостное лицо — она не уверена в том, что её выбор действительно был «правильным», но его, по крайней мере, одобряли? Хотелось надеяться, что это действительно потому что она поступила верно… Хотелось, чтобы ей так радостно улыбались почаще.        — Спасибо…       Слышать от него ободряющие слова оказалось приятно. Если подумать, за короткий промежуток времени в этом месте она услышала настолько больше хорошего в свой адрес, чем в собственном доме, в котором прожила много лет, что закрадывались сомнения, правда это или сон. Может, Этель сама себе это все придумала?…       Укусила губу снова. Сухая кожа совсем безвкусная, а открытые ранки немного пощипывает.        — Только я пока что не знаю, как тренируют разведчиков, — произнес Сабо, не убирая при этом свою руку с плеча Этель. — Об этом мне не рассказывали.       — Вот как… — Этель отвела глаза в сторону. Судя по тому, что говорил Ян Лин, тренировать ее он будет лично, но что именно она должна будет делать, так и не сказал. Поняла лишь, что будет трудно…       На щеке изнутри после прошлого укуса образовалась небольшая ребристая поверхность, но до неё не достать. Этель надавила пальцем на щеку и подцепила кожу. Совсем не больно. Сабо с ее плеча руку все-таки убрал и снова улыбнулся:        — Расскажи потом, чему тебя будут учить, интересно же.       — Хорошо… — вроде бы, нервничать не о чем, только дрожь с тела все не сходит. Почему так некомфортно?        — Я пойду, а то у меня тренировка, — Сабо помахал ей и начал постепенно отходить. — Увидимся еще! И добро пожаловать!       Она помахала ему в ответ. Надо возвращаться назад в комнату… Губы слегка солоноватые — содрала кожу до крови, но ей уже не привыкать. Скоро пройдет — всего лишь маленькая ничего не значащая ранка, которая скоро затянется. Бывали у неё раны и куда больше, куда больнее, а после всего, что довелось пережить в Королевстве Сепия — наблюдать, как люди гибнут в бесконечных боях, — это была всего лишь очередная мелкая неудача…        Где Шера?        Мысль пришла неожиданно, словно на голову свалился тяжелый груз. Где была Шера? Куда она подевалась? Этель не видела ее уже очень давно, с тех пор как она покинула Сепию, но это было так давно, и невозможно, чтобы она вернулась и не потрудилась найти ее. Шера была единственным человеком, который её оберегал, заботился о ней… Она осталась в Сепии? Скорее всего, так и есть, может быть, так даже лучше…       Даже лучше, что ей больше не придется заботиться и беспокоиться о таком балласте. Она должна жить свободно, радоваться жизни, а не проводить все своё время в услужении бесполезной слабой немощной девице, это было бы несправедливо. Порой Этель думала о том, что зря пошла за ней следом — если бы Шера ушла, например, одна, то смогла бы устроиться куда лучше в мятежном государстве. Для Шеры Этель была балластом, о котором пришлось заботиться даже в разгар гражданской войны.       Может быть если она, например, думает, что Этель умерла, так будет лучше — мертвые не требуют к себе ухода. Но Шера была жива, она знала это. Она должна быть жива, просто обязана быть. Это была Шера, и она не могла быть мертвой.       Этель глубоко вздохнула, стараясь не обращать внимания на чувство тревоги. Все будет хорошо, Этель убеждала себя в этом. Шера наверняка счастлива, что освободилась от всего, что могло держать ее, поэтому не о чем беспокоиться. Она вернулась в кабинет — Ян Лин сидел на прежнем месте и перебирал какие-то флаконы прежде, чем заметил её возвращение.       — Если продолжишь кусать губы, я намажу их скипидаром, — он произнёс это не поднимая головы, лишь покосившись мимолетом. Этель закрыла губы рукой. — Хватит делать себе больно. С этим успешно справятся и другие.       Удивительно, как много он замечал. Ян Лин… Видел намного больше, чем ее родная мать, не замечавшая синяков на шее и царапин на запястьях, намного больше, чем должен был видеть чужой человек. Он один, никто больше… Так же, как Шера, хотя даже от неё Этель умудрилась прятать следы своих попыток уйти из жизни так, чтобы она их не нашла.       — Протри кровь, — мужчина протянул ей смоченную антисептиком вату, в нос ударил резкий запах спирта. Этель послушно прижала вату к губам, ранки защипало, кончик языка обожгла попавшим между губ раствором. — Ты ведь умеешь читать?        — Да, разумеется… — она не могла не уметь читать. Училась еще давно, едва ей исполнилось пять лет, маме очень хотелось, чтобы её дочь была гением. — Меня в доме учили… Конечно я умею читать.       — В таком случае, держи, — Ян Лин внезапно встал со своего места и подошёл к шкафу в самом углу комнаты. Долго там копался, кропотливо что-то выискивая, потом достал стопку книг, большую, тяжёлую, и поставил на стол. — Изучи это за два месяца, после этого проведем экзамен. Когда сдашь, посмотрим, будет ли от тебя толк.       — Экзамен?… — Этель посмотрела на книги. Какие огромные… Доктор кивнул головой, возвращаясь к своему прежнему занятию.       — Это учебники по анатомии. Люди, рыболюди, русалки, фейри и минки, гномы, длиннорукие и длинноногие, великаны, трехглазые, строение каждой расы тебе необходимо будет знать, чтобы знать, как их обезвредить. Это суть боевого искусства, которому я собираюсь тебя обучить.        Этель оглядела книги, чувствуя себя ошеломленной и растерянной. Все произошло так быстро, гораздо быстрее, чем она ожидала. Боевое искусство... Какое вообще боевое искусство может требовать от тебя такого знания анатомии?       Она открыла учебник — если Этель не выучит это сейчас, её ведь могут совсем выгнать, а она обещала, что её будет легко научить и что сражаться она сможет... Обещала. И боялась разочаровать Ян Лина, того, кто так сильно беспокоился о ней, что замечал малейшие раны. Ради Ян Лина...       Этель села на кровать и углубилась в чтение. Строение человеческого тела...       Немного позже она узнала, что тот стиль боя, который Лин собрался ей преподавать, назывался "Ударами Сотни Перьев", и что для него было нужно не столько знать строение тела человека и других существ, сколько четко осознавать, в каких местах искать точки, которые приведут к смерти жертвы.