Детство — это неизлечимо

Вчерашний простой дорого ему стоил, ещё и пришлось помимо своей работы помочь на съëмках нового пула «Женского стендапа» — рук, которые крепились к толковой голове, всегда не хватало. Проследи за монтажом звукового оборудования, пока звукорежиссёр настраивает микрофоны, закрепи это, а куда делся Володя… Куда он денется, он же Володя, проглотил Шевелев. Синий костюм с тремя полосками привычно собирал пыль — пока успели пострадать правые колено и плечо. Плечом ещё и треснулся, до синяка, не меньше. Если бы за время носки этого костюма он бы собирал бинго, пылью был бы закрашен весь человечек: где он только в этом костюме ни лазил. Загайский повышал узнаваемость — то есть сидел перед одной из снимавших зал камер, смеялся и постоянно что-то шептал Шастуну на ухо, вытягивая шею. Шастуну повышать было нечего — дальше для комика только дискуссия в «Пусть говорят», куколд он или нет. Но он всё равно сидел, выгуливал очередную безразмерную рубашку, на этот раз кислотно-розовую. Цвет притягивал взгляд сам, и Серёжа то и дело косил взгляд влево. Когда наконец объявили длинный перерыв, Шевелев решил дойти до ближайшей кофейни за нормальным американо. Он вышел из зала позже других минуты на три, заканчивая отключение софитов и провожая взглядом розовую рубашку, над которой уже поднимался пар вейпа. На улице мерзко и мелко моросило. По луже переливалось бензиновое пятно. Низкие заборчики, заскорузлые от слоёв зелёной краски, ограждали узкие полосы грязи, из которой только начинала пробиваться трава. Все москвичи так ходили — не поднимая взгляда. Загайский уже сидел в кофейнеи что-то печатал в макбуке. Он занял столик и у окна, и с розеткой рядом. Как ребёнок, схвативший все игрушки сразу. В чёрной дутой куртке и оранжевой шапочке он смотрелся лучше, чем в свитере с Гуфи, который за время съёмки Серёжа успел рассмотреть со всех сторон. Задняя, чёрная снизу и жёлтая сверху, казалась самой приятной. Только бы не увидел, только бы не отвлекался… Не отвлекался. Ага. Глупо было даже надеяться. У Загайского что на съёмках голова вертелась во все стороны, что сейчас. Мало ему одновременно чего-то на мониторе, кофе и десерта. Загайский махнул ему, как старому знакомому, ещё до того, как Шевелев заказ сделал. Не устраивать скандал в ближайшей кофейне. Ему за американо ещё ходить и ходить, не хватало ещё, чтобы милая девушка, делавшая его заказ без вопросов про кофе и способ оплаты, перестала ему улыбаться. Серёжа взглянул на бейджик и впервые сказал не просто «Спасибо», а «Спасибо, Маша». Загайский ещё раз махнул ему, когда кофе был готов. Пришлось сесть. Он не любил ставить что-то на край, сшибут же, но и это сделать пришлось — на крошечном круглом столике место под его стакан было только с краю. Это нервировало. Загайский нервировал. — Ты уже брал их медовый латте со льдом и солью? Я пробовал капучино с маршмеллоу, слишком сладкий, и раф с сиропом агавы. Из сезонных остался только этот, а он на любителя. Оксане нравится, Софе и Антону — нет. Даша сказала, приторный. Но я её вкусу не верю. — Я беру американо. Секундное молчание. — Но сезонное меню же сменится! — Загайский так замахал руками, как будто возмущения на его лице было мало. — И ты уже не попробуешь. А американо всегда есть. Кстати, ты знал, что «кофе по-ирландски» привёз в Штаты журналист, который всего в тридцать пять Пулитцера получил? И теперь никто не помнит, что он вообще-то журналистом был. Обидно ж должно быть. — Он разрекламировал кофе с вискариком и думал, что никто не заметит? — Думал, что никто не запомнит. Ты сам много после вискарика помнишь? — Воруешь шутки? — кивнул Серёжа на макбук. — Ты только вчера говорил, что всё пошучено! Я смотрел, как сделали в женском стендапе, и всё думал, что я бы это по-другому решил. — Тебе есть, что сказать про то, как замуж не берут, волосы в сливе, гинеколог хамит? — У меня есть чихуахуа, нет семьи и есть масса историй про предрассудки, которые можно сделать смешными. Или нет. Высмеивать москвичей перед москвичами рискованно, можно в полную тишину уйти, а в областях концертов кот наплакал. — Здесь это называется «регионы». — И ни один человек без гугла не смог ответить, сколько их. И сколько районов в Москве. — Я даже не спрашивал. — Я как-то удивил москвичку, сказав, что знаю все станции минского метро. — Да, они над этим не посмеются. — Здесь все такие невежливые… Сколько здесь сижу, каждый выпаливает: «Капучино на кокосовом» или «Лавандовый раф и брауни» — ни здрасьте, ни до свидания, ни посмотреть имя на бейджике. — И на улице не ходят, а норматив по стометровке сдают. Сколько уже времени? — Тоже пойдёшь стометровку сдавать? — У меня хвост ещё с того семестра. Он не спрашивал, вернётся ли с ним Загайский, потому что точно был уверен, что да, и тем больше удивился, что он остался сидеть. Всё ещё моросило. Подостывший американо горчил. На следующих моторах на места Шастуна с Загайским посадили каких-то незнакомцев, но Шевелев всё равно изредка бросал взгляд в ту сторону. В четверг с утра Загайского в офисе не было. Сбегав в бухгалтерию и заодно взяв у кадров копию его договора, он вернулся и с удовольствием засел работать на серый диван. Обсудили с редакторами гостей, вопросы, викторины, рубрики — всё, что в голову взбредёт. Интересных идей становилось всё меньше, пора было задумываться, кого из редакторов с кем поменять, чтобы отдохнули и отвлеклись. Здесь же даже шутки штамповать не нужно было, как в том же «Женском стендапе». А всё равно исписывались. Он заглянул в соцсети. Пока ещё выходили выпуски с Лёхой — когда сам Лёха должен был гнить в сценаристах. Его круглое, доброе лицо с экрана ноутбука не осуждало, но Серёжа всё равно почувствовал стыд. Стоило написать ему, спросить, как дела, но он открыл диалог и закрыл. Извиняться было не за что, не извиняться ещё хуже. Потом переключился на рабочие заметки, пытаясь что-то выдавить из себя. Два года назад, когда он только пришёл, идей было море, он не берёг их, не думал даже беречь. Никто не подсказал. но он и не послушал бы, думая, что это про других, а он, не выдохшийся после лет работы сценаристом, не выдохнется никогда. Теперь он смотрел на маркерную доску, на которой записывались идеи для брейнштормов, и идеи выскальзывали из рук. Загайский вошёл — красные щёки, спортивная сумка в руке. Договор даже мельком проглядеть он не успел, но пункт про оплату спортзала и косметолога для ведущих был таким типовым, что даже сомневаться не стоило. — Всем привет! Загайский упал на диван рядом с ним, хлопнул по плечу. На кудрях мерцала влага, карие глаза азартно блестели. Обрадуется же он в августе, подумал Серёжа и одёрнул себя — рано унывать. Может, ещё и удастся сплавить это чудо пораньше. — Простудишься ещё, — сказал он, потому что волна «приветов» по всему офису почти кончилась, даже Саша оторвался от монтажа очередной передачи. — Как вы тут без меня, не скучали? Я тут подумал, а прикольно было бы оригами, которое Лера складывает, как-то использовать. У тебя так красиво выходит, я бы в жизни так не смог! Его разрывало напополам, улыбка выдавилась очень кривая. — Думаю, стоит попробовать. Ребят, идеи? — А кого ты складывать умеешь? Самолёты, лемуры, осьминоги? — Помнишь, в школе прыгающих лягушек делали? Я недавно схему нашла, прыгающая кошка. Офис стал душнее обычного. Он расстегнул верхнюю пуговицу своей клетчатой рубашки. — Двадцать третьего мая день черепахи будет. Сможешь сложить? — День черепахи? — Серёжа не думал, что придётся придираться не к Загайскому, но жизнь в последнее время только и делала, что ебала его планы. — Влад, день черепахи — это открытка в вотсапе от мамы. А мы на ТНТ. — Это рыбий жир? — Это черепавел, — ответил Загайский. — Если ты когда-нибудь вырастешь, это будет черемаксим? — Это будет чересчур. И все покатились со смеху, даже он сам, хотя злость закипала внутри. Всё шло не по плану. Всё. В столовой, молча обедая с Гаусом, он краем глаза видел, как перешёптывались Загайский с Оксаной, главной из администраторов. — Как у вас с Аней планы на выходные? — наконец спросил Серёжа. — Да думали собрать на настолки народ. Придёшь? — Конечно. Что приносить? — Ну, хорошее настроение точно с кого-нибудь другого… — Он ткнул Артёма кулаком в плечо. — Возьми винишка пару бутылок. В пятницу после обеда пришла Оля — по-модельному «не» накрашенная. — Как кастинг? — сразу спросил он. — Только зря в утягивающее бельё влезала. Серёжа понятия не имел, зачем ей, которую он мог обхватить руками дважды, что-то утягивать, и где это самое что-то можно увидеть, но предложил сочувствующие обнимашки. Обнимались в итоге всем офисом, и в человеческом месиве Загайский дотянулся до его шеи. От прикосновения волоски дыбом встали, но двинуться было некуда. Вдвоём ведущие должны были быстро прогнать материал, но Загайский устроил детский сад даже из такой монотонной работы. Сегодня на нём была кофта с молнией у горловины, малиновая с узорчатым верхом, до того кричащая, что могла бы заменить красный сигнал светофора. В офис забежала одна из ассистенток со стаканчиком кофе. Он не мог вспомнить её имени. На ходу спрашивая: «А где можно найти светящиеся очки?» она рассматривала Загайского, как раз шутившего про карточные фокусы. Одним из гостей завтра был иллюзионист. Так же поглядывая на Загайского, он поднялся ей навстречу, потому что эти очки хранились в шкафу сбоку от двери. И конечно, они столкнулись. Кофе брызнуло на него, отлетела в сторону крышечка. Девушка тут же начала вытирать его первым, что попалось под руку, и — это оказался шарф. Она не замечала, что держит стакан с остатками кофе криво, и оттуда на пол всё ещё капает кофе, а он не знал, про что первым говорить: где очки, где салфетки или где, блядь, была её голова, когда она бегала с кофе. Продолжая промакивать ткань шарфом, который всё равно ничего не впитывал, она схватила его за член. Он с трудом удержался, чтобы не вскрикнуть, привлекая ещё больше внимания, хотя куда уж больше. Даже не глядя, он знал, что сейчас все смотрели на них. Тоненькое «ой» спустя секунду показало, что до неё дошло, и ассистентка наконец от него отпрыгнула. Разлив остатки кофе, но тут уже стоило смириться. Только бы не начала бегать, разнося грязь ещё дальше. — Так неудобно вышло, извините, — девушка краснела на глазах, густо, до ушей. Того гляди и эта плакать начнёт. Ну вот за что? — Извините, я просто… — Да ерунда, просто совпадение. У всех нас было. Лерочка, позвоните уборщице. — Извините, мне так жаль… — продолжала лепетать девушка. — Я не хотела… Серёжа медленно выдохнул. Он не меньше этой девчонки хотел провалиться сквозь землю, а она делала только хуже своими причитаниями. На выручку пришла Даша. — Я несколько раз путала чаты. Один раз я нюдс вместо твиттера в вк выложила. Ну, нюдсочетверг, знаете?.. У меня тогда был этот… Ну, когда все приложения по цвету, Яндекс что-то такое делал, нет? А вконтакте вся родня… Я ещё и заметила не сразу… Макс подошёл, аккуратно, на цыпочках, чтобы не разносить кофе дальше, поднял крышечку, взял у девушки из руки стаканчик и выкинул их. — Мы студентками тогда были, — подхватила Лера, — мне знакомая даёт помаду показать, люксовую, она на неё копила, и эта помада у меня падает стержнем вниз, ломается, я сквозь землю провалиться хотела. Купила ей потом такую же, конечно, пришлось тогда кредитку открыть даже, для нас, студенток, она стоила каких-то космических денег. — Неловкие совпадения — это зайти на сайт «Марк Формель» за трусами, а там… бывшая. На главной. Он едва успел тормознуть. — Ну, мне проще всего, — сказал Макс, — у меня как какая-то хуйня случается, я пишу с неё стендап. Там ещё и докручивать же приходится, что реальная история потом кажется ещё норм. Сначала пришла Оксана с вопросом: «Где тебя черти носят?» — увидев, что всё в кофе, она достала очки из шкафа сама и ушла, забрав ассистентку. Потом уборщица. И наконец он отправился к себе в каморку переодеваться, радуясь, что был запасной комплект. Запасные джинсы были ему маловаты, а зелёная водолазка изрядно полиняла после первой же стирки, но когда он вышел к ребятам, чтобы заканчивать приготовления к понедельнику, на него очень странно смотрели. Загайский даже сощурился, будто у него зрение упало на минус пять сразу. Они успели подготовиться к понедельнику только каким-то чудом. В субботу играли в настолки у Гауса. Артём как всегда объяснял правила, никуда не подглядывая, будто придумывал их на ходу, и это было неустаревающей шуткой. В этот раз первой начала его стебать Аня. Он присоединился с удовольствием. В понедельник, как и всегда, снимали «Подъём». На выходных он забыл закинуть в стирку синий спортивный костюм, в котором было удобно ползать подключать аппаратуру, так что на съёмки пришлось надеть чёрные трикошки, которые он собирался носить уже только дома, и зелёный свитер. Загайский себе не изменил: жёлтые брюки от костюма из «Убить Билла» и красная футболка с рисунком. Пришлось костюмерам надеть на Олю красный комбинезон, и теперь пара ведущих будто из «Марио» сбежала. Все, кто бегал вокруг них, были одеты практичнее. — Йоу, кексы, — начал Загайский. Этого точно не было в сценарии. Шевелев вдохнул на четыре счëта, так же выдохнул. Это Люда тоже назовёт отличным ходом? Первое интервью не предвещало проблем: они пригласили балетмейстера. Хотя с нарядами Загайского и Оли лучше бы гармонировал директор цирка. — Меня зовут Павел Глухов, и я балетмейстер. — Не знаете, когда Лебединое озеро покажут? — спросил Сергей. И что только на него нашло? Макс прыснул. Серёжа глянул на него — за гримом проступал настоящий румянец. Несмотря на лёгкую футболку, выставлявшую напоказ все татуировки на левой руке, всё равно под световыми приборами жарило только так. Девушка в бокале. Цветы с красными лепестками и зелёными листьями. Два кубика в огне — с более и менее жуткими улыбками. Подкова. Какие-то слова. Блеск серебряного кольца. Он понял, что пропустил несколько минут интервью. — Умирать надо так, чтобы все потом озадачились. — Вот почему-то все, кого я как балетмейстер изучаю, тоже так думали. И интервью наконец вернулось к утомительной карусели однотипных вопросов и ответов. На следующий мотор был запланирован сомелье. После пятничного прогона Серёжа не сомневался, что этот выпуск снимать будут с боем и идиотскими шуточками, но не угадал — Загайский собирался говорить не по сценарию весь пул. Хотя с сомелье тоже было весело. — Меня зовут Андрей, я сомелье, и у меня тоже есть костюм как в «Убить Билла», — представился следующий гость. — А я как-то смешал вино с одеколоном. У нас много общего. У Оли глаза из орбит полезли. — Можете посоветовать коктейль с вином? — закончил Загайский с той же невозмутимостью, только в карих глазах плясали искры. — Сергей Викторович, мы это не писали, — тут же повернулась к нему Даша. — Да знаю я. — А мне понравилось. — Вот поэтому ты выставляешь свет, а они тексты пишут. Блять. Сорвался всё-таки, причём на Диму, а он этого не заслужил. До чего только ни доведёт работа с Загайским, уже вот на людей кидается. Пришлось извиняться — в перерыве принести ему кофе и пирожное из той самой кофейни. — Ещё что-нибудь? — спросила официантка, не скрывая удивления от заказа. Кажется, она на что-то намекала. В тот момент впервые за год, если не больше, знакомства он её рассмотрел — тонкие черты лица, круглые щёки, медные кудри, убранные в хвост. Веснушки. — Посоветуете что-то? — Макс капучино с айриш крим брал в прошлый раз. Вы же вместе работаете? Боже. Не хватало ещё этот цирк в кофейню притаскивать. — Ладно, и его тоже. Серёжа хотел сначала извиниться перед Димой, а уже потом отдавать Максу его злополучный айриш крим. Но Макс встретился ему раньше — конечно же, не один. Шастун тоже вырядился как попугай. Два сапога пара. Шастун курил электронную сигарету, и вокруг головы Макса нимбом висел дым. — Раз уж ты заперт здесь, держи кофе. Привет от Маши. — Спасибо. А не выходил бы в эфир в своём — мог бы в перерыве переодеться и сбегать. Пачкать вещи посреди пула запрещалось. Не то, чтобы на это никто не плевал, но Загайский ещё не достиг того уровня популярности, чтобы себе такое позволять. Шастун достиг, но дальше курилки его всё равно никто не видел. Когда он ещё до курилки доходил, а не парил в здании. Дима его извинения принял спокойно, и остаток смены прошёл нормально. Записали ещё интервью с художником-мультипликатором, иллюзионистом и танцовщицей индийских танцев. Когда не было дел поважнее, Шевелев вслушивался, как Загайский произносил сложные слова. Легко и непринуждённо. Пару раз изменил вопрос, чтобы легче произносилось, но тоже не снижая темпа передачи — хотя на монтаже все тупняки вырежут. Этот способ вернуть Лёху тоже стоило отбросить. Других идей — в смысле нормальных идей, а не клонировать Загайского, воспитать клона прилично и задушить оригинал — пока не было. Руки чесались сжать шею, он даже мог представить твёрдый кадык под большим пальцем, бьющийся по обеим сторонам пульс под нагретой кожей. Мысль принесла облегчение, и из студии все ушли живыми. Вторник традиционно был спокойным: до следующего пула ещё неделя, казалось, что времени вагон, и никто не торопился. Когда он выходил из своей каморки, Загайского в офисе не было. Серёжа понадеялся, что он всё же воспользуется возможностью не приезжать на работу. Кто-то приоткрыл окно, и в левый бок тянуло прохладой и свежестью. Гул шоссе и каркание ворон вытесняли затхлый воздух. Нужно было перебрать шкаф с реквизитом, там точно были тонны пыли. Но счастье долго не продлилось. В какой-то момент Серёжа оторвался от телефона, где созванивался с администратором психолога-тиктокера, и увидел, как на другой стороне дивана развалился, широко расставив ноги, Загайский. Тот, заметив, что Серёжа освободился, легонько ткнул его в ногу носком кроссовка. — Как переговоры? В этот момент кто-то другой из гостей набрал ему, и даже здороваться не пришлось. Сняв трубку, Шевелев ещё не вспомнил, кто это из всех, с кем он переписывался. Повезло — женщина сама представилась: «Оксана, организатор свадеб, мы переписывались». — Думаешь, согласится? — спросила Даша, когда он повесил трубку. — Вопросы всё равно проработайте, не эта, так другая. Она ещё контакты артистов подкинуть может. Лера, солнышко, — Лера отвлеклась, повернула к нему голову, махнув волнистым хвостом. — Будете переписываться — попроси контакты каких-нибудь интересных артистов. — Черновик вопросов, — Даша протянула ему лист из принтера, ещё тёплый. — Спасибо, ты лучшая. Загайский сегодня был в жёлтой байке, и даже глядя в противоположную сторону, на Дашу, он всё равно замечал это яркое пятно в отражении в оконном стекле. Даша уже пошла к своему столу, и его вопрос прозвучал ей в спину. — Ручка?.. — Держи, — протянул ему Загайский. От человека с такой болезненной тягой к кислотно-ярким вещам можно было ожидать перьевой ручки в золотом корпусе или карандаша сразу всех цветов радуги, но в его пальцах оказалась самая обычная синяя шариковая ручка из тех, которые продавались сразу по десятку в упаковке. — Спасибо. Он понял, что смотрел на ручку слишком долго, будто ждал, что она сейчас взорвётся конфетти или хотя бы цвет изменит — или как будто он ручек никогда не видел. — Она не стирается, — добавил Загайский. — Идеями для стендапа разбрасываться нельзя, так что я ничего не стираю. — А как?.. — В скобки беру. Важное переписываю на новую страницу. Так и формулируется лучше. На пятнадцатый раз. Он устало закивал, и Загайский наконец закончил. Было слишком больно признавать, что Загайский был прав в этом. Удержать на лице маску безразличия, сглотнуть желчь, опустить взгляд на бумагу. В груди ныло. Привычная редакторская работа вгоняла в транс. Он сам не заметил, как втянулся, стал под нос проговаривать вопросы, чтобы проверить, удобно ли они ложатся, и продумывать варианты ответов, от серьёзных до самых дурацких. Лист начал покрываться пометками — короткие он делал на полях, длинные — на обороте. Сообщения в чатах продолжали отвлекать, пару раз подходили ассистентки с вопросами, где у них какой реквизит лежит. И сдались кому-то корзинка из «Пятёрочки» и ваза в форме ракеты. Звонила модель, которая инфоцыганка, и её кубанский говор заставил задуматься, не лучше ли поискать кого-нибудь ещё. Один раз пришлось даже встать и пойти с Лерой в бухгалтерию решать вопрос по поставкам. Наконец исписав лист с обеих сторон, он откинулся на спинку дивана и закрыл глаза. Всё же его стулу такого удобства не хватало. В их офисе был один офигенный компьютерный стул с высокой спинкой, но Серёжа не хотел пользоваться служебным положением и забирать его себе, а покупать стул в офис самому жаба душила: в съёмной квартире стулья ещё Брежнева застали. Пришлось опять подняться, чтобы отдать лист обратно Даше. Она его заметки разбирала легко — знала систему. Можно было вернуться к себе в каморку, но у дивана была какая-то отдельная гравитация, как у масла на бутерброде. От неё даже мысли из головы вылетали, он не смог вспомнить, чем собирался заняться. Нужно было глянуть заметки и ноушн, от этого сразу пятнадцать новых задач появлялись. Загайский повернул телефон к нему. Обратно на свой беззвучный смех. Снова на него. Снова на себя. Он должен вести инстаграм, повышать узнаваемость, всю эту байду, которую Шевелев терпеть не мог, так что с этим тоже к руководству не пойдёшь. Но работать реквизитом он вообще-то не нанимался. Видимо, оценив его выражение лица, Загайский сказал: — Прости. Больше не буду так без спроса. — Контент — твоя работа, — смягчился он. Они всё-таки в полном офисе сидели, не место для разборок. — Но не твоя. У тебя самого-то инста есть? — Боже упаси. Загайский промолчал. Хоть когда-то. Ритуал призыва списка дел сработал, и он потонул в работе. Серый свет апреля за окном сменился зыбкими сумерками, когда стало слишком холодно для проветривания, а затем тяжёлой темнотой. Офис опустел. Он взялся перебирать шкаф с реквизитом, стоявший справа от входа, если смотреть от окон. Сам не знал, почему — он устал, стоило пойти домой, сколько ещё этих рабочих дней будет, да и ассистенток неплохо бы припахать, пока сам расхлёбывает что-то пополезнее… Серёжа сидел на полу возле шкафа и гипнотизировал взглядом открытую дверцу. Верхнюю полку он уже разобрал, оставалось ещё четыре. На душе скреблись кошки. Из-за вчерашнего срыва на Диму? Из-за того, как всё шло наперекосяк, а он созванивался с какой-то инфоцыганкой и всерьёз обсуждал, приедет она на следующий пул или через один? Из-за того, что Тёма весь вечер пытался столкнуть его с очередной аниной знакомой? Что-то было не так. Пора всё-таки домой, в таком состоянии ты ничего не сделаешь, сказал он себе. Серёжа написал Оксане в телеграме сообщение, чтобы она как главный админ нашла ассистентку разобрать шкаф, и поставил время отправки восемь ноль пять следующего дня. Сам он следующее утро начал с поездки на переговоры со спонсорами, которые могли давать одежду для съёмок. «Всю душу вытрясли», — написал он Гаусу, когда закончил. «Но контракт есть?» «Само собой» И уже затем отписался стилистам, что могут договариваться, когда приедут смотреть одежду. Когда он вернулся в офис, одна из ассистенток — кажется, Аня — уже заканчивала разбирать шкаф. Свет ламп отражался в вымытых коробках. Загайский ссутулился на диване и зашивал подушку-акулу из «Икеи», вполголоса напевая. Серёжа с первых нот узнал «Лесника». Даже не затасканная «Кукла колдуна». Нормального человека он бы за выбор похвалил. Или подпел. Уж точно не бесился бы внутри так, как сейчас. Максим щурился и от стараний разве что язык не высовывал. Подмывало подойти ближе и посветить фонариком на телефоне. Она порвалась… он не смог вспомнить, когда. Выходит, всё это время ждала в шкафу. А ведь эту акулу все любили, она лежала на диване. — Всем добрый день, — улыбнулся он. — Я по пути пиццу прихватил, налетайте. Анечка, вы тоже, не скромничайте. Он зашёл в свою каморку. Дверь, разделявшая его с офисом, не глушила голоса, и если он хотел послушать, о чём все говорили за пиццей, он бы услышал. Серёжа не хотел. Он взял гитару, настроил и на пробу сыграл несколько аккордов. Не сразу понял, что пальцы вспомнили именно «Наблюдателя». — Сергей Владимирович, мы вам оставили, — постучавшись, Даша просунула голову в дверь. Он убрал гитару так, как будто это что-то постыдное. В офисе уже стоял Шастун. Сложно было не заметить его — в яркой толстовке и широких брюках он возвышался над Загайским, держа телефон. Хорошо хоть, не кусок пиццы. — Красота, Макс, красота — говорил ему Шастун с удивительной смесью самодовольства и снисходительного умиления, какое он проявлял к каждому животному. Характерный звук фото на айфон, и целая акула уже у него. Пицца на вкус была как коробка. В суете он только к вечеру заметил, что между дверью и шкафом с реквизитом появился боксёрский манекен, и даже в футболке телеканала. Эти манекены с подачи «Универа» стали звать Германами. Из-за этого вновь вспомнился Лёха. Ладно бы он приличный проект писал — такой, в честь которого переименовывают инвентарь и тупых врачей. Но с «СашаТаней» именем нарицательным сможет стать только само название — для бессмысленных и беспощадных продолжений. Даже если там будут удачные сценарные находки, они потонут в миллионе проходных серий, и оценят их полтора землекопа. На следующий день не замечать Германа стало невозможно даже при желании — Загайский, проходя мимо, каждый раз отвешивал ему пару ударов. Судя по звуку, внутри была вода, а не песок. Хотя бы не травмоопасно. Это уже повод посерьёзнее, шум ударов отвлекал, но у Шевелева своя каморка — продюсер он или как — и с этим тоже наверх не пойдёшь. Так что, делая тяжёлый выбор между тишиной и удобством дивана, в общей комнате он просто надел наушники и включил подростковую лабуду. Она лëгкая и смешная, да и отвлечь не способна в принципе — нечем. Ну или из-за того, что Серёжа помнит эти песни наизусть. Он миллион раз сидел в общей комнате в наушниках (да, до манекена тоже, но ему не нравится Загайский, так что это другое). Но только Загайский, тронув его за плечо, первым делом шепнул в ухо: — Ты пахнешь мятой в футболочке помятой, — угадывая трек из наушников. И тут же, не дав времени даже вопрос сформулировать, перешёл к делу — серьёзным тоном спросил о графике. — Хочу в Казань со стендапом съездить, посмотреть публику за МКАДом. Его малиновая толстовка резала глаз яркостью, и волей-неволей приходилось смотреть в лицо. Без грима Загайский выглядел точно так же — разве что заметнее круги под глазами да лицо побледнее. На языке крутилось, что они уже за МКАДом, который Минская кольцевая, но был вариант получше. — Ты как Пятачок — «до пятницы я совершенно свободен», — пропищал он, изображая мультяшный голос. — А что у Пятачка в пятницу? — Загайский нахмурился, между бровей пролегла морщинка. Ему что, помимо ДМС обещали ответы на тупые вопросы? — Что-то на мясокомбинате. Загайский рассмеялся. Потом, отдышавшись, переспросил: — Так серьёзно можно? — Серьёзно. Не надо у меня отпрашиваться, стендап у тебя, стоматолог, день рождения тёти в Житковичах или годовщина выступления на разогреве у Комиссаренко. Съёмки каждую неделю по понедельникам, досъёмки, озвучка и прочая ерунда, если надо, — в среду. В крайнем случае поговоришь разок олиным голосом. — А что, так можно было? — Даже моя мама это не смотрит, а в Гомеле из развлечений сплетни, цыгане и сплетни про цыган. — Даже выпуски со мной? — Так они же ещё не выходили. — А когда выйдут? — Можешь считать за комплимент, что ей не понравится. У вас точно разные вкусы. — А с тобой? — А я «Подъём» тем более не смотрю. — Дилеры не употребляют? Шевелев устало улыбнулся — заканчивая бессмысленный диалог и признавая шутку. Не повредило бы смотреть больше, чтобы знать, что в телевизионном мире творилось, но всё время уходило на то, чтобы «Подъём» снимался без форс-мажоров. Для постоянного эфира это было даже важнее разрывных рейтингов — не обосраться, снимая пять выпусков в неделю. Звучало проще, чем было. То гости слетали, то уличные опросы выходили каким-то цирком, то канал требовал переписать рекламу, убрать рекламу, вставить другую рекламу… Процесс могла разрушить любая мелочь — кошка мяукала за дверью, ведущий испачкался, три минуты непроговоров, потому что он не проверил за редакторами текст на читаемость, не записался звук, не встал свет… По сути, его продюсерство сводилось в основном к тупой административной работе: он помогал каждому делать его работу. Скрипнула дверь. Он поднял глаза, собираясь сразу и закатить их — Ну что, пошли? — спросил Шастун, заглядывая внутрь. — Пошли, — кивнул Загайский, взял куртку и рюкзак и вышел. Дверь скрипнула так резко, что он скривился.