Детство — это неизлечимо

В субботу потеплело, и Серёжа пошёл до метро пешком. Солнце стирало обиды и прогоняло призраков прошлого. На газонах зелёного наконец стало больше, чем коричневого. Деревья пушились маленькими листьями. И даже люди в метро, как всегда неулыбчивые, казались менее мрачными. Оля не смогла составить им компанию — в пятницу она так усердно наводила туману по поводу каких-то «обязательств», что Загайский в конце концов не выдержал и спросил прямо: — Эскорт, что ли? — без осуждения, но с той усталостью от её словесной эквилибристики, которую он сам скрывал с трудом. — Ну не совсем, нужно будет в клубе всю ночь провести, даже мужиков на коктейли разводить не обязательно, просто украшать собой пространство. Она дала кучу рекомендаций, завалила диалог в телеге фотками нужных вещей и артикулами на вайлдберриз, если в магазинах чего-то не найдётся. Но сперва велела примерить лично, посмотреть, как оно. А уже потом, зная, как что смотрится, подбирать в интернете. Сначала Оля присылала ссылки на фарфэтч, потом Серёжа прошёл по одной и сказал, что это точно мимо. Ему как продюсеру прилично платили, а из трат был съём квартиры да продукты в ближайшем «Атаке», но тратить скопленные деньги на какие-то тряпки — это бред. «Для меня тоже дороговато, если честно», — написала в чат Оля. — «Иногда скидки мониторю, но обычно так захожу, вдохновиться». «Мне тоже дорого», — написал Загайский. C доступом к гардеробу Шастуна можно было и не прицениваться — хотя любимого Шастуном оверсайза на Загайском он что-то не припоминал. Вещи таких же жутких расцветок, но размер другой. Они договорились встретиться в «Авиапарке». Серёжу выбор места не удивил, он знал, что Шастун жил где-то неподалёку. Стоя около огромного аквариума, он открыл телеграм — у «Зеркала» накопилась гора уведомлений — и стал пролистывать заголовки статей. Что почём на Комаровке, трудности сельского хозяйства, Тихановская кого-то там призвала, интервью очередной сбежавшей певицы, проблемы со здоровьем у Костусева, зарплаты депутатов и чиновников, погода в воскресенье… В «Авиапарке» были и «Ашан», и «Икеа». Он задумался, не зайти ли за новой кружкой — уронил старую в раковину, когда мыл, и у неё откололась ручка. В «Ашане» и одежда была, но при Загайском это и упоминать не стоило. — Метро тут, конечно… две пересадки делать пришлось, — сказал Загайский. — Прости, что опоздал. Шевелев не хотел знать, поэтому ли он опоздал на самом деле. — Да ерунда. Загайский глянул ему в экран: — Я тоже читал как раз. Вай-фай в метро вещь всё-таки. Хотя Москва в целом с Минском — ни в какое сравнение. Чудом не врезавшись в Серёжу, на первой космической, то есть скорости обычных московских пешеходов, их обогнула девушка в очках. Её жидкий каштановый хвостик раскачивался из стороны в сторону. По-московски протягивая «а», она выговаривала кому-то по телефону: — В смысле вы не можете позвонить им напрямую? А в чём тогда ваша работа с жалобами заключается? — Москвичи. — Москвичи, — согласился Загайский. Загайский расстегнул дутую чёрную куртку, убрал в карман оранжевую шапку. Под курткой была гавайская рубашка вырвиглазно-оранжевых оттенков. И этого человека он собрался слушать. Жизнь явно пошла куда-то не туда. Первые три магазина — будто месть за все его придирки на площадке. Всё не так. — Ты знал, что самцы лам откусывают другим самцам бубенцы? — спросил Загайский, держа в руках шерстяной свитер. — А некоторые змеи притворяются самками, чтобы другие самцы с ними трахались, и на самок их уже не хватало. А они как раз полежали, погрелись, они ж хладнокровные… А я не очень, проглотил Шевелев. — …и готовы этих самок отхватить. — А он колючий? — спросил Серёжа про свитер, как будто этот ёбнутый аналог «В мире животных» исчезнет, если его игнорировать. Потом Загайский придрался к пиджаку — нормальный пиджак, который должен был придать ему веса. — Костюмы свои оставь на свадьбы и похороны. У рубашек хоть рукава закатывай, — критиковал Загайский. — А лучше расстегни рубашку, а под неë майку. Можно белую, тогда прозрачную, как будто тебя уже водой окатили. Вот, примерь, — он бросил в руки простую белую футболку. Бросил легко, точно, почти не глядя. — Хороший бросок, — ответил Серёжа, потому что ссориться было нельзя, а ничего другого похвалить он не мог. Ну, мог бы сказать, что ожидал много худшего, чем однотонная футболка, но такой комплимент всё ещё подпадал под «нельзя ссориться». — С Шастом в баскет гоняем, когда время есть. Держи рубашку. И эту возьми. Нет, не зелёную! — А что нет? — Ты… У тебя кожа светлая, в зелёном сам зелёный будешь. Держи жëлтую. — То есть жëлтый ебальник чем-то принципиально лучше зелёного? То ли мат, то ли вопрос, то ли ехидный тон на мгновение будто выбил Загайского из колеи. — Жëлтый солнечный и тëплый. Ответ прозвучал не слишком-то убедительно. — Твой костюм из «Убить Билла» так и веет теплом. — И солнцем. Ещё красная байка, вон там, возьми, тебе пойдёт. Держи. Нам ещё джинсы покупать, не тормози. — Есть у меня джинсы! — И этот спортивный костюм синий есть. Не можешь выкинуть — хоть в люди не носи. — И в чем мне по студии во время съёмок бегать? В узких джинсах, что ли? Загайский закатил глаза. — Можешь в трикошках, только не таких, как у гопника нашей молодости. Короткие возьми. Яркие. Не такие! У Серёжи усталость от этого детского сада на лице жирным шрифтом, так, что даже Макс прочёл и продолжил уже нормально: — Фотки от Оли помнишь? Мы ищем всю нормальную базу и яркие акценты. Не слишком мелкие, но и не кричащие. — И это, — он с трудом выудил из вороха вещей угол красной байки, — не кричащее? — Не путай кричащее и то, за что в Минске посадят. Загайскому пришлось пофлиртовать с девушкой у примерочной, чтобы их пустили с тем ворохом одежды, которую они набрали. Несколько вещей отмели сразу, как он их надел: узки в плечах или, наоборот, слишком болтались. Спор про клетчатую рубашку пришлось решать Оле по видеосвязи, и — золото, а не ведущая — она встала на сторону Серёжи и сказала, что она ничего. Только носить расстёгнутой на футболку. — Ну, видишь? — воодушевлённо спросил Загайский, когда он вышел из примерочной в чёрной кожаной рубашке, наброшенной поверх футболки с длинным рукавом. — В этом и есть прикол одежды: то ты пришёл в уютном свитере с оленями, то рок-звездой в кожанке. — Это такая же кожанка, как я рок-звезда. — То есть сходство есть, — ехидный прищур. — Ты играешь на гитаре, эта штука кожаная. — Тебя не переспоришь. — Ну не надо. Рубашку Оля отстояла, свитер с оленями ты пообещал мне завязать… — Они ебались. Я не хочу свитер с ебущимися оленями. — Понял я, ничего весёлого. Ну хоть байку Serious возьмёшь? Ярко-жёлтая байка с тонким контуром надписи «серьёзный» на английском. На свою беду Серёжа не стал возражать ни когда они сняли её с вешалки, ни спустя секунду после того, как отдёрнул штору примерочной — просто потому, что она не жала и не морщилась у подмышек. — Ладно. Байка с комиксовым узором снова потребовала участия Оли — на этот раз уже менее сонной. Серёжа был против неё, тем более, в указаниях же было не пёстрое. Но когда Оля встала на его сторону, Максим на секунду так искренне погрустнел, что он махнул рукой. — Возьмём. — Ты же только что мне все мозги вынес… — Оля задохнулась от возмущения, но быстро пришла в себя. — Ладно. Бери. Так-то тебе неплохо, и нужно разнообразие. Глядя, как Оля достаёт из банки солёный огурец — а ведь потом ещё рассолом запьёт — он понадеялся, что к понедельнику она станет огурцом, а не рассолом. Марина, конечно, кудесница кисточки и расчёски, но едва ли она по-настоящему освоит магию за эти выходные. — Только давай без оскорблений, — сказал он, прежде чем отдёрнуть шторку в следующий раз. Бледно-розовая байка давала простор для шуток, самые очевидные и мягкие из которых были про поросят. Загайский посмотрел в ответ удивлённо и будто бы даже с обидой. Вспомнилось, что сам он и розовый, и малиновый носил. Серёжа поднял руки, признавая — ладно, был неправ — и спросил мягче: — Думаешь, взять? — Да. Тебе к лицу такой… — Свиной? — Мягкий. Ну что, Оле опять звонить? — Ладно. Не знаю, как цвет, но она хотя бы мягкая. К джинсам он уже достаточно утомился, чтобы особенно не спорить, даже взял пару узких, из которых с трудом смог вылезти. Они ещё и щиколотки открывали. Ладно. Раз уж акция «три по цене двух». — Носки с авокадо! — Загайский буквально подпрыгнул. Ну да, не ему же пришлось перемерить приблизительно весь торговый центр. — Жёлтые или зелёные? Секундное молчание. То, что не ему одному приходилось язычок придерживать, неожиданно радовало. Загайский даже обернулся смерить его взглядом. На его удивлённом лице легко читался вопрос: «Ты не стебёшься?» — Жёлтые, — наконец ответил Максим. К кроссовкам закончились и возражения — то ли Загайский начал наконец фильтровать предложения и не тащил ему какую-то дичь, то ли его стандарты так низко пали, что в общем он был не против ещё пары данков. Не лидские кеды, но тоже удобные. В конце концов, когда вес пакетов начал приближаться к его собственному, угомонился даже Загайский. Позвонила Оля с вопросом: «Куда вы пропали? Вы там друг друга не убили ещё?» Пришлось в два голоса заверить её, что нет. — Руки заняты, пакетов много, — пояснил Серёжа таким будничным тоном, будто ничего другое от рукоприкладства посреди торгового центра его не удерживало. — Вы что, научились договариваться? — Нет, ты просто говоришь с нашими двойниками, — невозмутимо ответил Максим. После всех покупок Загайский затащил его в барбершоп. Узнав об этом, Серëжа сказал всё, что думал, позабыв про любое «не ссориться» — только этого не хватало, его и так сейчас похоронят под этими бесконечными пакетами. Максим смотрел на него круглыми глазами. — Не думал, что ты так можешь, — таким голосом, как будто боялся спугнуть котёнка. Злость исчезла без следа. Вывеска барбершопа — само собой, чёрная с белыми надписями и лого, отсылающем к пивоварне. Банальщина. — Мы от Антона, он обещал написать, — начал Загайский сразу после того, как поздоровался с парнем у стойки. Ну, конечно, от кого же ещё. Загайский расшифровал его выражение лица иначе: — Я понимаю, сам заёбся, это недолго, обещаю, — полушёпотом подбодрил он и улыбнулся. — Да доживу. Я ещё не выпил за смерть одного таракана. — Надеюсь, я это переживу. Учитывая, сколько по такому случаю можно выпить, это не очень вероятно. — Ладно выпить, так во всей республике же ни одного человека трезвого не будет, чтобы рассольчика принести. — «Мивина» лучше работает. — Тебе виднее. Загайский посмотрел на него с укором: — У меня не такое весёлое прошлое, как тебе кажется. Я много работал в клубах ведущим, но там не выпьешь особо. Да и с друзьями… Развлекаешься, веселишь их, а потом понимаешь, что весь вечер пару бутылок пива тянул, и наутро ещё всех воскрешаешь. — Мастер освободился, — сказал администратор, заканчивая их бессмысленный разговор. Он едва не заснул в кресле, да и на результат едва глянул. Ну, короче. Порадовался только, что стрижка нормальная. Не зелёная, не топорщится во все стороны и не вызовет инфаркта у мамы, если ей с видео позвонить. — У тебя уши… — выдохнул Загайский. — У меня, конечно, клюв, но я не птица. — Они… как у эльфа, — Максим коснулся уха кончиками пальцев. — Острые. Это было слишком близко, чтобы что-то шутить, чтобы что-то думать. Даже когда Загайский отпрянул, он всё ещё чувствовал след лёгкого прикосновения. От барбершопа мимо магазинов шли молча. Проходившие мимо люди обсуждали один и тот же фильм (и грабительские цены на поп-корн), а это означало, что в этом монструозном здании где-то неподалёку прятался ещё и кинотеатр. — Думаешь, допрёшь всё на метро? Посмотри хоть, сколько такси стоит, — посоветовал Загайский, пока они ждали лифта. Он так устал, что даже запахи и шум с фудкорта наверху не вызывали интереса. Он послушался — стоимость такси была адекватна тому, чтобы не тащить все пакеты на своём горбу. Максим пошёл к метро. Возможно, дом Шастуна был в той стороне, возможно, просто шифровался — он слишком плохо знал район и слишком устал, чтобы задумываться дальше. В воскресенье пришлось разобрать шкаф и выкинуть старую одежду — в катышках, с дырочками и даже просто потёртую — чтобы разобрать бесчисленные пакеты. Синий спортивный костюм, само собой, остался висеть. Отражение в шкафу-купе, сутулое и сосредоточенное, с новой стрижкой выглядело чужеродно. Загайский наверняка праздновал день рождения Шастуна. В рабочих чатах, как и всегда в выходные, царило радиомолчание. «Даже не пришлось балкон пристраивать, всё влезло», — отправил он Загайскому. «У тебя вообще одежды не было, что ли? Мы столько смели, можно свой магаз открыть» Слишком быстрый ответ для того, кто веселился или уже отходил от ночной тусовки. Он всё же прислушался к Загайскому и в понедельник извечный «съёмочный» костюм надевать не стал. Не то, чтобы чёрные спортивки и пёстрая байка были чем-то лучше, но ладно — в этот раз перепачкает пылью их. — Новая стрижка? Тебе идёт, — услышал он от троих человек, пока заходил в здание, ехал на лифте на пятый этаж и подходил к двери офиса. На маркировку проводов бы так смотрели. На схему света. На договора. Не на то, в чём ему пришлось явиться! — Доброе утро, Сергей Васильевич, — улыбнулась ему ассистентка из Серпухова, пробегавшая мимо с кофе и сценариями. Он не стал её поправлять. Тем более, её имени он совсем не помнил. Может, он его даже не спросил. При всей его враждебности к Загайскому, он не мог не признать, что в новой одежде было почти так же удобно, как в синем костюме. Ещё бы все вокруг не глазели так, как будто людей никогда не видели. Взяв у Сергеича — хоть кто-то его внешний вид проигнорировал так, как и полагается на работе — минусовую отвёртку, он встретился с Загайским у входа в здание со съёмочными павильонами. — Я думал, ты не наденешь, — сказал Максим так удивлённо, будто не только одежду, но и его самого впервые видел. — Всё ещё не знаю, что ты так взъелся на синий костюм. — Потому что в нём картошку копать можно. Или стены красить. Лучше стены красить, земля-то отстирается. — Иди к Марине, — закатил Шевелев глаза и чуть подтолкнул Загайского в спину. Максиму и правда пора было уже на грим, и он прибавил шаг. Когда Загайский почти подошёл к двери гримёрки, а он остался от него шагах в пяти, навстречу им показалась выпускающий редактор Люда. — Привет, — сказала она ему. — Видела показатели, поздравляю. На её тонких губах играла улыбка. — Спасибо. — Выглядишь отдохнувшим. Как выходные? — Да вот. Постригся. Только теперь закрылась дверь гримёрки. Заедала, наверное, нужно будет Сергеичу сказать, когда будет возвращать отвёртку. — Тебе идёт. — Спасибо. — Тебе… пора, наверное? — Да и тебе. — Ну, до встречи. В студии вовсю кипела работа. Ассистентка Ника протирала от пыли лампы на заднике, Лера клеила на пол метки малярным скотчем. Оля — ни следа пятничной ночи — улыбнулась, увидев его, подняла брови и покачала головой. Как и в кадре, она переигрывала, но ему в голову не приходило придираться к ней так, как к Загайскому. Ассистент звуковика вешал на неё петличку и «ухо». Уже переодевшаяся и загримированная, она раскинула руки, хотя и не могла его обнять, и сказала: — Тебе очень хорошо, вы с Максом отлично сходили. Может, ещё разок?.. — Через мой труп. — А я к этой причёске уже вижу идеи… — Труп. — Ну хотя бы костюм на похороны! — У меня есть. И галстук. — С выпускного, да? — Я имею право хранить молчание. И костюм. И галстук. Она засмеялась, махнула рукой — острые алые ногти, кажется, могли бы разрезать новую байку, если бы прошли на несколько сантиметров ниже. Шевелев тем временем пошёл в гримёрку инструктировать первого гостя, который только что подъехал. Благо для гримёров и лотерея для него — такси всем заказывал по времени так, чтобы они приехали одновременно, а получалось каждый раз по-разному. Первый гость, ювелир, повернул голову, когда он вошёл. Благо, Марина в этот момент смешивала что-то на палитре, и они оба не получили нагоняй. — Доброе утро. Я Сергей, продюсер, мы общались с вами эту неделю. — Доброе утро, — подал ему руку Ян. — Я сейчас вас проинструктирую, что делать. Пока он кратко проговаривал основные моменты — речь сама отскакивала от зубов — гость слушал его, не отвлекаясь. Марина продолжала его гримировать. Может, в этой новой одежде и причёске был какой-то толк. Нужно было протестировать эту гипотезу ещё пару дней, но по итогам Максима с Олей, кажется, стоило поблагодарить. По дороге между гримёркой и студией его окликнули ещё пара человек. Ассистентка Анна сперва потеряла дар речи от его вида, но собралась с мыслями и спросила, в его ли офисе реквизиторы хранили двуручные мечи. — Нет, не у меня. Не думаешь, что пора инвентаризацию устроить? Анна его, кажется, не услышала, так внимательно разглядывала узор байки, и отправилась искать меч дальше. Загайский зашёл в студию уже готовым к съёмке. На нём был пыльно-сиреневый гольф и простые джинсы. Как-то даже слишком по-человечески. Загайский поздоровался со всеми и переглянулся с Олей. Он тоже смотрел на собственноручно выбранную одежду, как будто впервые её видел. Сразу подбежал ассистент звуковика вешать петличку и «ухо». Наскоро пропустив провод под одеждой, он вышел из студии, чтобы проверить настройки в аппаратной. Воротник водолазки слева завернулся вовнутрь. Серёжа подошёл расправить. Шею, конечно, тоже гримировали, но с такого расстояния он бы заметил, где перекрывали засос. Ничего. Кто ж так празднует. — Что ты там ищешь, штрих-код? — весело спросил Загайский. — Да и без штрих-кода видно, что произведено на Зыбицкой. Он сложил пальцы пистолетиком. — Пик!.. В корзину. И лёгкое ускорение коленом под зад в сторону стула. Максим начал что-то говорить, чтобы проверить петличку, и его слова разносились на всю студию. Только теперь он заметил, как все притихли. Как будто было что-то интересное в инструкции к варке пельменей, которую Загайский сегодня использовал, чтобы проверить звук. Загайский сел, Ника сразу начала снимать невидимые ворсинки с его водолазки липким валиком. От петлички ткань водолазки едва заметно морщилась. — У кого малярный скотч? — спросил Серёжа на всю студию, протягивая руку. — Кабели чаще крепить надо, — он тронул провод носком кроссовка и услышал, как задребезжал левый световой прибор. — Сейчас поправлю, — ответила Лера. — Операторы, у нас ювелир, готовьтесь к крупным планам. Ответом ему стало согласное мычание. Зашёл фотограф Ваня — обычно он приходил раньше, но заострять на этом внимание не хотелось. Всё равно большая часть фото с площадки никому не пригодится. — Богатым будешь, не узнал, — протянул он руку Серёже. — Я тоже помню, что аванс на днях, — улыбнулся он в ответ. Съёмки начались, как и должны были. Ну, то есть сначала был брак по свету, потом по звуку, потом наконец всё заработало — и Максим запнулся: — Становится всё теплее. А значит, совсем скоро люди снимут свои перчатки, шарфы, шарки… Блядь. Ещё раз. Весна в самом разгаре, а значит, совсем скоро люди снимут свои перчатки, шарфы, шапки… — И что мы увидим? — спросила Оля, чересчур театрально изображая недоумение. — И мы увидим ювелирные украшения, которые они прятали под всем этим. — Я думаю, ювелирные украшения мы увидим прямо сейчас, потому что у нас в гостях в студии ювелир Ян Карпов. Серёжа выдохнул — крошечная галочка из большого списка блоков, которые необходимо было снять, поставлена. Интервью тоже шло нормально. Начали с блока-угадайки: гость принёс камень, и Максим с Олей гадали, как в нём появилось углубление с палец размером. Ведущим предлагалось искренне пошевелить мозгами, и Оля отгадала молнию меньше, чем за минуту. — Вот это ты дала! — А ты говорил, я блондинка, — победно ответила она Максиму, хотя он, конечно, никогда ничего такого не говорил. Но шоу есть шоу. Кто-то из балетных, приходивших к ним, сказал на интервью, что сцена не терпит искренности. Настоящие бриллианты не сияют под софитами так, как стразы, настоящие слёзы не трогают зал. Настоящие тёплые рабочие отношения ведущих тоже были никому не интересны. — А какие украшения пользуются большим спросом? — спросила Оля. Это было уже из полностью прописанного редакторами. — Кольцо, на котором написано: «Я тебя люблю», — Карпов снял такое с пальца и передал ведущим. Операторы не успели снять это крупно, придётся обойтись обычными планами. Оля показала кольцо в камеру, Влад наконец сделал приближение. В кадре остались тонкие пальцы и яркий маникюр — хоть сейчас на рекламный баннер. — О, тут «я тебе кахаю»… — Оля прочла надпись скорее по-украински, чем по-белорусски. — И на русском, да? А, нет, просто. — Ну это же не совсем «люблю», — пояснил Загайский. Он всё ещё не сидел спокойно: то ногой дёрнет, то смотрел в разные стороны. — Люблю я маму, море, чай необычный, с травами, а кахаю — это только того самого человека. От Серёжи не укрылось это «человека» — он сам так говорил об отношениях с мужчиной. В аппаратной за столом перед мониторами к нему задумчиво повернулась Даша: — Вырежем, наверное?.. — но она явно имела в виду другое. — Думаю, да, подрежем, — без убеждëнности кивнул он. Тем временем гость продолжил: — Это моё, а так я на многих языках делал — и русский, и английский, и французский, и единичные экземпляры — иврит, «ани охэв отах», до сих пор помню, потому что там возни много было. У нас как — я тебя люблю, я тебе кахаю, а в иврите парень девушке «ани охэв отах», она ему «ани охэвет отха». Два раза переделывал. — Звучит ещё так… — покачала головой Оля. — Как будто кашляешь, да. — А я тебе кахаю — как в одеялко укутываешь, — улыбнулся Максим. — Это точно подрежем, — кисло сказал Саша. — Мы не антисемиты, — саркастически кивнул Серёжа. — Всем каналом, да. Загайский наконец задал следующий вопрос: — А какое самое необычное или странное украшение доводилось делать? Это было точно по сценарию. — Я одной знакомой делал серебряные брови. — Брови? — Это как оправа от очков, только это брови серебряные. — Это точно в выпуск, — в несколько голосов прокомментировали в аппаратной. Второе интервью — с мастером по тюнингу техники в стиле «стимпанк» — прошло без эксцессов. Даже скучно как-то стало. Вполуха слушая пинг-понг вопросов и ответов, он вспомнил про дверь в гримёрку и кинул Сергеичу заявку. Третьим гостем был, как принято в Москве, психолог. Не тот, к которому весь офис бегал, а обычный, с кучей подписчиков на ютубе. Всю неделю выносил мозг, подбирая слот между своими консультациями и спрашивая, нельзя ли перенести съёмочный день с понедельника на вторник, во вторник запись не такая плотная. Серёжа не сомневался, что уж лично этот психолог вынесет ему мозги дважды — но тот на удивление лично вёл себя как паинька. Загримировался, выслушал наставления: что не говорить, в какую камеру смотреть. — Представьте, что вы на льдине, — голосом, от которого хотелось заснуть и который запрещено было использовать на утренних шоу, начал психолог, когда закончились официальные приветствия и прозвучал первый вопрос. Серёжа открыл Ноушн, нашёл заметку «выбор гостя» и добавил пункт: при выборе психолога смотреть, чтобы он не занимался гипнозом. — Мы и льдина, лёгкий ветерок, — добавил Максим. Голос у него был спокойный, но за счёт более быстрого темпа речи хотя бы не навевал сон. Только расслаблял. Льдина действительно выросла перед внутренним взглядом. — Льдина уменьшается. — Так она тает. Это же льдина. Мы же… мы же ж не в коктейле. В реке. Оля засмеялась. Улыбнулся и психолог. Такие крошечные заминки — ад для монтажёра, но Саша профи, он вывезет, понадеялся он. Почему-то хотелось эту чушь оставить. — Что-то поэнергичнее дальше, пожалуйста, — попросил он в микрофон, чтобы его услышали в студии. — И Оленька, у тебя улыбка приклеилась в какой-то момент. Максим, как обычно, суетишься. — Мне указания будут? — спросил психолог. — Не забывайте смотреть на ведущих, а не только в камеру. Всё, можем продолжать. Психолог ещё пару раз сбивался на нудный голос, но закончил бодро: — Максим, скажите какие-нибудь слова, чтобы радостно было, аффирмацию. — Ночь, клубника, дискошар. Серёжа включил микрофон, чтобы его слова из аппаратной прозвучали в студии: — Всем спасибо, «закрывашку» и уходим на перерыв. Шевелев не хотел, чтобы психолог начал разбирать эти слова. Может, зрителям бы и понравилось — им вообще нравились разборы звёзд по натальным картам, словам в интервью и раскладам таро — но если бы он сидел на месте Максима, он бы провалился сквозь землю, когда мозгоправ полез бы в душу. Начался небольшой перерыв — кому перекур, кому сменить карты памяти, кому посидеть, кому, наоборот, размять затекшие ноги. Загайский, как только перерыв объявили, встал и потянулся. Лавандовая водолазка задралась, открывая кусок татуировки и нижние кубики пресса. Серёжа вышел из аппаратной и весь перерыв туда не возвращался, по пути разговаривая по телефону с водителем, который должен был доставить кейтеринг. Сергеич уже ответил — написал, что с дверью всё в порядке. Он смазал секретку, раз уж дошёл, но просил в следующий раз попусту его не гонять. Шевелев попытался вспомнить, почему кинул эту заявку, и не смог — все мысли вертелись вокруг съёмки. Так что просто кинул в диалог: «Прости, косякнул» и прислонился к стене в коридоре. Следующий гость только-только начал гримироваться у Марины, и у него была пара минут, прежде чем пойти его инструктировать. На него всё ещё пялились. Он не сомневался, что и шептались во всех курилках и коридорах. Мимо проходил Артём — в левой руке толстая чёрная папка, в правой — мобильник. В отличие от приблизительно всех, удивлённо меривших его взглядом, он Серёжу просто не заметил. И с этим человеком он не делил разве что женщин. — Доброе утро, — поздоровался Серёжа. Редкая возможность сделать это так ядовито, как только возможно. — Да ладно, — Гаус выглядел слегка ошалевшим. Оглядел его с ног до головы. — Хоть ты меня понимаешь, — начал он, но тут Артём с улыбкой поправил капюшон байки. — А где это ты взял? — и не дожидаясь ответа: — Я сфоткаю? Аня не поверит, если я ей словами скажу. Артём уже наводил на него камеру телефона. Пришлось сделать лицо не таким ехидным — только ради Ани.