Видно, дьявол тебя целовал
В красный рот, тихо плавясь от зноя.
И лица беспокойный овал
Гладил бархатной, темной рукою.
Если можешь — беги, рассекая круги,
Только чувствуй себя обреченной.
Стоит солнцу зайти, вот и я —
Стану вмиг фиолетово-черным.
Э. М. Шклярский, группа «Пикник», песня «Фиолетово-чёрный»
Перед глазами темно и мутно, веки тяжелые, точно свинцом налитые, но в теле на удивление легкость и приятное тепло разлито. Хорошо-то как! Маргарита жмурится сладко, тянется, попутно мурлыкая и после делая вдох полной грудью. В голове ни единой мысли, безвременье, покой. Покой… Покой?! Ведьма вскакивает на постели как подстреленная, моментально вспомнив все — где она находится, как провела ночь до этого, кто она вообще такая. Быстро затравленно оглядывается, но тут же облегченно выдыхает — все в порядке, по-прежнему, ничего не изменилось. Дыхание начинает выравниваться как раз в тот момент, когда в противоположной углу знакомого номера отеля, по обстановке больше похожего на старую-добрую нехорошую квартиру, чем на современные московские апартаменты, она видит Воланда в окружении всей его свиты. Когда ее почти физически пронзает взгляд его разных глаз, Маргарита вздрагивает и мысленно благодарит всех демонов преисподней, что сумела сдержать радостную улыбку. Меньше всего на свете ей хочется показаться ему глупой, по уши влюбленной дурой — это было бы чертовски унизительно, и тогда все ее старания, все муки, что она выдержала в эту ночь, оказались бы напрасными. Хотя… на что она вообще надеется? Это ведь сам Сатана! Но ведь Гелла же… В этот момент ведьма неприятно ежится, очень хочется брезгливо и со злостью сплюнуть в сторону, но в последний момент сдерживается. — Донна Маргарита, прошу присоединиться к нашему скромному пиру! — разрывает тишину в комнате до истерики любимый голос, от которого моментально текут густым сиропом мурашки вдоль всего позвоночника. «Только бы не покраснеть, — думает про себя Марго, больно прикусывая губу, чтобы прогнать назойливые неуместные мысли, — только не смотреть на него…» Нужно подниматься, но неловкость буквально прибивает к постели. В голове мечутся шальные мысли: «Это его постель? Он в ней спит? А спит ли вообще Сатана? Почему я лежу на ней?» Картинки спящего Воланда в пижаме проскакивают в голове так быстро, что Маргарита не успевает взять себя в руки. Жарко становится как в печке, душно, под ребрами тянет так сладко, хочется постель обнюхать. И тут же она ругает себя за глупости постыдные, приказывает сама себе прогнать из головы туман нелепой влюбленности, волю в кулак собрать. «Раз, два, три, дыши, Марго, дыши, ты справишься! Ты сильная дама, вдох-выдох!» — командует сама себе и после третьего выдоха нарочито легко спрыгивает с постели на пол. Готова благодарить всю свиту за то, что хотя бы в плащ одели, а не голую на постель положили. И это не тот ледяной плащ, что буквально сводил ее с ума на балу, а другой — мягкий, шелковый, он струится по телу невесомо и ласково. Сущее удовольствие. Весь вечер летала по Москве нагая — ни капельки стыда, сотню лет назад в своих покоях Воланд сорвал с нее плащ — не дрогнула, не смутилась ничуть, а теперь вся пылает огнем от одного лишь его взгляда. И почему тогда, добрую сотню лет назад, не понимала этого, не осознавала, Мастером одержима была… — Доброй ночи, Мессир, — учтиво и громко произносит Маргарита, медленно подходя к столу, и сдержанно кивает всей свите. — Благодарю за приглашение. — Присаживайтесь, Королева Марго, — мурлыкает Бегемот, спрыгивая со своего места и уже отодвигая возле Марго приготовленный для нее стул. — Надеюсь, не сильно мы вас измучили? — Хитрый прищур Воланда буравит Маргариту, заставляя переминаться с ноги на ногу. — Надо сказать, ваш наряд был весьма необычен. Ведьма давится воздухом, пытаясь под его пристальным взглядом, начисто лишающим воли, судорожно подбирать слова из обрывков разлетающихся мыслей. Коровьев все это замечает прежде и с пониманием приходит на выручку. — Королева делала все, чтобы произвести должное впечатление на наших дорогих гостей, Мессир, и украсить бал своим изысканным вкусом. — Все так, как говорит дорогой Фагот. Я не разочаровала вас своим выбором? — надеясь, что голос не выдает ее волнения и безумия чувств в груди, с достоинством уверенно отвечает Маргарита, с трудом, но выдерживая сканер его глаз. — Присаживайтесь, госпожа, — учтиво кивает Коровьев, отвлекая всех присутствующих и тем самым изящно снимая напряжение с ситуации. — Благодарю за заботу, дорогой Фагот, — с искренней благодарностью тихо произносит Маргарита, тут же следуя его совету, будто за соломинку спасительную цепляясь. — Прошу, Королева, — тут же подталкивает ее под руку Бегемот и протягивает большой стакан с прозрачной жидкостью. — Чистый спирт? — улыбается в ответ Марго, заранее зная порядки и традиции этой тесной, но уже так полюбившейся ей компании. — Ох, нет, дорогая, теперь в Москве пьют коктейли, и мы решили разбавить традиции новшествами, — тут же по другую руку деликатно объясняет Коровьев. — Джин. С водкой. Ах да, чуть не забыл, — и тут же в стакан падает долька лимона. — Смело пейте, не отравитесь! Ночь полнолуния праздничная, и я рад, что провожу ее в тесной компании приближенных. Ваше здоровье! — эхом отдаются в голове Маргариты слова Воланда, она не в силах сдержать глупую улыбку и тут же торопливо занимает рот стаканом. Пьет до дна уверенно. Вся свита довольно переглядываются между собой и одобрительно кивают. — И как понравился вам наш бал, прекрасная Марго? Все ли прошло так, как до́лжно? — испытующе смотрит на нее Воланд, с нескрываемым интересом наблюдая за тем, как теряется она от ощущений и никак не может связать ни слова. — Прекрасно! Все, абсолютно все в восхищении! — пафосно тараторит в ответ Коровьев вместо ведьмы, аккуратно подталкивая поближе к ней тарелку с закуской. — Превосходно! Королева покорила всех своим дьявольским обаянием и поистине королевской статью! — тут же добавил на той же яркой ноте Бегемот. — А знаете что, вот этот номер с блогером Майгелем был весьма убедительным! Вы натурально его до крови стегали? — вдруг выпаливает заметно осмелевшая от алкоголя ведьма, моментально раскрасневшись и заговорив куда громче, чем прежде. — Натурально! — довольным котом улыбается Азазелло, приосанившись, мол, да, я такой. — Прозвище еще такое — Майгель! Как у того на прошлом балу, сотню лет назад, — азартно продолжает Марго, с аппетитом закусывая куском жареного мяса. — Вот если б еще родственником оказался! — Таки и оказался, — с усмешкой отвечает Коровьев, не отвлекаясь от ужина. — Правнук того самого прохвоста. Фамилия у него по матушке, а прозвище звучное взял от прадеда, чтобы молодежь неопытная да малограмотная его легко запоминала и узнавала. — На фамилии предка деньги делает, хитрец, — выкрикивает в довесок кот. — Вот же мерзавец! И поделом, — громко соглашается с его мнением Маргарита, сама своей невесть откуда взявшейся смелости удивляясь, и тут же не менее смело добавляет раньше, чем успевает подумать: — А вы, милый Азазелло, умело обращаетесь с кнутом, с опытом! — Да уж приходилось применять, и не раз. Некоторых дам это чертовски возбуждает, — хрипло усмехается тот. Маргарита давится мясом от такой неожиданной откровенности, начинает кашлять и чувствует, как предательский жар подкатывает к щекам. «От кашля! Точно от кашля», — убеждает саму себя мысленно, надеясь, что никто ничего не заметит. — Ну что же вы, дорогая, надобно быть аккуратнее при приеме пищи, — почти по-отечески похлопывает её по спине Коровьев и тут же улыбается поднявшей на него взгляд ведьме так хитро и приторно, что она всё понимает — заметил. И наверняка не только он. Стыдно, чертовски стыдно, и так тяжело теперь снова гордо поднять взгляд на Мессира… — Салфетку, — тут же услужливо протягивает пушистую лапу Бегемот, скалясь не менее сально, чем Фагот. — Нет, благодарю, не нужно, — прочистив горло, растерянно отказывается Маргарита, выдавливая вежливую улыбку. — Все в порядке. В зале воцаряется тишина. Она тянется точно смола, стекает вязко по стенам, мучительно долго, тяжело. Треск огня в камине, удары вилок по тарелкам, вой ветра за окном — и больше ничего. Маргарита чувствует себя лишней на этом ужине, в этой компании, раз вот так легко и глупо смущается от сущей ерунды. И уж точно после такой оплошности не достойна его — Мессира. Глупая, неловка чудачка — кто она в сравнении с ним? И думать о нем забыть и больше никогда не вспоминать, выбросить из головы, из сердца прочь. Ее удел — все та же мучительная вечность с Мастером, опостылившим, измучившим её душу своим безразличием и извечным сплином… Как остро колет в спине, больно жалит, огнем выжигает изнутри… Что же это такое? Кожей чувствует на себе пронзительный Воланда, колючий, болезненный, не отпускает совсем. Хватит, нужно это прекратить немедленно, нет сил терпеть еще хоть минуту. — Кажется, мне пора. Поздно уже, — в миг лишившимся всех красок, совершенно бесцветным, но не потерявшим былого достоинства голосом тихо произносит Маргарита, медленно отставляя тарелку и опускает голову. Вот и все, карета превращается в тыкву, а Золушке пора вспомнить, что она вовсе не принцесса. Вот и конец. Поднимается из-за стола, делает несколько невыносимо тяжелых шагов к выходу. Её личная зеленая миля… — Быть может, вы что-нибудь желаете сказать на прощанье? — как бы невзначай спрашивает Воланд, и Маргарита вздрагивает как подстреленная на месте, обернувшись порывисто, бросает полный надежды взгляд на Воланда, но тут же мужественно берет себя в руки. — О, нет, что вы, Мессир! Кроме того, что если я ещё когда-нибудь буду нужна вам, то для меня будет огромной честью вновь быть вашей Королевой или выполнить любую другую услугу. — Марго делает титанические усилия, чтобы не завыть от горя, на последних словах голос предательски дрожит. — Прекрасно, прекрасно! — разные глаза одобрительно вспыхивают, и улыбка озаряет лицо Воланда. — Так и надо, Королева. Вы, вижу, усвоили урок и память вас не подвела. Все верно поняли — мы вновь вас испытывали. Гордая! Гордая женщина! — торжествующе восклицает он. — Ну что ж, тогда окажите нам честь посидеть ещё немного. Вы ведь помните — за оказанную услугу неизбежно следует расплата, — вдруг ни с того, ни с сего неожиданно начинает громко хохотать Воланд, попутно делая широкий жест и приглашая Маргариту подойти ближе. — Фагот, Азазелло, а почему бы нам не сыграть партию в карты? Я хочу отыграться! — будто бы между прочим предлагает Бегемот. — О, да мы с удовольствием. Гелла, милая, не желаешь ли с нами для ровного счёта, а? Мы настаиваем! — подмигивает рыжей вампирше Фагот. — Конечно, конечно, пойдемте! — напоследок Гелла ненавидяще зыркает на Маргариту, и та понимает — вся свита читает ее как открытую книгу. «Вот так все чертовски глупо получается», — с досадой закусывает губу Маргарита, глядя на то, как вся четверка, смеясь и шумно галдя наперебой, будто не замечая оставшихся, быстро удаляется в дальний угол комнаты, а Бегемот по пути уже украдкой подтасовывает колоду карт. — Ну что же, просите, Марго. Требуйте! — с азартной улыбкой, будто бы с предвкушением произносит Воланд, поднявшись со своего кресла и медленно подойдя к ведьме, упорно прячущей взор в полу. Подбородка касаются горячие пальцы, и Марго тут же бросает в жар. Собрать последние силы, поднять глаза ему навстречу — ах, как хочется нестерпимо, но как же сложно! Почему, почему, черт побери? И все же решается. В его глазах тьма, и в эту тьму броситься бы, очертя голову. Так близко, дыхание жаркое на щеках, и душа убегает в пятки мгновенно. Пропала, совсем, навсегда… — Майгель… — выдыхает, едва держась на ногах, ведьма, — Майгель — он ведь ничем таким особенным не провинился, сделайте так, будто не было ничего, никакой вечеринки, никаких виде… — Довольно, — спокойно прерывает быструю, сбивчивую речь Воланд и тут же отдергивает от её лица руку, точно от горячего утюга. — Избавьте нас, дорогая Марго, от вашей этой добродетели, — отрезает коротко и резко и поворачивается к ней спиной под одобрительные поддакивания из угла комнаты Бегемота и Коровьева, так что Маргарите становится неловко за столько очевидную оплошность. — Много воды утекло, вы уже давным-давно не та, коей были прежде. Не стоит этих реверансов, перейдем сразу к сути. Ведьма не может произнести ни слова, в горле комок сухой, царапает неприятно, слова не склеиваются в предложения, только его спина широкая перед глазами в черном изысканного кроя длинном сюртуке, и столько власти в его облике, что хочется броситься на колени, к его ногам и просить, умолять, сходя с ума от страсти… — Ничего страшного с этим прохвостом не случится, а вся эта история с вечеринкой даже обернется ему широкой известностью и деньгами, пусть и будет всю жизнь мучиться от воспоминаний об истинно случившемся в эту ночь, — медленно ступая по комнате, без единой эмоции в голосе говорит Воланд, и каждый шаг его отдается у Маргариты в груди, но вдруг резко разворачивается на пятках и вгрызается в нее темным взглядом: — Ну так что же вы хотите для себя на самом деле, дорогая Марго? — Подумайте, подумайте хорошенько, алмазная донна! — заговорщически мурлыкает из дальнего угла Бегемот, и тут же вторит ему Фагот: — Второй попытки не будет, не упустите свой шанс! У Маргариты голова кружится, ноги немеют и подкашиваются. Знает, точно знает, чего так жаждет все ее существо, от чего настойчиво стягивается в тугой узел живот, на что намекают коварные прихвостни Сатаны, к какой бездне подталкивают. Знает, что Фагот прав, и она с ума сойдет, вернувшись в чертову вечность, в чертов особняк, не простит саму себя, проклянет, возненавидит на веки, ежели отступит сейчас и промолчит. Но как, как сказать такое, да еще и при всех?! И плевать, что они и так все знают — в этом нет сомнений — и совсем не против, точно семья родная, но все же… Стыдом жжет, во рту мучительно сухо, лицо пылает огнем. Что если прогонит, что если разгневается? Смеет ли она просить о таком? Но так хочется скинуть с плеч этот мучительный груз страсти, признаться, а дальше будь что будет! — Я хочу вас, — рубит воздух словами Маргарита, и после крепко зажмуривается, замирает в ожидании своей участи, считая каждую медленно тянущуюся секунду. Тишина сводит с ума, давит, выкручивает мозг… — Прочь! Все прочь, — врывается в уши резкий, режущий, как бритва голос Воланда — столько власти в нем, столько силы, что ведьма вздрагивает и тут же поспешно разворачивается, чтобы покинуть зал и броситься наутек. — Кроме вас, Марго. Она не знает, как реагировать, стоит, ни жива ни мертва, слыша лишь торопливые шаги молча удаляющейся из комнаты свиты, видит, как пошло подмигивает ей из-за плеча Азазелло и хитро улыбается Фагот. Ноги под плащом холодеют стремительно. Что дальше будет — неизвестно… — Марго, вернитесь. Вы явно не договорили, — чеканит Воланд у нее за спиной, и взгляд его буквально вгрызается ей в затылок. Нет в этом голосе злости, ведь ей же не может казаться? А значит… Ведьма послушно разворачивается, с надеждой бросая на него преданный взгляд, полный надежды — и он молча едва заметно кивает в ответ. С Марго от этого будто тяжелый стальной ошейник с шеи снимают, так что дышать становится легче. — Простите мне мою дерзость, Мессир, — Марго опускается перед Воландом на колени, искренне полагая, что так правильно, так она выкажет ему свое почтение и готовность принять любой ответ. — Это единственное, чего я истинно хочу. — Серьезно ли вы все обдумали? Правила знаете — второго шанса не будет, и тогда Мастер… — Не называйте его имя, не мучьте меня, умоляю! — надрывно, с болью выкрикивает Маргарита, перебивая Воланда на полуслове, крепко прижимая руки к груди в молитвенном жесте, но после тон ее голоса стихает, взгляд падает в пол. — У меня была вечность, чтобы все обдумать. Я хочу лишь вас, Мессир. Это все, что мне нужно, все, о чем я мечтала с самого начала, только вот слишком поздно это поняла. Прогоните меня, если пожелаете — я уйду и более не стану вам докучать. — Так сделайте же то, чего желаете. Вы вправе требовать, — коварная улыбка озаряет его лицо, бесы пляшут в его глазах. Столько силы и воли в них, что Маргарите отчаянно хочется подчиняться, отдаться без остатка, покориться. — Смелее, Марго! У нее разом камень с души падает. Призналась, открылась, смогла, себя преодолела, выдохнула с облегчением — и он не прогнал, не отверг, не разозлился. Наоборот, позволяет сделать то, что хочет… «Это сон? Или с вина такие галлюцинации? Может, я все еще в том чертовом доме и брежу наяву, с ума схожу?» — у ведьмы каша в голове, щеки огнем горят нестерпимо, живот скручивает томно, тянет, голова плывет. И вместе с тем его взгляд, такой манкий и хитрый, очаровывает и притягивает к себе как магнитом. «Да плевать на все! К чертям! Можно же! Все можно!» — прорывается из глубины души полный азарта и полубезумной радости внутренний голос, и у Марго волной выгибается позвоночник, из груди вырывается густой низкий ведьминский смех. Ей хорошо, так чертовски хорошо быть собой. — Так-то лучше, Марго, — покровительственно, властно говорит Воланд, не переставая хищно улыбаться, и она впервые, по-настоящему, ярко чувствует себя под его взглядом желанной, — освободи себя. Не помня себя, не поднимаясь на ноги, Марго медленно двигается на коленках по полу к своему истинному Мастеру, неотрывно в глаза смотрит — нахально, смело, развратно, в пояснице прогибается. Впервые чувствует к собственному удивлению, как это приятно — извиваться как кошка перед любимым мужчиной, пленять его, распалять в нем желание, ползти к его ногам… где-то по пути обронив и растоптал свою гордость. А была ли она хоть когда-нибудь? И что это вообще такое — гордость? Глупый набор несвязанных между собой букв, не имеющих никакого смысла прямо сейчас. Он сидит в кресле неподвижно, развалившись в нем вальяжно, расслабленно, расставив широко ноги в узких черных брюках и высоких сапогах, улыбается порочно, дьявольски, взгляд пристальный, буравящий. Оценивает, выжидает, как хищник добычу, наблюдает, изучает внимательно, с нескрываемым интересом. Маргарита не знает, что делать, действует по наитию, наугад, наощупь. Все ближе его бедра, пах с плотно натянутой тканью брюк и… Трется щекой о бедро и впрямь как кошка, руками касается, проводит по ногам вверх — так пошло, так откровенно, так чертовски приятно и возбуждающе. Марго готова целовать каждый сантиметр его ног и… пах. Тянется вперед, выгибается змеей, пальцы по внутренней стороне бедра — совсем не робко, но медленно и томно. Ей нравится делать всё именно так. Ширинка совсем рядом — расстегнуть, нырнуть руками под ткань, ощутить жар. Но вдруг его пальцы касаются ее висков, гладят твердо, настойчиво, Марго в глаза ему смотрит — там тьма разливается, жгучая, непроглядная, обжигающая. — Ты слишком торопишься, Марго. От этого внезапного «ты» все внутренности в животе делают сальто мортале, а в голове фейерверк разрывается. Обыкновенное «ты», но от него так сладко в груди, так интимно, так зудяще приятно, почти до истерики. Нет сил смотреть в глаза еще хоть секунду, это слишком сильно… Маргарита склоняет голову и укладывается щекой на его бедро. «Как хорошо! — удивляясь себе и собственной покорности, мысленно восклицает Марго и прикрывает от удовольствия веки. — Провести вечность вот так подле его ног — вот оно счастье». — Я сделаю все, что вы прикажете, — смело, не думая ни секунды, произносит Маргарита и ни капли не лукавит. Она и правда готова на все ради своего господина. — Только слово или взгляд… Он усмехается, одобрительно кивая в ответ, проводит горячей ладонью по ее щеке, затем большим пальцем по влажным губам — она приоткрывает рот в ответ на эту пьянящую ласку, готовая облизывать его, если он того пожелает. Но он не дает ей этого сделать, прерываясь буквально в самый последний момент. Марго разочарованно вздыхает и жмурится от досады. Снова усмешка — не злая, но самоуверенная. За подбородок прихватывает, заставляет Марго взглянуть в глаза, выжигает взглядом, не отпуская ни на мгновение. — Все, что попрошу? — Бархарное коварство струится змеей в этом голосе. — Все, — покорно кивает Маргарита, в то время как ведьминская сущность в ней беснуется от безбрежного восторга. С ним хоть в самое пекло ада — с удовольствием! Воланд проводит рукой по ее шее, и она послушно тянется ему навстречу, прикрывая глаза, рвано вздыхает, когда его пальцы властно ложатся на ее затылок, и тут же чувствует кожей его горячее дыхание, так что под веками искры вспыхивают. Забывает как дышать, дрожь прошибает все тело в тот самый момент, когда ее губы касаются ее губ — нежно, бархатно, влажно… Он медлит пару мгновений, почти разрывая этот странный, неправильный, невозможный поцелуй, а в голове у Марго пустота, только сердце отбивает ритм набатом, будто сейчас, в этот самый момент решается вся её судьба… Что это? Дает время подумать? Что-то странное происходит с нею, будто внутри что-то ломается. Но ей плевать, ей все равно. Уже не раз бросалась с крыши, представляя, что летит к нему навстречу, надеялась, что услышит, почувствует, поймет… И придет. Сейчас отступить, сдаться, уйти? Нет! Ни за что. — На все готова, — шепчет заполошно, отчаянно пытаясь с зажмуренными глазами снова на ощупь найти его губы, — ради вас. Порыв — и боль опаляет Маргариту вспышкой. Поцелуй хищный, на укус похожий, губы обжигает, сминает, в рот языком врывается жадно. Сдается, обмякает в руках Воланда, плотно удерживающих еë голову за затылок и шею, плавится точно масло, стонет в поцелуй сдавленно, тщетно борясь с собой и пытаясь сдержаться. — Выпусти это, Марго. Скажи наконец, чего ты хочешь? Голос звучит змеиным шипением будто внутри её головы, пленяет, подчиняет, мороком кружит. Марго себя не помнит, имя собственное забывает в этом водовороте ощущений боли и наслаждения, слышит свой голос будто со стороны, будто не еë он вовсе, а чей-то чужой: — Накажите меня. Освободите от этого… — из груди стон с болью вырывается. С болью за все, за что годами винила себя, истязала молча, даже служанке любимой боясь открыться, и это всё выжирало её сердце годами, каждый день, всеми грехами тяжелыми, точно камнями на шее. И сейчас она чувствует, точно знает, уверена, что готова разом все сбросить, отплатить за всё и с безумным хохотом вырваться навсегда из этих пут. Вот только хохотать начинает в этот миг не она, а он. Так нагло, бесцеремонно, развязно и… чертовски сексуально. В плечи пальцы его вгрызаются, возле самого уха шёпот колдовской: «Как пожелает Королева Марго», разворачивает ее так резко, что голова кружится, пальцы тонкие в его ладони так уютно тонут. Шаги сами собой, тело не слушается, ведомое его сластью — куда, зачем? Не важно. Она доверяет безраздельно, в животе пожар пылает, тянет мучительно, пальцы дрожат от страха и предвкушения — хорошо до оторопи. — Еще не поздно остановиться и всё отменить, — остановив Марго в центре комнаты и встав прямо напротив неё, тихо, вкрадчиво произносит Воланд. Ведьма ощущает его горячие пальцы на своей щеке, они медленно скользят вдоль линии челюсти точно кисть искусного художника — ей хочется прикрыть глаза, чтобы насладиться этим всем как можно более полно, запомнить каждый миг. Быть может, это больше никогда не повторится… Но взгляд его разных глаз не отпускает, держит цепко, вот только разгадать, что прячется в их глубине, она никак не может. — Ни за что, — коротко, уверенно, чеканно. — Смелая, гордая. — Теперь, кажется, восхищение искрится в темой глубине его зрачков. — Красивая. Марго ахнуть не успевает от последнего сказанного Воландом слова, как он резким движением руки срывает с её плеч тонкий шёлковый плащ. Короткий резкий вздох от неожиданности, и тут же накатывает грешное удовольствие от того, что стоит совершенно нагая рядом с ним, так близко, что голова кружится от нереальности происходящего. Его пальцы быстро пробегают от ключиц вниз, касаются напряженных сосков Маргариты, а после жадно, грубо, больно обхватывают обе груди. Ведьма вздрагивает и морщится, но сдерживает стон, не отводя взгляда, не давая ему ни единого шанса усомниться в своей решимости. Эта боль бодрит, будоражит, но почему-то совсем не пугает. Ей чертовски нравится эта игра, больше похожа на борьбу. Азарт! Это азарт вдруг начинает растекаться по всему телу в тот момент, когда Воланд больно сдавливает соски и с порочной улыбкой наблюдает за каждым движением на её лице. От этого страсть лишь разрастается, распаляется еще сильнее, поднимается вверх по позвоночнику, в голову бьет волной, заставляет откинуть её назад и разразиться безумным смехом… Ей нравится эта боль, нравится его власть над нею. Тонкий шёлк невесомо касается век, висков, и едва Маргарита успевает сообразить, туго стягивается у неё на затылке. Тревога коротко вспыхивает в сознании — ничего не видно, глаза плотно закрыты, тьма, густая и непроглядная. Так ведь не бывает от простой ткани? — Зачем? — только и может выговорить Марго в миг пересохшими губами и озирается затравленно, потеряв ощущение близости Воланда, звук его дыхания, да и само ощущение реальности. Страх, безумный, животный страх накатывает волной. — Где вы? Тишина в ответ, медленно, издевательски медленно текущая. Марго во времени теряется быстро, на месте вертится, руки вперед беспорядочно протягивается, пытаясь натолкнуться ими на Воланда — тщетно. И вдруг что-то змеей обвивается вокруг запястий, стягивает больно, с силой, а после неведомая сила резко дергает руки вверх — до предела, заставляет на цыпочки приподняться. Ведьма брыкается изо всех сил, вырваться пытается, пальцами ног по полу холодному перебирает отчаянно, беспомощно. Кричать не получается — ком в горле, дыхание сбивается, перехватывает. Вдруг веревки змеями обвивают лодыжки и так же грубо дергают в стороны, заставляя ноги раздвинуться до предела. Поймана, натянута как тетива на лук, так что не пошевелиться, пальцы ног едва касаются пола. Все нутро сжимается от страха, звать на помощь хочется, но никак не получается, и только в висках стук сердца бешеный. — Я здесь, Марго, — шёпот шелестит возле самого уха и тут же вновь пропадает. Сменяется ласковым, едва уловимым касанием на пояснице, после жаром опаляет живот, колено, затылок, плечи… Ласкам нет числа, они повсюду, быстро сменяют друг друга, то там, то здесь горячее дыхание Воланда, но нигде не останавливается надолго. У Маргариты круговерть в голове, калейдоскоп приятных, возбуждающих ощущений, терпкий запах дорогого табака с цитрусовыми нотками… Ни двинуться, ни шевельнуться, ни тем более ухватиться за эти ласки, только рефлекторно напрягает кисти рук сильнее, отчего тугие веревки лишь сильнее врезаются в кожу, саднят болезненно. — Еще не поздно остановиться, — искушающий, нарочито добрый шепот, и у ведьмы жар в груди растекается, она упрямо головой мотает. В этот момент абсолютно честна перед ним. Сомнений нет, только желание близости, которой он ее издевательски лишает. — Я хочу вас… — скрывая мольбу в голосе, произносит Марго, и в ответ наконец получает долгожданное тепло по спине — плотно, крепко, дыхание тяжелое на затылке. Ведьма выдыхает облегченно и блаженно. Хорошо до невозможности, живот сладким спазмом сводит, на боль на запястьях и лодыжках плевать. Плененная им, как в паутине запутанная, теперь можно, наконец, расслабиться и довериться. Стон глухой вырывается из груди Маргариты, когда его ладонь ложится на еë живот и хищно сминает, сдавливает кожу, будто вгрызаясь в плоть. Она чувствует, как голой кожи касается грубая ткань его одежды, как вторая рука плотно обхватывает шею, как сильно, по-хозяйски он целует её, чуть прикусывая до острой, вспышкой врывающейся в сознание ведьмы боли, и оттого возбуждение накатывает еще острее. Так правильно, так естественно она чувствует себя в его плену, будто всегда принадлежала всем своим существом лишь ему одному. — Как далеко ты готова зайти, Марго? — голос соблазняет, а пальцы его медленно шагают вниз, к изнывающему в предвкушении удовольствия лону. Все ближе, все тяжелее и плотнее наслаждение, тянет так сильно, что дыхание перехватывает. У Марго в голове только собственный пульс чеканит, ответить ни слова не может, только прогибается в пояснице инстинктивно и тут же упирается ягодицами в ощутимо выпирающее мужское естество Воланда. Ахает от моментально накатывающей бури чувств. Не от смущения и безотчетного страха, какое испытала когда-то давно, в первую брачную ночь с нелюбимым, но пылким мужем, а от того, насколько для неë прямо сейчас всё откровенно, развратно и вместо с тем будоражит и взвинчивает возбуждение до предела. Весь её прежний опыт заканчивался на семейном сексе под одеялом и немного более развязных торопливых приключениях в подвальчике любовника. Но всё это не идет ни в какое сравнение с тем, что делает сейчас с нею Воланд. И от этого хочется громко стонать, кричать, кусаться и хохотать безумно, радуясь свободе даримого ей экстаза. И все же сдерживается, сама не зная от чего. — Знаешь, что это? — дьявольский шепот как выстрел в висок, и там же на виске его жаркие губы, а по груди медленно скользит что-то холодное, неровное, твердое, больно задевает сосок, давит — Марго задыхается от ощущений, едва сдерживая рвущийся из горла стон, силясь понять… — Ну же, ответь, дорогая. — Трость, — выдыхает Маргарита с усилием и снова захлебывается сорванным вздохом, когда воздух почти перед самым ее лицом прорезает свист от взмаха этим самым угаданным ею предметом, а перед плотно завязанными шёлком глазами вспыхивает образ навершия трости Воланда в виде головы чёрного пуделя. — Браво! — короткая усмешка возле самой шеи и мягкий укус. — А вот и твоя награда. Марго ахнуть не успевает, когда ощущает между своих раздвинутых широко-широко ног холод металла и выпирающую морду пуделя, нагло, настойчиво давящую на еë налитый тяжёлым медовым возбуждением клитор, скользит дальше, вниз, чертовски медленно, изматывающе. Марго орать хочется в голос от зудящего, выкручивающего мозг удовольствия, острого, расползающегося медленными волнами по всему телу. Не стыд, нет, ни капли. Лишь до одури хочется больше, быстрее, глубже… — Зачем губы алые кусаешь? Зачем с собой борешься, дорогая Марго? Отдайся или прекрати все это прямо сейчас. Одно лишь слово — и будет по-твоему, — в голосе коварство и искушение, Марго чувствует это всем телом и лишь сильнее заводится, но уж точно прекращать не желает. — Нет, — выдыхает с протяжным предательским стоном и тут же упрямо губы смыкает, по-прежнему сдерживается. — Продолжайте. Прошу… — Нет, Марго, так не пойдет. Ты слишком скована, — говорит неспешно, дьявольски ровно, в голосе уверенность абсолютная, спокойствие пуленепробиваемое, и от этого Марго расслабляется, сдает бастион за бастионом, но себя саму все еще боится. — Пожалуй, мы вот что сделаем… В тот же миг веревки, стягивающие руки, резко ослабляются, будто сверху обрезанные, и Марго с громким вскриком падает лицом вперед, в ужасе глаза жмуря, но вдруг замирает, как ей кажется, буквально в полуметре от пола — веревки вновь затягиваются до боли на запястьях и остро обжигают тонкую кожу. Замирает в совершенно невозможной позе — полулежа, полустоя ягодицами вверх, по-прежнему с раздвинутыми дальше некуда ногами. Сердце стучит бешено, загнанно, все тело трясет — от страха и разврата, от собственного возбуждения и безумной жажды узнать, что будет дальше. — Полагаю, тебе не составит труда узнать и этот интересный предмет. Маргарита ахает в тот момент, когда ее раскрытой, измученной желанием ласк промежности касается что-то странное, мягкое, пробегающее по коже невесомыми прикосновениями. В голове все мысли вразброд, ощущения понять никак не получается, стыдно должно быть, но Марго этого не чувствует, напротив — с ума сходит от того, что он, Воланд, видит её прямо сейчас такой доступной, открытой, голой и беззащитной. В груди все сжимается от незнакомого, совершенно нового щекотливого удовольствия. Всегда гордая, никому не позволяла делать с собой ничего подобного — ни законному мужу, ни даже любовнику. Но с Воландом все иначе — ему хочется отдаваться безраздельно, без стеснения соглашаясь на все, чего бы с ней ни сотворил. — Я не знаю, Мессир, — честно отвечает Марго, повесив голову от того, что тем самым разочаровывает своего возлюбленного. В этот миг воздух в комнате рассекает резкий звук, а после сознание Маргариты разрывается от резкой жгучей боли, такой острой, что крик застяëт в горле пробкой, только слезы из глаз и жарко, дьявольски жарко, даже уши буквально пылают огнем. — Теперь поняла? Ну же, ответь, Марго. Я жду, — голос стелется в уши бархатом, успокаивает, внушает доверие, подчиняет, околдовывает, а после новый взрыв боли пронзает мозг и оглушает на мгновение. Нужно ответить, нужно… — Плеть, — Маргарита задыхается от нового удара и губу едва ли не в кровь прокусывает от напряженной борьбы с самой собой. Нет, ни за что она не сдастся и не покажется ему слабой. — Выпусти это из себя, — снова нежность слов пьянит и плавит точно огонь восковую свечу, и Марго кажется, что с ума сойдет от того, что эта боль приносит ей не страх и ненависть к мучителю, а безумное, ненормальное, нелогичное возбуждение, между ног тяжело и вязко-приятно, из груди крик рвется, но никак не может выйти наружу, даже с очередным ударом плети по пылающей коже. — Кричи, Марго, освободись, обрети себя истинную! Удар за ударом, со всей силы, ягодицы уже почти ничего не чувствуют, только пожар дьявольский, держаться нет сил, а голос порочный все так же соблазняет и соблазняет. А ведь и правда — хочется наплевать на все и просто заорать во все горло. От боли, от возбуждения, от того, что совсем не понимает, зачем он всё это с ней делает — порет так просто, так бесцеремонно, так развратно… И Марго, устав наконец сдерживаться, отпускает себя. Первый вскрик неловкий, сорванный, короткий, будто на пробу. За спиной усмешка Воланда довольная и хитрая, нежная ласка твердой уверенной рукой по пылающей от боли ягодице, между ног проводит пальцами так легко, как по маслу, и Маргарита к вдруг отчетливо понимает, насколько сильно возбуждена, и это уже невозможно скрыть. Позади звук странный, будто… Он пальцы свои облизывает? От властного и снисходительного «умница, Марго, хорошая девочка» у нее в животе взрыв сверхновой, а в голове канонадой сердце бухает, и она выстанывает несдержанно его имя, просит еще, не веря, что сама это произносит, собственным ртом. А после удар за ударом сливаются в серию ярких вспышек и поток бешеного жара по всему телу. Наконец Маргарита ощущает полное доверие, настоящее освобождение и кричит почти без остановки, прерываясь время от времени лишь на громкий яростный смех, будто безумная. На последнем ударе всё пропадает на миг — все звуки, все ощущения, только в голове гул и чувство невесомого полета в темноте — так хорошо и легко ей никогда в жизни не было! — Я в восхищении, дорогая. — Будто сквозь толщу воды Марго слышит довольный голос Воланда, чувствует, как исчезают с запястий и ног веревки, и она бессильно падает на пол — ей плевать, тело не слушается, сил нет совсем, лишь улыбается как не в себе. Нет, не падает на пол лицом, останавливается в нескольких сантиметрах. Что это? Его руки? Так тепло и приятно, как в пуховом одеяле. Он переворачивает её лицом вверх, и вот она — дьявольская улыбка, от которой ноги совсем немеют и улыбаться еще шире хочется. Тело вдруг взмывает вверх, легко подхваченное им на руки, возле носа его черный сюртук с массивными серебряными пуговицами, пахнет дымом и смолой. И чем-то сладким, вроде вина. Несет её куда-то стремительно, уверенный шаг чеканя, а Маргарите все равно. Она пьет каждое мгновение до дна, наслаждается всем своим существом, готова вытерпеть любые муки, лишь бы с ним, лишь бы навсегда. Прижимается к груди, носом тычется несмело, от очередной его усмешки тает. Пусть хоть розгами, пусть хоть как… — Мессир… Если я вам еще нужна, я готова… — шепчет пересохшими, дрожащими от пережитого напряжения губами и неотрывно в глаза смотрит, теперь уже ничего не боясь, абсолютно преданно и без капли сопротивления. — Твое желание еще не исполнено, Марго, — не дает ей договорить Воланд и осторожно, бережно укладывает на ту самую кровать, на которой она очнулась после бала. — Не так ли? Маргарита кивает торопливо и глазам своим не верит, ощущениям тоже, будто спит наяву — почему такой заботливый после всего того, что сделал с нею, почему такой взгляд внимательный, почти отеческий? Он отстраняется плавно, медленно расстегивает пуговицы своего одеяния, слишком долго тянется время, почти невыносимо. Что дальше — черт знает, но Марго точно уверена, что за эти долгие, изящные движения пальцев готова навсегда продать душу своему искусителю. Да что говорить — уже продала, знает это наверняка. И так бессовестно счастлива от этого. Еще немного, и все станет полностью очевидным и свершенным… Строгий сюртук, иссиня-черный в волнующем свете луны, падает на пол громко, увесисто, сапоги Воланд снимает быстро, Марго в глаза смотрит ему неотрывно, завороженная, пойманная им в сети. Дьявольская улыбка с ума сводит, разгоняя жар по телу — слабому и расслабленному, так сильно, что шевелиться совсем не хочется. Будто во сне Марго видит, как его статная фигура стремительно приближается к постели, чувствует, как продавливается под ним матрас — нет, не снится, все взаправду, и от этого дыхание сбивается напрочь, по телу дрожь приятная. Точно змея — все ближе, все отчетливее чувство полной принадлежности ему. Воланд бедра её расталкивает своими коленями в стороны резко, грубовато, опускается на неё, придавливая всем весом, нависает над нею, над её лицом и чего-то выжидает. Маргарита прогибается как кошка в пояснице, ощущая, как плотно прижимается он к ней тазом, как горячо упирается в её тело его напряженный до предела член через плотную ткань неснятых брюк. Она вскипает моментально, стонет, дышит часто и пальцами дрожащими торопливо за пуговицы рубахи хватается. Тяжело наощупь расстегивать, руки не слушаются никак, нетерпение до пика доходит. Хочется скорее в его жар с головой, хочется его тела — вплотную, кожа к коже. — Настырная, горячая Марго. — Позволяет себя раздевать, хитро не отпуская её взгляд, цепко удерживая, наслаждаясь ее неловкостью и торопливостью. — А я не ошибся в тебе… Маргарита не понимает ни слова, смысл их распадается на атомы, как и все её разум, когда наконец расстегивает рубаху и, ахнув от ярких чувств, жадно ныряет вспотевшими ладонями под тонкую шелковистую ткань — по бокам и дальше, к спине, обхватывает крепко, тянет на себя несдержанно, мучаясь от почти болезненной тяжести в животе. Ей нужно, очень нужно скорее, освободиться, выплеснуться, взорваться к чертовой матери, слившись с ним воедино. Пальцы неосознанно вниз бегут, брюки стащить с него пытаются, потому что уже невыносимо, жарко, тяжело. Он помогает, но слишком лениво, медленно, точно издевается. Расстегивает ширинку, позволяет Маргарите усилить потуги, усмехается, с нескрываемым наслаждением глядя на ее напряженно сведенные к переносице брови, целует в лоб, нос, обжигая чувствительную кожу. Ей не обидно совсем, ей просто поскорее хочется. Щеки в его ладонях горячих как в плену, и тут же между ног боль резкой вспышкой и распирает изнутри — так плотно, так много, так что дыхание перехватывает начисто. Маргарита вскрикивает и стонет на выдохе гортанно — вот и все, вот она и счастлива. По-настоящему. И это несомненно стоило сотни лет безрадостных мучений. Смех безумный из груди рвется, когда боль отступает, а ее тело легко сдается любовнику, расслабляется, легко поддается его глубоким, сильным толчкам. В одном ритме. Страсть волной по позвоночнику прокатывается и прямиком в голову — вышибает все мысли, последние страхи и сомнения напрочь, дурманит, уносит куда-то в безвременье. Никогда ни под кем так не извивалась, никогда не смеялась во время секса, никогда не сходила с ума в глубине мужских глаз, полных обожания и безумной похоти. Марго готова поклясться — в этих разных глазах сейчас плещется совершенно особенное, темное, тяжелое и бескрайнее чувство. Между ног пожар горит все сильнее, с каждым толчком, а его руки крепко держат её голову, не давая опомниться и взгляд отвести. — Ты моя, Марго. И других у тебя больше никогда не будет. В этом голосе нотки стали, обернутой шелком. В этом голосе власть и забота, как о самом главном сокровище. Этим толчкам хочется раскрываться полностью, чтобы сильнее и глубже, чтобы быстрее и прямо за край. Жар разрастается в животе все сильнее, мучительно и желанно, и ведьме кажется, что она вот-вот упадет в бездну, откуда нет выхода, будто сейчас совершится что-то фатальное для нее и неотвратимое, и она жаждет скорее туда без сомнений… — Моя королева, моя на веки. В ушах гул, в теле цунами, перед глазами вспышка. На миг образ Воланда меркнет, и Маргарита кричит его имя во все горло - протяжно, утробно, взрываясь изнутри и распадаясь на части в кромешной черноте, жаркой и ласковой. Кончает ярким фейерверком, теряясь в ощущения. Ей кажется, что она больше не принадлежит себе, и от этого сладко в груди, от этого восторг и счастье, которого никогда прежде не испытывала. Воланд изливается следом, горячо и бурно, Марго вжимается в него с силой, содрогаясь всем телом в послеоргазменных судорогах, все еще купаясь в адском огне наслаждения, хохоча напрочь сорванным голосом и из последних сил стискивая бедрами бока Мессира. Потерянная для всего мира, для света, но обретенная им.Твой вирус любви ядовит, Он разрушит меня, но напрасны все слова — Сгорю как сухая трава, Может, это мне послано свыше? Любовь не может быть тихой игрой, Достаточно искры одной, Между нами — лишь дьявольский зной.
Группа «Ария», М.А.Пушкина, песня «Дьявольский зной»