Мы с ней на «ты»

ты меня никогда не забудешь, я останусь среди кинолент, не забытый, теперь чёрно-белый, твой любимый, печальный момент. ты меня никогда не забудешь, забывайся в других, веселись, а на утро, когда-нибудь, в осень, вдруг прошепчешь: «хотя бы приснись».

Время стирает всё: формулы и правила, телефоны, имена, события, людей. Постепенно ты забываешь, где и как жила, почему ела только сливочное мороженое и зачем каждый вечер встречала одного-единственного человека с работы. Это остаётся в том прошлом, которое не вмещается ни в чемодан, ни в дорожную сумку, ни даже в голову. В ночь ты собираешь ненужные вещи, садишься в самолёт, а после полудня оказываешься на другом краю мира и в новой жизни. Она длится ровно пять лет, сменяя серые будни один за одним, как старую киноплёнку немого кино. Ты кое-как свыкаешься с мыслью, что теперь ничего не должно меняться, что пустой дом — это нормально. Что отныне ты владеешь одиночеством, а не оно тобой. Потом хочется пить алкоголь, танцевать на барных стойках и до боли в скулах, до искр из глаз целовать человека, который спит, когда ты просыпаешься. В какой-то момент ты срываешься: покупаешь билет в один конец, хватаешь попавшие под руку вещи, садишься в самолёт, потом в поезд, думая, что иначе и поступить не можешь. Ты слушаешь стук колес под упоительную колыбельную местного радио, плачешь. Ты не уверена, правильно ли поступаешь, но мыслей нет. Они связаны в узел эмоциями, и всё, что хочется кричать, — «я еду домой». Ты кутаешься в колючий плед, обнимающий твои плечи тяжёлым, но тёплым пленом, и пытаешься вспомнить прикосновения рук той, которую оставила в прошлой жизни. Ты отвыкла. Отвыкла от её рук, глаз, губ, голоса. Ты уже и не знаешь, как она смотрит своими большими зелёными глазами, как говорит тихим и вкрадчивым голосом, как быстро ходит с по-королевски гордо поднятой головой. Не знаешь, какой нынче помадой она красит губы, зачем вновь и вновь завивает по утрам волосы, носит платья или брюки. С кем чаще говорит, а с кем — молчит. Ты сейчас не знаешь о ней ровным счётом ничего. Кроме одного — никого лучше неё в твоей жизни не было, нет и уже никогда не будет. Возможно, именно поэтому ты окунаешься в прошлое. Прошлое настигает волнами: проходишь по знакомым улицам, смотришь на знакомые дома, опускаешь глаза при встрече со знакомыми людьми. Ты идёшь, помня единственную дорогу, пройденную тысячи и миллионы раз. Кажется, словно всё вокруг совсем чужое, совсем ненужное, и, наверное, хочется бежать отсюда. Опять бежать. Без оглядки на прошлое, без запинаний о воздух и собственные принципы, без остановок для отдыха и воды. Хочется бежать налегке, взяв только себя и себя, ведь ничего другого тебе в жизни не надо. Но ты идёшь знакомой дорогой. Ты топчешь проложенные пути, надеясь, что всё делаешь безошибочно. Ты останавливаешься у дома, поднимаешь голову. Он не изменился. Как и целый город. Как и ты сама. Тебе всё так же тепло на душе от одной мысли о любимой женщине, от одного взгляда в постаревшие окна. Ты стучишь. Сначала звенит тишина, расстилающаяся мягким покрывалом по мокрой земле. Ты стучишь ещё раз. И к тебе приближаются невесомые шаги чёрных домашних тапочек на босую ногу. Поднимаешь глаза. Она смотрит в упор и не верит. Тебе кажется, будто она точно такая же, как и пять, и десять лет назад: почти с картинки, дико красивая. На ней большая белая футболка и короткие джинсовые шорты, на ногах — те тапочки, мысли о которых в голове роятся бесконечной воронкой, волосы собраны в высокий хвост, а из макияжа — естественный румянец на щеках. В уголках глаз стало чуть больше маленьких морщинок, оттенок блонда стал ещё более пепельным. Как фото, которые ты сожгла. И только тонкие бледно-розовые губы, которые, без сомнений, всё ещё пахнут свежей клубникой, и глубокие глаза выдают ту же, какую ты запомнила с последней встречи. Какую хранила всё время под сердцем. Ты ждала этого слишком долго. Резко притягиваешь её к себе и обнимаешь, растворяя всю её в своих прикосновениях. Судорожно она цепляется длинными пальцами за твою рубашку, волосы, достающие до лопаток, за руки. Она цепляется за тебя. Будто ты оплот. Будто ты спасательный круг в открытом море. Ты чувствуешь, что её накрывает. Она плачет. Рвётся из твоих объятий и одновременно старается держаться крепче. Внутри неё — боль, которая заставляет вздрагивать. Дрожать от холода, безразличия и тебя. Она говорит, что скучала по тебе. Молчит, что ненавидит тебя. И себя. Уже долгие годы она ненавидит вас обеих за прошлое. Ты обхватываешь ладонями её заплаканное лицо и начинаешь покрывать его поцелуями. Чувствуешь, как она морщится от резких касаний, но всё равно прижимается ближе, надеясь, что не спит. Она ещё думает, будто это только сон и проснуться можно по щелчку пальцев. А ты целуешь и целуешь. Не можешь остановиться, наслаждаешься ею, впитывая её запах. Новый, но прежний. Она теперь снова рядом, словно ты вовсе никогда и не исчезала. Ты находишь губами её губы и впиваешься в них таким долгожданным поцелуем. Не кусаешь, не проявляешь власть. Только вспоминаешь этот сладкий вкус. Ты обнимаешь её за шею, перебирая в ладонях локоны. Она так же несмело тебя держит, смыкая руки на уровне спины, но с удовлетворением и желанием отвечает на поцелуй. Воздуха нет. Ты смотришь ей в глаза. Смотришь в расширившиеся зрачки и понимаешь всё без слов. Каждый ответ на каждый твой вопрос — в одном её взгляде: она тебя не забыла. Ты её не забыла. И ваш поцелуй после долгого расставания — глоток воды в жаркой Италии, где ты провела последние пять лет своей никчёмной жизни. Никчёмной потому, что без неё.