Последствия

— Вик, а что это за шрамы у тебя между бровей? — Виктора до сих пор поражает детская способность Джейса с легкостью переключаться-перепрыгивать с темы на тему. — Это с детства, — Виктор задумчиво поглаживает лоб пальцами, пытаясь вспомнить. — Я с детства на костылях. Как-то раз, во время слива химикатов из Пилтовера, нам с семьей пришлось в срочном порядке покидать дом, — Талис продолжает смотреть на Виктора столь сосредоточенно, что у того ком в горле встает. Виктор имел привычку говорить тихо, после травм от взрыва она переросла в необходимость. — Я расшибся о порог, забыв костыль в комнате. Было больно. И крови много. Мне было в районе 6 тогда. Виктор погружается в это воспоминание глубоко. Слишком глубоко для человека, говорившего об этом спокойным голосом, с сухими глазами. Засвистевший чайник отвлекает от разговора, сбивает с мысли. Виктор просит Джейса достать кружки с верхней полки. Совсем немощный. Часы продолжают тикать. Назойливо и противно. Ученый открывает банку с чаем в надежде, что тот еще не покрылся злосчастной плесенью. Когда он был здесь в последний раз? Два месяца назад? Три? Рассыпая по чашкам чайную пыль, Виктор мысленно благодарит Джейса за то, что накормил, обогрел, приласкал. Виктор ещё никогда не ощущал себя столь уязвимым и загнанным в угол чужой заботой. Он привык ждать от всего подвоха. Сравнение себя с уличным, одичавшим от одиночества зверем кажется наиболее колким, но таким подходящим. Заунский чай ничем не пахнет. Он крепкий, горячий, но безвкусный. Виктор достаёт галеты и мёд из узкого серванта. — Я, кажется, не рассказывал тебе одну историю, — Джейс отпивает из кружки, морщась. Виктору не удается понять, от чего конкретно. От температуры или вкуса? — Она привела меня к навязчивой идеи о развитии магии. Ты ведь знаешь, что я не местный. Я из Фрельйорда. Мы с мамой замерзали в горах во время снежного бурана. Нас спас маг, перенеся нас на поле перед Пилтовером. Этот браслет — мой оберег. Он приносит удачу, — Джейс крутит запястьем перед Виктором, наблюдая за реакцией, как ребёнок. Сам же смущается своему секундному порыву. — Ладно, я думаю, это неважно. Браслет представляет собой кожаную тряпку темного цвета с закрепленной на ней стекляшкой, за которой прячется испещренная рунами голубая галька. Виктор заметил её ещё тогда, в их вторую встречу лицом к лицу, когда Джейс собирался покончить с собой. Талис символически снял его, прямо заявляя о серьезности намерений. Мёртвым удача ни к чему. — Важно. И я знаю про браслет. Точнее не так, я догадывался про то, что он твой оберег. Ты ведь снял его перед… — Не напоминай, пожалуйста, — Талис болезненно сводит брови. Ему до сих пор стыдно за то проявление слабости. — Я помню. Ты тоже хотел... — Да, — Виктор глаз не отрывает, смотрит внимательно, поглощая Джейса взглядом. Акт мазохизма, своего рода наказание. Ему должно быть больно и стыдно. — После того, что случилось с Скай. Джейс вдруг обнимает. Так тепло и искренне. Зарывается в волнистые каштановые волосы с трепетом и нежностью. Они совсем отросли, надо подстричься. Талис осторожно целует за ухом, вызывая мурашки. Умиротворение берет верх, Виктор мякнет в умелых руках, как печенье в остывшем чае. Он давно мечтал об этом. Страстно желал, чтобы Джейс проявил тактильность, позволил себе объятия и ласку. Наконец, когда грёзы осуществляются, это внезапно кажется неправильным. Появляется чувство тотальнейшей беспомощности, граничащее с бредом. Для Джейса это лишь развлечение. — Не играй со мной. Я… я знаю, что ты бросишь меня, когда на горизонте замаячит Мэл, — такое уже случалось. Отпусти, не держи, не прижимай к себе. — Не играй с моими чувствами. — Забудь про Мэл. Нас больше ничего не связывает, кроме рабочих отношений. От Джейса не хочется ждать лжи. Не сейчас. Кажется, такой распалённый, он не способен врать. Щеки горят, зрачки расширены, дыхание сбито, на губах застыла рассеянная улыбка. — Я понимаю твои намерения, — Виктор пытается говорить ровно и четко. Не ему судить, насколько удачно. — Да? — хмыкает Талис, улыбаясь. — И какие же они? — Переспать и свалить. Чтобы было легко и без обязательств. — Я кто по-твоему? Не надо рисовать из меня монстра. Я ведь совсем не такой… и намного симпатичнее. — Самовлюбленный кретин, — произносит Виктор, переставая трепетать в руках Талиса. Джейса искренне веселит ни то фраза, ни то реакция Вика после её произнесения. — Позволишь? — надрывный вопрос звучит из уст Джейса. Виктор понимает, о чём он, и цепенеет. Эмоции захлестывают трезвый разум. Джейс расценивает молчание по-своему: он отстраняется. Виктор прижимается к щеке Талиса губами. Неожиданно резко даже для себя самого. Щетина царапает кожу. Джейс целует его трепетно, с упоением, будто впервой. Виктор выдыхает в поцелуй, углубляя его. Дыхание сбивается. Виктор позволяет мыслям уплыть, он отдает власть над телом в руки постороннего. «Что-то изменилось в тебе, Виктор». Он вздрагивает. Фраза Хеймердингера отдается на подкорке. Раньше Виктора всегда пугала потеря контроля. Ядро изменяет личность, Ядро порабощает его. Или это лишь один паранойя. Оно бы не допустило подобных мыслей, если бы имело контроль над разумом. Жизнь Виктора состояла из смирений всегда, сколько он себя помнил. Смирись и продолжай работать. При желании, Талис мог бы сломать его пополам, с легкостью убить. Виктора даже никто не хватился бы. Контраст между огромный физической силой и деланной мягкостью будоражит. Виктор засматривается на рельефные мышцы, обтянутые соблазнительно смуглой кожей, на капельку пота, стекающую по лбу. Руки Джейса ложатся на шею, выбивая из головы тревоги. Виктор отпускает костыли, позволяя тем столкнуться с полом. Талис нежен, но скован. Не понимает, что может себе позволить, а что нет. Такой опыт с девушками, а до сих пор не может отпустить себя? Страх навредить столь сковывает? — Не бойся, ты не сделаешь мне больно, — бормочет Виктор в губы Талиса. — Доверься мне. Опусти руки. Руки Джейса теперь скользят по рубашке, спускаясь на талию. Романтик. Виктор оглаживает спину Талиса, пересчитывая позвонки. Джейс стискивает, прижимая к себе. Он сажает ломкое тело на не менее ломкий, хлипкий стол. Спина ноет. Она и не прекращала ныть после сегодняшних походов, но Виктору удавалось ловко пренебрегать болью. После соприкосновения бедер с гладкой поверхностью спина окончательно налилась свинцом, внутри словно замкнуло что-то. Виктор отстраняется. — Я сделал что-то не так? — Талис смотрит на него с широко раскрытыми глазами. Обиженно так, разочарованно и обеспокоенно. Теперь он напоминает зверька, у которого отобрали любимую игрушку. — Всё так, — произносит Виктор, прижимаясь к груди Талиса. Спазмом сводит позвоночник и ниже. Тело бьет крупная дрожь. Блядство. — Не хочу торопиться. — Что-то болит? — испуганно интересуется Джейс, отпуская спину. Он удивительно проницателен. Такое тяжело не заметить. Виктор отхаркивается. Уже без акварельных разводов крови на сгибе локтя. Он даже привык к ним, их отсутствие вызывает ещё большую панику. Так странно. — Посмотри в верхнем ящике лекарство, — Джейс его взгляда пугается. С чего вдруг? Виктор стискивает зубы, терпит привычную боль беспристрастно. Талис поспешно достает черный мешочек из верхнего ящика, под неявные кивки Виктора. Внутри бархатистой ткани — две крошечные ампулы с яркой жидкостью переливающегося, играющего на свету розового цвета. — Смотри, тебе нужно вскрыть ампулу, набрать в шприц, — командует Виктор ломким голосом. Перед закатывающимися глазами сине-фиолетовыми вспышками сверкает силуэт. Виктор не чувствует веса собственного тела, кажется, он вот-вот отключится. — Только аккуратно. Передавай мне. Виктор доверяет. Талису он верит, кажется, настолько, насколько это возможно для него самого. Не полностью, но достаточно сильно, чтобы позволить видеть себя в таком состоянии. В прочем, прогонять его было бы даже более позорно. — Это безопасно? — волнуется Джейс, но просьбу исполняет послушно, однако не протягивает тонкую иглу. — Давай лучше я? Неслушающимися руками Виктор с трудом растягивает пуговицу и ширинку. Очерчивает зону, куда нужно колоть. На бедре. Джейс резко проникает иглой под кожу. Острая боль пронзает тело и до хруста выгибает спину. Словно в шприце сотни крошечных осколков, которые теперь рассыпаются-разливаются по крови. Разгоняемые по сосудам, Виктор кажется чувствует их все. Они доставляют мучения сейчас, но после всегда приходит легкость и эфирность. Надо подождать, потерпеть. Голова вскидывается, затем безвольно опускается. Виктора колотит, словно в ознобе. Перед глазами все меркнет, ему вновь чудится фиолетовое свечение далеко-далеко. Каково Джейсу следить за этим? Ему не противно? Не омерзительно? Наконец, когда тело перестает содрогаться, Виктор чувствует абсолютное бессилие и звенящую тишину. В голове вспышками, крошками из калейдоскопа мигают воспоминания, плавно перетекая в другие. Вернуться к старым невозможно, они навсегда утрачены. Рассудок помутился, сознание опустело. Фантомный запах крови забивает нос, мешая вдохнуть. Ему необходимо добраться до Синджеда завтра утром. Что он сделал с собой? Проходит вечность. Виктор перестает ощущать время. Оно течёт ни то слишком быстро, ни то слишком медленно. Он не чувствует себя живым. Тело не ощущается в пространстве, оно словно тонет или плывет. Звуки меркнут. Эффект уже не тот, каким был раньше. Мерцание бьёт острее. Что-то действительно изменилось. На клеточном уровне стало иным. — Джейс, — зовёт Виктор, пытаясь открыть глаза. Сначала ему кажется, что он ослеп из-за невозможности сориентироваться и темной комнаты. Только погодя он понимает, что находится в спальне. Без корсета, без какой-либо поддержки спины, без рубашки. Как же стыдно. Талиса рядом нет, судя по шуршанию и шуму, он на кухне. Готовит что-то? Делает вид? Костылей не видно. Видимо, остались там же. Дверь скрипит. Теплый свет озаряет комнату тонкой полосой. Матрац проминается под весом тела. — Прости меня, — Джейс ласково гладит по волосам. Его давно так никто не трогал, со столь сладким трепетом. Виктор практически не слышит его — головой на твердой подушке, поглощающей все звуки. — Я мечусь между вами, потому что выбор одного означает предательство другого и самого себя в каком-то смысле, — Виктор знает, о ком говорит Талис. Слишком хорошо понимает. — Она многое сделала для меня. Я благодарен ей. Виктор не совсем осознает только при чём здесь Мэл. Видимо, вскрылся больной нарост после беседы о ней. Талис не называет её по имени. Почему? Джейс соврал? А он, наивный, поверил в бредни разгоряченного человека. — Ты любишь Мэл? — Я не знаю, — Виктор не может видеть лица Джейса, однако исступленного голоса ему хватает с лихвой. — Ясно, — ядовито произносит он, разрушая надорванное молчание, повисшее после последней реплики. Виктор чувствует, что должен сказать что-то ещё, Джейс ждёт, но обида душит кислотно-розовым. — Мои чувства к тебе сильнее. Я хочу заботиться о тебе. — Джейс, пожалуйста, давай спать. У меня голова раскалывается, а мысли о том, что ты трахаешься с другой не помогают. — Вик, я не соврал. Мы остались друзьями и коллегами. Поверь мне, я бы не стал врать. — Спокойной ночи, Джейс, — произносит Виктор, разворачиваясь. Талис укладывает руку ему на спину, бормочет что-то на грани слышимости, наклоняясь к нему. Виктор не слышит, он не хочет даже пытаться. Его отключает. Моментально. Как только он позволяет телу расслабиться, а мыслям уплыть, его погружает в глубокий черный сон, словно в воду. Без сновидений, без волнений. Просыпается от громкой ругани на кухне. Стены картонные, тонкие. Костыли заботливо стоят у кровати, опираясь на стену. Тяжелый металлический корсет лежит на тумбе. Он ловко застёгивается на спине, вновь заковывая ту в тиски. Рубашки не видно. В шкафу — молью поеденная одежда, надевать которую желания не возникает. Находит лишь темную отцовскую рубашку с манжетами, обшитыми золотыми нитями, и черные брюки. Виктор с удовольствием замечает, что вновь может опереться на одну лишь трость. Болезненно, ногу передвигать сложнее, но он способен сделать это. Чудо. Но эффект продлится недолго. Виктор хромает, опираясь на дверной проём из спальни на кухню. Джейс рвано выдыхает, пугаясь застывшей фигуры. — Виктор… Как ты себя чувствуешь? — Талис подходит ближе, стремясь дотронуться, помочь, пригладить. Виктор руку не отталкивает, хотя и хочется. Ещё больше хочется почувствовать себя любимым этим человеком, поверить в его фарс и очевидную ложь. — Лучше. Спасибо. — Знаешь, вчера у тебя были фиолетовые вены, глаза порозовели. Ты кричал так, будто тебя пытали. Я испугался за тебя. — Это нормально. Ты ведь раньше не видел действия мерцания в живую? — Нет, никогда, — Джейс неловко почесывает затылок, телом указывая на стол. — Я попытался приготовить завтрак. — Из чего? — Консервы. Нашёл у тебя. Надеюсь, они не испорчены. — Туше, — Виктор картинно вздергивает руки вверх, придерживая локтем одной массивный костыль. — Ты удивительно спокойно выглядишь для человека, у которого за спиной разваливающийся город. — Давай хотя бы сейчас не будем думать об этом? — тяжелый вдох-выдох от Талиса и сопутствующий этому не менее тяжелый взгляд Виктора. — Я знал, что ты захочешь в Заун именно вчера. Я слишком хорошо тебя знаю. Я не мог отпустить тебя одного. Мэл сказала, что я могу на неё рассчитывать. Я должен вернуться в Пилтовер к обеду. Виктор всё же стал ценнее работы. Какая щедрость. — Что ж, признаю, ты смог меня удивить, — Виктор только сейчас обращает внимание на глубокий порез между большим и указательным пальцами. Кровь с него стекает на пол тонкой струйкой. Порезался ножом, когда открывал банку, — догадывается Виктор. — Я могу помочь обработать. — Сомневаюсь, что у тебя есть чем. Ты здесь не живешь. — Очень зря. Я крайне трепетно отношусь к своему здоровью, — Виктор распахивает шкафчик внизу, моментально выдвигая два из многочисленных ящиков. Достает бинт, марлю, вату из одного и спирт из другого. Глазами указывает Джейсу на стул. — Когда сюда ещё можно было спускаться спокойно, без допросов на блок-постах, без блок-постов, в принципе, этот дом выступал в качестве хранилища таблеток. Многие лекарства можно достать только здесь. Импорт мерцания по договору, кстати, с вашей стороной продолжается до сих пор, я уверен. У вас его разбавляют, чтобы не доставлять пилтошкам неудобств, чтобы толкать более дешёвую дрянь с наценкой. — А это..? — произносит Джейс прежде чем стиснуть зубы от жгучей боли. Виктор выливает жидкость осторожно, прижимая толстой подушкой ваты. Та быстро пропитывается красным. — Медицинский спирт. У вас такое достать, думаю, тоже можно. Или в виде водки, что тоже неплохо, — ученый усмехается нервно, кривя губы в улыбке. Под непреклонное молчание Джейса Виктор быстро обрабатывает проспиртованной марлей длинную рану от ножа; кровь перестала выглядеть отталкивающе довольно давно. Они завтракают всё также: молча. Никто не решается завести разговор на тему вчерашнего, пока Джейс не нарушает молчание: — Вчера мне было так хорошо с тобой. Я не хочу забывать об этом. — Я тоже, — Виктор переводит взгляд на полупустую консервную банку, не в силах взглянуть на Талиса. Секундная слабость. — Скажи мне, Джейс, ты действительно говорил с Мэл? — Да. — Тогда к чему был ночной разговор? — тон Виктора, наконец, становится более привычным, выправляется. Слова больше не доставляют боли. Как физической, так и моральной. Только скупой интерес. — К тому, что мне очень стыдно за все те моменты, фразы, когда я показывал тебе своё безразличие и пренебрежение, — Джейсу разговор, кажется, доставляет слишком много приевшейся боли. — Я её не люблю. — Вчера ты сказал другое. — Те чувства, которые я испытываю к тебе, не могут соперничать с ней. Это правда. С ней было что-то другое, сиюминутное, что ли. Мне тяжело. Это тоже правда. — Что ж, я польщён, если это действительно так, — или всё же лесть? — Мне надо к Синджеду. — Я провожу, — порывается Джейс, уже помогая Виктору встать. — Нет, — слишком резко сказанная фраза заставляет Талиса чуть ли не отпрыгнуть. Виктор торопится объясниться: — Ты и здесь привлекаешь слишком много внимания, а Синджед живет в самом низу. Тебя ограбят и изобьют. Волнение, ранее несвойственное Виктору, прорывается сквозь холодность. Советник улыбается плотоядно, отлично от того, как он делал это всегда. — Я спускался «в самый низ», как ты его называешь, достаточное количество раз. Такого не было никогда. Да и избиения — не самое страшное в жизни. — Хорошо.