Виктор опирается на костыль. Болезненно тащит недвижимое тело вслед за Талисом. Взял пальто Джейса, забытое после первого посещения Синджеда. Должны же быть какие-то плюсы.
Он вновь оказался на волоске от смерти. И вновь был вытащен с того света Джейсом.
— Не хочешь попробовать без? — спокойно спрашивает советник, когда они вступают на территорию Пилтовера.
Виктор понимает суть вопроса не сразу.
— Смеёшься?
— Вовсе нет. Синджед сказал, что я должен насильно отбирать у тебя костыль.
— Прямо так и сказал? Ну, попробуй, — Виктор отпускает трость. Ему нравится наблюдать за тем, как самовлюбленное выражение лица Джейса резко меняется на страх. Костыль стукается о тротуар. — Когда-нибудь видел, чтобы тридцатидвухлетний человек заново учился ходить?
Джейс не находит нужных слов. Пусть. Виктор не готов вырывать их из него. Они доходят до участка. Кейтлин сегодня так и не объявилась. Юная Кирмман не может столь фривольно обходиться с рабочими обязанностями. Это последнее, во что Виктор готов поверить. Несмотря на то, что он практически не знает её, мотивацию тем не менее понимает слишком хорошо. Комплекс вины. В голове только: «Мама хотела бы!». Мёртвые уже ничего не хотят. Кейтлин могла не появиться на месте, не отметившись в участке, сразу приступить к службе. От Талиса он узнал, что она делала так в дни комы Кассандры.
Мирские заботы помогают отвлечься от собственных мыслей и проблем. Помогают не думать о страхе перед
Ядром самим собой. Иррациональная боязнь навредить Джейсу поглощает мозг. Действительно ли он боится именно за Талиса? Идея кажется бредовой. Да, это бред. Конечно, бред. Ядру нужно питание. Мысли об уничтожении больше не посещают затуманенный, воспаленный мозг. Чувство отсутствия власти над собой пугает, от него хочется избавиться, вырезать.
Джейс повязал на его руке свой браслет. Это заставляет чувствовать себя особенным. У самого Талиса меж большим и указательным всё ещё белеет бинт, с врачебной тонкостью и педантизмом намотанный Виктором. Он покрыт коричневатыми подтёками смешавшейся крови; уже и не разберёшь, где чья. Они находят взвинченную Кейт у госпиталя. Состояние, как при первой их встрече, близкое к смятению, граничащее с беспомощностью. Юная Кирамман стоит в гражданском, пытаясь успокоить очередную семейную пару .
— Я так переживала, Джейс, — вкидывает она между фраз-клише.
— Мы в порядке, — произносит Талис. Семья не позволяет Кейтлин полноценно отвлечься на беседу. — В Зауне произошла стрельба. Ты знаешь, — люди вокруг пугаются, загнанно глядя на Джейса. Талис не одаривает их и крупицей интереса, будучи слишком сфокусированным на Кейт, — погибли люди.
Виктор тормозит напор, красноречиво кладя руку на плечо. «Заткнись!».
— Джейс! — истерично окрикивает Кирамман. — Послушайте, вы находитесь в безопасности. В Пилтовере вам ничего не угрожает. Миротворцы смогут позаботиться о вас. Не бойтесь обращаться к нам. Идите в больницу, вашей дочери как никогда нужна поддержка.
Безымянные люди уходят не сразу, продолжая тянуться к Кейтлин, как оплоту спокойствия. Из неё действительно вышел бы хороший шериф, убери доверчивость и наивность. Талис не выглядит уязвленным или пристыженным, продолжая стоять расправив плечи и подняв голову. Такое уже было в их первую встречу, однако тогда Джейс выглядел метающимся в клетке животным. Слепая уверенность в собственной правоте и непоколебимости идеалов имели разрушительное воздействие на него. Чудеса эгоцентризма и отсутствия авторитета.
— Не лезь, когда я работаю, — недовольно бормочет Кирамман, устало поправляя блестящие волосы. Глаза Кейтлин, нездорово подчёркнутые синяками, водянисто блестят, как у детей перед плачем. Миротворица скатывается по стене, покорно поджимая губы. — Я ведь просила.
— Ты в штатском. Откуда мне было знать, что ты на службе? — Джейс поднимает обессиленную Кейт с влажной от дождя плитки. Та заторможенно отряхивается. — Да и вообще, Кейт, проблема срочная.
— В Зауне стрельба обычное дело, — вклинивается Виктор, пытаясь пожать плечами. Получается это у него чудовищно плохо — руки не слушаются. — Никто здесь не обращает внимания на неё. Вы ведь даже не спускаетесь туда. Прогулки миротворцев обычно ограничиваются Променадом.
Виктор колет, задевает за больное, но Кирамман не ломается. Ему было бы неприятно слышать подобное, находясь он на её месте.
— Обращает, — Кейтлин приосанивается, сдержанно вздергивая подбородок. — И мы спускаемся ниже. Вчера я лично опрашивала свидетелей на месте, не без помощи Вай, — на щеках Кейтлин проступают юношеские ямочки.
Сколько ей лет? Она же действительно вчерашний ребёнок с юношеским максимализмом и детскими ужимками. Даже черты лица, несмотря на тонкость, до сих пор имеют детскую припухлость. Лёгкую, ненавязчивую. Движения Кирамман угловаты и надломаны. Возможно, из-за хронического недосыпа. Виктор видит в ней ребёнка, не вписывающегося в общество. Резко становится совестно.
— Удалось установить, кто стрелял? — надменно спрашивает Джейс, всё ещё надеясь помочь следствию. Интонация раздражает, кажется хвастливой и неестественной. Его хочется остановить. Он ведь совсем другой в обращениях к Виктору. Никогда не позволял себе подобного. Сейчас Талис ведёт себя, как фамильярная пилтоверская гнида.
— Да. Это была Джинкс. Опять. Она слишком далеко зашла, — дыхание Кейт сбивается, кулаки рефлекторно сжимаются. Это злость, но злость не на Джинкс, а на себя. За то, что своими действиями запустила механизм, приведший сотни и тысячи людей к смерти. Эффект бабочки в худшем его проявлении. Обида сочится из Кейт, выжимается, словно вода из мокрой губки. — Как ты? — обращается она к Виктору, пытается сбавить напряжение, переводя тему.
— Я уверен, что у тебя есть более важные дела, чем заботиться о чужаке из Зауна.
— Заботиться нужно обо всех, — да, Кирамман определённо стала бы хорошим шерифом с её-то правильными и законопослушными взглядами. Она чопорная, до зубной боли сахарная в поведении. Как такая девочка смогла выжить в Пилтовере? — Я понимаю, что ты не доверяешь мне, ты имеешь на это право, но я правда хочу помочь. Тебе нужно привыкнуть к этому, как и Вай.
— Кейт, — девушка вздрогнула от обращения Виктора, — тебе нужно поспать. Ты валишься с ног. Я жив, это главное. И снова можешь поблагодарить его, — Виктор на секунду переводит глаза на заметно заскучавшего Джейса.
— Как твоя нога, Джейс?
— Бывало и лучше. Передавай привет Вай.
— Да что с тобой? Предрассудки насчет жителей Нижнего Города? — Кейт заботливым взглядом оглаживает Виктора, требовательно касаясь плеча того. — Правда?
— Считай так, если хочешь. Я не могу рассказать.
— Хорошо, — Кейтлин вновь поджимает губы, хмурится.
День они проводят в лаборатории. Руки Виктора слишком слабы. Он впервые задумывается о закреплении Хекс-когтя на механизированном позвоночнике.
Вечером Талис уходит. Удаляется от Виктора, говоря о необходимости присутствия в Совете и разговора с Мэл. Виктор реагирует бурно, топя энергию в работе. Можно ли теперь назвать его опыты над Ядром таковой? Виктор тянется к нему, однако в голове сразу возникает образ того дня, образ Скай. Теперь он вызывает злобу. Ведь если бы она не полезла, если бы не стала мешать, Виктор мог бы покрыть больше голой кожи аугментами. Но теперь не может. Внутри что-то замкнуло, сломалось. Моральные принципы всё ещё держатся крепко.
Что если жертва мисс Янг была напрасна? Виктору надо простить себя за её смерть, но она гложет. Можно ли вставить в мозг имплант, приложиться головой к Ядру, чтобы не чувствовать. Чтобы перестать чувствовать. Зависимость, вину, боль… любовь?
Идея, подобно сорняку, вредоносному вирусу, плотно вросла в мозг, поражая здравые. Это случилось давно, как только Виктор стал носителем Ядра. Оно травит мысли. Те, в свою очередь, теряют структурированность, разжижаясь. Что-то изменилось.
***
Кожа нежно проминается под пальцами, тело трепещет, отзываясь на невесомые прикосновения рук. Джейс ластится к нему котом, прося погладить. Мёд мимолетных, расплывчатых слов льётся в уши, превращая мозг в комок физических ощущений. То, с каким трепетом Талис касается его, не укладывается в голове. Здесь нет властности, хищности и твердости. Чувствуется только острое желание. Требовательность в движениях развращает.
Обычно резкий и порывистый, словно взмах своего молота, сейчас Джейс заискивающе-нежен. Это не вызывает в Викторе прежних чувств. Он больше не верит в сладкие сказки Джейса.
Такому сильному мужчине жизненно необходима опора, без неё он умрёт; нужен человек, который будет держать молот и совершать те самые замахи. Особенно сейчас, когда советник безбожно пьян. Какова ирония.
Сейчас Джейс полностью находится под его контролем. Весь.
— Вик, Виктор, пожалуйста, — Джейс тает. Слова бессвязны. «Пожалуйста»? — Я когда-нибудь говорил, какой ты красивый? Глаза у тебя золотые. Такие красивые. Можно тебя поцеловать?
Джейс смотрит на него глазами нуждающегося человека, больная лихорадка не отпускает тела. От него пахнет вином. Виктор уверен, что самым дорогим, импортированным из Ноксуса. От него пахнет тонко-тонко, женским парфюмом. Виктор уверен, что духи принадлежат Мэл.
«Я мечусь между вами, потому что выбор одного означает предательство другого и самого себя в каком-то смысле». Целовался с ней, пил. Виктор видит фантомные прикосновения на теле Джейса, чувствует их на оголенной коже. Они порочат и клеймят. Талисом хочется обладать единолично, какая-то больная собственническая потребность. Они даже не в отношениях. Он вот-вот отстранится, думается Виктору, испугается напора, но этого не происходит. Только притирается, зараза, ближе. Внизу живота приятно тянет и ноет.
— Тебе нужно поспать.
— Ляжешь со мной?
— Ты вусмерть пьян, Джейс. Спи.
— Это не ответ на мой вопрос, — Бездна, он не хочет секса. Талис не может хотеть его на самом деле. Единственное, на что до сих пор способен пьяный мозг, — это внятное выговаривание слов. Хотя, надо признать, и это уже удаётся с большим трудом.
Виктор ложится рядом. Как будто, блять, могло быть иначе. Он зол, но злость пройдет, оставив за собой выжженное поле. Они поговорят об этом завтра. Виктор просыпается от тычка в плечо и несдержанного «Доброе утро». Джейс нехарактерно бледен, напуган.
Кошмар?
— Я не был вусмерть пьяным вчера, я всё прекрасно помню. Самое забавное, что я хочу этого сейчас. Позволишь? — Виктор жмётся к нему, стыдливо краснея. Поцелуй выглядит мягким, но бесстрастным. Это нужда, физическая потребность в близости. — Знаешь, хромые самые страстные любовники.
— Ты сейчас опять про себя? — усмехается Виктор, отлипая от плеча Талиса.
— Я не настолько эгоцентрик, — шикает Джейс, притягивая порывавшегося встать Виктора обратно.
— Да? Правда? — Виктор подтрунивает откровенно, Джейс не реагирует, лишь втягивая в новый поцелуй. Виктору кажется. Кажется привкус вина, сладкой женской помады. Обжигающей. Перед глазами яркими карандашами вырисовывается образ Медарды, то, как она наклоняется к Джейсу, целует, опускается на колени… — Ты спал с Мэл?
— Чего?
— Ты пахнешь духами. Губы в помаде. Вчера сразу же полез ко мне после возвращения.
— Ничего не было. Губы в вине, не в помаде. Я извинялся перед ней за разговор два дня назад. Тогда я сказал ей… сказал, что между нами всё кончено. Я не люблю её. Я смог признаться ей и самому себе. Налетел на неё с тупыми обвинениями, переживая за тебя.
И он верит, ибо лицо советника принимает на редкость растерянный вид. Бездна, ему по-настоящему стыдно.
— Мой герой, защитник, — шепчет Виктор, пытаясь придать голосу как можно меньше язвительных интонаций. Поиграть в едкость и въедливость, конечно, жутко хочется.
— Ви, я понимаю, что облажался, но ты взгляни хоть поласковее. Что мне нужно сделать для этого? Чтобы ты снова смотрел на меня как тогда?
— Ничего. И ты не облажался, просто потерял моё доверие, — голос дрожит и надламывается. Механический скрежет искажает его, ломая ещё сильнее. Виктор утратил человечность и прежний облик ещё раньше, убив Скай. — Помнится, я так и не сказал тебе спасибо за спасение.
Виктор чувствует давление. Долг, который он должен вернуть, мёртвым грузом тянет вниз, заставляя опуститься на колени. Одно из них, подаренное Ядром, отзывается на резкое соприкосновение с кафелем. Кажется, будто помещение резко нагревается. Тело странным образом реагирует не на прикосновения Талиса к коже, а на касания самого Виктора. Горячеет. Голова ложится на внутреннюю поверхность бедра. Шея ноет после сна в неудобной позе. Джейс выдавливает из себя прерывистый вдох.
— Не надо, — сдавленно шепчет он.
— Я хочу этого, — Виктор норовит расстегнуть чужие брюки, скулой продолжая давить на бедро. Джейс возбуждён, исступлён, но больше не пьян. Таким сложнее управлять. Он не пытается сопротивляться, отворачивается, не в силах продолжать смотреть. Это проявление слабости слаще для Виктора любого вина, сцелованного с чужих губ.
— Я нет, — одна фраза бьёт наотмашь. Виктор отвечает на неё растерянным и пустым взглядом, невольно отползая. Она приводит в себя. — Ты тоже не хочешь этого на самом деле, Виктор. Это способ вернуть «должок» и съебать после. Да что с тобой стало?
Что с тобой стало? Что-то изменилось в тебе, Виктор. Кто ярче всех горит, тот быстрее всех погаснет.
— Уничтожь его, — это предсмертный вопль, вой. Жалким. Каким же жалким Виктор себя ощущает. Загнанный в клетку, он низко боится смерти и тянется к ней во имя общества, людей. Он должен принести последнюю жертву, чтобы не дать себе разрушить то, что стремился сохранить и сберечь. — Пожалуйста, Джейс. Прошу тебя.
Талис рывком поднимает с пола тряпичное тело. Виктор давно стал подневольным существом, марионеткой, у которой сохранились человеческие черты. Джейс усаживает его на собственное колено, обнимает мягко, шепчет что-то. До загрязненного разума доносятся обрывки:
— Я не могу уничтожить то, что даёт тебе жизнь, — за это ёмкое предложение Виктор цепляется особенно сильно, как утопающий за бритву. Она прорезает мягкую ткань; руки в крови.
Руки? Теперь только из одной она способна течь.
***
По толстым артериям течёт Викторова кровь. Артерии искусственные, как и кровь, как и человек.
— Эволюция началась с меня, но она всегда ведет к процветанию общества, не так ли, Джейс? Прогресс уже не остановить, да?
Лицо Виктора стискивает жуткая маска. С Джейсом говорит не его голос. Он холодный. Звенящий. Металлический. Тело Виктора — металлическая имитация человека, которую он когда-то любил. Нет, её ты не любил никогда. И ты прекрасно об этом знаешь, Джейс. Не ври хотя бы себе. Глаза, о нет, металлические впадины, горят желто-оранжевым. Больше не ореховые. Такими стали они у Вика после операции. Джейс любил их. Их он по-настоящему любил.
— Я жалею, что тогда не разрушил Ядро.
