Мафия

Вова плотнее закутался в куртку, как капуста в листья, и пробивался навстречу буйному ветру. Холод был везде: снаружи и внутри, а собственные кости покрылись коркой льда, не меньше. Суворов отворачивался на ходу до спирания в солнышке, щурился, и спотыкался в грязи, на выбоинах, не давая себе передумать. «Валить отсюда надо нахрен», — это все, что его заботило отныне. Нарастая, ветер страшно выл, додавая колючим волчьим, вынуждая Суворова то и дело оборачиваться за спину. В городе нет дичи и мародеров, но их присутствие отчего-то ощущалось, как реальное. — Блять, — не первый раз вырвалось у Вовы, пока он практически «наощупь» двигал в мастерскую Зимы. Вова едва не потерял шапку, что норовила слететь с головы, и вернул ее на месте, оступаясь. К подошвам налип огромный слой каши, каждый следующий шаг делая тяжелее предыдущего. В сумерках было видно примерно нихуя, он больше чувствовал и осязал, когда нападал на очередное препятствие — буря свалила деревья под корень, ветки сухие и огромные плашмя раскинулись под ногами, вырастая в диковинную, плотную паутину, пробить которую был неподвластен даже ливень. И вот паутину Вова не придумал — она была перед глазами зигзагами, вязанными гамаками. Красивая и мерзкая в своем ужасе, ведь кто-то ее плел… Добравшись до маленькой полоски огня, Вова запыхался, как в конечной точке марафона. Задрал голову в последний раз, пока сердце сильно-сильно стучало. Тьма смотрела на него, как живая. Она пугала бездонным карманом, в который Вова с головой, как только покинул населенный город. Он будто выпал на этап и бродил на обратной стороне… Страшная мысль, что пасть Игры прогрызла себе путь в город мирных жителей, прошлась прошибающей волной ужаса насквозь. Вова зажмурился, пытаясь представить, будто не висело над головой облако тьмы, что съедало внутренности оголодавшим стервятником. Дернув на себя проржавевшую дверь, Суворов ввалился внутрь, с грохотом затворив ее до звона в ушах. Зима осторожно взглянул на пацана с другого угла мастерской. Малой дрожал, как осиновый лист. Весь мокрый насквозь был и обернулся с белым лицом, как если бы увидел смерть. — Пришел, — Ваха отошел от стола, хлопнув крышкой на штуке, напоминающей горелку и сел на диван. Вова стянул капюшон вместе с шапкой, отстукивая зубами и выжал влагу с налипшей челки. — И тебе привет, — буркнул он, на ходу отогревая руки. — Салам. Зима в своей обители напоминал злого одиночку старика из хибары посреди леса. В мастерской было тихо, прохладно и стремно от отсутствия, как такового освещения. Бегающий от ветра вверх-вниз комочек огня под засаленным стеклом уродливо искажал их тени. Вахит не гостеприимно сидел чернее тучи. Он был другим, отстраненным, погруженным десятью слоями под одеяло горечи, думок тяжелых и больных. Вову с расстояния крыло этим самым, когда говорят об эмоциональных вампирах. Вахит источал. Источал многое — такое, что и у Суворова забирал что-то важное, живое и настоящее. Всего на секунду на лице Зимы проскочила эмоция вины. Он и сам знал, какой вред наносил окружению. — Разговор есть, я много времени не займу. — Было бы славно, — суховато ответил Вахит. Суворов помялся в дверях, разглядывая помещение, хозяин которого не предложил пройти и занять любое удобное место. Вова сузил глаза на такое отношение, в прочем нисколько не удивляясь настроеницу про жопой не елозьте, чай дохлебывайте и уёбывате. Чая здесь также не было, значит Зима уже считал секунды, когда же Вова провалит подальше. «Вот уж дудки!», — подумал Суворов, к которому только-только возвращалась чувствительность пальцев рук и ног, и обратно в холодину он не собирался. Ничего с Вахитом не случится, если они немного поговорят, ведь разговор предстоял серьезный. Вова сел на другой конец дивана, поёжился, пробегая глазами по конуре. Ни она, ни серое лицо Вахи не располагало к теплому и откровенному разговору. А еще внутри мастерской было жутко холодно, что абсолютно не заботило Зиму. Тот облачился в плотную черную куртку, по которой остатками стекали дорожки дождя. Длинные фаланги отстукивали по растерзанному подлокотнику дивана, а Вахит почти незаметно морщился, оттягивая шею в сторону. Его тревожила мощная боль в плече. В последний раз Вадим пытался сломать Зиме руку, выбивая из нее бич. — А ты почему здесь? — решил уточнить Суворов, ведь немой сухареныш все никак не включался в диалог. Вахит гипнотизировал точку в углу, подвисая со стеклянными глазами. Суворов незаметно заглянул тому в лицо. Две глазницы воплощали чернильницу, веки совсем тяжелые были, и подрагивал Вахит мерно так: тихо-тихо вверх-вниз. — Вахит? — осторожно позвал Вова, слегка сжимая кисть Вахи через теплую ткань одежды. Тот дернулся, вырывая себя из морока и спрятал шею в воротник. Не терпел он лишнего присутствия, гляделок в его сторону и намеки на предмет заботы. — Малой, быстро и по делу. Вахит всегда так делал — был предельно колючим, как кактус, зыркал так, что рот открыть было стремно, и «пинался», чтобы близко не подходили. Вот что ему неймется? И как только Валера пробил эту оборону? Как только позарился на это? Что он нашел в Зиме? Не к месту Суворов припомнил их с Турбо болтологию про члены и «хватать», так что уголки ушей Вовы раскраснелись, а глаза предательски мазнули по чужим разведенным в стороны ногам. Нет, не будет он думать, как Валера добрался до темных уголков чужой души, из которой даже на расстоянии веревки вил. Ведь Ваха хоронил себя в том числе из-за Турбо. Игнорировать сей факт было невозможно. Что-то здесь было неладно, Суворов чуял это, как носом поймал давно знакомый запах. Зима не просто по определению плохой человек, он же зачем-то страдал и вовсе не был равнодушен к Валере, сколько бы не отталкивал его. — Ты злой, — вдруг выпалил Вова. Вообще он был здесь по другой причине и вовсе не собирался распыляться на полоскание чужих мозгов. А Зима всем своим «меня не трогать» поведением напросился, причем уже давно. Вахит скорчил лицо в манере «без сопливых разберемся». Сказанное Вовой новостью не стало, Зима итак видел говнецу, источаемую Суворовым, и чего уж там — себя говном не меньшим считал. Попахивало керосином, а точнее скандалом, который давно напрашивался. Вова в Ваху вцепился, как псина сторожевая, потому что за Валеру обидно. Друг по понятным причинам ни в чем не был виноват, а виновник, как раз сидел без зазрения совести и поторапливал Вову с его разговором. Суворов в свою очередь дал понять: никуда он отсюда не уйдет, пока не вскроет Вахе либо череп, либо нарыв больной — ведь он был! Придется и про Турбо поговорить. — Не начинай, пожалуйста, — очень устало выдал Ваха, натирая переносицу. Жопой чуял, как Суворов разве что не под микроскопом пытался расчленить его и мысли свои не скрывал. В подтверждение своего нахального упрямства Вова вытянул руки и с громким хрустом «что ж начнем допрос», размял пальцы, . «И у кого только нахватался, гаденыш?», — подумал Зима с кислой физиономией, встречаясь с глазами напротив. Это было больше, чем невыносимо. Вова же на банальном за друга хотел вступиться, похоже даже не допуская мысль, перед кем сидит. Предъявить Вова, видишь ли, хотел. Это бесило Вахита. Зима бы говорил по душам. В мирное время, не здесь, он любил это делать. Был открыт, прост и эмоционально доступен. Видимо поэтому сейчас он сходил с ума, когда все больше закрывался и держал внутри такие странные вещи. Они в корне меняли саму личность Вахита. Он в полнейшем ужасе осознавал, что теряет себя и вряд ли восстановится после… После. А будет ли это самое после? Все больше и больше Зима был согласен с мнением Валеры отжить свое на полную катушку в отведенное им время здесь и сейчас. И Вову, вероятно, стоило выслушать, если не будет хуйню всякую пустую про «ты разбил сердечко моего друга!» нести. Как бы не было: Вахит принимал загончики малого, за одним исключением — его эмоциональность бесила. Зима балансировал на шатком и не терпел нападок без повода. А повода бросаться, подобно псине, с претензиями у Вовы не было, — считал Вахит, ведь он никогда не снимал с себя ответственность за обиды Валеры. Понимая, что слишком долго молчит, Зима очень быстро закурил, засоряя пространство табачным дымом. — Ты — эгоист и трус, — упрямо заявил Вова, испепеляя пацана гиенистым взглядом из-под сведенных в одну бровей. — Ты меня не знаешь, — сухо ответил Вахит, выдыхая дым. Диван сбоку промялся под чужим весом. Вова пожевал щеку изнутри, выдрал заусенец, осторожно подступая ближе. Ему не ругаться хотелось, а, как саперу, раскрыть сложный пазл проводов в конструкторе «Выхит» без конечного подрыва. — Да, я тебя не знаю, — в тон ему ответил Вова. — И никто не знает. В этом и проблема, понимаешь? Ты ведешь себя вот так, и считаешь, что никому нет до этого дела, — Суворов стряхнул капли подсыхающего дождя с насквозь вымокшей куртки и покривился. — Это правда: всем на всех похер. И на тебя все тоже чихать хотели, но Валера… Короче, ты все ему испортил, еще и сидишь с таким лицом, будто к тебе за извинениями нужно ползти на карачках. Ты кем себя возомнил, а? Пальцы Зимы дрогнули вместе с тяжело опускающимся кадыком. Он упрямо смотрел вниз, цепляя Суворова боковым зрением. Маленький огонек сигареты плавился, не тронутый губами. В полумраке мастерской прошел тяжелый выдох на разрыв, в такт завывающему ветру за холодными стенами. — Ты зачем сюда пришел? Чтобы про Валеру поговорить? Вов, я без тебя понимаю, как ему трудно, — на грани спокойного сказал Зима. Он все еще упирался, потому что не мог быть честным и предельно открытым. И про Турбо Вахит не стал бы говорить, да только допекло и невыносимо стало до таких оборотов, что жить не хотелось. — Поговорить пришел про другое, — согласился Вова. — И про Валеру, — добавил он в догонку, чтобы Зима не расслаблялся. — На него уже смотреть невозможно. А все из-за тебя и молчания твоего тупого, ты это понимаешь?! — Вова, я, блять, все больше тебя понимаю! — не выдержал Зима, выбрасывая стлевшую сигарету. — От меня ты чего хочешь? — Валера — друг мой, а ты козлина последняя, которая его не отпускает. Лицо вот это твое «дайте мне себя пожалеть» уже даже меня бесит! Валера на уверенном стоит про тебя, упыря сраного, как жертву системы. И даже после всего, верит тебе и… , — Вова сглотнул, опуская глаза, — в тебя, скотину. — Вова, мать твою, по-хорошему прошу, закрой рот. — Знаешь что! Я не прошу вернуться к нему. Но сделай одолжение: заканчивай строить из себя парня, который жалеет! Он же, как губка впитывает твое настроение и надеется на что-то! А я так понимаю, ничего не будет, иначе мы бы не сидели здесь. Вахит согнулся, прикрыв лицо. Кровь стучала уже в висках от Вовиного крика и собственной бесовщины. — Малой, какой же ты тупой баклан. Тьма погрузила помещения в себя без остатка, горелка погасла от задувшего в щели ветра, металлическая дверь поскрипывала от слабой натуги шпингалета. Стук этот раздражал до белого коленья. Зима долго сидел на месте, дышал только тихо ртом, как от сильного давления в грудину и пытался прийти в себя. Суворова бесила недосказанность, витающая в воздухе. Она читалась в поведении Вахита, он запрещал себе реагировать, что не так трудно было заметить. Зиму хотелось схватить за грудки и потрясти хорошенько, чтобы говорил, как на духу. Когда Вова снова предпринял попытку приблизиться, Вахит едва в лицо ему не плюнул словами. — Мне пожалеть его? Зима совсем не это собирался сказать, но сказал, специально грубо, чтобы Суворов отцепился. По-другому он не угомонится. Вова замер, благо держался за спинку дивана. Кидаться вот так безобразно и нахально, на грани с безразличием? Поведение Вахи вымораживало до трясучки. — Да пошел ты, — рявкнул он, затаптывая все попытки в нормальном диалоге выяснить причины поведения сбрендившего Вахи. Он был ублюдком по определению, и все тут. Зима посидел немного, кивнул в итоге тихо и отошел к горелке. — Чего хотел вообще? Скачок с больной темы укрепил вонь трусости. Зима падал в глазах Вовы, который понять не мог, зачем Вахит терзается и мечется, как загнанный в клетку. У него же кололо во всех местах. Похожее ощущение на Вову накатывало только с Вадимом. От него разило тупиком, в который все они бились лбом. — Говори или уходи. Я про Валеру сейчас вообще не в состоянии… Короче, это не твое дело, — бросил Зима раздраженно. Будто он хоть когда-то был в состоянии говорить про Турбо. — Ты все равно подумай о моих словах, и будь с ним помягче, — сдался и понизил голос Вова. — Валера чуть не в петлю лезет и, — Суворова перебил громкий стук стола о стену, когда Ваха развернулся с горящими глазами. — Вова! Пожалуйста, замолчи. Не нужно говорить о нем, я тебя, блять, прошу. Суворов открыл и тут же захлопнул рот, испугавшись больше за состояние Зимы. Его большие темные глаза дрожали, искаженные гримасой боли. На шее и лбу вены проступили и руки костляво вцепились в край стола. — Я бы не допустил такого обращения с ним, и я каждый ёбаный день своей жизни жалею, что задел Валеру грязью. Можешь быть спокоен, совесть жрет меня даже сейчас. Вахит дергано выдохнул через рот, отвернулся и забил кулаком в стол. — Сука. Ты понятия не имеешь, как я устал от всего этого. Суворов оказался не готов к такой эмоциональности Вахи, который забылся в моменте и двинулся умом. Зима не громил помещение, не орал, а всего лишь пытался взять себя в руки, на секунду потеряв контроль. — Ладно, я не буду больше трогать эту тему, — оправдался Суворов. Он понятие не имел, что творилось в голове Вахита, и это пугало. Зима «вернулся» отстраненным еще больше и кивнул пацану, или это был очередной приступ зажима от давления в больную руку после ударов кулаком о стол, — не догнал Суворов. Кроме Турбо Вову мучал еще один вопрос. — Тогда на сходке, где мы выбирали Мафию, многие высказали мнение голосовать против… , — Вова до жжения в большом пальце вырвал заусениц, чувствуя тупую пульсирующую боль и теплый поток, который сошел на соседний. То была кровь, — против Вадима, — сказал он. В горле аж пересохло, и говорилось с трудом. — Если Дом Быта и остальные смогут договориться между собой, они придут к общему мнению и будут голосовать против тебя. Ты же это понимаешь? Зима больше не возвращался к дивану, наоборот — он встал спиной к Суворову, перекрывая собой горелку. Так, что свет от огня маячил, содрогаясь в чем-то до ужасающе пугающим нарастающую тень Вахи. — И? — поторопил Зима. Его искаженное ужасом лицо на грани безумия едва ли напоминало прежнего Вахита. Хорошо, что Вова этого не видел. — … почему ты рискуешь собой, и не даешь ребятам выбрать Вадима? Почему мы должны были подумать целую неделю, когда ты сразу мог дать добро идти против Желтого? — Вова не моргал и говорил без остановки, чувствуя, как время замедлилось. — Потому что это не он, — серьезно ответил Зима, не оборачиваясь. Он даже на расстоянии считывал скорость, с которой работали шестеренки в голове Вове. Тот подался вперед, облизав пересушенные губы. — Откуда ты знаешь? Вадим тебе сказал? Он же мог соврать? — Он мне ничего не говорил. — Тогда у меня нет оснований верить вам обоим. Зима развернулся вполоборота и блеснул глазами через плечо. — Поругались? Вахит в безусловное взял, что Суворов с пеной у рта будет защищать Вадима и отстаивать его право не быть Мафией. Да, уж, вышел прокол. Большие глаза Вовы, в которых тонули сотни вопросов, почернели и сузились. — Не твое дело, — Суворов взмахнул руками, пряча глаза, в которые Вахит уже не смотрел. — Не в этом дело. Я просто понять хочу. — Голосовать против Вадима нельзя, — сказал, как отрезал Зима. — Почему? — Услышь меня наконец. Нельзя и всё. Тон и настрой Вахита был жестким и категоричным. Вова присмотрелся, немного прогибаясь, чтобы «читать» хотя бы по телодвижениям предельно закрытого Вахита. Он же уже пытался сказать нечто важное, только Вова никак не догонял, думая, то о Вадиме, то о Валере. Распыляя внимание, он потерял столько времени. Гром врезал по ушам под очередной поток ветра, Вахит глянул на скипучий шпингалет, готовый своим лязгом раскрошить их уши. Дверь норовила сорваться с петель, Зима, не глядя, взял лом со стола и набросил на голову капюшон, при этом неказисто сгорбившись. Вова уже видел похожую фигуру в черном. И нет, профиль, окутанный мраком не был просто похож. Это был он. — У тебя нет выбора? — вдруг тихо-тихо прикинул Вова, и в горле до того сдавило, что оттуда больше слова не шли. Он не моргал. Дверь скрипела на сухих не смазанных петлях, тяжелые плечи Зимы разжались. Он даже с места не тронулся, замахнулся ломом по длине напоминающим кий и зарядил им в перекладину, чтобы ебаная преграда с улицей не била по мозгам. Отведенная перед замахом рука, работа всем корпусом, собранность… в блеклом, бегающем свете игры теней, фигура Вахита один в один была той, что гоняла их на этапе в Игре. Мафия с такой же ловкостью орудовала бичом. Зима развернулся, без всяких церемоний заглядывая в бездонные от ужаса глаза Вовы. — Я совру, если скажу, что у меня был выбор, — пусто, сухо выдал Вахит, схватив себя за горло, чтобы помочь спазму внутри ослабнуть. Осознание волной накатило на Суворова, он будто ослеп на секунду, часто моргая, пытаясь остаться на месте, пока Зима стоял побито, как приговоренный. Правда обрушилась с такой силой, и сразу картинка из «почему» и «зачем» этот затворнический образ жизни, собралась. Суворов не сразу вернулся в состояние, где он умеет говорить и вообще помнить, как это делать. Задавать бессмысленные вопросы Вахиту, на которые он не ответит — только время терять. Если Зиме можно доверять, значит он итак сказал больше, чем мог, переступив через себя. И не Вове он это сказал, а Валере. Вова для Вахи никто, а через Суворова, Зима рассчитывал, нет, не на прощение и не понимание. Блять, Вова уронил голову на колени. Он мог примерно прикинуть, что там было по чувствам у Вахита, но даже объяснить толком для себя не мог, как все это укладывалось в сознании и сердце пацана. — Никому не говори, — попросил Вахит, не сводя глаз с Суворова. — Не знаю, что ты будешь делать с этой правдой, но молчать ты обязан. — Как ты еще не свихнулся? — шепотом спросил Вова в пустоту. Зима закурил и прислонился на край стола с неровными ножками. — На полпути к цели. — Он же не знает ничего? — Тема закрыта, нам нельзя об этом говорить. Вернись, к тому, с чего начал, — у Зимы впервые глаза загорелись чем-то, что имело хоть какое-то отношение к жизни. Он много дымил и больше не отводил взгляд в сторону. Наоборот, Вахит был полон решимости дожать Вову, раз уж любопытство завело его так далеко. — Голосовать против Вадима нельзя. Голосовать нужно против Зимы. Он — Мафия. Суворова, как в затылок ударили. Он задышал часто, качая головой в стороны. — Нет, я не могу, не буду… , — судорожно начал он. — Как я ребятам скажу? Нет. А Валера? Нет-нет, это невозможно. — Малой, не части, — без раздражения попросил Вахит. — Так нужно. Это единственный выход для вас выйти отсю… — А ты? — перебил его Вова, и смотрел еще так, что Зиме было впору головой побиться о стену. Вахит задрал голову к потолку. А что он? Сопротивление бессмысленно. — Ты обязан вытащить Валеру, раз у меня не получится. Ты должен ему, — дожимал Зима. Вова моргнул. Да, должен за нож к горлу Турбо. На душе стало паршивее, чем минуту назад. Если до этого момента их откровенный разговор еще можно было списать на полуночный бред, а слова принять за искаженные ветром обрывки, то сейчас Зима имел ввиду конкретный случай. Тени под глазами Вахита плясали страшным. — Я больше. Не. Отпущу. Вова медленно вжался в спинку дивана, пока Зима до белых от холода и нехватки кислорода губ, повторял. — Не отпущу. Ты меня понял? Вова кивнул. Мафия больше не выпустит из этапа тех, кто решит поиграться с его человечностью. — Кащей психанул. Он угрожает не выпускать Валеру из Игры, если я хотя бы раз оступлюсь. Возьми себя в руки, Вов, и не нарывайся, чтобы Валере не пришлось отвечать за тебя. — Он все знает? В смысле Кащей в курсе про карты, да? — Вова и сам понимал. Без Кащея в Игре не дышали, а значит тот был в курсе так называемого проёба Мафии и всего остального. — Гнида подзаборная, — Суворов стукнул кулаком в обивку дивана. Как у Кащея вообще язык повернулся сказать такое про Валеру? Да еще и Зиме! Это же циничное издевательство. Вахит ничего не ответил и оправдывать Кащея не стал, что было ожидаемо. С этого момента злость и отвращение к Косте в Суворове укрепилась основательно. Значит ему не показалась вся гнилостность натуры Кости. Вова рвано выдохнул, растирая лицо до красноты. Воздуха не хватало и голова ужасно трещала. — Возможно, есть еще выход. Я был на обратной стороне, — поделился он. Вова считал, пока они не испробовали все возможности выхода из Игры без больших потерь, ни в коем случае не стоило опускать руки и тем более голосовать против Зимы. К тому же пазл в голове сложился: Вахит оттолкнул Валеру не от козливости по натуре, а вопреки всем чувствам. Он берег его от самого себя. А еще, даже имея беспроигрышный вариант убить Вадима, чтобы подольше оставаться в живых, не стал этого делать. С этим стоило считаться. — Даже не пытайся убедить меня в сраных шансах — их нет. Не торгуйся, малой. Делай, как я сказал. — Ты не понимаешь, — Вова быстро встал и подошел к Вахиту. — Я… в общем был с Кащеем там, — Суворов понятия не имел, как объяснить собственную транспортировку из Игры. — Там? — Дома, — Вова кивнул, вцепившись в подол куртки Вахи, чтобы тот услышал его и поверил. — Ходят разговоры, что Игре конец, вот только Кащей, кажется, этого не хочет. Зима боялся посеять в себе зерно сомнения и поверить. Это же такая слабость и, как следствие, уязвимость, которая может дорого обойтись, в случае проигрыша. Но Вова упрямо не сводил темных внимательных глаз, и только уверенность, кто такой Кащей толкнула Вахита в то самое, где он позволил словам Суворова остаться в собственной голове, не растворяясь в категоричном отказа поверить ему. — Он что-нибудь сделал с тобой? — вдруг переключился Зима. Кащей мог дорого взять за утечку информации. Вова отрицательно качнул головой. — Тебя долго не было, Вадим подходил пару раз с вопросами. Зима же прекрасно видел, что все не так просто между этими двумя. Вова отвлекаться на всяких козлов даже не думал, ему таких сил понадобилось, чтобы собрать себя по кускам. Сон после ухода Вадима не шел, сидеть, замурованным в многоэтажке было стремно, тяжелая балконная дверь не поддавалась, чтобы закрыться, из-за чего в квартире гулял сквозняк, в общем Вова думал-думал и додумался до слов Вахи, к которому в итоге заявился посреди ночи. — Не руби с горяча, нам нужно выяснить, что там с правками в конституцию и, — Вову перебили. — Если мы вообще узнаем о них. Кащей та еще гнида, он может держать нас в неведении еще столько времени. — Рано или поздно его посадят за нарушение прав свободы граждан. Рано или поздно. Полагаться на авось? И какие еще права? Кащею было наплевать, он все-таки был не последним человеком, чтобы просто взять и забить на него. — Вов, это не вариант. Нельзя полагаться на случай. Суворов уставился на Зиму, полный решимости не подбивать народ голосовать против него. — Как и суицид не выход, понятно тебе? — В противном случае сдохнет Вадим, — колко заметил Вахит, зная, что это не оставит Вову равнодушным. Суворов разжал кулак, отпуская полы чужой куртки. Ладони стали влажными. — И что ты предлагаешь? Когда тебя убьют, не факт, что мы выберемся отсюда, — напирал Вова. — А Валера? Ты о нем подумал? Ты вообще понимаешь, о чем просишь? Суворову стыдно за свои слова стало. Конечно, Вахит думал и жил с Турбо в своей голове. — Извини. Зима прикрыл глаза. — Вадим тоже знает. Эмоция одна за другой сменялись на лице Вовы, который в итоге зашипел: — Коз-зел. Желтый все знал и ничего не сказал Вове. — Вы, два придурка, вообще на что рассчитывали? Вадим… он вообще соображает, что творит? Кащей хочет закатать нас в банку, как ручных тараканов, а вы молчите?! — Ты меня тоже пойми! — чуть раздраженно ответил Вахит. — Ты между прочим в курсах про перемены, о которых мы здесь ни сном, ни духом. — Так, ладно, — Суворов взъерошил волосы. — Ты обязан притормозить ребят в их решении убить Вадима, чтобы уже Дом Бытовские не голосовали против тебя. Зима отрицательно качнул головой. — Вадим не послушается. Он настроен категорично. — Блять, я сам убью его, — в сердцах выпалил Суворов. — Пусть только рот откроет. — Я так понимаю, он не знает, что ты был у Кащея? Конечно, Вадим ничего не знал. Вове придется переступить через себя, чтобы ребята не наворотили дел. — Ты же понимаешь, мы не можем просто сидеть и ждать? — Понимаю, — обреченно вздохнул Вова. Вероятно, ему придется попасть в логово Кащея еще раз, чтобы разнюхать о новостях на обратной стороне, чтобы набросать план примерных действий. Всего секунда, и оба задрали голову к потолку от раскалывающего воздух напряжения. — Подальше отойди, вдруг зацепит. — А вдруг это за мной? — Нет, за мной. Вахит чувствовал призыв иначе, его нельзя было спутать. Вова стоял на месте, как вкопанный. Его сердцебиение участилось, тогда Ваха не сильно, но уверенно оттолкнул малого в плечо. Дефекты Игры были разными, Зима не отвечал, что Суворова не засосет вместе с ним на этап, даже, если была не его очередь. Тьма зарядила по лицу искрами, Вова ахнул, почувствовав покалывания по коже, как от точечных разрядов тока. Возможно, сказывался моросящий дождь встречным потоком, в который бил энергетический заряд. Плотный шум грома, рвущийся на части потолок, и Вахита выбросило в Игру. Вова остался один в комнате, откуда исчез весь свет. Огонек в горелке в очередной раз уверенно рассеялся и потух. Ночь была долгой, тяжелой и больной. Она закончилась, а новый день так и не начался. На угольном рассвете Вова брел в город под завывание ветра и кромешную, почти заброшенную пустоту. Она была дикой и жадной. Уже на пороге дома Суворов столкнулся с глазами того, кто сотворил все это бесоёбство, и чуть не сорвался на бег. Кащей ждал Вову в нескольких метрах от кромки леса. Тот стоял и устрашающе смотрел, не двигаясь с места. Пропуская удар сердца, Суворов юркнул за порог дома, распахнул дверь в спальню и не успел перевести дыхание, как со спины его нагнал Костя.

позже

Сначала Турбо понять не мог, за каким хреном Вова притащил Кащея в их спальню, и даже хотел разораться, чтобы пацаны выметались отсюда. Суворов явно был не заинтересован в болтовне с Костей, то и дело ходил от угла к углу, пытался даже усесться на краешек постели Турбо, и получил пяткой по жопе от Валеры, поэтому быстро отскочил подальше. Если Валера все правильно понял: Вову загнали в «угол», поэтому он хотел бы говорить при свидетелях и не оставаться с Кащеем наедине. Поэтому Турбо лежал зубами к стенке в позе мертвой царевны, от которой затекло все тело. — Ты как здесь вообще спишь? Кащей совсем страх потерял, развалился на кровати Вовы и с видом ценителя прекрасного примял сетку, скрытую матрасом руками. Кровать Суворова ему не понравилась. — Твоими молитвами, — на сарказмах выдавил Вова. — Теперь понимаю, почему моя кровать так быстро усыпила тебя, — улыбнулся Кащей. — Не обольщайся, да. Ты черти что сделал со мной, я до сих пор не помню и половины того вечера, — Вова глянул на спину Турбо и прикусил язык. — Зачем пришел? Было раннее утро, где-то в районе пяти часов, и Суворова беспокоил вопрос, а что бы делал Костя, не попадись Вова ему на глаза? Так бы и стоял в лесу? Или зашел в дом? Часто ли он практиковал подобное? Кащей намеки Вовы выкупал и только ухмылялся, в какой-то степени жалея, что ничего с ним не сделал той ночью. Хорошенький Суворов только так подымал член и напрашивался на всякие пошлости, которых, как огня боялся. Почему бы и да, если Вову так заботило «ты что-то со мной сделал!». Суворова не опьянение парило, а жуткие выходки Кости, которым тот никакого обоснуя не давал. — Как тебе погода? Доволен? Вова даже близко не был к «доволен». Его раздражало хамское поведение Кащея. Он же… преследовал Суворова. И привычка эта сраная — игнорировать вопросы допекала. — Послушай, что тебе от меня нужно? — повторил Вова. Железки под боком Турбо, на котором он «спал» жалобно скрипнули. Вова выцепил орущий от желания обоссаться на месте взгляд Валеры и забегал глазами по спальне. Если Турбо уйдет, Кащей может забрать Суворова. Вова очень боялся исчезнуть, ведь, кроме Зимы никто не знал о возможностях его перемещения. В общем Вахит мог наворотить дел, а Кащей упечь Вову в клетку на обратной стороне, и тогда все пропало. Костя никуда не спешил и принялся трогать постельное Вовы с показным пренебрежением. — Я уже говорил. К тому же у меня выдалась свободная минутка. Так уж и минутка. Кащей грел жопу в чужой спальне битую четверть часа, и вся его расслабленная поза говорила, что он никуда не торопится. Бездельник! — Ты ведешь себя странно и преследуешь меня явно не только поболтать. — Да, — согласно кивнул Кащей, — говорить с тобой в другом месте было куда интереснее. — Ты здесь чересчур нервный. Может прогуляемся? — поиграл бровями Костя. Ага, щас. Бежит Вова и спотыкается, гулять. Никаких больше гуляний. — Ты лезешь не в свое дело. — Так таки и не в моё? — Так таки и не в твое, — передразнил, как ребенок Вова. И шустро забрал свое одеяло, закутав в него Турбо, как в кокон, чтобы тот не двигался с места. Вова слегка согнулся, получая тычок с локтя под ребра и пригладил плечо друга, мол «спи». Кащей испытующе оценил внешний вид Вовы, гадая от кого он под утро возвращался из леса, и склонил голову в бок. — Ты другой. — Что? — не понял Вова. — Смотришь по-другому, — конкретизировал Костя. — И пахнешь по-новому. Тут уже и Валера нос свой разлюбопытный постарался направить на Вову. Суворов не стал другим и пах обычно. Он всего лишь больше не был один. От этого и взгляд поменялся. Валера ухмыльнулся и поморщился, когда Вова задницей своей чуть не придавил его. Откормили, блять, малявку на погибель Турбо. Вова откашлялся, чтобы их «драка» с Валерой не привлекла внимание Кащея. Хотя тот уже и так смотрел на ребят с подозрением. — Что мы все обо мне да обо мне? — Вова поменялся в лице и ласково улыбнулся Кащею. Суворов уже прощупал слабое место этого мракобеса и сходить с намеченного пути не думал. Вова расправил плечи, уселся удобнее нога на ногу, зыркнул особенно на Кащея — тот выкупал старания Суворова красоту и манеры свои показать и заводился, слегка пьянея от пластичности пацана. — Вот ходишь и ходишь сюда, и зря. Костя жестом попросил Вову задать конкретики. Не понимал он намеки. — Пацаны бьют тебя, а ты может уже покажешь, у кого яйца стальные да характер ого-го, — вздернул бровями Вова, поднимая кулак на головой. Турбо завошкался под одеялами от нехватки кислорода и задавил усмешку. — Нам что на ринге попиздиться? — Кащей сделал заминку и подался времен. Вова явно провоцировал его. — За тебя? — Зачем же за меня? — игриво ответил Вова. — Мяч предлагаю погонять. — Мяч? Типо футбол? На желание? — в тон ему отвечал Кащей. — На желание, — согласился Вова. Обычная игра закончится ничьей, и ни в каких долгах он перед Кащеем не останется. — Тебе адреналина не хватает? Суворов хотел вывести Кащея на чистую воду, чтобы он при всех психанул, и ребята за голову взялись, чтобы покорно на этап отскакивать перестали. В любом случае, Косте стоило уже обратить внимание: никто в городе не сложит ручки смирно и слушать его не станет, если Кащей лютовать после правок в конституцию начнет. — Ты всегда можешь отказаться, пацаны без тебя мяч попинают, — как бы нехотя пожал плечами Вова. — Только помнится, ты говорил за усталость и бытовуху. В чем проблема? — Нет никакой проблемы. — Ну, иди тогда, переоденься, и, — Суворов махнул на лицо ладонью, как веером, — солнце бы обратно вернуть. Кащей ухмыльнулся. С погодой он перегнул, собственными глазами убедившись, как она влияет на людей. Такие маленькие, зашуганные, и все его до последнего — ручные. Вова сурово проводил спину Кости и быстро встал, стоило ему выйти из спальни. — Пиздец, — сорвался он. — Вставай, Валер, разговор есть. Турбо раскидал одеяла, жадно глотая свежий воздух и вытаращился во все глаза на друга. — Серьезно, разговор? А я думал тебе удобно держать меня под одеялом, спасибо хоть под кровать не запинал. — Так было нужно. Он бы не отъебался просто так. Валера проглотил все колкости. — Хрен с тобой, выкладывай, с какой такой радости упырёныш привязался к тебе, как банный лист? — Ты тоже это заметил? — несколько наивно спросил Вова. Значит у него точно не было паранойи. — Во-ва, — Турбо переодевался, не стесняясь раздеться до трусов и бухтел, какой тугой в определенной степени ему достался друг. — Я вот вообще молчу о многом, но что еще за новости про кровать Кащея? А как же простой парень Вадимка, с района? Вова с вымученным видом упал на кровать лицом и забил в матрас, впитавший в себя терпкий аромат вишневых сигарет, кулаками, потому что Турбо опять издевался над ним. Еще специально голос делал оскорбленным, словно не мог перенести предательства Вадима. — Валер, я тебя умоляю! — Не думал, что ты у нас такой ветреный, — не унимался Турбо. — Ишь ты, маленький интриган, — продолжил ёрничать Валера. — И как кроватка у Кащея? Большая? Вова закричал в подушку. — Все не так! Я же вижу, что ты это не серьезно, прекрати. — Прекращу, если ты мне все расскажешь. В конце концов кто я для тебя, чтобы узнавать все вот так, будто мимо проходил. Вова выпрямился, убирая волосы под кепку. Голова трещала от бессонной ночи, было вообще не до хиханек и обсуждений большой постели Кащея. Вова торопился выложить важные новости. — Я был дома у Кащея и услышал кое-что про Игру. Она должна закончиться со дня на день, — Суворов притих с сомнением на лице. Вова одновременно с Валерой бросил взгляд на дверь. Мало ли за ней подслушивал Костя. — Я говорю правду и, пожалуйста, просто поверь мне. Обдумав услышанное, Валера обхватил себя руками, подкрался к двери и пнул в нее что есть мочи. Лицо у него было собранное, без намека на прежнюю улыбку. Турбо поверил Вове и сомнений не ощущал. Но поверить, чтобы кто-то там сверху доведет дело до конца и лавочку с Мафией прикроют было то еще испытание для психики. — Я не уверен только в том, что до окончания Игры нас не переебут всех до одного. — Он не осмелится держать нас здесь насильно. Турбо усмехнулся — он не верил в сердобольность Кащея, как и Вова. И с этим что-то нужно было делать. * Поле для футбола выбрали в заброшенном городе. Площадка была вымощена сеткой метра три в высоту с трибунами и небольшим участком под инвентарь для тренировок. Зона оказалась заперта на ключ. Игровая под ключ, блять. Цыган, которому с перебитым лицом, оставалось только мячик погонять, выломал замок плоскогубцами и уставился на ребят. — Че? Может у них еще качели под ключ? Тоже мне придумали. Ребята рассыпались по огромной территории, Вова уселся на низкий турник, предназначение, которого не мог понять. Сидеть неудобно из-за двух сваренных между собой на разных уровнях труб, да и заниматься на них было примерно никак. — Вон там я живу, — между делом обратил он внимание Валеры за высотку. Турбо хмыкнул, обещая забежать в гости, если выкроет время в своем плотном графике. Парни тихо отсмеялись, быстро погрустнев. Прежде чувство «нам отсюда не выбраться» не накатывало с такой мощью, как за последние сутки. Вова растер глазницы, ощущая сонливость. Он не спал больше суток, а когда парни решили устроить что-то вроде соревнования, сон отпал сам собой. Инициатива ебала инициатора, и вот Суворов сидел угрюмо, пока коробку заполняли уже и Дом Бытовские. Погода устаканилась не без помощи Кащея. Тот судя по всему не горел желанием морозить жопу на холодном ветру, поэтому буквально в считанные часы над городом пробивалось солнце, сквозь рассеянные тучи. — У тебя все нормально? — Лучше всех, блять, — прошипел Турбо, который все больше и больше дичал. — Думаю, как смогу оказаться подальше отсюда. Вова внимательно изучал профиль друга, который занял руки венком из цветов. Плел он, чтобы хоть как-то отвлечься. — Отдай сюда секатор, — отвоевал интрумент Суворов, когда друг зачастил лезвиями чуть ли не по своим пальцам. Турбо остервенело отрубал «головки» цветов от стеблей и крошил их в труху. — Как же он меня бесит, гнида, садист хренов, — ругался Валера, говоря о Кащее. — Мать с отцом, наверное, до пизды довольны, какого сыночку-корзиночку вырастили. — Думаю, они-то как раз в адеквате, — спокойно ответил Вова. Когда Кащей совсем немного, но говорил о семье, он еле сдерживался. Скорее всего, они не разделяли и не поддерживали желание Кости брать на себя слишком много. У него же явный сдвиг по фазе был на фоне контроля. — Мне нужно узнать чуть больше, что творится на обратной стороне. Вова понизил голос. Тема была деликатной и опасной, узнай кто из местных, где Суворова носило, они бы… ну, что-нибудь точно было бы. Турбо подсел ближе и во все глаза поискал Кащея. Его все еще не было. — Это может быть опасно. Он непредсказуемый, к тому же псих, — Валера туго затянул узел в плетении. — Хотелось бы быть в курсе всех событий, но говно нам на палке, а не новости, да? — не верили, что Кащей прибежит в загон с радостной новостью «Вы все свободны!». — Может Наташу к стенке прижать? — Она боится его, и ничего нам не скажет. Да и не видели Наташу в городе уже давно. Прежде шустрая с завидной регулярностью подгоняла новых людей, а за последний месяц поставок не было. Массы ребят редели. Вова упрямо рвал травинки с куста у своих стоп, то и дело дерганно посматривая на друга. Ему нужно сказать Валере про Мафию. Калитка заскрипела, впуская внутрь Вахита. Тот шел, с трудом переступая на левую стопу и оттягивал правую руку назад, разминая ее. Солнечные очки едва закрывали тяжесть нависающих от бессонницы век. Как он вообще держался в сознании? Валера вернулся к плетению, наверное, представляя, как бы здорово этот венок смотрелся бы на могиле Вахи. — С Игры вернулся, — вскользь заметил Вова. У него язык не поворачивался сказать правду, но этого можно добиться и намеками. Валера покривился, раздавив пальцами пару красивых цветов. — Ходит туда, как на работу, — прошипел Турбо, не подняв голову. У него и без того сердце стучало где-то в глотке. — Как еще не надорвался, бедолага. — Играть, наверное, не будет. У него плечо болит. — Мне пожалеть мальчика? — Не зубоскаль хотя бы. Вова пробежал глазами по толпе, анализируя, заметит ли кто явный дискомфорт Вахита. Как вдруг рядом с ним нарисовался Желтый. Тот несильно похлопал Зиму по здоровому плечу и шепнул на ухо явно недоброе. Вахит ссутулился без ответного битья, но треснул Желтого по рукам. Вова сузил глаза, наблюдая за двумя заговорщиками. Вадим явно не про дела насущные подошел узнать, а про Игру что-то сказать. Вот же козел-всезнайка. — Как у вас с Вадимкой? — Валера намерено использовал максимально сладенькую формулировку имени, которая доконала Вову еще утром. — Я его ненавижу, — злобно зашипел Суворов. — А что случилось? Вчера же только ссал кипятком от святого лика Вадимки. Турбо шутил так, чисто, чтобы форму не терять. Невооруженным глазом видел, что между Вовой и Желтым пробежала черная кошка. Еще и Кащей со своими приступами недоделанного сталкера и приставаниями. В общем Вове бед на голову хватало. — Слушай, не называй его так, меня аж тошнит, — взмолился Суворов на грани раздражения. Ироничный тон Турбо, как никогда проезжал по нервам. Разило от него этим самым «расскажи, или хуже будет». Да, Валера не знал всех подробностей, но даже так Суворов бесился от малейшего упоминания имени Вадима. — Ну, хочешь, прессану Желтого в темном уголке? — усмехнулся Валера, как истинный забияка. — Что он сделает, если у меня плоскогубцы? Чикнем, где надо, делов-то. — Не трогай его, — сказал Вова, даже не анализируя желание оградить Вадима от диких идей Валеры. — Я так понимаю, он опять что-то напридумал, сплетник несчастный. Или что, ударил тебя? — Турбо внимательно осмотрел лицо друга и даже одежду. — Нет, всего лишь сказал правду, — тихо ответил Суворов. Он весь день избегал собственных мыслей на эту тему и в какой-то момент даже не думал о Желтом. Это были прекрасные тридцать секунд жизни. Вова честно до последнего пытался смириться и сойтись в едином мнении с Вадимом — отношения им не нужны. Это сложно, больно, тяжело и только навешивает определенные абузные гири. Разумная часть Суворова была согласна, а другая, которая про чувства в корне да наоборот. Ей не поддавалась логика и хитровыебанные схемы. Вова чувствовал. Так чисто, ярко и до приятного хорошо. Он до пят был во власти этого чувства, которое покалывало от нехватки Вадима, как больное место без таблетки. В груди все в тугой-тугой цементный ком собиралось. У Вовы болело сердце, и это был полный пиздец. Суворов сам с собой воевал и хорошенько так проигрывал. Он хотел к Вадиму. Несмотря на слова грубые, на игнорирование и безнадёгу, ведь, правда, ни к чему не приведет. И все равно, блять, тянуло. — Я схожу с ума, — на грани слышимости выдал Вова, обхватывая колени руками. Он больше себе под нос говорил, всматриваясь куда-то вниз расфокусированным зрением. — Мне так плохо без него, а с ним нельзя, — Суворов прочистил горло. — Мы решили по отдельности, и… , — Вова заткнулся, поздно заметив рядом с собой высокую тень. — Мяч запасной где? Интонация почти, как требование. Или предъява. Вова на дыбы тихо-тихо вставал. «В жопе своей поищи», — ответил бы прежний Суворов, который за милую душу объедал терпение Желтого до самых косточек. — Мы пасем? — рявкнул Вова, отсаживаясь подальше. Не ёбет он, где мяч запасной. Вопрос Вадима вообще никак не вязался в голове Суворова, он даже смотреть на хмыря не стал. Какой к чертям собачьим мяч? Вова думал, если они и заговорят, то начнут явно не с этого. Он решил сохранить остатки самообладания и держать лицо, ведь, если только посмотрит в эти чертовы глаза — потонет к херам. А сегодня Вова без спасательного круга. Желтый тяжелый весь, сложный, почти больной, будто прошлую ночь не пережил и притащил кости на площадку, чтобы бросить их к ногам Вовы. Не сумел он держаться от него на расстоянии, тянуло невероятно. К тому же Вадим хотел прощупать почву, как Суворов будет говорить с ним, и будет ли. Если рявканье Вовы можно было идентифицировать, как нечто членораздельное, то Вадим с прискорбием осознавал — Вова жутко злится. Турбо пришелся, как никогда кстати, кивнул Желтому, и вопрос задал, разряжая обстановку. — Будешь играть? Выглядишь, кстати, отстой. Тяжелая ночь? — с каждым словом тон Валеры кричал громче и громче в «иди нахуй, я тебя за Вову покусаю» интонациях. Турбо закрепил узел на венке, примерил его по диаметру, чтобы налезло на голову и глянул на Вадима с довольным видом. Тот никак на веточки-цветочки не отреагировал. Указал глазами на форму, в которой был. Отвечать очевидным «Да, буду» не стал, получая от Турбо закат глаз. Вова дернулся, почувствовав давление со спины: мягкое с легким покалывание иголочек, и руки, что обхватили за талию. Он шустро развернулся, нос к носу встречаясь с Кащеем. — Нельзя же так пугать! Ты что творишь? — едва не поседевший Вова впечатался ладонями Косте в грудину. Тот вернулся в город, прямо на площадку, уже переодетый и подмигнул Турбо, приветствуя. — Меня прямо сюда выбросило, — ответил Костя в оправдание и чуть сильнее сжал руками чужие бока, под которыми проступали ребра. Валера по-деловому пихнул Кащея бедром, чтобы тот грабли свои подальше от Вовы держал. — Явился, — съязвил Турбо, — мы уж заждались, — и треснул по пальцам Костю, чтобы тот отвязался от Вовы. — Ведешь себя, как мамочка, — улыбнулся Костя Валере. Турбо отразил улыбочку и обратился к Вове: — А ну-ка секатор подай. Кащей руки вскинул и сделал шаг назад. — Кровожадинка, — отвесил он теплый комплимент Валере. Затем сделал взмах, будто схватил что-то из «ниоткуда» и подкинул новенький футбольный мяч Вадиму, который был пойман с лету, и это было красиво. — Метко, — с ле-егкой насмешкой сказал Кащей, липко оценивая Желтого с ног до головы. У Вадима глаза огнем полыхали. Он без всяких эмоций показал Кащею средний палец. Костя лишь ухмыльнулся и сорвал васильковый бутон с готового венка на голове Турбо, наклонился к Вове и заправил ему цветок за ухо. — Ты что делаешь? Суворов на ноги поднялся и отошел от Кащея. Мило, конечно. Только не в их случае. Вадим с лицом лица не оценил подобный жест внимания. Уйти собрался, мышцы размять, по сетке кулаком разок зарядить, чтобы отпустило. — Клещей полевых развелось, — заметил он без всякой иронии. У Желтого все лицо было черным от гнева, а тон такой, каким гвозди в стену забивали. Вова плечом повел и сверкнул самодовольной улыбочкой. — Тебе-то чего до моих клещей? Мы что, друзья, заботиться друг о друге? Вадим приблизил лицо к Вове и понизил голос так, что со стороны казалось, будто он ему угрожает или набросится с кулаками. Суворов ведь давно нарывался. — У меня к тебе другие чувства, ясно? И они тебя не касаются. Ну, заебись! Вова тяжело проглотил слюну до дрогнувшего кома в горле, не смея моргать. Желтый развернулся, напоследок сорвал к чертям собачьим цветок с его головы, под ноги бросил и хорошенько кроссовком сверху придавил. — Нервный он какой-то, — заметил Костя и развернулся к Вове. — Ну, что, красота, болеть за меня будешь? — Размечтался. — Мечтают дураки, а я желание озвучиваю. Кому, кроме тебя, здесь есть до меня дело? Как будто Вове было. Валера руку поднял, желая ответить «Никому» и получился уже не такое веселое от Кащея: — Скройся. Турбо горло прочистил, прошел туда-сюда, напевая: — Кому-то не дают, вот он и бесится. Вова накалять обстановку не стал. Посидит себе, не переломится, да и Валеру стоило прикрыть, чтобы на рожон не лез. — Куда я денусь, — поджав губы, ответил Вова. Его пустые глаза смотрели мимо Кащея. — Побольше радости на лице, — кинул совет Костя и щелкнул напоследок парня по носу. Турбо наконец повернулся к другу, стоило Кащею дернуть на площадку. — Задушил бы. — В очередь, — еле сдерживаясь ответил Суворов. Их чувства к Кащею были взаимны как никогда. Вова не следил, он наблюдал: краем глаза за Желтым, и не без причины сделал пометку, как удачно удалось все-таки зацепить его. Вадим вон как зенки вылупил, когда Кащей по волосам Суворова пригладил. Если догадка имела смысл, а не галлюцинация, то стычка Вадима с Кащеем могла принести свои плоды. Медленно, но верно Костя потеряет контроль. Никто здесь больше не будет, во-первых, тупить, как загипнотизированный, исполняя указания, прыгая на этап, во-вторых, своими глазами увидят Кащееву гнильцу. А ее там было с горкой. Суворов укорил себя немножко, переживая за возможные последствия, ведь стоило поделиться с Вадимом планом вытащить Костю и его махинации на чистую воду, да вот только хрен там! Желтый же ни слова ему про Зиму не сказал. А они между прочим стали друг для друга не последними людьми. — Мне же не показалось, что Вадим ревнует? — подал голос Валера, подставляя лицо солнцу. Он болтал ногами, а Суворов прикидывал, на чем сидел друг, если сделал подобный вывод. Если человек человека ревнует значит своим считает. А кем Вова был для Вадима? Ответ застрял в глотке и сдавил грудину. — Тебе показалось. Ваха сидел ступенями выше и в стороне. Суворов, когда головой крутил, только так натыкался на его внимательный взгляд. Зима даже не двигался и как приговоренный смотрел на Валеру. Вот просто сидел и смотрел. Позу не менял, шею не пытался размять, выдавая «еще и еще» взгляд за случайность. Он смотрел, знал, что другие видят, потому что не прятался, и Турбо, вероятно, сто раз на себе глаза чужие и тяжелые ощутил, а Зиме все ни по чем. Вове было его жаль. Здесь не про жалость, а про сожаление. Что с ними будет? Суворов в очередной раз встретился глазами с Вахой, тот прятал их под очками. Солнце поблескивало, немного просвечивая стекла, и Вова знал, что Зима теперь глядит на него. — Ты как справляешься? — подался поближе к другу Суворов. — Стабильно на хуёвых движениях, — без промедления ответил Валера. — Вот хер ли ему надо? Другого места не нашел? Уселся, блять, как медом ему намазано. Турбо даже не пытался сделать голос потише. — Ты ему нужен, — сказал Вова, аккуратно закинув руку на плечи друга. — Нужен, я это точно знаю. Валер, — Суворов клещами вцепился в Турбо, пока тот не успел завестись, — не обязательно же в отношения и что-то многообещающее, просто побудьте друг у друга. Если у них получится выбраться, к тому моменту Валера оттает к Зиме, и куда он без него денется? Турбо с таким лицом отцепил руку друга подальше от себя. — Ты решил в адвокаты заделаться? И сколько он тебе заплатил? Спелись за моей спиной? — Не платил он мне, хватит придумывать, — Вова снова предпринял попытку сконцентрировать внимание друга на важном. — Тебе же тоже это нужно. Просто говорите, не знаю, рядом сидите, как люди. Хватит друг друга казнить. Валера сощурился и чуть ли не лбом в лоб Вовы впечатался. — Такой же совет могу дать тебе с Вадимом. Просто рядом посидите, хули распыляться на страдашки, ага. Вова проглотил обиду. Не время и не место цапаться, к тому же вопрос-то в другом был. — У вас с Зимой чувства самые настоящие, за такое держаться нужно. Окей, не надо гнать лошадей, но для начала можно и так, как предложил я. — А у вас с Вадимом? Что, прошла любовь, завяли помидоры? Член тебя его не устроил, я так понимаю? Или его твой? — ехидно, колюче и грубо, как только Валера умеет, бросался и кусался он. Все там с членом нормально. Вовин размерчик. Суворов мысленно стукнул себя, потому что мимоходом в голову лезли дурацкие мысли, которые не имели к делу никакого отношения. — Ваха хочет тебя во всех смыслах, он в рот тебе смотрит и реально бережет даже от самого себя, — последнее Вова сказал с предыханием, боясь быть услышанным нежелательными лицами. — А Вадиму плевать на меня. Сам же видишь, как он себя ведет. Валера рассмеялся, запрокинув голову и схватился за грудь. — Хватит скалиться, я правду говорю. — Вов, мы точно о разных людях говорим. — Как хочешь, — закончился Вова, — но прислушайся к моим словам. Валера стрельнул глазами за спину, цепко пересекаясь с Вахой и отвернул. От взгляда Зимы все внутри переворачивалось, аж кишки в тугой узел сворачивало. Турбо трясло, как от холода, да и он поднимался вместе с тучами, которые собирались над головой. — Я ухожу. Валера выбросил венок, настроение медленно скатывалось на самое дно. Вот кто дал Вове право толкать умные речи? Что он вообще понимал? Перекладины скамеек со скрипом продавились под давлением ног Вахита. Он сел рядом на корточки, желая дать Вове подзатыльник. — Я все слышал. Ты… , — Зима стянул очки, растирая красные глаза, — малой, сиди на жопе ровно и не лезь. — Знаешь что?! — Что?! Ему из-за меня хуёво, я все испоганил, не настраивай его против себя. Вова умолк. Не будет он ругаться с Зимой. Вахит же не от равнодушия решил пересесть. — Как рука? — переключился Суворов. — Болит, — неожиданно для обоих сказал Зима. — Сделай бандаж, я попробую найти обезбол. Ваха уставился на Вову, запрещая ему просить что-то у Кащея. Оказывается вблизи лицо Вахита было таким… больным. Суворов опустил глаза, не выдерживая натиск Зимы. Окей, он не будет простить. Он — украдет. Оба сделали вид, что их до пизды интересует вшивая игра. Парни поделились семь на семь. Мяч только так летал от одной части поля к другой, вместе с переменными матами. Вова сидел у самой первой ступени трибуны и слышал такое, что даже на улицах люди себе не позволяли. Дом Бытовские были самыми настоящими дикобразами: ставили подножки, допускали рукоприкладство и комментарии про мамок. Их капитаном был Кащей. Вадим играл в команде сборной солянки из ваших и наших. Даже оспаривать право стоять со своими не стал. Фраза про самые трудные первые сорок лет мальчика была про них. Заведенные ребята загорелись, носились, выбивая мяч друг у друга — их захватил азарт. Вова даже улыбнулся незаметно, понимая, насколько пацаны нуждались в выпуске эмоций через игру. В моменте она сплотила и отключила от внешнего мира и его раздражителей. — Что там такое? — подался вперед Вова, когда основаная масса столпилась у дальних ворот, прекращая игру. Суворов привстал прямо на сидении. Обзор закрывали широкие спины парней. — Дерутся похоже, — неуверенно предположил Ваха. — Ч-черт. Ровно в этот момент последовали характерные расталкивания и нарастающий гул претензий игроков. Кто-то пытался оттащить Кащея от Вадима, Кирилл со всей силы зарядил от ворот мячом в затылок Цыгана, который бил в грудину Миши. С трибун повставали. Вова с Зимой сорвались с мест добегая до толчеи. Желтый с Кащеем дрались, как бешеные собаки. Костя вывернулся, навалился сверху и давай что есть мочи долбить по внутренней стороне локтя Вадима. — Блять, отпусти его! — Не трогай меня! — Разошлись быстро! Желтый завыл, как от самой сильной зубной боли, почувствовав удар коленом Кащея в руку. Перелома не было, только ушиб мощный. На Костю накинулись с претензиями за неспортивное поведение. Вова не мог понять, кто начал первым. Вадим поднялся, сжимая локоть. Его рука чуть искаженно свисала. — Домой быстро пошел, — Вахит развернул друга и повел с площадки от греха подальше. Кащей весь лохматый ухмылялся им вслед. Вова, пытаясь затеряться в толпе, испытывал острое желание врезать ушлёпку промеж глаз. — Доволен? — вместо этого спросил он у Кости. — Пока нет, — покачал головой Кащей. — Мы же играли, а гнида эта шуток совсем не понимает. Бегает за тобой, да? Вова руки на груди скрестил. Ага, будет он еще самым сокровенным с этим червем делиться. Кащей несмотря злился. Тучи набегали быстрее и быстрее, кажется, Костя это совсем не контролировал. — Ставишь на нас эксперименты? Нравится тебе, да? — укорил Вова, задрав голову наверх. Нет, призвать этого человека к уму разуму разговорами не выйдет. — А мне знаешь ли, плевать. Для меня ваш комфорт- баловство. Суворов, который уже не мог видеть морду Кащея, заметил, как рядом обступили пацаны и слушали весь этот высер. — Ты куда? Кащей попробовал поймать Вову за рукав. — Я спать хочу. — Я же не сказал ничего такого! Если Кащей не сказал ничего такого, то что это было для него? Вова не имел право ссориться с психом, пока не получил от него все желаемое. Он выдохнул, чтобы все не испортить. — Я реально хочу спать, увидимся позже. — Я сам тебя найду. И вот это пугало. * Следующие сутки творилась лютая дичь. Вова был на грани, ведь все шумели-галдели, вместе с бешеным ветром, лупасящим дождем, носились туда-сюда и задавались сотней вопросов. Причины забить тревогу было две: больше сорока часов никого не выбрасывало в игру, второе — природная стихия громила город. Зима с Вадимом устроили общий сбор. Вопрос с Игрой был не в их компетенции, а с небольшой аварией в домах между Домом Быта, Разъездом и Универсамом можно было разобраться. И, когда Вова говорил «небольшая» он врал, потому что это был полный пиздец. Кащей или вовсе не контролировал ситуацию, или потерял над ней контроль, или же контролировал так, что решил оставить ребят в загоне без всяких условий. Температура стремительно падала за минус пять ниже нуля. Ребята молниеносно переоделись во все теплое, что нашли и злились пуще прежнего, в том числе от нехватки тепла и еды. А еще на улице появились насекомые. Вова обнаружил шмеля на утренней пробежке, а когда вернулся обратно — паука, что плел паутину под козырьком дома, и мух. Они летали на небольшой кухне стайкой несмотря на то, что еды и согреться им было не найти. Странности. — Если они допиздятся до подселения к нам третьего, я задушу сначала одного, потом другого. Валера зашнуровал кроссовки, подтягивая цветные носки повыше. — Ты почему такой злой? Людям больше жить негде. Хорошо, что дерево упало на дом, когда там никого не было. — А я понять не могу, в кого ты такой сердобольный. Вова оставался человеком и вовсе не думал обо всех подряд. Конечно, ему также не улыбалось подселение того же самого Цагана или еще каких придурков из Дома Быта. Их дом пострадал в значительной степени. Но прогонять ребят нельзя. Куда им еще пойти? Единственное на что рассчитывал Суворов — на благоразумие Вахи. Уж он-то не до конца сбрендил, чтобы оставить Валеру под одной крышей с психом Ринатом. Про себя Вова вовсе не думал, ведь Зима даже не скрывал, что в первую и единственную очередь его волнует Турбо, и только он. — Выходите, — показался в дверях Кирилл, — порешали. Парни, не хотя, высыпали в общий коридор, где яблоку негде было упасть. Вова так и остался на полшишечки в своей спальне, ведь, о, какая неожиданность, козлина из Дом Быта (не Вадим) притеснил его обратно в комнату своими габаритами. Суворов скрутил руки на груди, слушал вполуха Зиму и изучал экспоната. Мысленно злобно похихикал, придавив чужую ногу пяткой и вылупил глаза. — Больно, да? — Придурок. Вова заулыбался в «мне не жаль» улыбочке, провожая пацана взглядом, когда тот все-таки съебал с глаз долой и дал ему возможность занять законный метр на метр островок. — Короче частью переедем сюда. Кто-то останется пока у нас на ночь. Думаю, не задубеем, — сказал Зима. Значит закроют те комнаты, где вместо комнат осталась дыра. Вова поднял руку. Сквозь толпу была видна только его кепка и лапка. — А, если дом обвалится? Кто-то заржал и выкрикнул. — Значит сразу минус десять. Вове было не смешно. — Этого к нам не подселять, — шепнул он Валере. Турбо вытянул губы с претензий, обжирая Вахита так, что даже Суворову стало не по себе. Валера стоял в позе, будто дом был не общагой для всяких-разных, а резиденцией Зималетдиновых, куда бухой Вахит завалился вместе с друзяшками-кончелыгами. — Валер, — попросил Вова, дергая друга за рукав, чтобы тот прекратил сейчас же. — Не мешай. Вахит призвал всех к тишине и смирению, а на неспокойном времени его попросили завалить. В конечном итоге у Зимы было не так много вариантов, чтобы еще сюсюкаться с каждым. Он итак выслушал достаточно, считаясь с мнением ребят. — Жить будете здесь, кровати перенесете, не переломитесь, если не хотите спать на холодном полу. Вадим и я будем ночевать в Универсаме по очереди. — А это еще зачем? Нам нянька не нужна! — выкрикнули из толпы. — Рот свой закрой! — прикрикнул Вадим. Споры продолжались долгие минут сорок. Вова шепнул Турбо: — Давай Мишу к себе заберем? — Он тебе что, хомячок к себе забирать? Да уж, на Валеру с его гостеприимством положиться нельзя. Пока он губы дуть и испепелять Зиму глазами будет, всех нормальных разберут. — Миш, — Вова аккуратно дернул пацана за капюшон. — Наша спальня человек пять вместит. Может будем жить вместе? Ералаш благодарно улыбнулся. Турбо вздохнул: — Если твой озабоченный парень будет дышать громче хоть на децибел, спать будет на улице, меня не волнует. — Кирилл тихий, — оправдался Миша. — Мы знаем, — хором ответили Вова с Турбо под ничего не понимающий взгляд Ералаша. — И еще, нам нужно расчистить территорию от поваленных деревьев. Вы все разбиваетесь на группы и идете работать. Первая партия начнет прямо сейчас, а то у дома пройти негде, — сказал Зима. Приказ Вахи встретили очередным гнилым пиздежом про «не хочу-не буду». Суворов предполагал, что в их спальню не сунутся без спроса. Они с Валерой были не самыми желанными соседями. Гордиться особо нечем, когда вместо сторожевой собаки у вас склочный характер, зато в их случае он разгонял чепушил на раз-два. Друзья, не сговариваясь, первыми ушли подальше от склок и тупых людей на субботник в четверг. Чем вызвали взгляды и комментарии про чертовых зазноб, которые всего лишь выпендривались. На улице оказалось свежо и все также прохладно. Главное не душно, как в доме, битком забитом придурками. — Как же все они меня бесят, тупые ушлёпки. — Есть и нормальные, но в общей массе долбоёбы, согласен, — Вова уставился на горы переломанных стволов. Пройти, действительно, было негде. — Да как это все поднять? Здесь трактор нужен, — развел он руками. — Вон, идет один. Валера закатал рукава ветровки, кивая на порог. Собрание, видимо, закончилось почти сразу, как дом покинули Вова с Турбо. Вадим вышел первым под гул голосов, несколько ребят, которых он отобрал в бригаду натягивали перчатки, делили инструменты и рассредоточились по территории. Желтый не говорил, не лез с помощью, только рядом крутился, поднимая стволы. Вова справлялся ногами. Он просто пинал те, которые поддавались и двигал их дальше от прохода. На город опустились пасмурные сумерки, воздух был влажный, траву под ногами вымесила грязь. Часа два ушло на расчистку. Спину ломило, ноги гудели, а руки отваливались. Вадим присел на влажный кусок пня весь из себя чертов работяга. Даже потный, уставший и заёбанный он выглядел, как херов Атлант. Вова его ненавидел, потому что не шел ни в какое сравнение и считал себя замарашкой после тяжелой работы. Они ходили рядом и не разговаривали. — Злишься? — первым начал Вадим. Суворов фыркнул, продолжая лениво разгребать работёнку. Злости в нем было не меньше, чем вчера. — А что ты хочешь услышать? — А что ты хочешь сказать? Вова разогнулся с вымученным от боли в пояснице лицом и дышал часто. Благо во дворе остался только Валера, что находился неподалеку. Он не спешил в дом, ведь сегодня на дежурство остался Зима. Да, он не заявил, что спать будет конкретно в их спальне, и все же, Турбо пообещал себе до последнего торчать на холодной улице, пока все голоса в доме не утихнут. Покоя он там все равно не найдет. — Скажи, что понимаешь меня. В голосе Вадима была просьба. Реально, он прямо просил Вову быть услышанным и понятым верно. Суворов выдал сухо, как отрезал. Как на хуй послал. — Я тебя понимаю. — Вов. — Заткнись, — рявкнул Суворов громче, чем нужно. — Просто замолчи. Слушать ничего не хочу. Иди в жопу, не донимай меня. Желтый затянулся, а на город опустилась тьма, обозначая начало ночи. Лишь сигарета искрила маленьким маяком. — Значит ты идиот, — неожиданно сказал Вадим. Он устал. Так устал от всего. На Вову и его благоразумие рассчитывал, а неуёмное опять за старое. — Ты, — Суворов подошел близко, чтобы ткнуть в Желтого перемазанным грязью пальцем и передумал это делать. — Между нами… я… Знаешь, как я злюсь на тебя? Ты не поговорил со мной нормально. Сначала разве что шлюхой не назвал, смеялся надо мной, а потом вообще сказал, что пора заканчивать, будто оно только мне нужно. Это нечестно. Да, может я олень последний, если веду себя, как клоун. Даже, если так, после всего, что было, ты должен был вести себя по-другому. Вадим выбросил бычок и возвысился над Вовой, опуская голову вниз. Он и сам все прекрасно знал: какую кашу заварил и про Суворова понимал. Нельзя поступать, как скотина. Как делал Вадим. Только вот такое рвение Вовы довести их «отношения» до определенного пика, пожалуй, стало новостью. Желтый не думал, что для него их интрижка выльется в нечто большее, от которого внутри ломало и ломало. И ведь не интрижкой оказалось вовсе. Пресловутое «мухи отдельно, котлеты отдельно» крутилось в голове и никак не хотело обрести общепринятый смысл. У Вадима от тяги невероятной, от Вовы, глаз его, интонации и желания, которое из него чуть не лавой, как из гейзера вырывалось, мухи были с котлетами. И это были самые вкусные котлеты, как бы оно мерзко не звучало. — А как я должен был себя вести? Вов, ты знаешь наше положение. Понимать должен, что ни к чему не приведет. Зачем себя обманывать? — Я себя не обманываю. Желтый отвел взгляд. Дурно ему было. Все вроде верно делал, и все равно хороший такой проёб в башку долбил. — Ты прав, наверное, я трус, если себя и чувств своих боюсь. Не могу я дать свободу всему, — Вадим понизил голос, сжимая свою кисть. Та рвалась Вову коснуться и к себе потянуть. — Грызет меня и совесть, и запреты. Если Суворову так легче будет, то Желтый теряет аппетит, к мать его, жизни. Ничего больше не хочет так, как раньше. Ёбанное колесо замкнутого круга. — Не можешь или не хочешь? — у Вовы голос упал. Рядом с Вадимом на все плевать было. Он больше не хотел ругаться. Сейчас особенно окрыляло еще совсем легкое и неокрепшее ощущение будущего за пределами загона. Вероятность выйти из Игры. А там будь как будет. На «не могу» наступить можно. Если они оба захотят, значит на многое пойти смогут. Вадиму же толчок нужно было дать. И уверенностью накрыть, как одеялом. Суворов отчего-то верил в «получится». — Поцелуй меня, — на грани выдоха попросил Вова. Вадим его поцелует, и этим все будет сказано. Желтый смотрел затравленно. Больше всего прямо сейчас хотел Вову сгрести в свои руки до тисков, не отпускать, дышать им, как в те редкие моменты, когда это случалось. Это делало Вадима таким живым. Уже и губы покалывало от предвкушения, и мышцы на износ тянулись навстречу, как с порога голоса послышались, и рассыпался момент, будто не было его. Вова медленно отступил, понимая, что здесь кроме пустоты и сухой корочки на губах ничего не будет. Не дождется он от Вадима нихуя. — Я свой выбор сделал, — прошептал и повторил уже ранее сказанные слова Суворов. Зябко стало и холодом диким прошибло. — И ты свой тоже. Вова ушел быстро в обиде сильной: за промедление Вадима, за его слишком громкое обдумывание. Желтый так и стоял оглушенный. Все невысказанное Суворовым было громче скрипучих ступеней лестницы, по которым он сбежал.

позже

Валера прислонился задницей к кухонному гарнитуру, гипнотизируя венозный рисунок в бетонной стене. Стояла глубокая ночь, все спали, а он не мог. Пить хотел и глотал жадными глотками ледяную воду, пока внутри сидела такая штука премерзкая из всего. Турбо не думал, откуда в доме появился свет, а из крана текла вода. Осознание душило. Это же чистое насмехательство. Зачем им свет с водой? Чтобы замуровать в четырех стенах и не выбраться наружу никогда. Ребра стянуло, как в узел, перед глазами встала пелена. Валера чуть не скатывался куда-то ниже под мойку в лужу из себя. Зима вошел тихо и уверенно, сталкиваясь с Турбо глазами. Запнулся на ходу, будто не сразу поверил глазам. Валера смотрел исподлобья и крутил в руках кирку, которую не выпустил из рук, даже, когда закончил все дела с расчисткой. — Отошел, — без эмоций сказал Турбо, когда Ваха молча приподнял руки и сделал шаг в сторону. Не собирался он делать Валере ничего дурного, просто на рефлексе двинул к нему. Стояли и смотрели друг на друга чуть не вечность. — Тебе хули здесь надо? — не выдержал Турбо, отодвигаясь от крана, чтобы с Зимой не соприкасаться. Вахит нашел в шкафах графин, наполнил его и стакан. Что ему надо? Попить зашел, а тут Валера скребется. Зима ушел к противоположной стене и сел на стул, критично глянув на нехилую дубину с железом, напоминающим тесак в руках Турбо. — Может отпустишь уже? Валера ухмыльнулся. Ему, может, так спокойнее. — На вопрос отвечай. — У вас теперь многолюдно, мало ли что. — А ты у нас теперь еще и смотрящим стал? Что, охранники закончились? — намекнул Валера на Кирилла. — Я переживаю, — не стал лепить отправления Зима. Валера отбросил кирку и резким движением опрокинул графин Вахита в раковину. — А тебе кто переживать разрешил? Иди к себе. — Я допью, — Зима осушил бокал. — Вода закончилась, как и моё терпение. Проваливай. Вахит отодвинул бокал, вытер рот рукавом и смотрел на Турбо. Не слышал он мелкое потявкивание, а любовался, хоть и осторожно. Валера был красивый, даже, когда злился. Турбо покрывался мурашками, медленно и верно забывая, как дышать, когда Зима так на него смотрел. — Ладно, тогда я уйду. Вахит быстро подскочил, преградив выход из кухни и, даже, когда Валера по рукам его бить начал, не отступил. Турбо шипел в лицо, отмахивался и пинался, чувствуя уверенное давление чужих рук, которые сгребли его в объятья. — Не шуми, — попросил на ухо Зима, чуть не получив в нос. Вахит перенес свою ношу к гарнитуру и впечатал руки по бокам от бедер Турбо, чтобы даже не мечтал удрать. — Ну, и? Валера часто дышал, как и сам Зима. У них глаза горели, пока кожа плавилась. И скучали оба. — Иди ко мне, — сказал Вахит, накрывая рот Валеры. Целовались они смазано, жадно, вкусно. Языками рты друг друга только так шлифовали. Ваха Турбо за жопу схватил, сжимая так сильно, как самое драгоценное и замычал в чужой рот. На кухне кроме полумрака и их дыхания с шорохом одежды ничего не осталось. Валера губу закусывал, пытаясь не так остро реагировать на шарящие по телу руки. Он весь мурашками покрылся, укрытый нервной волной возбуждения. Зима голову ему на плечо уронил, бедрами навстречу подаваясь, когда Турбо уверенно сжал член через ткань. — Ты потрахаться пришел, да? — провокационно заявил Валера, тут же залезая рукой в чужие трусы и выдохнул, ощущая прежнюю тяжесть. Не отвечая, Вахит обхватил лицо Валеры, сцеловывая все следы горечи и обиды. Не собирался он ничего такого делать. Вот только остатки разума растерял, потому что держаться на расстоянии было уже невозможно. — Я могу уйти, — прошептал Зима, приспуская джинсы с Турбо. Руки легли на холодные ягодицы, сжимая и раздвигая его. — Блять, — вырвалось у него. Валера еще и без трусов разгуливал. Здрасьте, приехали. — Нет, не уходи, — попросил Турбо, ёрзая от раскаленного тепла тела Зимы и растворяясь под поцелуями его губ. Дальше, как в тумане. Растянуть, раздвигая пальцы так, что ноги у Турбо дрожали. Перейти с поцелуев на кусачее, и дыхание совсем уж жаркое. Вахит членом у самого основания прошел, надавливая у самой дырки, едва не кончив на месте. Валера сзади смотрелся пиздец красиво. Он прогибался, как кошка, оттопырив задницу, и себя на показ горячо выставлял. Ноги развел, мелко содрогая, потому что Вахит гладил его во всех местах. Турбо руками в стойку уперся и заскулил от долгожданного толчка сначала не полностью и на пробу, затем еще и еще, чтобы до конца вошла, густо подтекая. Стояло от одних только фантазий и желания исполнить их все прямо на этой кухне. Зима на поясницу Валеры надавил чуть сильнее, чтобы тот грудью прилег удобнее. Стенки внутри пластично растягивались на толчках, которые с медленного перешли в конкретные и громкие. Вахит не трахал, а забивал, отрабатывая Валере за все. Хватал его за бедра так крепко, насаживая на член до основания. Турбо плыл, стонал горлом до хрипоты, руку всю искусал, чтобы не перебудить весь дом. — Не больно тебе? — рвано уточнил Вахит, перехватывая поперек талии. У Турбо от жжения вместе с натугой и сладкой волной по всему телу, ноги совсем не слушались. Внутри проснулась та самая проблядь, которая обожала член Вахи, поэтому, нет, не болело. Это было приятное и тянущее напряжение. Он головой качнул, умоляя до упора долбить в простату, по которой проезжала головка. Вахит сорвался, Валеру гладил снаружи и внутри, между ног трогал, цеплял губами аккуратные плечи. Темп нарастал, гарнитур поскрипывал так пошло и по ушам бил чавкающий звук смазки от толчков тела в тело. Валера зачастил грудью, сжимая Вахита в себе. Он так остро и в то же временно трепетно ощущал длину и толщину члена. Зима заполнил его основательно. Турбо не выдержал, вскрикнул, тут же заткнув рот ладонью. Зима вдруг улыбнулся, обхватил Валеру, к себе прижимая. Он был весь влажный и самый желанный до темных точек перед глазами. — Я не потрахаться пришел, — вдруг нелепо и запоздало ответил Вахит. Не хотел, чтобы Валера решил, будто ему только одно надо. — Ты мне пиздец нужен, не могу больше. — Заткнись, — пропыхтел Турбо на толчке, пытаясь поймать один ритм с Зимой. Его ни ноги, ни язык не слушался. — Делом займись. Вахит подстроился под ритмичное движение, надрачивая Турбо, растирая налитую головку, как если бы это был клитор. Валера совсем был на грани от таких ласк. Он вытянулся, прогибаясь так, чтобы насладиться от шлепка яиц. Сперма брызнула в кулак Зимы, тот голову опустил, за бедра Турбо ухватил и заработал тазом, пока Валеру еще не отпустило. Турбо кончал, ощущая такую сладость от давления в мягкую точку между стенок. Член Вахита особенно напрягся, пульсируя, охваченный жаром. Валера сжимал и сжимал Зиму в себе, делая его в этот момент самым ручным и готовым на все. Вахит громко дышал в затылок Турбо, сливая прямо в него. Валера, приходя в себя, касался затылка Вахи кончиками пальцев. Его плечи покрывали ленивые поцелуи, пока руки Зимы гладили спокойнее и спокойнее. Дыхание выравнивалось, выпачканные спермой, они смотрели друг на друга. — Я честно не планировал это, — сказал Вахит. Валера не то, чтобы бросился ему на шею после, но значительное потепление и что-то знакомое, приятное, старое, говорило в расслабленном языке его тела и взгляде. — Еще скажи, что не знаешь, как твой член оказался во мне, — фыркнул он. — Нет, все остальное я серьезно и с полной ответственностью. Валер, — Вахит чувствовал и понимал, что все его слова прозвучат, как оправдание. А оправдываться он не хотел, скорее объясниться и всё равно это приводило к как будто оправданиям. Валера не заслужил такого отношения. И молчания от Вахита тоже не заслужил. Турбо видел, как Зиму ломает от собственного потока мыслей и внутренней войны. — Просто скажи, что больше не оставишь меня. Вахит подошел ближе, обхватил пальцы Валеры, массируя их. — Я тебя никогда не оставлю. Это звучало, как признание в чем-то большем. Турбо сглотнул. — Я тебе не верю, — признался он, ведь Вахит уже отпустил его один раз. Значит может быть второй и третий, а Валера в эти игры не играл. Нет, он не выёбывался, цену себе набивая. Разрыв с Вахой помог Турбо лишний раз убедиться в шатком положении бытия, слов и их самих. — Я тебя слышу и верю тебе, просто вот здесь, — Турбо задел район в груди их сцепленными руками, — не отзывается, как будто надломилось что-то. Оно знает тебя не до конца, поэтому боится. Зима винил себя. Это он убил в Валере что-то наивное и легкое. На нем была и вина за недоверие не только к Вахиту, а к людям в общем. Турбо и без того их сторонился, специально вел себя вызывающе, чтобы боялись и в стороне держались, а тут еще предательство. Вахит больше всего боялся нанести Валере непоправимый вред, если (когда) он узнает, кто прячется за маской Мафии. Тогда все мосты сгорят. Турбо не позволит топтать свои чувства еще больше. Зима думал об этом достаточно, чтобы в итоге принять решение. Он будет с Валерой до последнего, как бы в итоге не сложилось. Обстоятельства больше не будут диктовать ему условия. Когда наконец эта мысль осела в голове, там поселился новый повод для тревоги — Валера ему не доверял, за всю непредсказуемость в прошлом. Такое словами не перекрыть, но можно вымыть поступками. — И я тебя боюсь, — как на духу выдал Турбо. Он не спешил сорвать, отлепить, оттолкнуть от себя руки Вахита. Наоборот — признался, чтобы все по-честному было. Пусть Зима сам разбирается с новой правдой и живет с ней. Сможет ли он нормально себя чувствовать, если его парень живет с опасением и будет постоянно ждать удара с подвохом? Где-то в глубине души за Турбо говорила язва. Она нарочно делала больно Вахиту, чтобы теперь он на своей шкуре прочувствовал, как это больно, когда бьют в самое уязвимое. — Я разберусь с этим, — чуть хрипло ответил Зима, соглашаясь на всё. — Спать идешь? Валера кивнул, медленно отходя к дверному проему. Он внимательно всматривался в лицо Вахита. — Я до сих пор не верю, что этот разговор и все остальное, и ты случились со мной, — Турбо говорил немного оцепенело. — Наверное, утром я увижу тебя и пойму, что многое было придумано, — сказал он напоследок и ушел, не давая Вахиту ответить. Они бы легли вместе, но все случилось слишком быстро. И учитывая огромную перемену, которая перевернула все с ног на голову, стоило повременить, чтобы привыкнуть друг к другу заново. К тому же Зима больше не спал. Он просто втыкал в точку, как будто отключался, но как таковой потребности во сне не чувствовал. Только усталость брала свое. * Вова протер глаза, зевая. Он так замерз, что никакой контрастный душ этим утром не понадобился, чтобы прийти в себя. Судороги разбудили и дали цепную реакцию всему телу пробуждаться, когда он перестал орать от боли в икроножной мышце. Миша с Кириллом дрыхли на одной кровати, чем удивили, потому что засыпали они на разных. Ладно. Эти хотя бы не пытались разбудить Суворова всякими непотребствами и держали свои голые задницы под одеждой. — Ты чего? Вову напугал внешний вид друга. Точнее его лицо. Валера смотрел перед собой, обхватив колени руками и будто окаменел. — Эй, подъем, — Вова перебежал на цыпочках по ледяному полу и присел перед другом. — Ты в порядке? Турбо наконец-то моргнул и кивнул. — Задумался просто. — Ничего себе ты задумался, я думал у тебя сидячий сонный паралич, — усмехнулся Вова. Валера цокнул, быстро расчесался и даже слова поперек не вставил. Нет, с ним явно что-то произошло, просто он не говорил. Суворов первым вышел из спальни, Турбо шел следом. Впереди был важный разговор про голосование, а Вова понятия не имел, как облачит в слова все свои мысли и соберется с духом пригласить на разговор еще и Вадима. — Доброе, — кивнул Суворов Вахе, который не спал по понятным причинам. Помятый был до ужаса, но глаза загорелись тут же. — Малой, — поприветствовал его Вахит, смотря только на Турбо. Валера осторожно взглянул на Зиму, который всего лишь шел вдоль коридора навстречу. Прошло несколько часов, от их разговора ничего не осталось, только воспоминание, и сердце Турбо пропустило удар, когда они с Вахитом поравнялись. Чувство было такое будто что-то должно произойти, и оно не случилось. Всего на секунду внутри неприятно заныло. Неужели не случится? Зима усмехнулся с доброй иронией над лицом Валеры. У него все эмоции были написаны на лице. Он так боялся обмануться и не смог закрыть глаза, чтобы на утро гадать, была ли ночь с Вахой реальностью. Зима замедлил шаг, поймав кисть Тубор и к себе его потянул. Вова больно врезался в дверной косяк, когда Вахит уверенно засосал Валеру. — Так нормально? — уточнил Ваха, не в силах сдержать улыбку. Его ладони обхватили лицо Турбо, а губы еще раз прошлись по щекам и холодному носу. — Ва, — Зима подавился воздухом, чуть пригибаясь, когда Турбо потянул резинку его трико вместо с боксерами на себя, заглянул вниз и схватил его за член, — … лер, ты чего? — Теперь нормально, — ответил Валера, так сказать наглядно убедившись в реальности происходящего. А Вове было не нормально. Когда они успели?