an atom & a star

НАСТОЯЩИЙ ЧЕТЫРЕ: ЭКСПЕРТ В ОТЛИЧНОМ ИСПОЛНЕНИИ Марисса Циммерман / Журнал GW По мере того как улицы Голливудских холмов становятся круче, они также становятся уже. Пышная зелень клонится по краям дороги, и я почти не замечаю проезд к месту назначения. С улицы дом не видно. Сверкающее белое цементное сооружение расположено на вершине крутого склона, в окружении высоких дубов. Я паркую свою скромную Honda Civic рядом с Jaguar и Land Rover, набираюсь сил и вылезаю из машины. Здесь тихо — моя машина пищит, когда я закрываю её, заставляя меня подпрыгнуть. Когда я иду по короткой дорожке к дому, дверь открывается, и я вижу высокую женщину со стильными красно-чёрными косами. Тея Мулдани всю свою карьеру работала на Raven Records. Она начала работать в команде по логистике Perfect Court во время их первого тура и быстро поднялась по карьерной лестнице до тур-менеджера во время первого мирового тура группы. После трагического конца группы два года назад Мулдани осталась с Raven и с их оставшейся звёздной группой. Потому что именно они живут в этом современном домике на дереве: бывший кумир бойбэнда и нынешняя сольная поп-сенсация: Четыре. — Он во внутреннем дворике, — говорит мне Мулдани, ведя меня в дом. Пространство открытое, полное резких белых линий и естественного света. Я заглядываю в комнату справа от себя и обнаруживаю уютное логово. Здесь есть признаки жизни, хотя и дорогие: толстовки за тысячу долларов, разбросанные по плюшевым диванам, открытый Макбук, окружённый бумагами на журнальном столике. Настоящий вид слева от меня: двухэтажная стена с окнами, выходящими на горы. Я провожу пальцами по блестящему краю маленького рояля, стоящего возле стекла, а Мулдани жестом предлагает мне следовать за ней во внутренний дворик. Снаружи я нахожу Четыре, сидящего за столиком на террасе, одетого в простой серый лонгслив, чёрные шорты для бега и неоново-зелёные кроссовки. Когда он слышит нас, он поднимает голову и заправляет солнцезащитные очки в волосы, чтобы подарить мне полную дозу своих знаменитых голубых глаз. — Мне нужно закончить кое-какие дела, — говорит Мулдани, указывая на дверь обратно в дом. — Не волнуйся, — говорит Четыре, закрывая потёртый блокнот, в котором он что-то записывал. — Я не съем её. Я смеюсь, и Четыре подмигивает мне. Мулдани известна как свирепая женщина — ей пришлось быть такой, чтобы добиться успеха в этой индустрии. Тем не менее, она не может скрыть лёгкую улыбку, прежде чем исчезнуть в доме. Я не могу её винить. Я не свирепая женщина — мои друзья любят называть меня «серьёзной и взволнованной» — и я сразу же поддаюсь обаянию Четыре. Это не откровенное и не нервирующее кокетство. Четыре спрашивает меня о дороге, о погоде, о моих рекомендациях относительно моих любимых приложений для заметок на iPhone. Он слушает всем своим телом; его исключительно голубые глаза, кажется, видят меня насквозь, пока я говорю. Он тщательно обдумывает свои ответы, часто делая паузу, прежде чем ответить на такие длинные вопросы, которые социально приемлемы только в том случае, если ты привык к тому, что люди цепляются за каждое твоё слово. — Ну, я думаю, на самом деле ты сюда пришла не для светских бесед, — говорит Четыре, когда наступает тишина. Я смеюсь. — Нет. Пришло время для жёстких вопросов: в этом доме есть бассейн? — Был выбор: бассейн или вид, — говорит Четыре, ухмыляясь. — А я не сильно хороший пловец. Лично я бы сделала такой же выбор. Это тот вид, который заставляет чувствовать, что жизнь стоит того, чтобы её прожить. Мы перемещаемся на кухню, где я сижу за барным стулом, а Четыре недолго ругается со своей эспрессо-машиной через стойку. Кофе в руке и тарелка с нарезанными фруктами между нами, мы устраиваемся, чтобы начать обговаривать серьёзные вопросы. — Где ты научился играть на фортепиано? — спрашиваю я. История Четыре столь же загадочна, как и его личность, но она не обязательно уникальна, когда дело касается членов Perfect Court. Несмотря на сотни интервью, которые они дали за девять лет своей популярности, они неизменно придерживались расплывчатых описаний своей жизни до группы. Частично это был маркетинг, но, возможно, частично старательное сохранение конфиденциальности для скорбящих: что мы знаем, так это то, что все мальчики потеряли по крайней мере одного родителя, когда были маленькими. Все их семьи были закулисно вовлечены в музыкальную индустрию, и к тому времени, когда им исполнилось тринадцать, все четверо находились под законной опекой президента Raven Records Тецудзи Мориямы. Четыре делает задумчивый глоток кофе, обдумывая мой вопрос — без сомнения, решая, насколько далеко за пределы обычных границ он готов зайти сегодня. Он смотрит на пианино в другом конце комнаты, на его лице читается спокойная задумчивость. — Меня научила мама, — говорит он. — Это очень мило, — говорю я, и он слегка мне улыбается. — Ты потерял её, когда был очень юн. — Мне было одиннадцать, — подтверждает Четыре. Я говорю ему, что сожалею о его потере, но он только пожимает плечами, и его непринужденное поведение так и не исчезает. — Это было очень давно, — говорит он. Никто из нас не упоминает, что с тех пор он перенёс гораздо больше горя, но оно оседает в хорошо освещенной комнате чем-то тяжёлым и тёмным. — И на самом деле я не начинал тренироваться на клавишах, пока не переехал к Тецудзи и остальным мальчикам, — говорит Четыре, перенося нас вперёд во времени. Оставшуюся часть дня он будет ловко уклоняться от любых моих попыток перевести наш разговор ещё дальше в прошлое. Числа, которые Perfect Court взял в качестве личностей, выбраны намеренно: один из них — племянник Мориямы, и он воспитывался им с самого детства. Два присоединился к семье в шесть лет, а Три — в девять. Четыре, на два года моложе остальных, переехали туда после смерти матери. Три года спустя Perfect Court выпустили свой первый альбом, и так начался вихрь, похожий на битломанию 1960-х годов. — Должно быть, было весело расти в доме, полном музыки, — подсказываю я. Четыре улыбается на это. — Ты понятия не имеешь. Всё время музыка. Я говорю, что это звучит лучше, чем мой подростковый возраст, который в основном был завален домашними заданиями. — Тецудзи много путешествовал, и ему нравилось брать нас с собой, чтобы мы изучали бизнес, — объясняет Четыре. — У нас были репетиторы, которые обучали нас на дому всему, что нужно было, чтобы нас не считали прогульщиками. Но для нас всегда была важна музыка, — исполнение. Раньше мы постоянно говорили о том, в чём разница между хорошей пластинкой и хорошим шоу. — Ну, расскажи нам, — говорю я. — Что вы все в итоге решили? Ещё одно долгое молчание Четыре. — Полагаю, это было легче показать, так ведь? Не знаю, смогу ли объяснить это лучше, чем смогли те годы туров. — Но не твои нынешние туры? Четыре проводит туры со своим одноименным сольным альбомом с прошлого лета, заполняя стадионы по всему миру во время дебюта. Некоторые утверждают, что он зарабатывает славой своего бойсбэнда, другие говорят, что он нашёл что-то новое и стоит тех толп, которые собирает. А что думает он сам? Четыре наклоняет голову в сторону, поджимая губы. — Думаю, я всё ещё разбираюсь в этой части. Сейчас всё по-другому, когда я один. Нас прерывает звонок в дверь. Мулдани выбегает из кабинета, поднеся телефон к уху. — Я проголодалась, — шёпотом кричит она через всю комнату. Мулдани берёт с собой в кабинет тарелку димсам и всё время болтает по телефону. Мы с Четыре разложили оставшуюся добычу на обеденном столе. На мгновение я думаю, что мне следует больше стесняться того, как я накладываю еду в свою тарелку, но боюсь, что я никогда не была таким человеком. К тому же я не живу с прихотями личных тренеров и диетологов. Четыре гораздо более консервативен в своих предпочтениях, поэтому я спрашиваю его, какого режима здоровья он придерживается. Он приверженец диетических тенденций? Фитнес-наркоман? Родившийся с фигурой Адониса ростом 5 футов 3 дюйма? — Я безнадёжен на кухне, — признается Четыре. — Если заглянешь в мой холодильник, то увидишь, что мой диетолог готовит мне еду каждую неделю. Она будет беситься из-за того, что я не съем сегодняшний обед, но я буду винить в этом только Тею. Он улыбается, прежде чем сунуть дамплинг в рот. Четыре говорит мне, что придерживается такого же послушного подхода к своей физической форме. Кроме того, он любит бегать, особенно по тропам, пролегающим через холмы. Он говорит, что однажды, если дел станет поменьше, он хотел бы попробовать марафон. На этом этапе мне нужно заняться своей работой — я возвращаю разговор к тому месту, на котором мы остановились до начала обеда. — Ты говоришь, что выступать в одиночку — по-другому, — говорю я. — Но это должен быть не только ты, не так ли? Четыре откидывается на спинку стула. Проходит почти минута. — Ты имеешь в виду Два, — вот его окончательный ответ. Я киваю и снова жду, мне любопытно посмотреть, в каком направлении он поведёт разговор, если его не побуждать. — Ранее мы говорили о том, как мы с мальчиками росли вместе, — объясняет Четыре. Он удерживает мой зрительный контакт, а я ищу в синеве признаки того, что зашла слишком далеко. — Для нас это действительно была музыка. Группа была группой, но именно так мы научились быть семьей. Он делает паузу, на мгновение бросая взгляд в окно, прежде чем снова встретиться ним со мной. — Для нас никогда не было возможности продолжать существовать как группа без номера Один и Три, — говорит Четыре. — А как насчёт семьи? Четыре одаривает меня лёгкой улыбкой, окрашенной первой частичкой искренней печали, которую он позволил мне видеть за весь день. — Ни у кого не было особого выбора в этом, так? Мне нужно время для поглощения слов, настолько долгое, что я упускаю возможность естественным образом продолжить — вместо этого Четыре начинает убирать наши тарелки. — Если ты на минутку выключишь диктофон, я могу сыграть тебе отрывок из одной из песен, над которыми работаю для следующего альбома. Четыре подводит меня к фортепиано, и хотя я согласилась не записывать подробности, я могу подтвердить следующее: если остальная часть второго альбома Четыре построена в этом новом стиле, то я не считаю, что у Четыре будет свободное время для марафона в ближайшее время. Мулдани появляется снова, когда Четыре терпеливо учит меня играть на фортепиано «Mary Had A Little Lamb». (Это мой новый коронный номер. В одиночку он не впечатляет — но когда я рассказываю, что моим наставником был краш-звезда всех людей? Это стоит обсуждения.) Она прижимает свой ноутбук и стопку документов к груди, прислонившись бедром к краю рояля. — К сожалению, нам надо идти, — говорит Мулдани. — Нам пора на ужин. Как человека, живущего в мире, где «ужин» означает только лапшу рамэн, приготовленную в микроволновке, слова Мулдани помогли мне осознать реальность того, где я нахожусь. Солнце начало садиться за холмы снаружи, заливая комнату золотым светом. Четыре вытягивает руки над головой, зевая, и Мулдани гримасничает. — Я могу доверить тебе одеться самостоятельно или мне стоит выбрать тебе наряд? — спрашивает Мулдани. Четыре улыбается ей. — А что тебе сердце подсказывает? — Оно подсказывает мне, что ты заноза в заднице, — бормочет Мулдани. Она улыбается, когда поворачивается ко мне. — Не печатайте это. — Обязательно напечатайте это, — возражает Четыре. — А если серьёзно, сделайте это заголовком. Настоящий Четыре: Заноза В Заднице. Мы все смеёмся, но выражение лица Мулдани становится извиняющимся, когда она говорит мне, что им действительно пора идти. По дороге домой я сдерживаю искушение включить одноименный альбом Четыре и подпевать во всю глотку, как я это делала по дороге сюда. Вместо этого я беру пример с Четыре: погружаюсь в созерцательное молчание. Еще во времена Perfect Court маркетинг бойсбэнда рисовал участников группы широкими, понятными для восприятия штрихами. Четыре, с его маленьким ростом и маленькой улыбкой, был заклеймён как «загадочный». Когда я выезжаю из гор и присоединяюсь к солнечным толпам на многолюдных улицах Лос-Анджелеса, мне приходит в голову, что прозвище Четыре из той эпохи всё ещё остается верным. Я решила написать очерк, который развеял некоторые мифы вокруг этого последнего оставшегося публичного деятеля сенсационного бойсбэнда, оказавшей такое влияние на поп-культуру двадцать первого века. В своём молчаливом размышлении, когда в голове ещё свежи разговоры с Четыре, я должна признаться самой себе: не уверена, реально ли я узнала о нём что-то новое. Несмотря на мои сомнения, я не могу отрицать, что время, проведённое в потрясающем доме Четыре, придало мне ощущение жизнерадостности и оптимизма. Возможно, более свирепый репортёр смог бы заловить Четыре и раскопать его самые большие секреты, но я думаю, что мне удалось раскрыть кое-что другое: Четыре, возможно, всё ещё не уверен в своих навыках, но я совсем не сомневаюсь, что он знает, как устроить хорошее шоу самостоятельно.