Черѣзъ мытарства

      Часа три, кажется, висела над компанией неловкое и тяжёлое молчание. В голове Обито вились вопросы, но мысли путались, да и рот лишний раз открывать не хотелось. "Как я до такого докатился? Так, сосредоточься на себе!" – зацепился за единственную связную мысль Обито. – "Почему я не могу использовать чакру? Сбежать в измерение Камуи и всё... Потому что мне плохо становится..." Вот. Сам вопрос задал и сам ответил, но ясности это не внесло. Обито всё же решился: – Теперь я вам вопросы задам... Вы как давно вообще здесь? – По ощущениям не больше часа. На деле несколько месяцев минимум. – задумчиво протянул Итачи. – А что на счёт чакры? Я её чувствую, но использовать не могу, а вы? – Аналогично. Она тут очень странно работает. Бесконтрольно и точечно. – пояснил уже Пейн. – Есть места, где я её вообще не чувствую. Обито чуть сгорбился и призадумался. Похоже на зацепку. Стоит разобраться, а ум у Учихи пытливый. – А где ты её не чувствуешь? С чем это связано? Молчание. Стыдно признать, но внимание они особого не обратили, ибо и сами, как Обито, разнервничались от раскинувшейся перед ними тёмной неизвестности. – Так проверить надо. Это же зацепка. – нарушил тишину Какузу. – В самом деле, как же мы внимание не обратили?       Перед вновь воссоединившейся организацией появилась конкретная цель: разобраться с тем, что происходит с чакрой в этом месте. Да и узнать где они тоже было бы неплохо. Костёр так и остался гореть, хотя Хидан пожертвовал частью плаща для создания простенького факела. Как способ освещения он работал плохо, но как ориентир чтоб не потеряться был вполне сносным. Шли снова в безмолвии, но теперь по сторонам осматривались уже более внимательно. – Не вижу особого смысла. Темно, хоть глаз выколи. – причитал Сасори и скучающе задрал голову вверх. Замер и глаза его округлились. Его товарищи замерли вместе с ним. Вместо ответа на на немой вопрос кукольник ткнул пальцем вверх. Над их головами висели миллиарды миллионы поблёскивающих хрустальных шариков. И как они умудрились их не заметить? Да потому что в других местах и нет... – Большой объем чакры сосредоточен именно здесь. – заметила Конан. – Значит это всё из-за вот этих вот хреновин! – озвучил единственную логичную идею Хидан. – Возможно. – задумался Пейн. – Посидим здесь, понаблюдаем. Снова развели костёр и стали исполнять отданный приказ. Скучно и относительно бессмысленно, так как ничего интересного не происходило. Дейдара зевнул и склонил голову. Он уже откровенно "клевал носом" и через минуты три с усталостью всё же не справился. Заснул. И не он один. Бодрствовать остались только Пейн, Сасори, и Обито.

***

Сны подрывнику снились редко и его это, можно сказать, даже радовало, так как когда замученный боями и постоянным напряжением мозг подкидывал ему что-то в ночи, то всегда это было что-то непонятное абстрактное. При всей его любви к взрывам, Хаос творящийся в его снах, больше настораживал, чем восхищал, от чего Дейдара на утро просыпался совсем не отдохнувшим, но сейчас… от чего-то всё было иначе. Словно мысли были и не его вовсе. Никакого хаоса и вырвиглазной палитры или молчаливого монохромного безумия. Только каменные своды, вроде даже знакомы. Были времена, когда Акацуки устраивали собрания в таких пещерках, когда Пейн монотонно вещал что-то не особо интересное юному парню, а Хидан огрызался в ответ, за что закономерно получал. Сейчас всё пусто и тихо, и сам Дейдара не понимает, куда он идёт. Зачем он идёт? Где-то пискнула под потолком летучая мышь. Очень странно для сна так отчётливо слышать звуки, если подумать, но Дейдаре думать не хотелось. Он встал как вкопанный и смотрел. На что смотрел – не ясно. Но вот зажёгся яркий слепящий свет прожектора, словно бы он был в театре, а то место, куда подрывник смотрел, было бы сценой. И в самом деле! Камень, послуживший подобием пьедестала, с до ужаса неестественным круглым столом на нём предстал перед его взором, а на столе этом зеркало, в которое всё это время Дейдара и смотрел. Трещины расползлись по нему, делая стекло похожим на паутину, и смазливое и чуть угловатое личико блондина стало-таки уродливым в этих неестественных полосах, делящих зеркало на 4 осколка. В каждом из сколков был он сам и Дейдара послушно смотрел, не в силах взгляд отвести. Смотрел. В зеркало. На самого себя и не узнавал. Осколки разлетелись, но подрывник даже не дрогнул. Только глаза свои серебристо-голубые зажмурил крепко-крепко и жмурился он так до тех пор, пока голос не услышал. – Разорвал свою душу, как разорвал своё тело… - голос вроде бы и его собственный, а другой какой-то. Хриплый, отрывистый, как при болезни. Нет, что-то похожее, но иное было в этом голосе. Более дикое что ли? – И кому это было надо? От чего же такую высокую цену платить? – А ты ли не знаешь? – отозвался другой. Похожий, но совершенно другой. Услышь его Дейдара при других обстоятельствах, то не сказал бы, что его это голос. Возвышенно-высокопарный громкий, горделивый. – Всё-то ты знаешь, Димка. Знаешь, какие нервные эти люди… Художники, понимаешь ли! Привык ломать, когда что-то не по его. Последнее прозвучало так уничижительно, что Дейдара оскорбился. Не осталось сомнения почему-то, что говорят о нём. ‒ Ну от чего же ты так? – вот и третий голос. Всё тот же, но какой-то тихий, ласковый, убаюкивающий, примиряющий. Он звучал тихо и казался даже немного шипящим. – Он ведь старался… Кто знает, может всё по-новому будет?       Дейдара распахнул глаза наконец и увидел, то, что почему-то ожидал. Себя он увидел. Сразу в четырёх экземплярах правда, но всё же это был он. Такой разный он. Тот что первый говорил был высокий, худой, сгорбленный. От чего-то он зверя напоминал, особенно поблёскивающими из-под небрежной чёлки жёлтыми глазами. Такой же небрежной и немного мятой была его длинная серо-зеленоватая рубаха длинною до самых колен, с узким воротом, застёгнутым на все пуговицы, и подпоясанная грубым тёмным лоскутом какой-то ткани. Свободные порты были наспех заправлены в пыльные высокие сапоги, а на шее болтался неестественный и несуразный крестик. Второй – полная противоположность. Статный, опрятный, чистый, с идеально прямой спиной. Ни дать, ни взять, принц! Белая выглаженная блузка, камзол с позолоченной вышивкой, узкие чёрные брюки, заправленные в лакированные сапоги, волосы, собранные в аккуратный хвост… Да только вот лицо его ещё меньше напоминало человеческое. Поделённое пополам: одна часть вполне даже сносная и, можно даже сказать, красивая, да только вот вторая часть лица – густая тёмная дымка, лишь пародирующая человеческие очертания, в которой так неестественно горел монотонный пустой голубой глаз без зрачка. Он улыбался во все тридцать два ровных белых зуба и почти откровенно потешался. Третий и вовсе был чем-то инородным, неправильным, страшным. Горбатое нечто в нелепой накидке из перьев, с висящими на шее костями на ниточке, а лицо, да и вся голова в прочем, было сокрыто за огромным птичьим черепом, в тёмных глазных провалах которого сияли два голубых огонька. Пальцы его были длинными, похожими на орлиные когти, но глаза… меланхоличные такие, добрые, сочувствующие. А под столом сидел мальчишка, да славный такой, лет шести. Так тепло и печально стало от взгляда на него. Как-будто подрывник через плечо оглянулся на беззаботное и весёлое прошлое или взглянул на старую фотографию, где он ещё совсем юн, чист и невинен, ещё не познал всех ужасов своего мира, где он ещё не один. Малыш его совсем не замечал, сосредоточенно лепя что-то из глины своими ещё неумелыми ручками, и совсем ему не было дела до взрослых и их проблем. ‒ Шутишь? Такие как они только о себе думают! – продолжил величаво аристократ и презрительно поморщил нос. ‒ Такие по-другому не умеют. И он не сможет. – согласно прохрипел исполин. Медленно подняла голову «птица» и, казалось, заглянула в душу Дейдаре. Другие две пары глаз смерили его тоже, а «птица» заговорила: ‒ Пришёл, поглядите-ка… Смотрит на вас, как вы тут с пеной у рта бранитесь… Стало быть не только о себе печётся… Сможет он, не сомневайтесь. ‒ Да не может ничего этот птенец желторотый! – перебил его грозный человек в рубашке, рявкнув так, что своды пещеры затрясись. – Молчал бы лучше, Дивъ… Это тебе не с глиной играться! Ребячество! Тут целые миры меняются… ‒ И кому интересен какой-то там жалкий мальчишка, к тому же ещё и мерзавец отпетый, когда на кону жизни в сотни раз ценнее? – с надменной усмешкой кивнул дворянин. ‒ Они друг друга не слышат… ‒ заговорил мальчик тихо, не отвлекаясь от своего дела. ‒ Ты себя не слышишь, и никто никого не слышит… Ступай, Дейдара, свидимся ещё…

***

И Дейдара проснулся. Нет, не вскочил от кошмара (да и не было это кошмаром вовсе), но ощущение в животе осталось тянущее. Сасори настойчиво тряс его за плечо, будил. Акацуки смотрели вверх. Зашевелились хрустальные шары. Опускались, трескались, поднимались вверх, какие-то зависали, принимая вид яркого белого пятна у самой земли, а какие-то гасли. Было красиво и от чего-то страшно.