Голубь на подоконнике

Открылась со скрипом старая дверь и пустая комната наполнилась светом. Сначала зашёл Пауль с сумками, за ним вошёл смурной Рихард. - Ну вот оно – моё логово, - объявил Пауль. Круспе огляделся. В комнате из мебели были только стул, матрас на полу и диван весь полностью заложенный вещами. - Этот дом… - Да, это не твоя нью-йоркская квартира, - пожал плечами Ландерс. - Да нет, тут круто. Поздравляю тебя с приобретением. - Спасибо. Так. – Пауль с шумом поставил сумки и чехол с гитарой на пол. – Ты пока располагайся, а я сделаю чего-нибудь пожрать. Рихард достал из кармана сигареты, закурил, прошёлся по пустой комнате. Зачем он сюда приехал? Секундная слабость, повëлся на щенячий взгляд Пауля и вот он снова вернулся на ненавистную Родину. Почему Пауль имеет над ним такую власть? На какие кнопки его души он жмёт, что Цвен готов сделать всё что он попросит? Рихард закрыл глаза. Под закрытыми веками маячили моменты жизни, которые ещё не оказались закопаны под горой «пудры», и так или иначе в них оказывался Хирше. Он всегда зримо или незримо был возле Рихарда. В музыкальном плане они с самого начала группы соперничали за лишний кусочек соло, они орали друг на друга, они разбивали гитары об пол, они разбивали гитары друг об друга, они даже разбивали гитары об других участников группы. Но это если дело касалось музыки. А в житейском плане, Рихард знал, что бы с ним не случилось – Ландерс будет рядом. Если Круспе ползëт после бурной афтер-пати с тоннами шнапса на четвереньках до номера, то рядом с ним обязательно ползëт Паульхен. Если Круспе идёт на свидание, то Паульхен обязательно даст ему установки как вести себя с дамой и кинет в карман презерватив. Если Рихард голоден – Паульхен отдаст ему свою краюху хлеба. Если Рихард наг – Паульхен отдаст ему свою последнюю рубашку. Цвен не знал что это – такая крепкая дружба или, наоборот, желание усыпить бдительность Рихарда и стать главной гитарой в Раммштайн, но он знал одно: если Пауль рядом – он в безопасности. Даже сейчас он привёз его не домой, в Берлин, а на этот отдалённый островок, в неустроенный полупустой дом, спрятал его от всех и вся. - Обед. Голос вырвал Рихарда из воспоминаний. В комнату вошёл Пауль с подносом. - Давай поедим? Жрать что-то хочется сильно. - Да, давай. Пауль жадно поглощал свою порцию яичницы с колбасками, Рихард вилкой отрывал маленькие кусочки и долго их пережёвывал. Он уже и не помнил когда ел на обед что-то кроме сигарет, водки и наркоты. Вкус еды он не понимал, желудок, офигевший от того что его пытаются наполнить едой, не захотел впускать в себя нормальную еду и это вылилось в сильную изжогу и тошноту. - Я наелся, спасибо. Очень вкусно. Рихард отодвинул почти нетронутую тарелку. Его голову заполняла полностью одна мысль: как бы по-быстрому нюхнуть «друга», чтобы Пауль не увидел.   *   …И снова сходка группы не дала никаких результатов – не получалось вообще ничего. Собирая барабаны Шнайдер начал философствовать: - У нас щас какая-то сплошная чёрная полоса. Ну ведь была то когда-то и белая полоса… - Была, - согласился Тилль, - но её снюхал вот этот урод. - КТО УРОД?? - завопил Круспе, вскочив с дивана. - Ты. – спокойно отпарировал Тилль. – В семье, как известно, не без урода. - Вы мне не семья. Я в жопу совал такую семью. - Смотри не порви очко, - усмехнулся Тилльхен, - когда будешь Шнайдера туда пихать. Дум хихикнул, а Круспе аж побагровел от ярости. - Что ты, блять, сказал? Тут же взлетел со своего места Пауль и встал перед Круспе. Подлетел к Тиллю Флаке и схватил его за запястье. Олли скривил рот и сделал «фейспалм», Шнайдер сделал ртом громкое «пур-пур». - Рих, уймись, - попросил Пауль, строго нахмурив брови. - Не трогай его! – попросил Кристиан тихо и Тилль послушался и не стал снова раздувать конфликт. А потом произошло это. Уже выходя Флаке спросил Тилля про почти готовую песню о каннибализме и каннибале, которую они хотят взять в альбом, и предложил как-нибудь обсудить с ним и продюсером какой-то «огненный перфоманс». Рихард услышал это и опять взбеленился – ему то не сказали что эта песня планируется в альбом. - А моё мнение вы спросить не желаете? - А твоё мнение мы желаем слышать в последнюю очередь, - бросил Тилль, помогая Флаке надеть куртку. - Это с какого такого хуя? - С твоего, блять. Иди ширнись и не беси меня. – И добавил еле слышно, но так чтобы он услышал. – Обдолбыш сраный. Но Рихарда уже было не остановить. Три белых коня – кокаин, алкоголь и табак  – понесли Цвена в ту даль, где язык теряет связь с мозгом. И он произнёс самые страшные слова, которые могут прозвучать в любом коллективе, но из уст Рихарда он  звучали особенно страшно: - А вы какого хера вообще решаете что будет в этой группе? Я создал эту группу и я буду решать что будет в альбоме. Вы здесь никто, вы – вши. Ясно вам, уроды? Бу-у-ум. Взрыв, который все так боялись, случился. Всё дальнейшее произошло так быстро, что никто не успел даже сообразить что произошло. Тилль в полтора шага сократил расстояние между собой и Рихардом и с размаху врезал ему кулаком в челюсть. - Убью, тварина! Всё настолько стремительно, что остальные просто не успели ничего сообразить и просто стояли остолбенев, пока Рихард, получив сильный удар, качнулся, откинул голову назад, но устоял на ногах. И лишь когда Тилль получил ответный удар, все всполошились. - Не надо, Рих! – завопил Ландерс. - Тилль, не трогай его!!- завизжал Лоренц. Ни то, ни тот не желали слышать эти вопли. Тилль, получив ответку в виде удара в скулу, секунду приходил в себя, но затем опять нанёс удар. Они сплелись как два медведя. Тилль махал кулаками наугад, в то время как Рихард бил точно в цель – в лицо. Остальные штайновцы кружились вокруг них, не зная кого от кого отдирать и что им вообще делать в данной ситуации. Тилль был сильнее, его подпитывала ярость, которую он копил в себе очень долго, но на стороне Рихарда был его опыт борца. Линдеманн чувствовал что проигрывает, ещё один мощный удар попал в висок, у Тилля потемнело в глазах. Он понял что падает, но решил что если и упадёт, то только вместе с этой сволочью. Мëртвой хваткой Тилль вцепился в гитариста, они оба рухнули навзничь. Возле них что-то разбилось, но им не было до этого никакого дела. Тиллю как-то удалось перехватить взметнувшуюся руку соперника, потянуть её и он ловко опрокинул Круспе и оказался сверху. Красный, перекошенный от злости Рихард силился вырваться, свободную руку он тянул к горлу солиста. Тилль увернулся и вжав Круспе в пол со всей силы приложил его головой об деревянное покрытие. Со спины в плечи, голову и шею Тилля вцепились сразу восемь рук. Приложив все свои усилия ребята сумели оттащить Линдеманна. Воспользовавшись секундной свободой, Рихард вскочил и бросился бежать. Тилль отпихнул держащего его за предплечье Флаке и ринулся за ним. Загнал Круспе в туалет, прижал его к толчку и продолжил наносить сильные удары снизу вверх. Сквозь град сильных ударов, сквозь пульсирующую боль в висках и затылке Рихард слышал только один голос – Пауля. «Пусти его, пусти-и-ии» звучало, кажется, возле самого уха… … - Давай руку, - дрожащими пальцами белый, словно мрамор, Флаке промакивал ваткой кожу на руке Линдеманна, где виднелся яркий след зубов. - Пидарас! - ругался Тилль, шипя от боли. – Теперь придется делать прививку от бешенства. Я ему покажу – вши. После руки Кристиан обработал Тиллю лицо, которое переливалось сочными фиолетово-красными оттенками. Шнайдер оттирал следы крови в коридоре. Олли подметал останки вазы – жертвы произошедшей драки. Падая, драчуны зацепили её и ваза скончалась в муках. Красивая была ваза, но хорошо что не новая – всего лишь тринадцатого века выпуска. Пауль носился по творческому пристанищу группы, заламывая пальцы. Ужас происшедшего не отпускал никого – они говорили тихо или вообще молчали. Наконец Пауль остановился возле лвери туалета, навалившись, отодвинул прислонённый к двери комод и вошел в холодную комнатку. В уголке, свернувшись, лежал побитый, униженный и оскорблëнный Рихард Круспе. - Ты как? – тихо спросил Пауль. Вопрос явно, смехотворный, ибо и так было видно как он. Круспе молчал. Пауль включил свет и Цвен поморщился от яркой вспышки. Ландерс покачал головой – лицо друга было готовым эскизом для изображения пейзажа заката, где преобладали бордовые и лиловые цвета. Под глазом Рихарда переливался прекрасным перламутром синяк. - Давай вытру? – предложил Пауль. Тилль рассëк гитаристу бровь и тот, вытирая её, размазал по всему лицу. - Не надо, - пробурчал гитарист. - Отвезти тебя домой? - Сам доеду, мне няньки не нужны. - Вам надо обоим остыть, а то в следующий раз… - Не будет никакого следующего раза. И ничего не будет. И меня здесь больше не будет. Пауль сначала не придал значение этим словам, и уже дома лëжа в постели и смотря в потолок, он переваривал произошедшее днëм и решил, что это говорит в Рихарде обида. Да, конечно, он – тот же штопанный белыми нитками гондон, он обозвал их всех (и Пауля заодно) вшами, но быть настолько сильно отбуцканным он не заслужил. А следующим утром Ландерс узнал новость, которая ошеломила его: Рихард вместе со своей подружкой улетел в Америку. Как он сам сказал – навсегда. Пауль не мог поверить. Это всё? Вот так завершится история Раммштайн? В тяжелейшей депрессии Пауль уехал из города, наскоро купил домик на острове с видом на порт и, разочаровавшись во всех – в себе, в Рихарде, в друзьях, в окружающем мире, ушёл на месяц в добровольный локдаун. Спустя месяц, когда у него закончилась еда, он всё же вышел в люди. Купив продукты, на обратном пути, он купил и свежий Бильд. Развернув газету, он обмер. На всю первую полосу большими буквами: РАММШТАЙН ПРЕКРАТИЛИ СВОЁ СУЩЕСТВОВАНИЕ. Пауль даже услышал этот звук, с которым покрылись сединой его волосы. Кто? Откуда? Как узнали? Он не помнил как оказался дома, как бросил на пороге пакет с едой, помнил лишь как сел на пороге на пол и начал читать статью. Бильд со вкусом смаковала подробности конфликта коллектива, рассказала о том что в стане группы произошла драка и не отказала себе в удовольствии полить говнецом их песни, упомянув сколько в них фашизма, нацизма, сексизма и прочих «измов». Застланным шоком взглядом Ландерс уставился в стену, комкая газету. Надо срочно и быстро что-то делать…