Тигрёнок

Что-то тёплое зарождается у Лололошки в груди, когда он открывает глаза. Праздничное, редко уловимое в повседневной жизни, настроение. Всё в кровати нежится, потягивается, в одеяле мостится поудобнее. День влюблённых – вещь двусторонняя: у одних букетно-цветочный период, милые открыточки, у вторых вовсе одиночные и печальные салочки-страдалочки, но Ло умудрился ни тому, ни другому не соответствовать, со своим удачно покладистым Создателем. Мог лишь лежать на кровати, думать о ночи прошедшей. Неужто Роман про праздник прознал? Так нет, не мог, мироходец даже не упоминал про него не в вечерних разговорах с ним, ни в реальной жизни. Просто время подгадал? Тут точно нет, даже несмотря на их, удивительно, что, отличные взаимоотношения, Создатель хоть тысячи лет лишится, но не будет устраивать таких сюрпризов специально. Лололошка лишь вспоминает украдкой, как приятно было на коленках Ромы сидеть, пока тот нервно ногой отстукивал, да в стороны головой вертел, лишь бы не видеть радостной рожицы куклы. Нужно ещё раз перемотать воспоминания, вспомнить до мельчайших деталей. Парень даже не думал толком, когда сегодняшней ночью позволял тому прижиматься чуть ближе, обнимать немного дольше, чем обычно, и носом в ухо тыкать, холодным. Раньше привычным, что-ли, было, так упрямо игнорировать, а в этот раз с такой лаской к нему подлазил Король Теней, с такой обходительностью не царапая ногтями, слушал всё про непотребности жизни подростковой, что хотелось в этом жить, требовать почаще устраивать акции любвеобильности. Праздник – праздником, а Создатель по расписанию, строго с десяти вечера до трёх ночи. Трех ликий не делал вид, что ему интересно, не старался участвовать в монологе Лололошки или изображать мнимую внимательность. Никак не реагировал. Просто в какой-то момент выдохнул тяжело, перебивая, прижался губами к щеке куклы, и шепнул сердито: — Ты такой скучный, — Он прикрыл глаза, заставляя Ло помигать в удивлении, прекращая лепетать о друзьях. — Не верю я, что буду слушать этот бред до нашей смерти. Создатель потянул увлечённого парня на себя, обвивая широкий торс руками, покрепче сцепил в замок пальцы. Губ от щеки не убирал; та очень лаконично погорячела, пожалуй от юношеского недовольства. — Тебе лишь бы ляпнуть! — Упрямо дуется Лололошка, краснея вовсе не от накатившей обиды. Голосистый Роман прямиком ему в ухо рокочет, жмёт в объятиях к своему горячему телу, и кусает в подбородок ненавязчиво. — Ты тогда рассказывай, раз не устраивает. — Бурчит обманчиво, сам немного обвившую руку поглаживает, тонет в этих прикосновениях. Слишком незначительных, чтобы считать это чем-то интимным, но настолько глубоко вгрызающихся, что доставали цепкие пальцы до кожи сквозь одежду, до костей, до внутренностей, до души открытой. Рома усмехается, потому что до смеха наивным ему кажется подобный перевод стрелок. Тело в его руках мягкое, под некрасивыми тряпками пижамы скрытое, всё такое доступное лишь для одного Фильченкова, без каких-либо сомнений ему принадлежащее. Его тело. Его кукла. — Я не говорил, что меня не устраивает. — Исправляет издевательски, ловит совсем непонятную эмоцию на лице Ло. — Ты сейчас имеешь в виду, что тебе нравятся мои истории…? — Лололошка недоверчиво вскидывает бровь, поворачивая голову к Трехликому, робко интересуется. Спохватывается, перефразирует. — Бред, точнее. — Едва ли своим носом чужой не задевает, но всё равно знает, что дальше это не зайдёт. Что Создатель не одобрит. — Холодно. — Трех ликий в свою очередь лыбится, пока есть возможность разглядывать, в который раз, собственные отметины под чужими глазами. Доказательство того, кому именно маг принадлежит, кому позволено в такой близости испытывать чужое доверие, своей чёрной душой беречь его, обладать. Иноходец на шутливость с чужой стороны морщит переносицу, догадывается, что в древнюю игру «горячо-холодно» с Ромой придётся для другого ответа поиграть. Однако улыбается сразу, опускает голову тому на плечо, стараясь нет-нет да умоститься на чужих коленях, хотя ноги в такой позе затекали. Король Теней не позволит отстраниться, пока ему так хорошо и приятно. А Лололошка такую мелочь потерпит, самому намного приятнее всеми конечностями жаться, нежели за бортик трона перекидывать ноги. Так он пятками в него упирался, почти касаясь подбородком коленей. — Тебе нравится меня слушать. — В шею предполагает парень, чувствует движение сильной руки к плечу, к голове. — Да? — Улыбка с лица не сходит, когда пальцы запутываются в волосы, с неумелой нежностью их поглаживают, совсем неловко. Создателю тяжело не вырывать их с корнями, таковы уж привычки. — Холодно. — Хмыкает Рома, и косит дополнительными глазами вниз, забвенно прикрывая основную пару. Нравится ему то, как равномерно в шею дышат, и время такое тягучее, пуще нахождения в заточении, тянется ласкающими нотками. Голос чужой, довольный, аккуратно подбирающийся к правде. — Так и знал, что не нравится. — Расстроенно изрекает Ло, на что Король Теней царапает ему кожу головы, заставляя от руки опасливо ускользнуть. — Не делай так, больно же… — Холодно, мальчишка, очень холодно. — Даже головой покачивает, и снова прижимается ладонью. Лололошка себе под нос буркнул, ощущая как старательно Создатель теперь когти прячет. Видно, что очень не хочет вредить, и так это будоражит, побуждает ценить такие моменты, как не ценил жизнь. — Тебя устраивает… — Романа увесистая рука на голове убаюкивает, точно бы уснул, сиди они в тишине. Но вторую Создатель спускает немного ниже, по боку скользит к бедру. — Тебе нравится, что я тут сижу. — Ло отчасти взволнованно за ней следит, плавное касание наследило собой мурашками. — Теплее. — Трех ликий, взволнованность чужую ощущая, растягивает в улыбке губы. Стискивает в ладони ткань штанов, а потом гладит словно в похвалу. Лололошка совсем немного настораживается, однако возражений не следует за распусканием рук. Иноходец хвалением то и воспринимает, вдыхает поглубже запах у шеи Ромы. — Моё… Присутствие тебе нравится. — У парня ладошки потеют, когда то бедро сжимают, кончиками ногтей впиваясь в ткань. — Я понял, что теплее… — Скрыть свою мимолётную дрожь не выходит, хотя, обычно, парню это никогда не требовалось при Создателе. Не было причин так реагировать. Раньше, в прошлые такие посиделки, Рома максимум, что сделать мог – глянуть наслаждённо, и бесстрастно обнять. Сейчас же наглел, в хорошем смысле, и бурю таким контрастом вызывал и в душе, и внизу живота. Играется, что-ли? Создатель, ведь, хоть и смягчился, от садизма громадного не отказался? Следующий вопрос из горла рвался, но притворялся, что не существует. Такое у Романа спрашивать – маразм, не менее. Самоубийство, может. — Тебе, мм… — Лололошка мысли в охапку берёт, и Трех ликий открывает глаза, перебивая. — Ты перескочил с «меня устраивает» на «мне нравится». — Комментирует, с неясной для иноходца интонацией, а потом, со всей своей возможной проклятой нежностью, оттягивает за волосы от своего плеча, поворачивается к нему лицом и умышленно облизывается. — Правильно сделал. — тоном ниже поясняет, и Лололошка с неожиданности вопросительно мычит. — А.а…тебе нравится… — С некой оглаской собственного шока, Ло старается воспринять это правильно, не искать подтекста. Собственную руку на чужую укладывает, что в порывах жамкала податливые мышцы, и смущённо отворачивается. — Тебе точно нравится…всё это. — Тепло, паршивец, почти горячо. — Шёпот до самых губ доходит, выпрашивая каверзной манипуляцией сцепить их в удивлении. «Я тебе нравлюсь, ну…?» Мысли запутались окончательно, а чужая ладонь, под своей которая, передвигалась всё с большим упоением. Хотелось вперёд податься, поцеловать, наконец, чего греха таить, но ощущения обманчивы, почти наверняка. С Романам нос по ветру держать нужно, чтобы уважение получить, а такой резкий скачок в отношениях вниз Лололошка не переживёт. Сколько им передраться пришлось, чтобы происходящее сегодня могло быть привычным, и чтобы сам Создатель смотрел не с презрением, а с трепетом. Всё равно наглым. Таким же, каким показался жест Трехликого, после того как Ло умолк на некоторое время. Отталкивающе давит на колено, раздвигая чужие ноги. — Создатель! — парень в прищуренные глаза смотрит искоса, а рука напористо просачивается к внутреннему бедру, легонько процарапывает, но достаточно чувственно для того, чтобы рефлекторно эти ноги свести. Иноходец не на шутку занервничал, поразился таким откровенным флиртом, и не в какие рамки такое поведение не вписал. — Скажи уже, а, не мучай так… Не смешно совсем. «Скажи, что нравлюсь!» — Ты сорвано дышишь мне в лицо, пока я трогаю тебя и смотрю в глаза. — Подчеркивает Создатель; намёк ужасно приторный и намёком вовсе не является. Подсказка, не иначе, но будто бы Лололошка не чувствует и не видит, как сам реагирует на такое особое внимание. Стиснутые бёдра преградой не стают движениям, и рука намеренно между ними ниже гладит, на что живот у парня втягивается, волнительно ударяет возбуждением в пах. — У тебя даже ответ в голове вертится, ты только сказать зассал. — Роман чужую голову не отпускает, чернющие ногти всё ещё распутывают волосы. Создатель только и успевает, что ртом все быстрые вдохи-выдохи ловить, да смущение чужого лица оценивать. — Говори. — Да я знаю что-ли?.. Что ты там из моих мыслей правильного услышал. — Лололошка сгорает моментально, стоит вразумить себя, как близка сейчас возможность довериться и исполнить просьбу. То ли приказ был? Нет, Создатель командует по другому. Оставляет последнюю возможность, которой если не воспользоваться, запороть, то парень обязательно мгновенно проснётся. Роман такими словами самостоятельно не бросится, и в случае, коль парень решит об этом не говорить, забудет об их славных деньках, как о безделушках забывал. Король Теней выглядит вблизи отменно, Ло засмотреться хочет, затупить в него минут на пять, на бесполезную передышку. С Создателем надышаться сложно. — Тебе… — мироходец сглатывает, механически вжимается в колени, на которых добрый час сидел, стыдливо и неуверенно тянется рукой к чужой шее. — Ну… Боже. — Эфемерно опускает взгляд ниже, на невероятно сбивающую скользящую по животу ввысь ладонь, тут же замирает. Миг становится щепетильным, на ум просятся странные выходы из ситуации, множество боязливых вариантов оправданий, и Рома достигает пика терпения, кажется. — Тебе. — Мне? — Брови медленно приподнимаются, рука по груди мечется, и Трех ликий может ощутить, как не щадит того тахикардия. Как смелеет Лололошка. Обхватил всё-таки шею, набрался всей своей невероятной хвалёной самоуверенности, и ртом как рыба поплямкал. — Томишь, засранец, ужасно. Праздник у парня, видимо, будет самым "каким-то". Либо самым лучшим, либо самым ужасным, потому что Создатель сволочно посмеётся, если вдруг что-то пойдёт не так. Но выбор у Лололошки был, как тогда, когда они начинали сближаться, и когда была возможность не влюбляться так абсурдно, и даже сейчас есть. Глаза чужие алые, кровавые, все четыре на него направленные. Раздразненное тело чувствительно отзывается, и все факторы чужой нетерпеливости разом на юную голову валяться. Трех ликий не брезгует подождать ещё пару секунд, потом явно потеряет интерес, но уши от приглушённого голоса сосуда наконец получают должное удовольствие. — Тебе нравлюсь я. — Отточено слетает, будто в унисон с чужим удовлетворённым оскалом, и не успевает Ло пожалеть, как Фильченков льнёт ближе. — Ты сгорел, мальчишка, заживо. Создатель словами его сжёг морально, парню оставалось лишь пискнуть пару раз, а потом и вовсе завопить. В идеально мягкие губы личного проклятья. Валентинки, мать вашу, слегка ненормальной и, единовременно, самой правильной. Желанной, до такого взвинченного состояния, до неизбежности ранее недосягаемой. Иноходцу хочется радоваться, прыгать в восторге от взаимности, но не может даже толком на поцелуй ответить. Поцелуй. И подначивает же, первый раз в жизни его целуют, теперь не оставляя возможности уйти. Высасывают душу вместе со слюной, считают пальцами на груди его сердца биение. Убийцей стала возможность зарыться в волосы Романа в ответ, когда напор увеличился; тот не оставлял ему места, превращал процесс в одну неразлепимую амальгаму, смешивал капли с их ртов, определённо имея особый интерес к слетающим чваканьям. И горячо становилось воистину, Лололошка самую горячую точку нащупал самостоятельно, в призовой фонд себе требуя Создателя всего. И фиолетово было на то, что целоваться не умел. Фильченков, вон, вообще о нежности только краем уха слышал, и то с помехами, но старался же! Ло старается тоже. Подключает вторую руку, теперь ей за шею обнимая, и когда упирается спиной в бортик сзади, расплывается податливой лужей под опасными руками, под наблюдением матушки смерти, просит и просит не заканчивать. В приоритете их поцелуй и слов не было, намёка даже мизерного; Лололошка приловчился чужой язык встречать, но Создатель его сожрать словно пытался, несдержанно стягивал в кулаке волосы. Прекратить удумал Трех ликий: глянул не насыщенно, сместил руку снова на бок, обнимая. Некрасиво вытер рот о чужую пижамную кофточку, а парень, дрожа, еле рот смог закрыть. Контужено пальцы трясутся, Ло сглатывает вместе с воздухом, от недостатка большего Романа в своём теле громко дышит, не выпуская из рук шанс обнимать и прижиматься. — Я вырву тебе глазницы, если ещё раз будешь подглядывать. — С улыбочкой присущей выдаёт Рома, наблюдает, как Лололошка старается вернуть себе силы говорить. К великому сожалению, тот начинает несдержанно улыбаться и влюбленно своими зенками золотыми сверкать. Ослепит же, паскудник. Рома им любовался бы долго, постоянно, потому что шквал приятных эмоций позволял меняться. Менять себя не будет, изменять своему выбору тоже. А выбор у него отличный, ручной и всегда добродушный. — Ты же сам смотрел… — Возражает, облизываясь, грудь вздымается под мизерным давлением руки Трехликого. Парень принимается под чужую реплику увлечённо гладить и зачесывать волосы, трогательно на лоб упавшие. — Я присматривал, чтобы у тебя они не выпали раньше времени. — Роман вздыхает, и околесив рукой грудь сосуда, на прощание изображает недовольное лицо. Голос у него становится строгим, однако настолько фальшиво, что Лололошка простит ему даже пару оторванных клочков с головы. — Хватит тебе на сегодня, пошёл вон. И парень, проснувшийся с уже натянутой на лицо лыбой, своему подарку на День святого Валентина рад. Теперь ему стоит встать, наконец, с кровати, и как следует попрыгать от радости. Валентинка, чтоб её, всё ещё фантомно целовала губы.