Увидимся в Аду

      Проснуться поздно ночью в холодном поту и с хрипом в сухом саднящем горле — вот прелести тленного тела.       Вокс присел на кровати и спустил ноги. Голова надоедливо гудела и кружилась, отчего даже в темноте казалось, что комната расплывалась. Он не так часто испытывал похмелье, еще реже — отходняк от какой-нибудь мощной дури, но разница в том, что перед тем, как изнывать от боли, ты получаешь кайф. При болезнях ты просто мучаешься ни за что, и это вымораживало.       Да, Вокс и забыл какого это — болеть. Но режущее чувство в горле хорошо восстанавливало память. Вокс попытался прочистить его, но тут же поморщился: как будто член загнали на всю длину.       Дальше спать в таком состоянии было бы невозможно, поэтому с усталым вздохом Вокс поднялся и включил светильник. Он вспомнил, что не развесил мокрые вещи, и поспешил их поскорее вытащить из пакета, потому что с таким жаром ему, точно, нужно будет во что-нибудь переодеться.       Когда он вытряхнул брюки, то из кармана выпали осколок стекла и очки — оба к его удаче не разбились. Вокс покрутил в руках очки и подавил в себе желание их разломать, лишь потому, что это могло бы стать предлогом поговорить с Аластором: попытаться объясниться и попросить дать лекарств.       В середине ночи будить того, кого хотел утопить, чтобы поговорить об утоплении — не такая плохая идея, если ее хорошенько обдумать. Навешивать лапшу на уши полусонному гораздо легче, а, если ее приправить красивым жестом в виде очков и страдальческим от першения голосом, то, может, на худой конец что-то и получилось бы.       Поднявшись кое-как на второй этаж, Вокс попытался открыть дверь, но по окончании трех попыток понял, что она была заперта. Тогда он усиленно постучал, но и ответа не прозвучало.       Не будь этот парень Аластором, он бы решил, что тот, догадавшись о намерениях Вокса, испугался и заперся. Но это был не почерк Радио Демона.       Поэтому, вытащив из кармана стекло, он поднес его к включенной лампочке. Цвет был розовым или светло-красным, что означало отсутствие хозяина дома в своей спальне. Вокс прошелся по второму этажу, но комнаты пустовали или были также закрыты. Спустившись, он обнаружил, что цвет стал немного ярче, но и на первом этаже нигде не было ни парня, ни намека на его присутствие. Сбитый с толку Вокс даже проверил шкафы и место за креслами в гостиной.       Температура, головная боль и изнеможение не помогали мыслительному процессу. Слипающееся глаза неожиданно выхватили в углу спасение ситуации — валяющуюся бутылку с алкоголем. И как он забыл про нее?       Не медля ни секунды, Вокс прибрал к рукам брошенного товарища по несчастью и откупорил. Он выключил досаждающий свет, плюхнулся в кресло и с упоением отпил сладостный напиток. Боль в горле дала о себе знать, но блаженное чувство было столь велико, что Вокс проигнорировал неприятные ощущения.       С каждым глотком все возвращалось на круги своя, он вновь испытывал хотя бы каплю облегчения. Терзающие мысли отступили на второй план. Хотя нет, точнее, ярость от них отступила, а мысли же обрушились на него в двойном объеме.       Он не понимал, почему не смог убить Аластора. Почему вместо того, чтобы схватить его и увести за собой в Ад, ничтожно пытался спасти?       Неужели желание жить так сильно на него повлияло? Но это же глупо! Они давно мертвы, Аластор сейчас должен щеголять по улицам пентаграммы в своем дурацком костюме и абсолютно не заморачиваться, что происходит с его прошлым, прижизненным воплощением.       Какая разница когда и как он умрет, если исход один и тот же?       Губы в понимании разъела самокритичная усмешка.       «Сентиментальный слабак, — подытожил он, отпивая из бутылки и поднимая взгляд к потолку. — Ни себя, ни заклятого врага убить не можешь. Прям первый претендент на билет в один конец до Рая»       Он опустил голову и прикрыл глаза ладонью; саднящие легкие не расслаблялись даже под теплом виски.       Да, они давно мертвы. Да, он убивал и до этого без тени сомнений и сожалений. Да, он понимал, что они рано или поздно все равно попадут в одно известное место. Но, блять, как мог он, даже зная правду бытия, бороться с притягательностью самой жизни? Это все равно, что видеть, как человек самозабвенно смотрит посредственную мелодраму или футбольный матч, и просто выключить перед ним телевизор.       Забавно, что он начал осознавать ценность жизни и своей, и других, лишь когда отбросил коньки и по локоть был в чужих душах. И как же это было, черт возьми, не вовремя.       Гнев и злость поднимались стремительно вместе с градусом в крови. Он возненавидел все живое или относящееся к живому так же сильно, как нежеланного ребенка, от которого не можешь из-за гребаных сантиментов избавиться.       Прозвучал щелчок, Вокс зажмурился в приступе очередной волны боли в висках. Если некоторое время назад он хотел увидеть Аластора, то сейчас, когда спирт стремительно растекался по венам, он меньше всего желал лицезреть его улыбку, слышать его дыхание и понимать, что он был живее всех живых. — Что ты делаешь в темноте? — спросила причина философских раздумий, не испугавшись, а скорее удивившись. Вокс на него не посмотрел, лениво прикладывая полупустую бутылку к губам. — Лечусь, — прохладно бросил он. — У человеческих тел есть такая омерзительная черта, что от недолгого купания в водичке они тут же начинают заболевать и скулить, как сучки.       Аластор ничего не ответил, хотя Вокс прекрасно ощущал на себе его озадаченный взгляд. А потому увереннее пошел в наступление: — А ты где был?       Секундное молчание казалось вечностью. Вокс все же повернул голову и скривился от увиденного: в дверях стоял человек, а не разлагался труп. И из-за этого зрелища его передергивало от отвращения — в первую очередь, к самому себе. — В каком смысле? Я спал, а спустился выпить воды, — спокойным, но совсем недоброжелательным тоном ответил Аластор. Вокс не стал скрывать глумливую усмешку.       «Лжец», — мысленно обратился он, невольно поражаясь искусной актерской игре. — Тебе, что, ее за сегодня не хватило? Тогда вперед, или я похож на ебаный фонтанчик? — раздраженно пробурчал мужчина и тут же уловил зловещую тень, мелькнувшую на чужом лице. Но ему было как-то плевать: злость и обида к тому, что Аластор остался жив, полностью стерли страх и настороженность перед ним. А, может, он банально осмелел из-за выпитого алкоголя. — Ты всегда ругаешься и хамишь, как ничтожество, когда болеешь? — натянув притворно-дружелюбную улыбку, едко спросил Аластор. Он наклонил голову, и пытливый отблеск его карих глаз пробирал до костей. — Без «когда болеешь», — Вокс фыркнул; тихие вдохи и выдохи со стороны безжалостно терзали его слух. — Просто перед тобой, интеллигентишка, сдерживался.       Черт знал, что творилось в этой голове, но Вокс не отступал, и с каждым мгновением желчь подступала прямо к разрывающемуся от терзаний горлу. — А сейчас что? — спокойно и вкрадчиво поинтересовался Аластор. Он слегка прищурился, но, скорее всего, чтобы лучше видеть собеседника, нежели для демонстративной угрозы. — А сейчас иди нахуй, — с чувством выпалил Вокс и с удовольствием поймал удивление на чужом лице. Жаль, что он был чрезвычайно зол, иначе бы рассмеялся. — Что ты сказал? — нервно усмехнувшись, переспросил Аластор так, словно изо рта у него сочился яд. Вокс поднялся на ноги, сумев устоять и не пошатнуться от головокружения. — Что слышал, — процедил он сквозь зубы и медленно двинулся вперед. Каждый свой шаг он сопровождал давно рвущимися из него признаниями. — Я не хочу тебя видеть и слышать твое ебучее дыхание. Все мои проблемы случились из-за тебя!       Он подошел вплотную и сверху вниз заглядывал в налившиеся свинцом, но с блеском искреннего непонимания глаза. Каждый чертов вздох, каждая бьющаяся жилка заставляли Вокса в бешенстве крошить зубы. — А я-то тут причем? — сердито и с вызовом спросил Аластор, но тон предпочел не повышать. — Тебе нужно протрезветь… — Заткнись! — едва не задохнувшись от гнева, прорычал мужчина, хватая за воротник и приближая к себе. — Это ты во всем виноват! Это ты потащил меня на сраную прогулку. Это из-за тебя я чуть не захлебнулся и не замерз насмерть. И сейчас страдаю в этом гребаном теле я тоже из-за тебя!       Секунды две-три после тирады лицо Аластора горело в изумлении, но после изобразило все оттенки презрения. Вокс вздрогнул, когда уголки алых губ поползли вниз, безжалостно стирая привычную, казалось бы, неизменную улыбку, не оставляя от нее ни следа. — Лекарства найдешь на верхней полке на кухне, — голос был холодным и беспристрастным. Аластор схватил чужие кисти и брезгливо отдернул их от себя. — Спокойной ночи.