Увидимся в Аду

      Удаляющиеся шаги, наконец, стихли, и, Вокс, обнаружив, что за все это время ни единожды не вздохнул, судорожно втянул воздух сквозь плотно сжатые зубы.       Он стоял, как вкопанный, и притих, как мертвый. По спине, от одного позвонка к другому — вплоть до затылка, пробежал невольный трепет. Он не понимал своей реакции, не мог найти объяснения проскользнувшей по лицу судороге и онемению кончиков пальцев.       Охвативший его внезапной переменой страх был тому причиной?       Вокс пытался прислушаться к себе, к своим затравленным алкоголем эмоциям, но не нашел ответа. Он испугался, но испуг смешался с иным чувством.       Это чувство Вокс не испытывал с тех пор, как попал в прошлое. Это чувство он и не надеялся вспомнить в мире унылого пейзажа и укутанных в допотопное тряпье рутинеров. Казалось, все в этом времени должно было воспрепятствовать той реакции, которую постепенно и все отчетливее ощущал Вокс. Особенно компания того, кого он ненавидел всей душой и телом.       Телом…       Взвыв от досады и отчаяния, мужчина бросился в ванную комнату. Наплевав на простуду, на глубокую ночь, он без колебаний встал под ледяную воду. Он застыл, запрокинув голову, подставляя лицо под обжигающую холодом струю, поглощенный одной-единственной мыслью.       Мыслью о полыхающих смятением карих, а не кроваво-алых, глазах; о взъерошенных, нетронутых двухзубцовыми рогами, волосах; о черте ожесточения, искривившей губы, которые он никогда не надеялся застать поджатыми, опущенными и искаженными.       Кто бы услышал об этом, не поверил или, в крайнем случае, поднял на смех.       Воспылать ненавистью к жизни своего заклятого врага. Оскорбить его и, возможно, этим вырыть себе собственноручно могилу. А после, прикусывая губы и изнывая от возбуждения, заглушать воспоминания об его, наконец, не улыбающемся личике.       Да, теперь Вокс окончательно возненавидел свое человеческое, жестоко предавшее его тело.

***

      На следующий день физическое состояние стало еще хуже (в горле будто скребли наждачной бумагой), но оно никак не могло сравниться паршивостью с психологическим.       Вокс зарылся рукой в свои волосы и обессилено застонал. Он не чувствовал себя столь погано, даже когда узнал о возвращении Радио Демона после семи лет отсутствия.       Воспоминания от начала прогулки до ссоры в гостиной и ее последствий в душевой накладывались один за другим. Однако Вокс, несмотря на стыд и самобичевание, старался к каждому моменту отыскать худо-бедное оправдание.       «Я просто слишком много выпил», — утешал он себя, рассудительно кивая в такт бешеному пульсу.       «День был напряженный, и тело всего лишь требовало разрядки», — всплывало в голове в моменты желания удариться ею о стену.       «Да, блять, я не трахался три дня! Для любовника сутенера — это мировой рекорд!» — мысленно прокричал он своему красному и полыхающему отражению в окне. Ему на секунду показалось, что оно язвительно усмехнулось его тщетным попыткам и покачало головой. — Ладно, черт возьми, нашел о чем переживать, — собрав по крупицам рациональность, укорил себя Вокс. — Твой неожиданный стояк — сейчас меньшая из проблем.       Действительно, это же надо было взять и накричать на того, с кем нужно было кровь из носу помириться.       Вокс догадывался, что Аластор подозревает его в том столкновении в воду. И теперь все свои методы ухищрения, убеждения и манипуляции он должен был направить прямиком на него, сердечно доказывая свою невиновность. Но уж точно не на самого себя, утверждая, что он не возбудился от, блять, обычного выражения лица без клоунской улыбки.       Вокс обречено опустился на пол и стукнул по нему кулаком. Аластор в лучшем случае жутко злился, в худшем — уже готовил надгробие с вымышленным именем. И, даже если не так, то, очевидно, не оставит его под своей крышей. Кто в здравом захочет жить рядом с потенциальным убийцей?       Кроме того, хоть Вокс и помнил не все, но слова, выкрикнутые в порыве гнева, он до сих пор слышал эхом в своей голове. Он был удивлен, что Аластор не влепил ему после них затрещину или попросту не врезал, позабыв о показушности и манерах.       «Надо хотя бы попросить прощения, — с тяжелым сердцем решил он. — А, если откажет, то…»       От страха и волнения голова загудела, а кисти рук дрогнули. Он проглотил слюну, потер кадык и встал на окостеневшие ноги.       «Успокойся, параноик, — рассердился он на самого себя, подойдя к двери, отодвинув комод и схватившись за ручку. — Это просто человек!»       Он сделал несколько глубоких вздохов и, повернув ручку, с нервной ухмылкой проговорил: — В самом деле, чего мне бояться? — Здрав…       Дверь захлопнулась с такой силой, что несколько щепок и треснувшая краска рассыпались у поджавшихся пальцев ног. Вокс зажмурился и, превозмогая внутренний ужас, вновь открыл дверь. — …ствуй! — закончил Аластор, снова нацепив на себя широкую улыбку. — Уже время обеда, а ты только проснулся. Вопиющая небрежность, друг мой! Пойдем, я приготовил суп по собственному рецепту!       «Понятно, меня хотят отравить», — первая мысль, когда он оторопел и деревянной походкой двинулся за тараторящем о повседневной рутине Аластором. Ожидая угроз, едких и саркастичных острот или хотя бы равнодушно брошенных избитых самоповторами фраз, он чувствовал нарастающую панику от звонкого, жеманного голоса, иногда прерывающимся сухим кашлем. — Я не голоден, — твердо сообщил Вокс, когда обнаружил себя на кухне. Подозрительный взгляд был прикован к бурлящей в кастрюле жидкости. Аластор, проследив за ним и, будто уловив подлинную причину отказа, поспешил пресечь опасения. Он подошел к кастрюле, взял из шкафчика ложку и, зачерпнув немного супа, подождал и отхлебнул. — Я все же настаиваю. При хвори всегда прописывают горячий бульон, — сказал он и всучил Воксу глубокую тарелку, так и крича: «Если не веришь, сам разливай». Вокс, действительно, почувствовал облегчение, хотя был все еще скептично настроен к такому безмятежному и даже дружелюбному отношению в его сторону.       Аластор не миндальничает с теми, кто его оскорбил, просто так. Однако Вокс ни в коем случае не должен был давать понять, что он это знал. Если Аластор хочет играть, то он с ним поиграет.       От супа шел стойкий аромат, и желудок, не удостоившийся вчера ничего, кроме виски, болезненно сворачивался. Наполнив тарелку, Вокс на свой страх и риск попробовал и тут же сделал вдох ртом. — Зачем столько специй? — возмутился он, чувствуя, как острота обожгла грудную клетку. — Вкус продуктов совсем переби...       Он заметил, как едва дернулся левый глаз у его домовладельца, и сию же секунду заткнулся, уткнувшись в тарелку. Горло от горячей жидкости удовлетворено расслаблялось. — Острое полезно при заболеваниях, — почти нараспев пояснил Аластор, отворачиваясь к плите. — Но лучше не переусердствовать. У меня осталось мясо, так что на второе приготовлю фрикадельки с ри…       Он замолчал и тяжело закашлялся. Вокс обратил внимание, что кашель был сухим и довольно надрывным. Его передернуло от мысли, если бы ему с имеющимися мучениями в горле пришлось бы также содрогаться. Скорее всего, он бы пересмотрел свои философские думы и на месте бы перерезал себе глотку.       А потом его настиг резонный вопрос: а почему, собственно, Аластор кашлял? — Ты в норме? — напряженно поинтересовался мужчина, внимательно наблюдая, как тот согнулся и, кажется, хотел выплюнуть легкое. — Не приболел?       «Только этого не хватало, — с нарастающим волнением сетовал Вокс. — Кто ему, блять, разрешал заболевать?»       От вопроса тот мигом взял себя в руки и немного натянуто усмехнулся. Лицо его было сильно покрасневшим, как будто до этого он залпом выпил собственный суп. — Болеют только идиоты.       Вокс фыркнул и продолжил уплетать свое блюдо, украдкой поглядывая на кропотавшего у плиты мужчину. Когда тот вновь нарушил тишину игрой в туберкулезника, Вокс не выдержал и подошел к нему. Он уперся рукой о плиту, а вторую устроил на бедре. Тревогу и раздражение он попытался спрятать за маской добрососедского беспокойства. — Еще раз спрошу, потому что ты, наверное, из-за своего кряхтения не расслышал. Ты в норме?       Все еще покашливая в кулак, Аластор отвел взгляд и кивнул. Его волосы были влажными и липли к покрывшемуся испариной лбу; кожа, от кончиков ушей до кончика носа, ярко пылала. Осторожно, словно боясь удара, укуса или других фокусов, Вокс протянул руку и положил ее на взмокший лоб. — Да ты горишь, идиот! — воскликнул он и отдернул стремительно нагревавшуюся ладонь. — Ты тоже, — шире улыбнулся Аластор и в ответ на озадаченный взгляд кивнул в сторону плиты. Вокс опустил глаза и увидел кусок огня, который подцепил его рукав. Матерясь и дергая рукой он неуклюже потушил себя, после перевел на смеющегося из-за этого короткого представления Аластора сердитый взор. — Тебе нужно в постель, — не терпящим возражения тоном отчеканил Вокс и сложил обе обожженные разными источниками руки на груди. — А, может, я лучше попробую твое лекарство? Или ты выпил все, что было, и теперь обрел бессмертие? — очевидно потешался мужчина и вновь зашелся в мучительном кашле. Вокс мысленно поблагодарил карму за быструю реакцию и слегка наклонился вперед. — Все? Силы на каламбуры закончились? — издевательски поинтересовался он и пальцем указал в сторону двери. — Тогда иди, блять, в кровать и там задыхайся сколько влезет. — Не припомню, чтобы давал тебе право командовать в моем доме, — елейно выпалил Аластор. От перепада напряжения одна из ламп несколько раз мигнула, и показалось, что широкая улыбка на секунду дрогнула. — Что неудивительно для южанина*, — не остался в долгу Вокс, буравя глазами. — Ты в самом деле не видишь проблемы? — С тех пор, как ты забрал мои очки, я, представь себе, практически ничего не вижу, — он помахал ладонью перед своими глазами, а потом замер, будто прозрел. — Хотя нет, секунду! Одну проблему все-таки различаю. Да, вот она! — он наиграно указал на мужчину. — Прямо передо мной!       Они еще несколько минут пререкались, и Вокс в конце концов, просто не выдержав потока огрызаний, колкостей и язвительных шуток, решил все взять в свои руки. И он выражался буквально: порывисто подойдя вплотную к хохотавшему Аластору, он присел, обхватил того за талию и резко перекинул воспламененное тело себе на плечо. Над ухом послышался удивленный и, определенно, недовольный вздох. — Ты посчитал, что у тебя слишком много конеч… — Аластор вдруг осекся, проглотив угрозу, точно вспомнив, что ему нужно держать лицо воспитанного самаритянина. — Пусти, я сам пойду. Не хватало еще свалиться с лестницы и сломать шею. Ты, небось, до сих пор пьян.       Его вежливый шепот дрожал от сдерживающихся в груди мстительных предостережений и жестоких оскорблений.       Вокс ухмыльнулся и, не удостоив завуалированные угрозы внимания, двинулся на второй этаж. Он ощутил, как сжались чужие пальцы на его рубашке в страхе не удержаться, перевеситься. И пусть он все еще чувствовал раздражение, но мельком подумал, что подобное никогда бы с ним не произошло бы дома. Аластор из Ада ни за что бы не позволил к себе прикоснуться, принять помощь. А Вокс из Ада под дулом пушки не стал бы помогать кому-то, тем более Радио Демону. — Я не уроню тебя, — он был непоколебимо уверен и искренен в своих словах. — И не позволю тебе угробить жизнь ни падением, ни болезнью, ни утоплением. Можешь расценивать это как хочешь, Аластор, но я говорю правду. Пока я здесь, никто и ничто не отнимет у меня твою жизнь.       Эти слова, импульсивно сорвавшиеся с надменных губ, неловко повисли в тишине. И Вокс был безмерно рад, что не видел чужого лица: если бы на нем снова померкла улыбка, то в этот раз он вряд ли бы побежал под холодную воду.