Беги, Мия

Спустя 7 месяцев. Прошло больше полугода, но страшные слова, сказанные Максом после массовой атаки, до сих пор бьются внутри женского черепа. «Ребята проверили всё, его нет в пределах города и даже на базах за стеной. Вероятнее всего, он мертв, тело могло сгореть при пожаре.» — Больно. И всё, что было до этого, оказывается такой хернёй. «Мертв» — медным обухом по голове. Эрика «похоронили» на кладбище Бесстрашия спустя два месяца после трагедии, закопав пустой гроб. Мия ещё долго после официальной церемонии прощания просидела около мраморной плиты, глядя через слезную пелену на знакомые инициалы. Сильно похудевшая женская фигура появлялась на территории почти каждый день, ей не нужно было предупреждать выставленный, теперь вокруг всех участков фракции, патруль о своём приходе. Как выглядит Мия каждый из оцепления выучил. Всем казалось, что она держится, никто из друзей и знакомых никогда не видел её разбитой, только на кладбище она давала волю своим чувствам. Её оставили в квартире под номером 84, хоть и временно. По правилам Бесстрашия нового Лидера назначают спустя год после смерти предыдущего, если жив вышестоящий командир. Девушка раньше никогда не испытывала боль утраты. И не полюби она самого неадекватного мужчину всем сердцем, прорастая в дебри его, абсолютно нестандартно мыслящего, мозга, не знала бы этой невыносимой муки. Просто то, что было между ними растворяет всё, что было до. Настоящая любовь, идущая от сердца и противоречащая здравому смыслу, всегда похожа на хаос. В конечном итоге приносит горечь катастрофических размеров. Мия привычно для себя выводит на листке бумаги буквы, формируя новое письмо, которое не дойдёт до адресата: «Очередной день без тебя равен неминуемой смерти. Когда ты исчез, оставив мне только свои вещи, лежащие в шкафу, я морально умерла. Раньше казалось, что невозможно чувствовать столько всего одновременно. Я не приходила к спасшему меня Джеку в больницу, но исправно хожу на место твоего захоронения. Верю, что пока гроб пуст, а я не вижу твоих закрытых глаз — ты жив. Мне неважно, каким психом ты вернёшься, главное — вернись. Где ты всё это время? Мне плохо. Я устала без тебя. » Их отношения падали из крайности в крайность, разделяя в себе безумие и спокойствие. Она старается держаться, не показывать окружающим всего, что испытывает, даже улыбается. Натянуто, конечно, но пусть довольствуются предоставленным. На книжной полке слоями скопившаяся пыль, ей чертовски больно за Джека, провалявшегося несколько недель в коме, за себя, за погибшую от, дробящего грудную клетку, выстрела Миранду. Но больнее всего ей за Младшего Лидера, у них только всё наладилось, Мия только начала верить в счастливую жизнь, пусть отличающуюся от книжных романтических историй, но счастливую для них двоих. Макс старался избегать темноволосую. Старший Лидер знал, что такое быстро из себя не вытравить. Несмотря на опыт и прожитые годы, бесстрашный не мог воспринимать хорошо скрываемую, но видимую тоску в женских глазах. Он будто чувствовал свою вину, смотря, как каждый день она направляется по одному и тому же маршруту. Игнорировал ровно до того момента, пока Мия не подсела в заново отстроенном, практически пустом, баре за его столик. — Выпей со мной, пожалуйста. — Эта просьба, словно пытка. У Макса есть племянница почти такого же возраста, если бы она столкнулась с такой потерей, ему бы хотелось, чтобы кто-то опустошил с ней половину бара. Поэтому мужчина просто наклоняет рукой бутылку алкоголя, неаккуратно плеская в подрагивающие стаканы. В холодильнике каждый день неизменно был один кусочек свежего смородинного пирога, как напоминание о моменте, с которого Лидер наконец-то хоть и редко, но переставал быть грубым и неотёсанным говнюком. В этой комнате всё было на своих местах, вещи покоились на полках, там, где их оставил когда-то хозяин квартиры. Появилась только одна новая деталь — плотное покрывало, накинутое на дверку шкафа, закрывающее большое зеркало. Ночные галлюцинации стали виной того, что на своё отражение темноволосая могла смотреть только один раз в день. Ей везде казались серые глаза. *** Раннее утро началось с привычного похода на кладбище, в руках Мии пачка сигарет. Девушка достаёт две папиросы — одну подкуривает, затягиваясь, а вторую кладёт на поверхность мёрзлой земли рядом с могильной плитой. Только тут она может быть честной и только ему может рассказать абсолютно всё. Голубоглазая достаёт из рюкзака несколько листов, исписанных чернилами — письма, которые никогда не прочитает адресат. — Тебя нет уже семь гребанных месяцев, а я всё не могу принять это. — Тонкие пальцы впиваются в волосы на макушке, она садится на корточки. — Прихожу к тебе, как сумасшедшая каждое утро. Другие думают, что я башкой поехала, но я же чувствую, что ты ещё жив. — Мия говорит, глядя в собственное отражение лакированной плиты, замечая как сильно у неё впали скулы. — Врачи из Эрудиции называют мои приходы сюда терапией, а предчувствие оправдывают перенесенным стрессом. Она рассказывает в пустоту все, уверенная, что где бы Эрик не был, он её слышит. Рассказывает о том, что «мышата» были просто отвлекающим маневром, пока изгои готовились к тому самому нападению, о поисках и дальнейшей казни всех причастных, про компромат на Лидеров Чикаго, который успели вынести на всеобщее обозрение афракционеры. Говорит, тяжело втягивая носом воздух, про Джесс — мышонка, которая смогла правильно спрятаться и живёт сейчас в Дружелюбии. Отмечает, что выберет малышка, когда вырастет, скорее всего, именно их фракцию. Не устаёт шептать о том, какой он — козел, что исчез или умер, кинув её тут одну. Срывается, слёзы катятся по щекам. — Я так скучаю, чертов ты придурок! — Подкуривает очередную сигарету, тремор в руках не успокаивается, девушка утыкается носом в свои колени. Мия не замечает громкие голоса дежурных и шорох совсем рядом. — Я знаю. — Родной тембр врывается в её сознание, сначала кажется, что это галлюцинация, но повернув голову на звук, она видит еле стоящего на ногах Младшего Лидера, облокотившегося на ближайшее дерево плечом.