***
Фуго заболел бронхитом и неделю провалялся дома. Он проигнорировал навязчивый кашель, проигнорировал слабость, не обратил внимание и на то, что вечером температура становилась тридцать семь с хвостиком. — Это остаточные явления, — отмахивался он, — пройдёт. Заведующий — бывший пульмонолог, всё-таки настояла на снимке. — Может это пневмония? — Паннакотта спросил с надеждой, глядя на затемнение. Коллега лишь посмотрела задумчиво. — Завтра приходи на КТ. «Вдохнуть и не дышать» — механическим голосом говорит аппарат. Фуго лежит, подняв сложенные руки. Затем он соскакивает со стола и надевает верх от хирургического костюма. — Блять — комментирует он. Множество мелких очагов, сливающиеся в пятна. Если бы Паннакотта увидел у другого человека такую же картину, он бы не задумываясь, написал бы туберкулёз. Только он смотрел на свой снимок. — Собирайся в тубдиспансер, не затягивай, — сказала заведующая.***
— Это точно, — Паннакотта мнёт справку из тубдиспансера напечатанную на дешёвой типографской бумаге. Мнительные пациенты закатывали истерику из-за неосторожно сказанного слова, из-за «страшного» термина в заключении. Заведующая рассказывала, как ей пришлось дежурить в детском отделении, хотя она ни разу не педиатр. Нет, с осмотром детей она справилась, но по привычке изъяснялась привычными терминами, как «сухие хрипы», и потом нервная мамаша вцепилась в неё мёртвой хваткой, пытаясь выяснить, насколько это опасно. «Инфильтративный туберкулёз S1+2 правого лёгкого. МБТ (-)». Серьёзный диагноз. Очень серьёзный. Инфекция, которая может сделать инвалидом или привести к летальному исходу. — Это излечимо, только делай всё, что скажет врач. — Да, конечно, — заторможено отвечает, — что я, враг самому себе, чтобы не лечиться? Слезинка скатывается по щеке. Джорно прижимает к себе. Лоб горячий на ощупь. У Паннакотты температура. Когда жизнь начала налаживаться, судьба отправила в нокаут жестоким ударом. Психиатрия и фтизиатрия — стигматизированные специальности. Считается, что туберкулёз — болезнь бомжей и алкашей. Никто не спорит, что именно они чаще всего заболевают, но чахотка не щадит никого — болеют бизнесмены, адвокаты и далеко не в последнюю очередь — сами врачи. — Всё будет хорошо. Ты поправишься и вернёшься к работе. У тебя же не запущенная форма? — Нет, поймали на ранней стадии. Но лечиться всё равно придётся долго. Полгода как минимум. Ты не мог бы взять мои книги на хранение? Я не возьму их с собой в больницу, они довольно дорогие. — Так, стоп. Тебе негде жить? — Я не смогу работать, а тех денег, которые будут платить по больничному, мне не хватит, чтобы оплачивать квартиру. Вернее, хватит, но не останется на еду и лекарства. — А родители? — Я скорее на улицу пойду бомжевать, чем буду жить у них. Джованна еле заметно скривился. Перед внутренним взором пронеслись вспоминания о своей «семье», так что вероятнее всего он поступил бы так же, как Паннакотта. — Переезжай ко мне. Фуго крутит пальцем у виска. — Может тебе самому у психиатра провериться? Тащить туберкулёзника к себе квартиру. — Слушай, может показаться, что я ничего не смыслю в медицине, но в заключении написано, что ты не заразный. — Ещё не все анализы готовы… — Ты не хочешь жить со мной? — Я не хочу быть приживалкой. — Можешь отдавать часть денег за аренду, если это так смущает.***
Тело искалеченное, изорванное в куски, стёртое в порошок, израненные конечности, потерянное сердце, перемолотые кости, тошнота в клубах пыли. Желание выблевать легкие. Повсюду кровь, куски плоти, мышцы, кости — осатанелые, обезумевшие. Снаружи всё спокойно, тихо, как всегда. Сон. Смерть. Выгляжу нормально. Паннакотта лежит на диване, закрыв глаза. Джорно прикасается губами ко лбу. — Ты горячий. — Очень научный способ измерения температуры. А главное — точный. Джорно еле заметно улыбается — Фуго не теряет присутствия духа, хотя ему нехорошо. — Может тогда градусник? — Я уже мерил. Тридцать семь и два. — Ты что-нибудь ел? — Да. — Врёшь. Ты даже к еде не притронулся. — Меня тошнит. Если я поем — я выблюю таблетки. — Да судя по всему, одними таблетками и питаешься. Джорно стало не по себе, когда он в первый раз увидел количество таблеток, выданных на сутки. Изониазид — таблетка кремового цвета. Рифампицин — две красных капсулы. Этамбутол — три белых таблетки, очень противных на вкус — Паннакотта каждый раз собирался с духом, чтобы проглотить их. Идентичного размера, похожие на жаропонижающее, — это пиразинамид. — И ты всё это выпьешь? — Джорно тоже выписывал несколько сильнодействующих препаратов, но психотропные были крохотными таблетками и выглядели не так пугающе. Со стороны смотрелось, словно Паннакотта собирался покончить жизнь самоубийством, отравившись насмерть. — Придётся. Я тоже не в восторге. Острая игла втыкается в руку. Паннакотта отворачивается, кусает губу. Красная вязкая жидкость, похожая на кровь, медленно капает в вену, хотя капельница открыта на всю скорость. — Давай, подставляй задницу, — Джорно собирается делать церукал. — Что, прям так сразу? — Фуго поворачивается на живот и приспускает брюки, — а как же предварительные ласки? — Будут тебе и предварительные ласки. Паннакотта дёргается от укола. Сделав манипуляцию, Джованна пытается поцеловать, но он отворачивается. — Раз я должен есть из отдельной посуды, то точно не стоит обмениваться со мной слюнями. — Перестало тошнить? Может попробуешь съесть что-нибудь? Джованна незаметно подсыпает нейролептик в чай. Он собирается поступить непорядочно. — Спасибо, — Паннакотта принимает чашку и растерянно улыбается. Он выпивает весь чай. Джорно продолжает рассказать про интересный случай, когда замечает, что Фуго трёт глаза. — Что-то ты выглядишь уставшим. Парень встал и качнулся в сторону. Джорно едва успел подхватить. Он и забыл, что у аспи слабая координация движений, а после препарата его вообще развезло. — У меня давление как у трупа. Только трупы не ходят и не разговаривают. — Давай приляжешь? — Джорно разжимает руки и ведёт к дивану. Фуго медленно моргает, борясь со сном. ДжоДжо на секунду становится неловко — снова воспользовался доверием. Пока не вспомнил, зачем он это делает. Паннакотта наконец-то закрывает глаза и через десять минут крепко спит. Джорно приподнимает футболку, и над ним нависает золотистый стенд. Он кладёт руки на грудь. Джорно заставляет бактерии закончить свой цикл. Он восстанавливает повреждённые лёгкие. Паннакотта плачет от боли, но не может проснуться. — Ну же, не плачь, всё позади, — и целует в безвольные губы. Джорно тут же вспоминает, что Фуго не может его слышать. Джорно знает, что у каждого человека есть свои демоны. Умный человек кормит их три раза в день и проверяет цепи на надёжность. Дурак же их запирает в подвал, откуда они регулярно сбегают. Паннакотта лежит такой беззащитный. Такой уязвимый. Внутренние демоны подбивали воспользоваться его состоянием, психиатру хочется больше, чем поцелуи, но Паннакотта не может дать согласие. — Фуго, ты не против? Джованна тормошит спящего. Тот приоткрывает мутные глаза и честно пытается понять, что от него хотят, но для одурманенного мозга это слишком сложная задача. Когда Джорно целует его, он снова засыпает. «Почти что изнасилование» — думает Джованна, снимая с него нижнее бельё.Джорно берёт в руки член, осторожно мнёт его, затем держа достаточно твердеющий орган, обхватывает губами головку. Отстраняется, когда чувствует, что Паннакотта вот-вот кончит, а ему много не надо. Достает смазку, потихоньку растягивает. «Какой тугой… Либо он девственник, либо это было давно и неправда. Но так или иначе, ему точно будет неприятно». Фуго кривится от боли и веки подрагивают, словно он вот-вот проснётся и начнёт возмущаться, какого хрена пальцы Джорно делают в его заднице. Неизвестно, стал бы он терпеть это в неспящем состоянии. Мышцы неохотно поддаются. Решив, что достаточно, Джорно переворачивает Фуго на бок и входит внутрь. Резкий выдох звучит как тихий крик боли. Но Джованна не хочет останавливаться, он плавно двигается, наращивая амплитуду. Паннакотта напрягается в оргазме. Джорно целует спящего в щёку, очищает простыню и живот от спермы, выкидывает использованный презерватив. И снова призывает стенд.***
Толща воды давит на грудь многотонной плитой. Нечем дышать. Поверхность воды — казалось, рукой дотянись, но в то же время она недостижима как звезда. Лёгкие горят огнём, кажется, они разорвут грудную клетку, раздробят рёбра на мелкие осколки, чтобы вывернуться наизнанку и всплыть окровавленным пузырём. Мышцы сведены судорогой в последней попытке вытолкнуть тело. Воздух стайкой серебристых пузырьков вырывается изо рта. Неужели конец? Крепкая рука хватает за безвольную ладонь. Тянет наверх, ослепительное солнце освещает меркнущее сознание. Фуго спасён. Кошмар сменяется порнографией. Паннакотта скорее откусил бы себе язык, чем рассказал бы, что он вытворял во сне вместе с Джорно. В особенности — самому Джорно.