Phenomenology of experience

— Джорно Джованна, ты можешь друзьям не отвечать, своей маме не отвечать, но мне ты обязан ответить в любом случае, даже когда если в этот момент онанируешь сидя на унитазе! — разорялся заведующий. Буччеллати не счёл нужным соблюдать минимальные приличия и отчитывал подчинённого прямо в ординаторской, что говорило о крайней степени бешенства, — в конце концов, это твой больной повесился посреди палаты! Или уехал из больницы — и всё, после тебя хоть потоп? Если ты так относишься к своей работе, то лучше собирай манатки и занимайся своими недоразумениями, по ошибке названые «студенты-медики»! И не смей больше уносить истории болезни домой, хоть в больнице ночуй, а заполнять будешь их здесь. Куджо искоса смотрел на «любимого» родственника. Выражение лица Джорно было безмятежным, «плюнь в глаза — всё божья роса». — Как же вы тогда забрали историю болезни Толедо? — Ты ещё смеешь спрашивать? Радуйся, что твой сосед по комнате находился на месте и отдал её мне! Джорно на секунду утратил беззаботность. Кишибе обратил внимание — до этого Джованна не говорил, что живёт с кем-то. — Значит, ты сегодня не приходил ночевать? — Почему вас это интересует? — Потому что ты бы знал, что я был у тебя дома. За работу! — Буччеллати вышел в коридор. Тут же зашёл Хигашиката — ещё один внебрачный сын рода Джостаров. — Доктор Джованна, что вы можете сказать о Толедо? — Есть разные виды шизофрении. Есть такие, при которых человек пьёт нейролептики, но в целом ведёт нормальный образ жизни, разве что у него небольшие странности в поведении. А есть тяжёлые формы, которые не поддаются лечению и приводят к распаду личности. У Толедо как раз-таки тяжёлая форма. — Он мог покончить жизнь самоубийством? — В его случае говорить про суицид, скажем так, не совсем корректно. Он низведён до уровня животного — ест, спит, радуется жизни, он не испытывал моральных терзаний или сожаление. — А не могло ли по какой-то причине… сорвать крышу? — Не совсем вас понимаю. Да, у таких больных могут быть галлюцинации, это могло быть объяснимо при поступлении, но он уже лежал месяц и был стабилен. — Но вас подменял Куджо, не могло ли это его… взволновать? — Ещё раз повторюсь — это не тот человек, который склонен к рефлексии или переживаниям и это ещё мягко сказано. Думаю, вряд ли бы он заметил конец света, не то что смену лечащего врача. Даже Хигашиката находил происходящее весьма неоднозначным, а будь бы на его месте более въедливый или вредный полицейский, тяжко бы пришлось нервным клеткам Джованны. Не говоря о том, что пришлось весь день успокаивать пациентов и их нервных родственников. Шутка ли — психиатрическая больница, последний оплот надежды людей, впавших в такое сильное отчаяние, которое перекрывает даже инстинкт самосохранения. И тут больной повесился, прямо посреди палаты! После кошмарных историй, когда психиатров изображают безжалостными садистами, хлебом не корми — дай поиздеваться над беззащитными больными, которым тем более никто не верит. Естественно будешь бояться оказаться в их власти… или отдавать своих близким им на расправу. — Да пусть хоть всех возьмут, нам же меньше работы! — Цеппели тоже настоиграло переубеждать родственников не забирать больных. — Зато в поликлиниках завоют. Да и мы тоже завоем, когда их обратно привезут, — отозвался Джованна. — Слушай, а что за сосед у тебя? — Самый скучный, которого можно себе представить — врач-рентгенолог. — Наверняка старый сморчок. — Да нет, он старше меня всего лишь на год. — Такой молодой, а уже рентгенолог? Это же скукота страшная, а не работа. — Ну да, ну да… — Джорно представил себе реакцию Фуго на заявление Цеппели. «Если кто скажет, что у рентгенолога спокойная работа — приведите этого человека ко мне, чтобы я ему лично в рожу плюнул!». «Почему он мне не написал, что приходил Буччеллати? Да, он не лезет в чужую жизнь, но не до такой же степени!».

***

Паннакотта встретил его настороженным взглядом. «Раньше он проявлял больше радости. Что ему наговорил Буччеллати?». — Что-то случилось? — Да больной повесился. Фуго хихикнул. — Я не шучу, он действительно повесился. — Ой. Джорно сообразил, что не стоило с ходу ошарашивать новостью. — Просто как в тупой шутке — колобок повесился. У него была депрессия? — Нет, злокачественная шизофрения в терминальной стадии. — Тогда это очень-очень странно. С какой стати идиоту вешаться? — Ты очень тактичен, Паннакотта. — Эм… кажется я говорил, что я не очень люблю людей. А его уже вскрывали? — Да. — Можно ознакомиться с результатами вскрытия? Джорно скинул фото протокола: — …перелом ножек дуги II шейного позвонка, поперечный разрыв передней продольной связки на уровне между II и III шейными позвонками, смещение атланта и тела эпистрофея кпереди. Это перелом Хангмана или перелом палача, впервые был описан у повешенных, но также встречается при ДТП. Таким образом, можно сделать вывод, что смерть наступила в результате повешения, а не к примеру, попытки выдать удушение за повешение. — Тебе бы в судмедэксперты пойти. — Нет, я не хочу быть судмедэкспертом. — Почему ты не сказал, что приходил Буччеллати? — Я… я не знаю. «Ладно, попробуем по-другому». — Буччеллати что-то тебе говорил. — Он зачем-то спрашивал, почему я не на работе и в каких я с тобой отношениях. — И что ты ответил? — Я сказал, что не обязан это обсуждать. — Да, Паннакотта, с тобой бы я в разведку не пошёл… — Не надо на меня наезжать! Он меня застал врасплох! — А что он ещё сказал? Паннакотта начал мяться. Теперь Джорно решил воспользоваться тем, что Фуго не умеет врать. Нет, конечно он понимал социальную необходимость лжи, но делал это довольно неуклюже, особенно в стрессовых ситуациях. — Не молчи. — Он… сказал, чтобы я не доверял тебе. Почему он так сказал? — Видимо, после того, как мой пациент повесился посреди палаты, у него возникли подозрения. — Нет, дело не в этом. Про то, что кто-то повесился он ничего не сказал, зато зачем-то спрашивал про отношения. Джорно досадливо подумал, что может Фуго в чём-то и наивен, как дитя, но проницательнее, чем от него ожидаешь. — Он беспокоится за тебя. — Зачем ему за меня беспокоиться? У него куча пациентов, он не может беспокоиться за каждого. — Он гордится тобой.

***

Случай, что произошёл на днях, был новым словом в вопросах транспортировки. Вызвала спецбригаду мама больного, который в последнее время перестал принимать лекарства, отчего стал буйным, и окружающим пришлось задуматься об обеспечении собственной безопасности. Приехали как можно быстрее, мама дверь открыла, вошли, а больного нет. Спрашивают, где, мол, страдалец, а мама отвечает, что сбежал, но глаза у неё испуганные. Аккуратно пытаются расспросить, и тут осеняет догадка: никуда он, хитрец, не делся, а тут где-то прячется и ждёт, покуда гости уйдут не солоно хлебавши. То-то женщина так боится. Началась игра: один спрятался, остальные водят. Может, в ванной? Нет, не в ванной. А в шкафу? А нет ничего, даже моль не водится. Может, под кроватью? Чисто под кроватью. Ку-ку, мой мальчик! Остановились, призадумались. В тишине слышно дыхание заядлого курильщика. Ага… а что это за вместительный сундук стоит? Фельдшер, подкравшись на цыпочках, произвёл диагностическую перкуссию сапогом по крышке. Сундук в ответ поведал много интересного об особенностях сексуальной ориентации прибывших и об их родственниках, а также выдал азимут и координаты, с пожеланиями бригаде немедленно выдвинуться туда всем составом. Поразмыслив и испросив разрешения у матери пациента, молодцы подхватили сундук-матерщинник и, подбадриваемые заковыристыми напутствиями, понесли в машину. Надо отдать должное пациенту — он не переставал материться, даже вылезая из сундука в приёмном покое и выпрямляясь в свои почти два метра роста, непонятным образом поместившихся в недрах этой антикварной мебели. Психиатрическая больница отличается от обычной сроками госпитализации. Если в соматической полегчало — гуляй, Вася, на выписку, а когда больной залёживается, то это становится поводом для разбирательств, то в психиатрической больные могут лежать месяцами. Ну, а чем заняться, если выпал из жизни на довольно долгое время? Разумеется, разговаривать! Так начинается дружба, которая продолжается и после выписки, а может быть и любовь. Безусловно, врачи не возражают против социальных связей, напротив — общение является показателем динамики, кроме того, оно само по себе обладает психотерапевтическим действием. Но при этом нередко возникали конфликты «Ты мне больше не подружка, ты мне больше не дружок! Не играй в мои игрушки и не писай в мой горшок!», давая «прекрасную» возможность почувствовать себя воспитателем детского сада. Две соседки по палате не поделили жениха, и одна из них решила отомстить соседке. История умалчивает, как ей удалось заманить соседку в сундук. В конце концов, службе спасения приходится помогать людям, засунувшим голову в кастрюлю или инородное тело в прямую кишку. Но так или иначе, замок защёлкнулся, и теперь приёмный покой заполнился пронзительными воплями и стуком по крышке. Выручать из беды пришлось Буччеллати, так как Цеппели, который мог взломать замок, уехал в больницу на консультацию, Куджо занимался тяжёлым больным, а Кишибе, ну как бы сказать — не царское это дело всяких дур спасать. Заведующий спустился на этаж. — Руис, успокойтесь, пожалуйста, я скоро вас вытащу. Но больная и не думала сохранять спокойствие. Понять было можно — отсутствие света, замкнутое пространство и невозможность выбраться до жути напоминал сюжет фильм ужасов о заживо погребённых. Тут разве что спецназовец не запаникует, и то не факт. И тут произошло то, что заставило бы наблюдателя усомниться в собственной адекватности. Буччеллати расстегнул молнию на замке, располовинив на две части. Ещё раз — Буччеллати расстегнул молнию на замке, располовинив на две части. Крышка сундука взвилась вверх, выпустив пленницу, которая тут же стала метаться по комнате, как испуганная лань. — Эй, кто-нибудь, помогите мне! В кабинете подозрительно быстро появился Джованна, который помог изловить напуганную женщину. Буччеллати вызвал медсестру со шприцем, куда был заправлен транквилизатор. Распорядившись, чтобы больную перевели в другую палату, он обратился к Джованне. — Оставь Фуго в покое! — Не понимаю, о чём вы. — Всё ты прекрасно понимаешь, — Буччеллати навис над ним, — сначала говоришь, что этот пациент нужен тебе для научной работы, а через некоторое время он живёт в твоей квартире. Какой вывод напрашивается? — Прикажете вышвырнуть на улицу? Он серьёзно болен, и я приютил у себя. — Я скорее поверю в то, что апельсины можно выкапывать из земли, как картошку, чем в твой альтруизм. Ты держишь его у себя как домашнее животное! — Я думал, что Паннакотта взрослый и самостоятельный человек, способный позаботиться о себе. Вот значит вы какого о нём мнения? — У него нарушение психического развития, а ты психиатр. Тебе не кажется, что вы немного в неравных отношениях? — Позвольте задать вопрос — а мы в каких отношениях, доктор Буччеллати?