***
— Где твоя куртка? — Минхо снимает с пояса свою и накидывает на плечи Джисона, нежно поглаживает по предплечьям. — Н-не надо, ты же замерзнешь сам, — говорит он тихо, тянется рукой, чтобы снять куртку и вернуть, но альфа приобнимает и прижимает к себе. Хану сразу становится теплее. И замерзшим рукам, и на сердце, а щеки вообще вспыхивают красным. — Ты не ходишь на завтраки, но ходишь в бар? — спрашивает Хо, немного замедляя совместный шаг. До казармы идти совсем не много, а с омегой хочется побыть рядом подольше. — Парни меня заставили. Они считают, что я слишком много времени провожу в офисе, вот и пытаются развлекать. Насильно, — Джисон говорит с альфой гораздо смелее, чем раньше, и Минхо это очень радует. Он улыбается. — Они правы. Тебе вообще нравится эта работа? — Нет… Но это единственное, что я могу делать в армии. Для остального… — Джисон тяжело вздохнул, — не соответствую квалификации, — под рукой альфы плечики опустились чуть ниже. Минхо в принципе удивлен, что Джисону хотелось бы служить. Альфа все еще считает, что парень тут оказался по какой-то вопиющей ошибке. Хан и армия, кажется, как балет и Минхо — черное и белое, два противоположных полюса, но вот омега здесь, расстроенно поджимает губки, говоря о том, что он всего лишь офисный клерк в военной форме. — А что бы ты хотел делать? В какое подразделение попасть? — Это глупо… Зачем говорить о том, что все равно никогда не случится… — омега отрицательно машет головой. Минхо останавливается и разворачивает Хана к себе лицом, крепко держит за предплечья, заставляя взглянуть себе в глаза. — Даже если не случится. Мы же просто разговариваем. Мне интересно узнать, что тебе нравится, а что нет, чего тебе хотелось бы. Расскажи. Джисон поправляет сползающие очки. Он все еще испытывает неловкость от того, что альфа так близко, что чужие руки и куртка греют плечи. Но с каждой проходящей совместной секундой эту неловкость подавляет покалывающее в кончиках пальцев приятное волнение. С момента, как Минхо признался в симпатии, его уверенность и жесткость не подавляет, не пугает, а наоборот, обволакивает и позволяет расслабиться. Хан смелее смотрит в глаза. Уже побил собственный рекорд — секунд десять смотрит, не отворачиваясь. — Я… с детства мечтал быть пилотом… — вдруг говорит омега, — но, как ты понимаешь, из-за этого… — тычет пальцем на очки, — я даже медкомиссию на обучение не прошел. — Пилотом? Серьезно? — Минхо старается удержать расползающиеся к ушам губы. Он уверен, что Джисон по своей наивности не додумался посмотреть его личное дело и ничего не знает о капитане Ли Минхо. — Угу, — грустно кивает. Действительно, стопроцентное зрение — одно из главных требований для получения допуска к пилотированию воздушно-военной техникой. Причем зрение должно быть идеальным без оперативных вмешательств. То есть ты должен родиться с «орлиным глазом», только тогда тебе посчастливится рассекать по небу на ревущих железных птицах. Джисону, и правда, путь к этой мечте закрыт. Но Минхо сейчас в душе танцует ламбаду. В голове за секунду созрел план, как заставить улыбаться это вечно грустное, щекастое личико. — И никогда не летал на истребителях? — О чем ты… — Я понял. Ну а что еще? У тебя есть какое-то хобби? — они продолжают идти бок о бок вдоль дороги. Джисон не успел ответить, как почувствовал теплые пальцы, что обвивают его кисть. Взгляд омеги опускается вниз, и он видит, как Минхо держит его руку в своей. Джи поднимает взволнованные глаза на альфу. — Можно? — тихо спрашивает Хо, стараясь показать как можно больше невинности в своем действии. Джисон алеет еще больше от смущения, но не может сдержать улыбку. Тепло покатилось по телу. Омеге приятны эти прикосновения. — Можно, — отвечает еле слышно, зарываясь в ворот куртки, — а насчет хобби… Когда я был в старших классах, папа подарил мне синтезатор. И я какое-то время писал музыку. Ничего необычного, и я даже не уверен, что у меня что-то стоящее получалось, но мне нравилось этим заниматься. Минхо внимательно слушает, крепче сжимая ладошку омеги. Кажется, Джи впервые рассказывает что-то личное о себе, да еще и так подробно. — Почему перестал? — Отец сказал, что это неподобающее занятие для его сына. Да и после школы я сразу поступил в военную академию. Свободного времени там, сам знаешь... — Если у тебя плохое зрение, и ты изначально понимал, что пилотом тебе не стать, зачем тогда поступил на воинскую службу? — С подачи отца. Ему важно было, чтобы я получил такое же достойное образование, как у него. Он как-то не церемонился с тем, что я омега. А я… Разве я могу ему перечить. А потом он устроил меня сюда. Все что рассказывал Джи лилось из него совсем без обиды, скорее с безразличием, будто он давно принял то, что за него все решили. Чем будет или не будет заниматься, в каком ВУЗе будет учиться, где служить… А вот как хрупкому омеге выживать, будучи окруженным грубыми, жестокими и бесцеремонными солдатами, в месте, к которому он совсем не приспособлен — никто не позаботился. Это не злило Хана, но разозлило Минхо. Брови альфы сдвинулись к переносице, холодный взгляд уставился перед собой. — Мне жаль, что так все, — еще крепче сжимая ладошку омеги. — Что ты… все в порядке. Не подумай, что я жалуюсь, — тут же начал оправдываться, — просто ты спросил… Наверное, не стоило рассказывать. — Нет. Спасибо, что рассказал. Минхо постарался улыбнуться и тут же осмотрелся вокруг. Они уже возле входа в казарму где проживают омеги. — Спасибо, что провел, — Джисон тушуется и снимает с себя чужую куртку. Он задевает рукой очки, которые тут же валятся с переносицы, но Ли успевает подхватить их, прежде чем они упадут на землю. Заботливо надевает аксессуар на лицо Хана и поправляет за ушком. — Пожалуйста, — улыбается альфа, склонив голову немного на бок. Любуется очередным смущенным взглядом, подаренным ему Джисоном. У него внутри все переворачивается от кажущихся огромными через линзы очков карих глаз. Он бы в них смотрел, пока не утонет. Да что там… Кажется, он уже утонул. Любовь — странная штука. Мало того, что она выстреливает тогда, когда не ждешь, так еще и не угадаешь, с какой стороны. Иногда она притягивает людей, которые похожи в своих привычках и интересах, как две капли воды, иногда связывает полные противоположности. А вот сейчас, любовь соединила два кусочка одного пазла: того, кому так нужна поддержка, сила и опора, и того, у кого этого всего с лихвой и может это разделить на двоих. Джисон пока еще не понимает, насколько ему хорошо рядом с этим альфой, а Минхо все понимает, и он от этого немного в ахуе. Ли хочется поцеловать мягкие губы-бантики, но он не успевает решиться. Хан прощается, кротко улыбнувшись, и скрывается за дверью в казарму. Погрузившись в раздумья, альфа доплелся по ночной улице до своей казармы. На верхней койке валялся хён. Он закинул руки за голову, задумчиво смотрит в потолок, лежит в одних трусах и майке с мокрой головой. Видимо, только вышел из душа. — Все в порядке? — старший реагирует на Минхо, когда тот скидывает куртку и плюхается на нижнюю койку Сынмина. — Угу. — Значит, Джисон? — Значит, Феликс? Альфы уставились друг на друга. Они знакомы много лет. Эти двое — лучшие друзья, которые переживали вместе самые разные ситуации, простые жизненные, и личного характера. Поэтому сейчас, по слегка напуганным и запутанным взглядам друг друга легко распознают, что вляпались. Вдвоем. Впервые. Не на шутку, и не из-за похоти или недотраха. Оба тупенько заулыбались и отвели в сторону глаза, пряча румянец на щеках. Мать его, взрослые мужики, а так смущаются друг перед другом. — И? Уже целовались? — Чан снова уставился в потолок. Сам не верит, что спрашивает вот так мило, а не как обычно «Потрахались?». Что-то в нем точно изменилось. — Какой там. Он боится меня за руку держать… — Минхо стягивает обувь и следом носки, — но я не против. Я никуда не тороплюсь, — пожимает плечами, — а у тебя что? — Мне кажется, что если я возьму Феликса за руку, он мне мою сломает, — Чан хихикает. — А я смотрю тебя это забавляет… — Шутишь? Еще как… Я в жизни таких омег не встречал. Он потрясающий, — с придыханием, — не знаю, что так на меня действует. Контраст с теми, с кем я всегда встречался? — Спал… — кашлянув в кулак поправляет. — Хочу большего… — мечтательно тянет Бан потягиваясь. — А он? Хочет? Не похоже… — Не знаю. Нужно больше информации. Завтра постараюсь разузнать. — А что завтра? — Минхо уже стянул одежду и забрался на свою верхнюю койку. — Меня Купер попросил вместо него съездить в город в администрацию. Он чем-то сильно занят тут на базе. Хочу проследить за Феликсом, узнаю, почему он готов переломать любого альфу за увольнительный. — Собрался слежку за Рэмбо устроить? Черный плащ и шляпу шпиона где возьмешь? — Минхо хохочет, укутываясь в одеяло. — Ой, отвали, — морщится, — на войне все методы хороши. — С огнем играешь, дружище… — Хо зевает. Чан тяжело вздохнул. Он не то, что с огнем играет, с Везувием, который если взорвется, то даже косточки альфы в пепел превратит, — кстати, раз ты будешь завтра в городе, сможешь мне кое-что купить?***
Чонин не успел закрыть за собой дверь домика на замок, как Сынмин уже пристроился сзади. Альфа впился в шею омеги зубами резко, не сильно, но вполне ощутимо, а затем размашисто вылизал место укуса. Руками пошел гулять по бедрам, ягодицам, ощупывая крепкие мышцы, забрался под майку. Жадно сжимает мягкую кожу на талии прохладными пальцами и горячо дышит в ухо, потираясь возбуждением о задницу Чонина. — Ты такой нетерпеливый, щеночек, — хихикает омега с томным придыханием. Такие ласки ему нравятся, и от спешности альфы он приходит в восторг. — Сладкий омежка, — мягко рычит Ким, — я тебя вылижу, а потом буду трахать всю ночь напролет. Чонин справился с замком и развернулся, тут же оказался прижатым к двери. Альфа прильнул губами к губам Яна, сразу засовывая язык глубоко в чужой рот. Омега обхватил руками шею Кима, притягивая ближе к себе, отвечает на поцелуй с таким же рвением, мокро вылизывает рот альфы, скользит языком по губам, по подбородку, оставляя влажные следы. Оба дышат громко и сбито, трутся друг о друга, цепляются пальцами за плечи, талию, ягодицы. Сынмин горит весь, у него секса не было неделю, а ему ощущается, будто целую вечность. Он разрывает поцелуй, скользит языком по щеке постанывающего омеги к уху, кусает за мочку, обжигает выдохом и спускается россыпью покусываний по шее. Жадно втягивает воздух возле запаховых желез, поддаваясь инстинктам альфы. Так сильно хочется почувствовать запах, который бы возбудил еще больше, но там только цветочный аромат геля для душа и слегка сладкий — пота. — Черт, я хочу тебя, Чонин. Будь послушным омежкой, спускайся вниз, мой член истосковался по ласке, — горячо шепчет на ухо. — Мммм… — томно тянет, — а ты потом будешь послушным альфой для меня, рыжик? Грязные разговорчики во время траха? Сынмин не против, его такое только раззадоривает. Он подыгрывает. — Буду, сладенький, давай, не томи, — нажимает на плечи, подсказывая, что нужно делать. Омега послушно опускается на колени, и находит руками ремень на штанах. Похабно облизываясь и стреляя глазками вверх на закусывающего губу Сынмина быстро расправляется с пряжкой и застежкой, вжикает молнией и стягивает штаны на щиколотки. Возбужденный член резво выпрыгивает по стойке смирно прямо перед лицом Чонина, а тот на секунду замирает и поднимает вопросительный взгляд вверх. — Самый вкусный леденец в моей жизни? — со смешком обхватывает рукой член альфы. Ким издает довольный стон и с оскалом улыбается. Все же трахаться с омегами-корейцами не так плохо, они могут прочесть его любимое тату, — ты еще мой не пробовал, милый, — обхватывает головку губами. Сынмин опрокидывает голову назад, утопая в наслаждении. Рот омеги горячий и мокрый, чувствуется на члене так правильно, мягкий язык делает круговые движения вокруг ствола, губы обсасывают сочащуюся смазкой головку, свободной рукой Чонин массирует яички, приятно надавливает на мошонку. Черт подери, этот омега опытный, знает как сделать альфе приятно и Сынмин порыкивает от удовольствия. Ян довольно чавкает и стонет, не стесняется громких хлюпающих звуков и влажными глазами смотрит на хватающего воздух ртом альфу. Заглатывает ствол альфы глубже, пропихивая дальше стенки горла, в гортань, замирает, подпирая языком. Двигается то медленно, то быстро, пуская мурашки от паха по всему телу альфы. Настоящая порнозвезда орального секса. Сынмин в диком восторге. Умеет ли омега делать качественный минет — это всегда сюрприз, и сегодня сюрприз оказался очень приятным. — Дай-ка я хорошенько трахну твой ротик, куколка, — Сынмин отрывает руки от стены и зарывается пальцами в волосы омеги. Оттягивает голову Яна назад и затем вжимает в свой пах, пока нос Чонина не уткнется в лобок. Повторяет эти движения грубее, вдалбливается, но омега не сопротивляется, позволяет, больно вцепившись руками в голые ягодицы парня, чтобы держать равновесие. Альфа трахает рот Чонина, рвано дышит, скалится и стонет с каждым толчком все громче. Слюна из рта омеги обильно стекает и капает на пол, он послушно вторит движениям, двигаясь головой навстречу бедрам. Еще несколько толчков и тело Кима напрягается струной, он закидывает голову назад и издает громкий гортанный рык. Ноги дрожат, член пульсирует и изливается горячей спермой в рот Чонина. — Черт… Охуенно… Как же я по этому соскучился, — выдыхает Сынмин и зачесывает рукой взмокшие волосы назад. Отодвигается и член выскальзывает из рта омеги с пошлым причмоком, — дай мне пару минут, сладенький, я переведу дух и займусь тобой, — Ким со штанами на щиколотках шоркает назад и плюхается спиной на кровать, раскинув руки, как звезда. Он пьян, голова немножко кружилась и до этого момента, а сейчас так вообще — виски пульсируют, потолок плывет, в теле приятная слабость, жарко, одежда прилипла к мокрой коже, то ли в комнате спертый воздух, то ли это после оргазма нечем дышать. Ким прикрыл глаза и даже не услышал, как омега снял одежду и переместился к нему на кровать. Только почувствовал голое тело, что умостилось на него сверху. — Соскучился, говоришь… — мурлычет омега, запуская руки под майку альфы и проходится коготками по торсу. Ким щурится и стонет. Тело покрывается очередной волной мурашек. Чонин нагибается ниже, и шепчет на ухо, — я уверен, ты еще никогда не испытывал настоящего удовольствия… — облизывает ушную раковину. — Поверь, я за свою жизнь испытал все тридцать три его вида, или сколько их там, — Сынмин не открывает глаз, повернул голову, давая доступ к шее, которую омега самозабвенно лижет, — и если ты дашь мне совсем чуть-чуть отдохнуть, я с тобой поделюсь своим опытом. Омега трется мокрой от смазки голой промежностью о член альфы, который пока что не успел возбудиться заново, и продолжает шептать на ухо. — Ты совсем неопытный, поверь, Сынмин, — покусывает мочку, — представь такое сильное возбуждение, от которого твое тело превращается в оголенный нерв, а каждое прикосновение ощущается вспышкой микроргазмов, — кусает за плечо, а Сынмин хватает воздух ртом, чувствует, как наливается его член, — что ты знаешь о кайфе на грани боли и удовольствия, когда отключается мозг и ты ловишь эйфорию, как от самого сильного наркотика, — проезжается своим возбужденным членом по члену Кима, и альфа чуть ли не до крови закусывает губу от накатывающей волны адреналина, — тебя когда-нибудь доводили до оргазма, после которого ты отключаешься и не можешь прийти в себя несколько часов? — Ким начинает дрожать. Под действием алкоголя его озабоченный мозг фантазирует еще ярче, все эти жаркие речи завязывают внизу живота новый комок возбуждения, будто он не кончал пять минут назад. Сынмин прокручивает в голове каждую фразу, напрягается всем телом от царапающих кожу коготков омеги, от мокрого языка, который оставляет следы на шее и ключицах, от дьявольски томного, завораживающего шепота. И альфа понимает, что нет, настолько ярких ощущений ему еще никто не доставлял. — Сделай так… — шепчет Сынмин, будто в бреду. — Ты сам попросил, рыжик, — хитро улыбается омега, и прилипает губами к губам. Толкается языком сразу глубоко и по-хозяйски. А потом отстраняется, резким движением переворачивает ослабленное тело альфы на живот и прижимает собой. Целует и лижет на загривке, порыкивает, руками мнет талию Кима и не перестает тереться колом стоящим членом о ягодицы. Ким совсем разнежился, он расслаблен, наслаждается ласками и игрой, даже довольно грубые, как для омеги прикосновения его пока не смущают. Пока не чувствует, как длинные мокрые пальцы Чонина скользнули между ягодиц… Ким хмурится и ерзает попой по сторонам. Думает, может омега промахнулся, и случайно мазнул пальцами… там. Но одной рукой Чонин уверенно надавливает на спину альфы, а второй подтягивает его бедра вверх и все настойчивее водит между аппетитных булочек, размазывая смазку. — Эй, ты что делаешь? — Сынмин пытается привстать, пока не прикладывая особых усилий, но Чонин прижимает к кровати сильнее. — Не дергайся, альфа, больно будет только в начале. Ты же обещал быть послушным, — мурчит Ян и Сынмин чувствует, как чужие пальцы проскальзывают в анус… — Ой…***
— Офигеть… — Чанбин смотрит на базу, что раскинулась посреди долины где-то далеко внизу. С той высоты, на которую они забрались, огромная огороженная территория с казармами и зданиями, кажется маленьким, ничем не примечательным городком. Тусклый желтый свет фонарей по главной улице блекнет под ярким светом луны, горы, которые до этого казались альфе громадными, сейчас сливаются с темно-синим звездным горизонтом на уровне его глаз, — что это за место? Они оказались на небольшой ровном куске земли где-то на вершине горы, который острым выступом нависает над долиной. Такой себе «утюжок», сформировавшийся в горной породе. Тут только маленький деревянный домик, больше похожий на сарай и, собственно, каменная земля, больше ничего. — Это заброшенная радио рубка, — поясняет омега. Он присел на корточки и развязывает сумку, — у каждой военной базы, что находятся в стратегически невыгодном месте, как эта — в низине, должен быть наблюдательный пункт, с которого открывается хороший обзор на местность. Чтобы в случае наступления вражеских войск предупредить командование. Поскольку тут военные действия не ведутся, эта рубка никогда не используется. Здесь никого не бывает. — А мы здесь потому что…? — Я люблю горы, походы. Когда приехал на Сантэго, не мог отказать себе в удовольствии и исходил тут все тропы. Вот и забрел как-то сюда. Остался посмотреть закат — отсюда он невероятно красивый, и не заметил, как наступила ночь. Спускаться по темноте было страшно, и я остался в домике. Ни капли не пожалел, — омега улыбается, а Чанбин согласно кивает, осматриваясь вокруг. Обволакивающая тишина, спокойствие, над головой необъятное, усыпанное звездами небо, под ногами будоражащая высота, воздух тут будто свежее. Место и правда, потрясающее, — Я сюда приезжаю по субботам, раз в несколько недель с ночевкой. Просто, чтобы побыть одному, отвлечься. — И никто не знает, что ты тут? — Нет, это мой секрет, — хмыкает омега. Он уже разворошил сумку, достал из нее несколько пледов, свернутые карематы, газовую горелку, бутыль воды, и два термоса. — Я польщен, ты доверил мне свой секрет? — Чанбин гордо улыбается и подходит к омеге, присаживается на корточки, чтобы помочь разобрать вещи. — Надеюсь, я об этом не пожалею, — Хван слегка улыбнулся, достал куртку, которую протягивает альфе, — надень, а то замерзнешь. Чанбин послушно утепляется. — Расстели пледы, я сейчас вернусь, — омега направился с сумкой в домик. Бин быстро справился со своей задачей: отпихнул мелкие камешки, расчищая пространство, постелил на землю оба толстых резиновых каремата, а сверху мягкое покрывало. Еще один плед оставил нетронутым, сложил квадратиком и оставил в стороне. Потоптался ладошками и коленками по настилу — мягко. Довольно кивнув себе, хотел пойти в дом помочь Хенджину, чем бы он там не занимался, но внимание привлекло небо и падающая звезда, что рассекла черноту космоса, будто кто-то мелом чиркнул по доске. Бин плюхнулся на плед и задрал голову кверху, раскрыв рот. Он отродясь падающих звезд не видел. В городе даже самые яркие созвездия не видно, а тут, кажется, за всю жизнь не сосчитаешь все сверкающие точечки, что пестрят перед глазами. Омега опустился рядом, вытянул ноги и оперся на локти, принимая полулежачее положение. Чанбин оторвал глаза от небосвода теперь наблюдает за Хваном. Омега беззаботно рассматривает ночное небо, не обращая никакого внимания на изучающий взгляд со стороны. На его лице легкая, непринужденная улыбка и сверкающие, широко распахнутые глаза, обращенные к звездам. Он будто мечтает сейчас о чем-то сокровенном, о чем-то, что непременно сделает его счастливым. В глазах Хенджина отражается огромная вселенная, в которой эти двое и еще миллиарды людей, а в глазах Чанбина — человек, которого он еще толком не успел узнать, но который уже стал для него интереснее чем все тайны мироздания. — Люблю это место. И люблю смотреть на звезды… — на мягком выдохе произносит омега. — Ты похож на эти звезды… — слышит шепот в ответ. — Что? — омега поворачивается и наконец смотрит в широко распахнутые глаза альфы. И правда, похож. Наверное, если какой-нибудь из миллиона рассыпанных на небе бриллиантов решил перевоплотиться в человека, он непременно стал бы Хван Хенджином. Волосы омеги отливают серебром в свете луны, идеальная кожа кажется бархатной, хотя альфа уверен — дотронься он до нее, он ощутит ее как самый дорогой шелк, ровный носик, притягательные пухлые губки… Чанбин смотрит на совершенство, неземное произведение искусства, потому что никакая природа этой планеты не в силах сотворить такую красоту. Только одной детали не хватает. Искорки в глазах. Вот того блеска, который мерцает на небосводе. — Так сильно хочу тебя поцеловать, у меня внутри аж все скручивается… — альфа говорит не стесняясь, как на духу. Хван не сдерживает улыбку. И, о боги, в этот раз не прячет ее за напускным безразличием. Смотрит внимательно на старшего лейтенанта, который уже поплыл от милого смешка, вылетевшего из груди Хвана. Омега не отводит взгляд, будто фантазирует на тему, что произойдет, если позволит альфе сделать то, о чем тот так смело выразился. Оценивает, каким может быть этот поцелуй, его исход. Хенджин уже пару дней назад признался себе, что этот парень своим навязчивым поведением, прямыми признаниями, как ни странно, не вызывает у него отвращения или неприязни. Сущность игриво виляет хвостиком, когда Чанбин появляется рядом, когда заговаривает с ним, когда снова и снова предлагает пойти на свидание. И сейчас… Да, у него тоже все приятно будоражит внутри от присутствия альфы рядом, от того, что они оказались далеко от чужих глаз наедине. И Хван не может найти объяснение собственной реакции. Он поступает необдуманно, глупо, возможно потом будет корить себя за то, что позволит случиться тому, что надвигается, но омега тянется, просится к этому альфе. То ли под действием алкоголя, то ли от капризной прихоти хоть на одну единственную ночь урвать кусочек желаемого. Попробовать, как это — с тем, к кому тянет магнитом. Попробовать, и забыть. Таков план омеги. Мгновение молчания ощущаются Чанбином тягучей вечностью. Кажется, будто организм остановил все процессы: легкие задержали вдох, сердце остановило работу, кровь застыла, в ожидании ответа. Он молится, лишь бы тот не отказал. Не бросил свое любимое холодное «Нет», что Со слышал десятки раз на протяжении недели. По телу альфы прокатывают мурашки, когда Хван сам наклоняется ближе, сокращается расстояние между ними, и шепчет в губы: — Так целуй. Иначе зачем мы здесь? И замершее до этого сердце в секунду пускается в пулеметную очередь, отбивая бешенный ритм в висках, разгоняя горячую кровь, окатывая тело альфы горячей волной от макушки до пят. Чанбин преодолевает разделяющие их миллиметры и касается своими чужих, до одурения мягких губ. Касается нежно, едва сминая нижнюю, затем верхнюю. Такой трепетный и легкий поцелуй, на который омега отвечает так же — едва пробует на ощупь губы альфы. Чанбин будто потерял память. Будто это его первый в жизни поцелуй, — настолько ему волнительно и приятно беспокойно внутри. Он млеет, путается в мыслях, все еще не веря в то, что это с ним происходит в реальности — что изо дня в день отвергающий его Хенджин сейчас сам зарывается рукой в волосы на затылке и притягивает ближе к себе. Альфа блаженно мурчит. Сердце долбит перфоратором по ребрам. Чанбин смелеет, кончиком языка скользит по губам омеги, и как только слышит томное мычание в ответ на ласку, его будто током пронзает. Альфа двигается ближе, одной рукой прижимает Хенджина за талию, другая обхватывает за шею, и он валит его на пледы. Бин тонет, окончательно и безвозвратно, целуя глубже, чувствуя горячие руки омеги у себя на шее, ощущая, как тот ерзает под ним, выпрашивая больше внимания, больше прикосновений и развязнее поцелуи. И Чанбин готов ему отдать все. Свое тело, душу, разум… Со толкается языком глубже в рот, а в ответ чувствует податливую игру чужого язычка, жадно сминающие его — чужие губы. - Альфа... - едва слышно шепчет омега, прикрыв глаза в наслаждении, - и в этот момент что-то щелкает внутри Бина. Будто открылась какая-то потайная дверь… Сердце ухает в низ живота и по телу растекается дикое, неконтролируемое желание. Это не обычное возбуждение, что волной накатывает, когда дело идет к сексу, как это случалось раньше у Чанбина. Это не выстрел в сердце, а расстрел по всем фронтам, по всем самым чувствительным зонам. Нутро парня встает на дыбы, тело загорается пламенем, мурашки прокатываются от копчика до загривка. Внутри просыпается что-то неудержимое, сущность будто срывает оковы, которых Бин не замечал на себе до этого, животное выбирается из клетки, занимает место во главе рассудка, затуманивая сознание человека инстинктивным, неконтролируемым влечением. Чанбин меняется во взгляде. В зрачках мелькает что-то дикое, несвойственное обычному человеку, даже обычному альфе. Руки, что лежат на талии омеги, вдруг сжимают крепче, грубее, переступая далеко за порог нежности. Обороты набираются за доли секунды и контроль над собой теряется. Бин превращается в голодного зверя, что годы сидел в клетке, а вот сейчас впервые выбрался на охоту и отыскал самую лакомую добычу. Альфа ныряет носом к чужой шее, глубоко тянет воздух в легкие, но там нет запаха. Издает недовольный рык, рукой отворачивает голову Хвана в сторону, будто под ним лежит кукла, сильно прикусывает кожу между шеей и плечом и снова впивается носом к запаховым железам. Кажется, что его жизнь сейчас оборвется, если он не почувствует, как пахнет омега. Со как ополоумевший тискает, прижимает, зацеловывает, кусает и трется носом… Толкается возбужденным членом сильнее о бедро стонущего под ним омеги. И все время рычит, как сорвавшийся с поводка зверь. Его движения рваные, сильные и собственнические, не дающие ни намека на то, что у омеги есть шанс ускользнуть. — Чанбин… — шепчет сквозь свои рваные вдохи, сквозь порыкивания Бина, — Чан-бин… ты… ты помнишь про мое усло… — не успевает выговорить, потому что его губы снова накрывают глубоким поцелуем. Чанбин не отвечает. Его вообще здесь уже нет. Здравый рассудок покинул пределы сознания уступая место властной сущности, что хочет взять то, что решила ознаменовать своим. Рот Хенджина так долго вылизывают, что он начинает задыхаться, сильнее тянет воздух носом, и в легкие забирается сильный, приторный запах шалфея. Шалфея, который за секунду одурманивает омегу настолько, что тело окатывает сначала ледяным холодом, а затем жаром тысячи солнц. Будто в его вену загнали смертельную дозу опиума. Теперь очередь Хвана терять контроль. — Альфа… возьми меня… альфа… — умоляюще скулит омега, цепляясь руками за широкие плечи. Чанбин сгребает в охапку Хенджина вместе с пледами, закидывает на себя, и несет к домику, не останавливая поцелуи. Он держит омегу в своих руках, словно пушинку. Чанбин, итак, сильный и крупный, а сейчас в нем вся сила будто утроилась. Альфа ногой выбивает дверь, и опускает Хенджина на первую попавшуюся поверхность — стол. Омега усаживается, быстро сбрасывает с себя обе куртки и майку, справившись, тут же обхватывает шею Бина руками, пока тот раздевается сам. Секунда, на которую Хвану пришлось выпустить из рук альфу кажется убийственно долгой, он впивается в губы, кусает, спускается ниже, лижет ниже уха, где так сильно пахнет отбивающим напрочь самообладание шалфеем. Хенджина начинает натурально трясти от возбуждения такой силы, что он не испытывал еще никогда в жизни. Избавившись от своей одежды, Бин быстро снимает с омеги обувь, выбрасывает куда-то в сторону, расстегивает штаны и стягивает их. Альфа разводит ноги сидящего на столе омеги и пристраивается между них. Два горячих тела, теперь абсолютно голых наконец-то прикасаются кожа к коже, и оба чувствуют от этого секундное облегчение. Да, вот так правильно. Вот так должно быть, сейчас и всегда. Руки Со то зарываются в растрепанные светлые волосы, то скользят по вспотевшей коже, задерживаясь на возбужденно торчащих сосках, то сминают бока до белых отпечатков на них. Он не говорит, иногда встречается рассеянным взглядом с потерянным омежьим, и громко дышит, как загнанный зверь. — Чанбин, прошу… Я не могу больше… — хрипит Хван в губы альфе едва слышно, — пожалуйста… Один запах альфы сносит крышу, а от прикосновений кожа горит. Он на пределе от немного грубых, но таких приятных ласк, их хочется больше. Хочется, чтобы альфа взял, заполнил собой. Бин будто слышит немое желание омеги, укладывает Хвана на стол, толкая в грудь, и сразу опускается ртом на член. Берет глубоко и жадно, всасывает сочащийся предэякулят, ласкает головку языком. Хван выгибается, закатывает глаза, под веками видит в сотни раз больше звезд, чем на аризонском небе полчаса назад. Бин спускается одной рукой ниже, скользит между ягодиц. Омега течет, из него порциями выливается смазка на плед, и два пальца легко проскальзывают внутрь. Альфа утробно порыкивает, не выпуская член изо рта, и растягивая мечущегося по столу омегу. Хенджин хныкает от раскатов удовольствия и мурашек по телу, гулко хватает воздух ртом и совсем не стесняется своих стонов. — Господи, что это… — скулит омега. Он где-то между небом и землей, в невесомости, совсем не контролирует ни свое тело, ни свои мысли. Он хочет одного — этого единственного альфу. Чанбин щетинится, у него самого тело горит в прямом смысле слова, кажется, что кровь сейчас закипит в венах и желание сожжет его изнутри. С причмоком выпускает влажный член омеги изо рта, подтягивает Хвана за бедра ближе к краю стола и пристраивая свой налитый, увитый взбухшими венами стояк к истекающей вязкой смазкой дырочке толкается внутрь. Он входит сразу на всю длину, накрывая своим телом захлебывающегося возбуждением омегу. Хенджин обвивает ногами торс альфы, цепляясь щиколотками друг за друга за спиной. Со прижимает Хвана за плечи, подминает под себя насколько может сильно, чтобы только не задавить. Он уже внутри, чувствует, как туго и горячо в омеге. Казалось бы, куда ближе, куда больше. Но сущности и этого мало, хочется под кожу забраться, в чужой крови раствориться, чтобы там навсегда остаться, чтобы стать одним целым. Чанбин почти до конца выходит и резче толкается, выбивая протяжное хныканье из Хенджина. — Мой… — рычит альфа сквозь толчки, — мой омега, — прикусывает шею, а Хван царапает чужую спину. Альфа набирает темп, не переставая ласкать руками и губами везде, где только может дотянуться. Стол ходит ходуном, скрипит стальными ножками по старому, деревянному полу, плед свисает с одного края, по нему катятся капли смазки, что льется из Хенджина. Бин входит каждый раз до основания, глубоко, не видит и не замечает вокруг ничего, кроме омеги, его дрожащих век, вздутых вен на шее и приоткрытого рта, в который не перестает засовывать свой язык и вылизывать. — Я… Чанбин, я сейчас… — Со чувствует, как сжимается анус омеги, как напрягается тело в его руках и ускоряется, рассеянным взглядом смотрит, как Хван выгибается под ним, содрогаясь, и как из члена вылетают капельки тягучей спермы на живот. Альфа продолжает двигаться в нем сквозь пульсации мышц, выбивая остатки воздуха и чувствуя свой собственный предел, вытаскивает член и гортанным рыком кончает на живот Хенджина. Чанбин не понял в какой момент пришел в себя. Это произошло спустя пять, десять или пятнадцать минут, после того, как он кончил? Он лежит на Хенджине, омега пальчиками ласково щекочет его спину и предплечья. Дурман в голове рассеивается, Бин снова чувствует себя собой, но странные ощущения, что только что не он был в своем теле, а кто-то новый, не знакомый ему самому — не покидают. Альфа приподымается на локти над Хваном. Уже размеренно дышащий омега встречается с ним взглядом и Со теряется. В глазах напротив слишком смешанные эмоции. Испуг, сожаление, непонимание? Что это? Под ресничками омеги скапливается влага, и стоит ему моргнуть, слезинки катятся из уголков глаз, а губы мелко подрагивают. — Эй… — шепчет Со как можно мягче, сцеловывая соленые дорожки, — ты чего? Я сделал тебе больно? Хенджин, прости, если я… — сам ведь не понимает, что на него нашло. Бин обходителен со своими партнерами, он осторожничает всегда, если что, потому что знает свою силу и понимает, что ее нужно контролировать. А тут… Наваждение какое-то. — Нет… нет… не сделал, — всхлипывает омега, — все хорошо… Мне было хорошо. Но слезы предательски текут из глаз. Хван видит недоумение в глазах альфы, и просто прижимает к себе. — Я просто… — шмыгает носом, — расчувствовался. Мне правда, было очень хорошо, Чанбин… Не подумай ничего дурного, прошу… Хенджин немного привирает. Точнее, не договаривает. Ему было до одурения хорошо. Настолько, что сейчас не может сдержать слез. Только не счастья. Через чувства выходит отчаяние, боль и обида. На свою жизнь. На то, как очередной раз абсурдно складываются обстоятельства. На себя. За то, что позволил этому случиться и понял, что Чанбин — его альфа, с которым было всегда хорошо, уютно и комфортно. С которым он мог бы построить свою жизнь, наверное, счастливую. Лучше бы не знал. Лучше бы продолжал говорить «нет» и не пришлось бы сейчас старательно глотать дерущий горло ком сожаления. Некого винить в том, что произошло, кроме себя самого… Со без остановки шептал «прости», со всей нежностью выцеловывая лицо, шею, губы омеги, пока тот не успокоился. В какой-то момент Хван просто сделал глубокий вдох и его отпустило. Будто надел на лицо одну из своих масок. В этот раз — маску спокойствия. Омеге просто ничего не оставалось, кроме этого — притвориться, что все в порядке. Парни помогли друг другу вытереть с тела следы получасовой любви, оделись. Хван сказал, что ему нужно взять кое-что в сумке, и скрылся за дверью на улице, а все еще потерянный Чанбин наконец осмотрелся. В домике кроме стола пыльная приборная панель с радиопередатчиками, несколько тумб и односпальная кровать. Хенджин вернулся с добродушной улыбкой и совсем поникшим взглядом. В руках держал два полулитровых термоса. — У меня есть кофе и чай. Что хочешь? — Кофе, — Чанбин ответил не задумываясь. Это его любимый напиток, — но могу взять чай, если ты брал кофе для себя, — улыбнулся и виновато отвел глаза. Внутри шкребется неприятное чувство, что он сделал что-то не так. Он только что занимался любовью с омегой, которого семь суток не может выкинуть из головы и сердца. Он испытывает счастье, но какое-то скомканное. Будто провинился чем-то перед Хенджином. Хван почувствовал эмоции альфы. Подошел ближе, оставил термосы на столе, и положив руки на шею, заставил посмотреть в глаза. Улыбнулся сдержанно, будто сочувствует… не только Чанбину, но и себе. — Пожалуйста, не думай глупостей. Все хорошо, — целует в губы нежно, — я просто… устал из-за работы… Накопилось напряжение, и я… — тяжелый вздох. Бин обнял. Аккуратно притянул к себе и погладил по спине. Ему стало легче. Он надеется, что дело действительно в усталости и завтра чувства не будут так давить. — Давай ляжем спать? — предлагает Бин, — отдохнешь. — Угу, нам надо вернуться до 6 утра. Как раз смена ночного караула. Можно незаметно проскользнуть на базу. Парни выпили чай и кофе, непринужденно поболтав о каких-то совершенно не имеющих значения вещах, о службе, друзьях, и улеглись в односпальную кровать прямо в одежде. Они лежали нос к носу, и еще долго смотрели друг другу в глаза. Будто дальнейшая беседа не нуждалась в словах. Касались друг друга, гладили, прочесывали пальцами по волосам, и иногда целовались. Чанбин улыбался с каждой минутой все сильнее и счастливее. Хенджин тоже улыбался, но его глаза грустили. Только под раннее утро они погрузились в сон. Хван свернувшись калачиком и уткнувшись носом в шею альфы, Чанбин — крепко сжимая омегу в своих объятиях. Солнце встает над пустыней рано. А Чанбин привык вставать с рассветом. В 4:45 он открыл глаза и облегченно выдохнул. Ему не приснилось. Зарывшись в его шею, рядом тихонько посапывает Хенджин. Правая рука альфы онемела, потому что те несколько часов, что они спали, омега не сдвинулся с места и своим плечом пережал вены, но Бину все равно на ощущение отсутствия конечности. Он улыбается и прикрывая глаза целует светлую макушку. Хван кряхтит и начинает ворочаться. Рука крепче притягивает к себе и омега делает глубокий вдох. — Почему ты мне соврал по поводу запаха? — сонно мычит Хенджин не отлипая, — и почему не пьешь подавители? Или ты специально, чтобы меня соблазнить? — Что? О чем ты? — Чанбин нахмурился. Он не понял, с какого перепугу сейчас взялись эти вопросы. — На медосмотре… Ты сказал, что пахнешь кофе с ванилью. Но ты — шалфей. Мне кажется, в какой-то момент я вчера чуть не задохнулся, так сильно ты пах… Чанбина окатило будто из ледяной кадки. Сердце ухнуло, как во сне, если ты падаешь, а потом резко просыпаешься. Шалфей? Он? Пахнет? Что? Со молчит, еле дышит, потому что вообще ничего не понимает… Со световой скоростью мелькают воспоминания вчерашней ночи, одурманенный рассудок, взявшая контроль над действиями, вышедшая на свет сущность… — Выпей подавители сегодня обязательно. И не пропускай больше. Тут за это наказывают, — бормочет еще не до конца проснувшийся омега. Он даже не заметил, что у альфы практически остановилось дыхание и начали подрагивать пальцы, — давай вставать, надо ехать… — Давай еще пару минут полежим, — просипел Чанбин еле слышно и прижал Хвана к себе сильнее. Омега послушно расслабился, а Бин сглатывает тугой ком в горле. Нос сильно защипало, в глазах все расплылось. У него появился запах… Впервые, на двадцать восьмом году жизни. Если бы Со стоял сейчас, он бы упал на колени. Если бы был один — пустился в рыдания, совершенно не сдерживаясь. Проблема, с которой он справлялся всю сознательную жизнь, причина, по которой чувствовал себя неполноценным, мучился, страдал, ненавидел, корил, убеждал, что ничего не изменится и когда-то смирился… Сейчас, исчезла? Почему? Что произошло? Он не из тех, кто верит в чудеса, исцеления по воле святого духа или волшебство гаданных желаний от задутой свечки на торте. Есть причина. В чем она? Руки сами стискивают Хенджина крепче, а в грудине что-то клокочет приятно — альфа мурчит, будто дает ответ на вопрос. Альфа снова уткнулся носом в пшеничные волосы. И глубоко вдыхает. Он сейчас отдал бы все, лишь бы узнать, как пахнет Хван. — Хенджин… — М? — А какой запах у тебя? — Кофе с ванилью, — как ни в чем не бывало отвечает омега. Со ничего не ответил. Мурашки, покрывшие тело и урчание внутреннего зверя все разъяснили. Не просто так Бин сошел с ума увидев этого парня тогда, в первый день на медосмотре. В кабинете пахло именно ванильным кофе. Это был запах омеги, который альфа сразу учуял. Для него — любимый и самый сладкий аромат на земле, приправленный пряной ноткой. Чанбин улыбается. Эта ночь разделила его жизнь на до и после. Через пару минут Хенджин заторопился. Аргументировал тем, что ни в коем случае нельзя допустить, чтобы их застукали, иначе вылетят со службы оба. Они вместе собрали вещи и покатили на базу. Бин только постоянно как-то глупо улыбался, но омега списывал это на впечатление о вчерашней ночи. Хван же путался в своих чувствах. Ему хотелось улыбаться, но он не мог. Сожаление давило сильнее. Мотоцикл оставлен за воротами, на том же незаметном месте, где прошлой ночью забрали, и на него накинут рыжий брезент. Парни через ту же потайную дверь прошмыгнули на территорию и омега, оглядываясь по сторонам коротко взглянул на Чанбина. — Эм… было здорово, — слегка улыбнулся он, — Спасибо? Чанбин сделал шаг ближе, он хотел обнять и поцеловать, но Хван отступил. — Что не так? — не понял альфа, повертел головой. Вокруг ни души. Время без десяти минут шесть, все наверняка еще спят. Ведь в воскресенье поздний подъем — в девять, — хочешь, чтобы мы пока никому не говорили, что вместе? — Вместе? — глаза Хвана вылезли на лоб, и он тут же нахмурился, — Чанбин, никаких вместе. Это был секс на одну ночь. Я тебе сказал об этом сразу. Ты согласился. Во взгляде Хвана не осталось ничего теплого и трепещущего, голос тоже изменился, стал жестче. Да и как только они зашли на базу, омега весь нахохлился, напрягся всем телом, будто ждет нападения из-за угла. — Когда это ты мне такое говорил? — Перед тем, как ты согласился ехать со мной. Ты пообещал, что после этого от меня отстанешь. В чем проблемы? Ты же получил то, чего хотел, — смотрит с обидой. Со не поверил своим ушам. — То есть, ты думаешь, что я хотел просто переспать с тобой? — Бин чуть ли не пискнул эту фразу от возмущения. С другой стороны гаражей послышались чьи-то шаги и разговоры. Хван прижался к стене и потянул альфу за собой. — Проехали, — шипит, быстро оглядываясь вокруг, — Чанбин, забудь о том, что произошло, и не вздумай никому растрепать, что мы виделись. Все, пока. Хван метнулся за угол, но альфа схватил его за руку и рванул обратно. — Нет, стой! Мы не договорили! — Прекрати! — раздраженно рявкнул Хенджин и выдернул свое запястье, — разговор окончен, все. Не вздумай вести себя так, будто между нами что-то есть или было. Бросив упреждающий взгляд на альфу, Хван все же скрылся за гаражами. — Эй, ты что тут делаешь? Двое солдат показались с другой стороны. Они смотрят на альфу, будто тот воришка какой-то. — Утренняя пробежка, — кинул Со, и засунув руки в карманы, поплелся в казарму. Бина ничуть не расстроило поведение омеги. Видимо, Хван просто не хочет афишировать то, что у него появился альфа. На базе открыто заявить об отношениях имеет право только командный состав. Некоторые шишки, типа генералов, майоров и полковников, и вовсе живут со своими мужьями или партнерами на Сантэго. И это считается нормой. Даже чем-то наподобие «показателя высокой морали». А вот для тех, кто по званию не дорос до таких привилегий — отношения — запретный плод. Руководство узнает, не только пожурит, но и предупреждение выпишет, а если не осторожничать и попасться несколько раз — вообще соберут твои шмотки и вручат с билетом домой в придачу. Мол, не на ток шоу «Дом» приехали, а служить. Вот и нечего зажиматься по углам. Поэтому до серьезных отношений между сослуживцами альфами и омегами редко доходит. Чаще это, действительно, перепихон на ночь, ну или парочку. Кому как больше нравится. Так проще. И Бину всегда было все равно на эти негласные правила. Тем более, что его они никаким образом не касались. Омеги, что были у него раньше — гражданские. Поэтому в желании Хенджина скрывать то, что произошло, альфа не видит никакого подвоха. Омега просто боится, не хочет проблем. Что Со действительно задело — это то, что Хван подумал, что его намерения не серьезны. Что Чанбин на протяжении недели таскался за ним только для того, чтобы разочек присунуть. Что за бред? — размышляя по пути в казарму, Со скептично фыркает. Он ведь не тот человек, который делает что-то на полшишечки. Если служить, то с полной самоотдачей. Следовать правилам — беспрекословно (можно поспорить после сегодняшней ночи). Любить — один раз и на всю жизнь, видимо. У него изначально не было таких паскудных намерений — воспользоваться омегой для секса. Ну, не этим омегой, во всяком случае. Бин же влюбился в Хенджина без всяких поцелуев и секса. А теперь… Из-за него появился запах. Из-за этого конкретного, непосредственного омеги. Это гораздо больше, чем просто влюбленность. Это даже серьезнее, чем любовь. Так альфе сейчас кажется. Он уверенно кивает пустой улице и жаркому солнцу, принимая решение, что все равно придет к Хвану и объяснится. Расскажет все как есть, чтобы омега слез с каруселей «накрути себя сам» и признал, что они отныне пара. И плевать на всех и вся. Чанбин нашел своего омегу, и он в жизни его не отпустит. Со тихонько прошмыгнул в казарму и на цыпочках дошел до своей койки. Рядом на нижней с головой укутан в одеяло Сынмин, наверху, раскинув руки за пределы кровати храпит Минхо. Чан вроде тоже спит. Но стоило Бину опустить пятую точку на матрас, под его весом проскрипели пружины, и с верхней кровати нависло лицо Бана. — Где тебя черти носили всю ночь? Но стоило старшему заметить влюбленное, уставшее лицо друга и тупенькую улыбку обрамленную припухшими губами, он и сам все понял. Чан хихикнул с глупой улыбки младшего и повел носом, принюхался. — Шалфей? Это ты? — глаза Чанбина забегали из стороны в сторону. Бан даже не подумал о том, что он никогда не слышал запах Со, просто не придал этому значения, — ты что, перестал пить подавители? — Закончились… — замялся младший, — я сегодня возьму в медпункте. — Не забудь, — зевнул Чан и голова снова спряталась за кроватью. Теперь Чанбину нужно быть внимательнее, учиться жить с запахом. Придется пить таблетки. Все, как он хотел — отныне не будет отличаться от своих сослуживцев. Бин развернулся на бок и прикрыл глаза. Вот и повод зайти к Хвану нарисовался.***
Девять утра, а Чан уже мнется возле парковки служебных авто. Одетый по форме — он едет не гулять, а по делу. Спрятался за постройкой, в которой выдают пропуска и ключи от транспорта, выглядывает из-за угла и нервно теребит ключи в руке. Сумка то и дело норовит сползти с плеча. Он ее поправляет каждую минуту, заодно почесывает шею, куда безжалостно припекает солнце. У Бана задание от капитана Купера — заехать в Капитолий, отдать документы, получить подписи и привезти обратно. Плюс, по доброте своей, Бредли выделил ему пару часов свободного времени. «Ты же не был еще в Фениксе, прогуляйся, там пальмы, город большой и красивый, и все такое…» — пару дней назад улыбался ему американец. Что там за документы Крис даже не спрашивал, у него приоритеты по-другому расставлены. Цель сегодняшней миссии — проследить за Феликсом, узнать, что же там такого важного для него в городе. Если совсем откровенно, Чан нервничал. Не был до конца уверен, что идея хорошая. А если у омеги там парень? Такое рвение, с которым Феликс выбарывал свои увольнительные должно оправдываться чем-то очень весомым. И если это так, то что альфа будет делать тогда? Поток волнительных мыслей обрывает появление блондинистой головы среди нескольких парней, двигающихся к микроавтобусу. «Первый, первый, я второй, объект в поле зрения, устанавливаю слежку» — сам себе сигналит Чан по старой привычке, и впивается взглядом в омегу. Ликс одет в гражданское — светлые джинсы, рваные на коленках, кеды, белая свободная майка с глубокими вырезами и без рукавов открывает вид на руки, подмышечные ямки и, если удачно подобрать ракурс, мышцы груди. Белокурые волосы аккуратно уложены и заправлены за уши по бокам, на руках браслеты, на шее крупная цепочка. Аксессуары запрещено носить, когда ты на службе, и Бан сейчас об этом жалеет. Украшения на парне смотрятся будто для него созданы. Чан давится слюной и хныкает в голос. «Сука, какой же он красивый!». Этот красивый что-то клацает в телефоне и не смотря по сторонам заходит за остальными в микроавтобус. Чан обходит здание и прыгает в черный пикап, ключи от которого ему вчера вручил Купер. Это его личный автомобиль — у него есть пропуск. Альфа ждет, пока транспорт с теми, кого отвозят в город выезжает за территорию базы и неспешно выруливает за ним. Как только он оказался за пределами базы, остановился у обочины. Быстро стянул с себя форменную куртку, ботинки и штаны, достал из своей сумки гражданскую одежду и переоделся в футболку, криво выгибаясь натянул черные широкие джинсы и влез в кроссовки. На голову надел кепку. Дорога в Феникс пролегает по одному единственному шоссе, он вчера уже об этом подробно расспросил, поэтому уверен, что предмет слежки не потеряет, нагонит через пять минут. До Феникса почти два часа езды. Майор едет на приличном расстоянии от микроавтобуса, но так, чтобы его было видно. Мог бы музыку послушать или радио включить, но альфа катит в тишине, не отводя глаз от дороги и предмета слежки. Он будто на самом важном задании в жизни, погрузился в свои мысли и продумывает следующие шаги. На подъезде к городу бус замедляется, Чан пропускает между ними несколько машин, чтобы совсем не палиться и катится следом. С трассы съехали уже как пять минут, и теперь они двигаются по одной из главных улиц. Вокруг невысокие кирпичные здания, пестрящие витринами маленьких продуктовых магазинов и кафешек. Иногда встречаются клумбы с кактусами, похожими на ёжиков, и, Купер не соврал — пальмы, которые для этой местности вообще-то редкость. По тротуару прогуливаются люди, почти у каждого в руке какой-то напиток со льдом в прозрачном стаканчике — сегодня особенно жарко. Авто со служащими прокатилось до автостанции, видимо, центральной. Навигатор показывает красную точку над Капитолием как раз через несколько блоков. Бан притормаживает на углу перекрестка, откуда открывается отличный вид на скопление автобусов и людей на огромной парковке и повисает на руле, всматриваясь в лобовое стекло. Из микроавтобуса выходят служащие, за ними Феликс. Он прощается с парнями стукнувшись кулачками и уходит к автобусной остановке. Омега оглядывается по сторонам и ускоряет шаг, бежит трусцой и машет рукой в сторону дороги. Автобус, что уже отъезжал от тротуара затормозил и Ликс запрыгнул в открывшуюся переднюю дверь. Чан крутанул руль влево и вжал газа в пол, даже не посмотрев по сторонам, и услышал резкий свист тормозов и оглушительный сигнал. Нога по инерции ударила по педали тормоза и сердце ухнуло вниз. Тело от резкой остановки мотнулось вперед и назад. С улицы послышалась ругань и маты. Идиот… Альфа выдохнул с громким звуком «хо» и протер ладонью вспотевший лоб. Он высунулся из окна, помахал рукой и несколько раз низко поклонился головой, состроив максимально жалостливое лицо, извиняясь перед омегой на Лэнд Крузере, которого он подрезал. И все же дал по газам, в погоне за автобусом. Пока Бан нагнал автобус, сердце колотилось как бешеное и все никак не успокаивалось. Дурак, совсем голову потерял, и чуть не вляпался в неприятности на чужой машине. Альфа несколько раз обругал себя, приказал сосредоточиться и взять себя в руки. Вдох-выдох — сердцебиение выравнивается. За автобусом пришлось тащиться чуть ли ни на другой конец города в жилой район. Общественный транспорт никуда не торопится и его пассажиры тоже — выходят и заходят медленно. Бан тормозил на каждой остановке, ждал и высматривал не выходит ли Феликс. Спустя полчаса альфа уже начал нервничать. Неужели упустил? Очередная остановка на небольшой улочке одностороннего движения. И из автобуса, наконец, выходит объект слежки. Омега не оглядывается, на ходу засовывает наушники в уши, руки в карманы и уверенным шагом идет вперед. Даже чуть пританцовывает. — Пожалуйста, только не на свидание, только не на свидание… — Бан заклинает салон автомобиля. Альфа уже начинает подрагивать от того, настолько сильно переживает. Хладнокровность и собранность куда-то улетучились, вспотевший и нервно отдирающий засохшую кожу с губы зубами, он совсем не похож на крутого разведчика. Скорее на маньяка-аматора. Феликс проходит несколько кварталов и забегает в кондитерский магазин. Чан притормаживает. Ждет. Пять минут и омега выходит с бумажным пакетиком в руках. Окей, Феликс взял вкусности. Не одну порцию. Видимо, кому-то подарок, как будто идет в гости… Бан судорожно перебирает варианты в голове, накручивает себя, как пряжа нитку. Дальше Ликс перебегает дорогу в неположенном месте и скрывается в соседней улице. Крис быстро паркуется, накидывает джинсовую куртку с высоким воротом, в котором можно скрыть лицо, натягивает кепку ниже и мельтишит в сторону, где исчез из виду Феликс. Альфа идет по другой стороне улицы на расстоянии, с которого если омега развернется, то не сможет рассмотреть лица. Чан осматривает местность. Жилой район, двухэтажные разноцветные домики с аккуратно постриженными газонами, клумбами и кактусами выстроены рядами, почти вплотную друг к другу. Возле гаражей и по обочинам припаркованы автомобили, в основном пикапы. На некоторых лужайках стоят грили-барбекю, детские велосипеды, на верандах — садовая мебель. На газонах нескольких домов вбиты таблички с надписью «Лучший дом для вашей семьи тут. Агентство Феникс-Эстейт. Назначьте просмотр с нашим представителем» и номер телефона. Феликс доходит до серого дома с белыми ставнями и новеньким Субару припаркованным возле закрытого роллетного гаража и сворачивает по выложенной камнями дорожке к двери. Чан останавливается напротив, прячась в проходе между домами. Ему ничего не закрывает обзор на спину омеги, что уже нажал на кнопку звонка. Крис задерживает дыхание. Он уже готов грызть ногти, на лбу и шее проступила испарина, настолько сильно он нервничает. Фантазия рисует страшные, как ему кажется, картинки: вот Феликсу открывает дверь какой-то альфа, омега обнимает его, и жарко целуясь они заваливаются в дом. Нет, майор этого не выдержит… Дверь открывает мужчина. Тоже кореец. Высокий, темноволосый, с аккуратными чертами лица, похоже, что даже старше Бана. Альфа сильнее вжимается в стену дома и стискивает зубы. «Нет, только не это…». Тот по-доброму улыбается Ликсу и жмет ему руку. Поворачивает голову вглубь коридора, что-то крикнул. Феликс передает ему пакет со сладостями из кофейни, тот еще шире улыбается. Отходит из проема, видимо, приглашая зайти, но Ли отрицательно машет головой. Они продолжают говорить. Проходит буквально тридцать секунд, и между мужчиной и дверью протискивается мальчишка и врезается в Феликса, обнимая его. Омега присаживается и поднимает ребенка на руки, маленькие ручки мальчика смыкаются на шее блондина, темноволосая макушка укладывается на плечо. Мужчина и Ли обмениваются еще несколькими фразами, к двери подходит еще один парень. Он обнимает за талию того, кто открыл Феликсу дверь и передает маленький синий рюкзачок и детскую кепочку омеге. Когда двое незнакомцев оказались рядом, сразу стало понятно, что один омега, другой альфа. Пара, родители ребенка. Тиски, что сжимали все нутро Чана тут же разжались. Он выдохнул. Ликс и мальчик помахали на прощанье и отправились дальше по улице. Чан нахмурился. Феликс что, в увольнительном подрабатывает сиделкой? Нянчится с чьим-то ребенком? Зарплата у военных хорошая, не миллионы, конечно, но сложно представить, что омеге настолько ее не хватает, что он берется за вот такие нелепые шабашки в свой единственный увольнительный… Зачем ему заниматься чужим ребенком? Пребывая в полном недоумении, Бан выдерживает безопасное расстояние и идет за омегой. Мальчик в шортиках и майке, белой кепке на голове, идет рядом с Феликсом, держит его за руку, иногда подпрыгивает. Постоянно заглядывает в глаза омеги, что-то увлеченно рассказывает. Ему на вид лет 5, или больше. Скорее всего больше, альфа не разбирается. Он и дети — как ананасы в соленой еде, по его мнению, вещи несовместимые. Маленькие, капризные и глупые человечки никогда не вызывали у него теплых чувств и трепетной улыбки. Он их сторонился, избегал и никогда не хотел участвовать в создании подобных. Они доходят до остановки, и присаживаются на скамейку. Феликс достает из рюкзачка детскую бутылочку с водой и дает мальчику попить, потом прячет обратно. Подъезжает автобус, они заходят через переднюю дверь. Чан в последний момент заскакивает в заднюю и сразу идет в самый дальний угол. Повыше натянув ворот джинсовки и опустив козырек кепки, прижимается к стеклу. Наблюдает. Феликс с ребенком присели на боковые сидения в центре длинного автобуса и теперь Бан видит лица обоих. Мальчишка болтает ножками в воздухе, увлеченно рассказывает что-то, рисуя мелкими ручками в воздухе понятные только ему фигуры. Омега внимательно слушает, на его лице мягкая улыбка, взгляд добрый и такой нежный, что у альфы все внутри сжимается в черные дыры. Такого Феликса он еще не видел. Блондин иногда довольно громко смеется, реагируя на рассказ мальчишки, иногда легко хихикает, его глаза немного сузились, вокруг них появились морщинки от ни на секунду не пропадающей с лица улыбки, в этих глазах блеск и обожание. В какой-то момент Ли поправляет пушистые волосики мальчика, что выбиваются из-под кепки, заправляет за ушко. Не отводит от него взгляд ни на секунду, даже когда рядом с ним на свободное сидение плюхается толстый мужик, задев плечом. Феликс берет мальчика за ручку, гладит пальчики, нежно брынькает по носику, отвечая на вопросы. У альфы внутри какая-то буря от этого зрелища. Смотрит на Феликса из щели между кепкой и воротом и дрожит внутри. В горле пересохло, то ли от духоты, то ли от непонятных ему эмоций. Феликс совсем другой. Нет привычно злобного, холодного взгляда, сморщенной от нескрываемой агрессии переносицы, опущенных уголков губ. Перед Чаном сейчас, кажется, самый светлый человек, которого он встречал в своей жизни. Если прищуриться, рассеять взгляд, то можно увидеть ореол вокруг его беловолосой головы, точно. Омега подхватив ребенка выходит через несколько остановок. Тут же из автобуса вываливается еще половина пассажиров, что альфе наруку, он успешно теряется в толпе. Они возле огромного торгового центра. Феликс направляется туда, а мальчик практически бежит впереди, тянет за собой. Они идут по первому этажу мимо мраморных стен и пестрящих одеждой и другими товарами стеклянных витрин магазинов к эскалатору. Поднимаются на последний этаж. Там огромный развлекательный центр: игровые автоматы, батуты, небольшие карусели и аттракционы. Вокруг толпы людей, семьи с детьми, парочки разгуливают с попкорном и напитками в руках, громко играет веселая музыка. В этой атмосфере следить за своим объектом Бану не составляет вообще никакого труда. Ему даже прятаться особо не надо. Сначала Феликс отвел мальчика на батуты. Тот скакал там минут десять, радостно кричал, смеялся. Омега снимал на телефон и делал фотографии. Потом они вдвоем прокатились на всех каруселях, на которых разрешалось со взрослыми, покидали мяч в кольцо на очки, побили молотком по суркам, которые непредсказуемо выскакивали из разных дырок игрового автомата, подошли к тиру. Мальчишка запрыгал на месте, тыкая пальцем в самого большого, наверное, размером с него самого плюшевого желтого зайца с длинными ушами. Феликс дал деньги парню, который передал ему ружье и пульки. Через две минуты повизгивающий от восторга ребенок тащил на себе игрушку. Все это время омега выглядел бесконечно счастливым. Он так же искренне хохотал вместе с мальчиком, часто брал его на руки, заглядывал в глаза, заботливо поправлял одежду, обувал и разувал, если того требовал аттракцион. Спустя часа полтора развлечений, они взяли два стаканчика с мороженым в прилавке со сладостями и уселись на одну из лавочек, что стояли тут и там по периметру помещения. Альфа все это время никак не мог собрать мысли в кучу. Потуги сообразить, почему Феликс нянчится с чужим ребенком высосали из него будто всю силу. Хотелось есть и пить, глаза щипало от сухого кондиционированного воздуха и от того, что он их постоянно напрягал, засматриваясь на Феликса. Ничего не стало ясно. Он только больше запутался и ему нужны были ответы. Крису необычайно повезло. Скамейка, на которую присел Феликс была двойная — к ее спинке прилегала спинка другой. Можно было спокойно присесть на нее, и подслушать, о чем они говорят. Главное, чтобы омега не оборачивался, и Чан останется незамеченным. Альфа купил бутылку воды, со спины омеги подошел к лавочке, и незаметно присел. — … а в следующий раз мы поедем в парк? — спрашивает мальчик. — В какой парк ты хочешь? — бархатным голосом уточняет Феликс. — Ну тот, где колесо огромное, высокое такое. Когда Мингю и Сан-ши везут меня в школу, мы его проезжаем. «В школу. Наверное, ему лет семь» — отмечает в голове Чан. — Я понял. Можем съездить туда. Не побоишься на таком прокатиться? Там высоко, — по голосу Феликса слышно, что он по-прежнему улыбается. — Не-а, — звонко отвечает мальчишка, чуть причмокивая, — я как ты, ничегошеньки не боюсь. — Юнхо, ну что ж ты… — омега беззлобно, очень мягко цокает, — посмотри, мороженым ляпнул на шорты, как всегда, вымазался. Подожди, дай вытру. — Прости, пап… Чан как раз отпивал воду из бутылки. На «пап» из уст мальчика, жидкость застряла в горле, он начал давиться, вода пошла носом, и альфа громко закашлял. Он хватал воздух громкими вдохами, колотил себя по груди, пространство вокруг расплылось от заслезившихся глаз. — Вы в порядке? — Феликс оборачивается, и альфа сам не понял почему, но тоже обернулся. Он растерялся. Он не ожидал… Феликс — папа? Омега видит красное как помидор лицо, слезящиеся, ошарашенные глаза. Секунда замешательства и он узнает Бан Чана. — Какого черта ты тут делаешь? — голос омеги дрожит, его грудная клетка вздымается от резко участившегося дыхания, во взгляде испуг, будто человек перед ним направляет на него оружие, готовый выстрелить. — Пап, это кто? — Юнхо тоже теряется, увидев реакцию папы. Бан не успевает прийти в себя и что-то сказать. Феликс выкидывает свое мороженое в рядом стоящее мусорное ведро, берет рюкзачок, подхватывает сына на руки и быстро уходит прочь не оглядываясь. Чан только смотрит вслед за белой макушкой, что спускается вниз по эскалатору и скрывается за этажом. Ладонь прижимается к губам, будто он пытается заставить себя замолчать, хотя не произнес ни слова. Будто это остановит бурный поток мыслей, что сносят рассудок, как прорвавшую плотину. Он сидит молча с опущенным лицом еще по меньшей мере полчаса. С другой стороны скамейки так же одиноко сидит огромный плюшевый заяц. Как так?