***
У Минхо выдался насыщенный день. Он съездил на летную площадку, поговорил с полковником Лето и смог выпросить у него разрешение прокатить постороннего человека на тренировочном истребителе. На самом деле, ему даже выпрашивать не пришлось. Стоило только подойти к Джареду с вопросом: «Хочу обратиться к вам с личной просьбой» и американец расплылся в дружественной улыбке: — Что нужно, Ли? Если это в моих силах — сделаю. Полковнику нравился новенький паренек: ответственный, серьезный, но своей страстью к полетам и сверкающими глазами при виде железных птиц он напоминал Джареду себя в молодости. — У меня есть друг. Мечтает полетать на истребителе. Могу ли я как-то… — смутился Хо. Знает, что это нарушение правил, и обращаться с такой просьбой к главному может быть чревато последствиями. — Ооо… — протянул Лето, его брови поплыли вверх, — хочешь впечатлить какого-то омежку? Щеки всегда серьезного Минхо зарумянились. — Н-нет… Не в этом дело… просто… — Да не вопрос. Ты что, думаешь, первый из пилотов, кто пользуется своим положением ради секса? — американец гаденько хихикает, — знаешь, скольких я покатал? — делает пошлое движение бедрами. — Я не… — Минхо хотел возразить на счет секса. Он ведь, действительно, это делает не ради того, чтобы затащить Джисона в постель. Но полковник перебил, похлопывая по плечу. — Возьмешь тренировочный F-35, только без выкрутасов, ладно? Мне обблеваный салон не нужен. — Так точно, — Минхо улыбнулся. Не будет ничего объяснять и оправдываться, пусть Джаред думает, что ему хочется, — спасибо огромное, полковник Лето. — Ой, да перестань, — мужчина отпустил Хо и отмахнулся, будто Минхо у него зубочистку попросил, а не прокатиться на самолете стоимостью 82 миллиона долларов, — наслаждайся, надеюсь, он тебе даст. Минхо криво улыбнулся, по старой привычке поклонился, и отправился обратно на базу. Вечером в казарме Ли застал странное зрелище: все его друзья в позе эмбрионов лежали на своих койках, отвернувшись в разные стороны друг от друга. Хо взглянул на часы. Девять вечера. Рановато для сна. На вопрос «Как у вас дела?», адресованный всем одновременно, Сынмин пробурчал «нормально» и перевернулся, с головой накрывшись одеялом, Чанбин опечалено выдохнул, посетовав на то, что все еще немного пахнет, поэтому ему пришлось пролежать тут весь день и тухнуть от «нечего делать». Чан спрыгнул с верхней полки, подошел ближе к Минхо и вручил маленький бархатный синий мешочек. — То, о чем ты просил. Не знаю, подойдет или нет, выбрал на свое усмотрение. — Спасибо большое, хён. С тобой все в порядке? — Ли заглянул в глаза старшему. На нем нет лица. Плечи опущены, глаза смотрят в пол, уголки губ уплыли к подбородку. — Да… да, все нормально, — прозвучало совсем неубедительно. — Как прошло сегодня? Узнал что-то интересное? — тихо спросил Хо. Бан осекся, брови сползлись к переносице. — Нет. Ничего. Слушай, — старший почесал затылок, — можешь кое-что сделать для меня? Можешь попросить Джисона дать мне копию личного дела Феликса? У него же есть доступ ко всей документации… Минхо нахмурился. Он думал всего секунду. — Хён, прости, но нет, — положил руку на плечо, — ты же знаешь, я все для тебя сделаю. Но я не могу просить о таком Джи. Он… Поймет это неправильно. Извини… — Ладно, да… Я понял… Забей, — Чан быстро ретировался в свою кровать, и как Сынмин, превратился в одеяльный кокон.***
Утро понедельника началось с появления капитана Купера в казарме. Парни еще не успели сходить в душ, только встали с кроватей и начали одеваться. — Чанбин Со, вы до завтрака к генералу в кабинет. — К генералу? — переспросил Бан. — Да, вчера вечером генерал Гослинг вернулся на базу. — Зачем? — удивился Чанбин. — Не знаю, поговорить, наверное. Он всегда лично общается с новоприбывшими. Спросит, как служба, возможно, даст новое назначение. Не парься, — Купер поторопился успокоить стерлея, — все к нему в кабинет попадете сегодня-завтра. — Понял, — кивнул Бин, и засобирался быстрее. По пути к административному зданию, Чанбин пытался вспомнить хоть какую-то информацию о руководителе базы. Но понял, что почти никто ничего о нем не рассказывал. Возможно, потому что сам он и не интересовался. Первая неделя была настолько насыщена событиями и играми в догонялки с омегами, что альфам дела никакого не было до сплетен и слухов. Бин замер перед тяжелой деревянной дверью и трижды постучал. — Войдите, — послышался грузный голос. Со уверенно вошел в просторный кабинет, в центре которого стоит дубовый стол буквой Т и стулья вокруг него. По периметру стен несколько шкафов с документами и литературой, еще небольшой столик с кофемашиной, водой и чаем в углу. За столом сидит мужчина в кожаном кресле, за его спиной награды, грамоты и медали в рамочке. Пахнет табаком. Светловолосый альфа выглядит мужественно и молодо, хотя Бин знает, что тому сорок пять. Он одет в такую же форму, как и все солдаты на базе, от формы Чанбина того отличает только нашивки на плечах — обрамленная золотом одна большая звезда справа и слева. У него громоздкие плечи, крепкая шея, мужчина широко раскинул локти на столе, записывая что-то в бумагах. Генерал поднял глаза на посетителя. На щеках трехдневная щетина, от взгляда снизу вверх лоб сложился гармошкой, его длинное лицо еще больше вытянулось. В глазах сверкнуло нездоровое любопытство. Он отложил ручку, откинулся на спинку кресла, достал из лежащей возле стопки бумаг пачки сигарету, и подкурил. — Старший лейтенант Со Чанбин по вашему указанию прибыл! — громко проговорил Бин и отсалютовал, вытянувшись струной. — Значит, — генерал выпустил дым изо рта, оценивающе рассматривая Чанбина. Его голос звучит угрожающе, — это ты бегаешь за моим омегой? Чанбин растерялся. Альфа приоткрыл рот в недоумении, не находя, что на это ответить. О чем командир говорит? Что за обвинения на пустом месте? Он не бегает за омегой генерала… Он бегает за Хван Хенджином… — Ни-никак нет, сэр. Вы что-то путаете… — А мне доложили, что это именно ты. Всю неделю не даешь проходу Джинни, преследуешь его на каждом шагу. Не было такого, хочешь сказать? Генерал монотонно делает тяги между словами и выдыхает дым к потолку. Смотрит, как хищник на добычу, не сводя глаз с корейца ни на секунду. А у Чанбина в этот момент рушится мир. Хенджин не свободен? Он омега генерала? Бин влюбился в омегу генерала??? Это пиздец мирового масштаба… Даже не так… Чанбин переспал с омегой генерала… Пиздец переходит на уровень «вселенский». — Чего молчишь, солдат? — от пролетающих сотни мыслей в секунду отвлекает стальной голос мужчины. Сколько Бин стоит в ступоре перед ним и тем самым палится? — Я… не… — Что ты там мямлишь?! — фыркает Гослинг, давя окурок в хрустальной пепельнице, наверняка представляет вместо фильтра голову Со, — отвечай нормально, чтобы я мог разобрать твой скулеж. — Не понимаю, о чем вы говорите, генерал, — набрав побольше воздуха в легкие оттараторил Чанбин. Одна из стратегий на допросе — отрицание всего, о чем говорит тот, кто пытает. Таким образом противник теряет бдительность и постепенно начинает задавать наводящие вопросы, из которых становится понятно, о чем ему уже известно. Каким-то чудом эта информация всплывает среди рассеянных мыслей альфы. Он стоял, вытянувшись всем телом и сжав кулаки до белых костяшек. Смотрел в агрессивные глаза прямо, не отводя своих. По позвонкам прокатилась капелька пота, впиталась в пояс штанов. Внутреннюю дрожь сдерживать больно, сердце угрожающе выстукивает похоронный марш. В горле ком, хочется разрыдаться… Как же сильно он вляпался… — Ты сделаешь себе только хуже, старлей, — раздраженно хмыкает командир, складывая руки в замок на животе, — бессмысленно отрицать то, что мне прекрасно известно. Ты бегал за Хваном, преследовал его неделю. Хенджин слишком покладистый, и не может прямым текстом послать нахуй. Чтобы было сразу понятно. Боится обидеть, — Гослинг разочарованно закатывает глаза, — уверен, он поэтому терпел твои выходки. Но теперь я здесь. И я не потерплю, чтобы какой-то олух смел ошиваться рядом с моим омегой! — зарычал генерал, стукнув ладонями по столу, шлепок завибрировал эхом от стен. Альфа ощетинился, желваки играют на его лице, взгляд в самое нутро испепеляет. Чанбин по-прежнему смотрит перед собой, на Гослинга. Он не боится взбешённого главнокомандующего. В его голове другое. Генерал не знает. Не знает о том, что была та ночь. Чанбин думает о Хване, о том, что это его омега. Должен быть его омегой, а не… Сущность рвется изнутри, хочет дать отпор, если нужно вступить в схватку за то, что он считает по праву своим. Но рассудок преобладает. То ли на адреналине, то ли подавители подействовали в полной мере, а может это обида на Джинни за то, что не сказал сыграла свою роль, но Бин, сглатывая жгущий ком в горле понимает, что он в проигрыше. Досадно до тошноты, но Чанбин не успел заявить свои права на этого омегу. И это сейчас единственная правда, которой приходится подчиниться. Иначе можно сделать только хуже. И себе и Хенджину. — Вы правы, генерал. Да, приглашал вашего омегу на свидание. Я не знал, что Хенджин не свободен. Я, и правда, был чересчур настойчив, он четко дал мне понять, что я ему не интересен, его вины в этом нет. Более не имею притязаний. Впредь такого не повторится, — Чанбин проговорил это как заученный талмуд, с каменным лицом, только вот внутри буря разрывает на клочья. Гослинг, для пущего эффекта сверлил бешеным взглядом альфу еще несколько мгновений. После немного расслабился и с гримасой отвращения на лице снова откинулся на кресло. — Надеюсь, у тебя хватит ума сдержать свое слово. Предупреждаю, замечу неформальное общение между вами, хоть один косой взгляд… — многозначительно замолчал на мгновение, чтобы чужой мозг сам додумал возможный исход, — свободен. Со и не было интересно, что его ждет, если он нарушит данное слово. Он отсалютовал и развернувшись на пятках покинул кабинет. Стоило выйти из помещения, желудок неприятно сжался. Хорошо, что он не успел позавтракать, его бы сейчас точно вывернуло. Солнечный свет резанул глаза, очертания солдат, зданий и техники поплыли, то ли легким не хватало воздуха, то ли они отказывались его принимать. — Чанбин? С вами все в порядке? — рядом знакомый голос, но чей он, Бин сейчас не может вспомнить. Повернул голову в сторону, а там мутный образ, — вы что… плачете? Нет, он не плачет, что за глупости. Бин нахмурился и дотронулся пальцами до своих щек. Мокро. Альфа проморгался, сгоняя пелену с глаз. Оказывается, перед ним стоит Джисон. Маленький, скукожился, прижимая двумя руками планшетку к груди. В огромных глазах беспокойство. — Я могу чем-то помочь? — Н-нет… Я… Я не знаю, — Со замотал головой, прижал ладони к вискам. Там долбит отбойным молотком, в груди начинает болеть так, будто в нее всадили несколько разрывных пуль. — Пойдемте в мой кабинет. Мне кажется, вам нужно присесть. Ноги сами понесли альфу за Ханом. В этот момент Со не соображал абсолютно ничего. В голове только одна мысль звенела колоколом: Хенджин не свободен. У него есть альфа. Его альфа — генерал, который только что дал понять, что Хван — не меньше, чем его собственность. — Вот вода, — омега протянул стакан Чанбину, как тряпичная кукла сидящему на стуле перед ним. Со никак не отреагировал. Не поднял взгляд, не поднял руку. Джисон поставил стакан на стол. Хан не знал, что сказать, как помочь, что вообще происходит и можно ли что-то спросить. Невесомо опустился за свой стул с другой стороны стола, не зная, куда себя деть. Заговорил Бин. — Хенджин замужем? Я не видел кольца… Нет. Его точно не было. Я бы заметил… — тихо, хриплым голосом, продолжая смотреть в пустоту перед собой. Джисон завошкался. Он метался глазами по бумагам, документам, будто ему срочно понадобилось найти какое-то занятие, чтобы не отвечать. Ведь ответ он знал. Только вот не был уверен, можно ли ему говорить об этом. Но еще один взгляд на безжизненное лицо альфы и сердце Джи больно екнуло. Может, ему станет легче от правды? — Хван и генерал Гослинг обручены. Это брак по расчету. Озлобленность шторкой падает на лицо Чанбина. — Какой нахер брак по расчету? Мы в армии! — Бин бьет кулаками по столу, стакан с водой подпрыгивает и переворачивается, выливая содержимое на пол. Негодование, обида и злость вышли из берегов, накрыли альфу. Джисон вздрогнул и отодвинулся вместе со стулом. — Б-браки по расчету есть и… и в армии. Две влиятельные семьи военных… Г-генерал давно искал выгодную п-партию, предложил родителям Хенджина, они с-согласились… Семья Хван — чета военных в пятом поколении… — Джисон вжавшись в стул лепечет, что знает, заикаясь. Ему страшно, Чанбин кажется, совсем слетел с катушек. Он навис скалой, его пальцы сжали документы, что лежали на столе в комок, ноздри раздуваются при каждом выдохе, в глазах дикий блеск. — Почему? — рычит альфа, — Почему он мне не сказал? — Я… Я не знаю… — перепуганный Сони машет головой, вжимается в стул, в его глазах скапливаются слезы. Дверь в кабинет открывается. Секунда и чьи-то руки хватают Чанбина за шкирку и отшвыривают назад. От удара спиной о стену из легких Со вылетает весь воздух, слышится грохот, горшок с кактусом падает с полки и разбивается о кафельный пол. Хан всхлипывает закрывает глаза руками. Рядом мягкий голос Минхо. — Сони, все в порядке? Он что-то сделал тебе? — прикосновение к запястью, Хо оттягивает руки Джисона от лица, держит ладошку, поглаживая большим пальцем, — посмотри на меня. Все хорошо? Джи тут же чувствует облегчение и безопасность. Он поднимает взгляд и видит обеспокоенное лицо Ли. Потом смотрит на Чанбина, который по стене сползает на пол и прячет голову в коленях. — Все… все в порядке… — тихонько отвечает. Минхо поворачивается к Бину и моментально меняется в лице. Весь трепет и мягкость сменяются агрессией, и он подскакивает к альфе, хватает за плечи и впечатывает в стену, чтобы на него смотрел. — Что ты себе позволяешь? Еще раз кинешься на него, и я не посмотрю на то, что ты мой друг, сверну тебе шею, ты понял? — альфа скалится и утробно рычит, защищает свое. — Прости… — просипел Со, по его щекам снова покатились слезы. Минхо тут же смягчился. Пальцы расслабились, отпустили плечи. — Что произошло, Чанбин? Что с тобой? Со не отвечает. Он тянется к хёну, будто ребенок, что упал и поранил коленку, просится в объятия. Минхо обнимает. Поворачивается, смотрит на ошарашенного Джисона, сам в полном недоумении, пока старший лейтенант хнычет в него, как в жилетку.***
Четверка смогла собраться только за ужином в столовой. Обойти плотное расписание и увильнуть от тренировок не смог никто. Минхо сидит и смотрит на парней, что вроде как должны быть его друзьями, но сейчас больше похожи на каких-то амеб. У Сынмина неконтролируемые припадки агрессии. Выпучил глаза, как чихуа-хуа, на носу кожа собралась, как у шарпея, прям помесь двух не самых очаровательных собак. Рыжий херачит куриную грудку на тарелке ножом и вилкой, будто этот кусок мяса ему жизнь испортил. Чанбин обхватил стакан с кофе двумя руками, не пьет и не выпускает, смотрит в одну точку, вместо ужина у него собственная губа — искусал уже до раздраженной кожи. На Бане вообще лица нет. Перед ним поднос полный еды, а он смотрит куда-то в пустоту, не моргает и не двигается, будто ему известно, когда наступит конец света, и это завтра. — Так, что у вас у всех произошло? Ноль реакции. Минхо будто на совещании с коллективом глухо-немых. — Хён… — он обращается к Чану, но тот даже ухом не ведет. Ли комкает салфетку и швыряет прямо в нос майору. Бан, наконец, отмирает. — Что? — Посмотри на них, — Минхо кивает на младших. Чан переводит взгляд на аморфного Чанбина и брызжущего слюной на волокна курицы Кима. Оба выглядят непривычно пугающе. — Эй, Сынмин-а, что тебе курица сделала? — Ничего. Все в порядке, — не отвлекаясь от четвертования. — Говори, что произошло! — рявкнул Чан. У него нет ни желания, ни терпения вытаскивать клешнями из младших откровения. Не сейчас. У него голова забита своей огромной проблемой, которую, он уверен, не переплюнет ничья другая, — во что ты уже вляпался? Вместо Сынмина отвечает Чанбин. — Я вляпался… — смотрит, как нашкодивший щенок. Немые взгляды упираются в Бина. Он наконец поднимает широко распахнутые глаза, полные отчаяния, и по очереди заглядывает на друзей. — Хенджин… обручен с генералом… — Ты… переспал… с омегой генерала? — шипит Бан падая на стол головой. — Вы переспали? — у Минхо округляется и рот, и глаза. Сынмин, наконец, отвлекся от куриной грудки. — Я не знал… — Бин снова поникает. — Пиздец… ебаный пиздец, Чанбин, как тебя угораздило?! — старший оттягивает копну волос на голове. Масштаб его проблемы Чанбин таки переплюнул, — умоляю, скажи мне, что генерал не знает об этом… — Не знает. — Уже легче… — вздыхает Минхо. — Легче? — старший почти визжит, — если эта информация всплывет, Бин, тебе не жить! Тебя выпрут нахер! Навсегда! Ты понимаешь это? — Чану хочется кричать, рвать и метать, стукнуть Бина за то, что сунул свой член туда, куда нельзя, но все что может себе позволить в набитой людьми столовой — это шипеть ультразвуком, как змея подколодная. — Ты думаешь, я не понимаю? Что мне делать, хён? — Со умоляюще смотрит на Бана. В его глазах столько боли, что майора передергивает. Он старается взять себя в руки, делает несколько размеренных дрожащих выдохов. — Ладно. Вы, — тыкает пальцем на каждого за столом, — ничего не слышали. Стерли из памяти информацию о том, что Бин присунул омеге генерала… — Эй! — хмурится младший. — Завали! — рявкнул нихрена не успокоившийся Чан, — ты до конца контракта сидишь тише воды, ниже травы, не высовываешься, внимания к себе не привлекаешь. Я раскопаю расписание Хвана и сделаем так, чтобы ты с ним вообще больше не пересекался… — Что? Нет! — Бин отодвигает себя вместе со стулом от стола. Смотрит на хёна, как на предателя. — В смысле нет? — Я спрашивал не об этом. Что мне делать, чтобы Хенджин остался со мной? — Ты в своем уме? — тут уже Бан не смог сдержаться и заверещал, оглушая всю столовую. — Чанбин, только не говори, что ты собираешься отбить омегу у генерала… — Минхо спрашивает с максимальной осторожностью. Не дай боже Со сейчас ответит «да». — Да, — уверенное от Чанбина, и двое старших припечатывают ладони ко лбу. Останется красный след. Сынмин все это время просто молча наблюдает за происходящим. Ничего не говорит. — Выкинь это из головы, Бин… Я тебя умоляю, не сходи с ума. Найдешь другого, — уговаривает Чан. — Мне не нужен другой. Это мой омега! — капризничает, будто дите. — С чего ты взял, что он — твой? — резонный вопрос от Минхо и Чанбин прикусывает язык. Не может рассказать, потому что тогда вскроется, что он врал друзьям годами. — Я просто знаю, что он мой… — Так… это уже какой-то психоз. У этого Хвана что, медом там помазано? — Не смей говорить о нем в таком тоне! — Ты что, сейчас рыкнул на меня? — Чан окончательно опупел. — Так, прекратите сраться! — влезает Минхо, обращается к младшему, — Чанбин, а ты Хвана спросил, чего он хочет? Если уж пошел разговор о выборе, ты уверен, что Хенджин сделает его в твою пользу? Как обухом по голове. Бин думает, что конечно. Конечно же омега выберет его. Они же не просто так переспали. Это же был не просто секс. Минхо будто видит мысленный поток Со и продолжает. — Может, пока генерала не было на базе, омега просто нашел с кем развлечься на одну ночь. Что он тебе говорил? — Что… что… было хорошо… что… — Чанбин запинается, сглатывает слова, что вертятся на языке. Вспоминает настороженный взгляд Хвана и его: «Хотел свидание? Ты его получишь, только есть условия. Об этом никто не узнает, и после сегодня ты от меня отстанешь». Желудок неприятно завязывается узлом неуверенности, — мне нужно увидеть его, поговорить… — Никаких поговорить! Чанбин, забудь о нем! — змея подколодная снова зашипела. — Я не смогу… Хён, мне надо, мне кажется, я умру, если не увижу его… Прошу, — Чанбина начало потрясывать. И он совсем не притворяется, не манипулирует. Ему действительно кажется, что если омегу у него отберут, то его жизнь остановится. Альфа воет, скребет по ребрам там, где сердце, рвется искать свою пару, потому что знает, что вторая половинка, которую уже успел почувствовать — где-то рядом. И внутреннему животному все равно, что омега обещан кому-то другому. Недавно проявившаяся сущность овладевает сознанием, диктует поведение, запускает гормоны в кровь, в мозг, которые сильнее здравого смысла. Со никогда в жизни с этим не сталкивался, у него нет опыта контроля, сдерживания своего альфы, как у сверстников. По факту, он только сейчас переживает то, с чем справляются подростки с достижением половой зрелости. Альфы учатся контролировать свою сущность с 15-17 лет, и к двадцати, обычно, с этим редко возникают проблемы. Но вот Чанбину только предстоит получать этот опыт, и, к сожалению, в очень неподходящее время. У взрослого мужчины включается глупое, неконтролируемое «Хочу, и все!», присущее несовершеннолетним взбалмошным подросткам. И его самого это не на шутку пугает. Этот страх в глазах видят сейчас его друзья. Только они ведь не знают всей истории, не понимают, почему Хван так важен для альфы. Для них Со просто сошел с ума, влюбился, потерял голову. — Так, ладно… Нам всем нужно успокоиться и… — Привет… — Бана перебивает низкий бархатный голос. Он вздрагивает и оборачивается, по телу тут же прокатывается холод. За его спиной стоит Феликс. Все уставились на омегу. Ликс же бегло осмотрел альф и нахмурился. — Чего у вас лица, будто с похорон вернулись? Ему никто не ответил, все моментально стушевались. И не то, чтобы Феликс какого-то ответа ждал. Он переводит взгляд на старшего, и сердце Чана ухает вниз. В больших карих глазах столько злобы и ненависти, что альфе хочется, чтобы земля разверзлась под его ногами, и черти, вылезшие из преисподней, утащили к себе в котел… Он уверен, там безопаснее. — Мы можем поговорить? Наедине, — спрашивает омега. — Можем… — прохрипел альфа. Вот и смерть его пришла, такая красивая… Он прокашлялся и встал из-за стола, — Минхо… — Я побуду с этими балбесами. Не парься. Бан благодарно кивнул и на ватных ногах пошел за Феликсом. — Так, ну а с тобой что? — Минхо поворачивает к рядом сидящему Сынмину, который будто воды в рот набрал и за весь ужин не проронил ни слова. — Я же сказал, у меня все в порядке… — Не пизди мне! — Хо начинает вскипать, — у тебя рот никогда не закрывается, а тут вдруг в немого превратился. Это после субботы? Чьего омегу трахнул ты? Полковника? — Да отвали ты! — взвизгивает Ким и срывается из-за стола на выход. — Господи… За что мне это все… — тяжелый вздох старшего, — пошли в казарму Бин. — Нет, мне нужно найти Хвана… — вцепился руками за стол. — Послушай, давай не будем сейчас действовать опрометчиво, а? У тебя карьера на волоске висит. Оно того стоит? Младший только открыл рот, чтобы сказать, по мнению Минхо, ожидаемую глупость, то есть очередное «да», но Ли не позволил. — Давай ты перестанешь думать членом и включишь мозги? Я согласен, наверное, вам надо поговорить. Я спрошу Джисона, как можно это устроить так, чтобы скрыть от посторонних глаз. Они дружат, он договорится с ним. Но сейчас мы идем в казарму, и ты будешь сидеть там. Лады? Чанбин не нашел, что возразить. Неуверенно, но кивнул.***
Минхо взял слово с Чанбина, что он будет сидеть на своей койке и никуда дальше туалета не выйдет. Сам отправился по своему привычному маршруту — к Джисону. Смотрит на часы, время поджимает. Скоро закат. Эти разборки, в которых он, к сожалению, сейчас ничем помочь не может, чуть не сорвали его личные планы. Альфа ускоряет шаг. В кабинет он заходит уже без стука. Омега поднимает взгляд и приветливо улыбается. Следов разбитого горшка уже нет, земля и кактус корнями наверх покоятся в мусорке. — Прости за сегодняшнее. Я не знаю, что нашло на Чанбина, он обычно спокойный, как удав, а тут… У него помутнение какое-то, — Минхо устало потирает лоб и садится за свободный стул. Омега только пожимает плечиками. — Ничего. Наверное, ему было очень грустно узнать правду о Хенджине, после того, что произошло. — Ты… знаешь, что произошло между ними? — Да. Хенджин рассказал мне вчера, — Джисон опускает глаза, — он… плакал. Ты знаешь, мы знаем друг друга давно. И он и я попали на базу с разницей в неделю, сразу сдружились. Я никогда не видел, чтобы он так плакал. — Он часто плачет? — Я думаю, чаще, чем позволяет себе при друзьях… Минхо тяжело вздыхает. — Какой повод был плакать в этот раз? — Он сказал, что встретил своего альфу. Минхо опускает лицо на руки и проводит ими по волосам, зачесывая назад. Да уж. Ситуация — врагу не пожелаешь. Ли уже какое-то время предполагает, что Сони — его омега. Пока не уверен в этом на сто процентов. Но другого объяснения внезапно возникшей, как никогда раньше, привязанности к омеге пока найти не может. И вот сейчас он мимолетно задумывается о том, что делал бы он в случае, если бы узнал, что Джисон принадлежит кому-то другому? От одной мысли по спине прокатываются мерзкие ледяные мурашки. Отвратительные ощущения. — Я надеюсь, ты ни с кем не обручен? — интересуется, якобы в шутку, надевая легкую ухмылку на лицо. Но ответ услышать хочется. На всякий случай, чтобы потом не облажаться, как Чанбин. — Ты что… — Джисон в секунду становится пунцовым. И от откровенного вопроса, и от интонации, полной надежды на отрицательный ответ. Минхо с облегчением улыбнулся и полез рукой в карман. — У меня для тебя кое-что есть. Кладет на стол бархатный синий мешочек, и пододвигает ближе к омеге. Джисон бегает глазками с подарка на альфу и обратно. — Мне? — Тебе. Хан робко берет мешочек в руки и развязывает веревочки. В пальчиках покалывает от предвкушения и волнения. Ему никогда еще не делал подарков посторонний альфа. Минхо, конечно, уже сложно назвать совсем посторонним, но все же. Такое настойчивое внимание для него впервой. Омега переворачивает мешочек отверстием на ладошку, и на нее падает тоненькая золотая цепочка с вкраплениями мелких красных камешков. Джисон не успел никак отреагировать, только ротик от удивления округлился, а Минхо уже оказался рядом с ним, аккуратно поднял его со стула за руки, снял очки с личика, и забрал цепочку с ладошки. Сам все сделал. За специальные крепления надел ее на ушки очков и вернул их на глаза парня, закинув цепочку за шею. — Теперь ты не будешь их терять, и если соскользнут, то не разобьются, — Ли улыбается. Джисон замирает, хлопая глазами на альфу. Сердечко трепещет, и кажется, будто не кровь быстрее по венам качает, а сладкий жизненный эликсир — настолько приятно тело покалывает от переполняющих эмоций. Не вычурный, и такой внимательный подарок, заботливый взгляд темно-карих глаз, нежное прикосновение теплых пальцев к руке — все это ново, и волнительно. И оказывается, так жизненно необходимо этому омеге. А он и не знал. Джи ощупывает цепочку, еще больше краснеет и смущенно улыбается. — Спасибо… Не стоило… — Это не все. Я видел у тебя на столике раствор для линз. Но не заметил, чтобы ты их носил… — Эм… — омега обернулся на свое рабочее место, потом указал на шкаф, где лежит футляр для линз и баночка с жидкостью, — я долго их носить не могу, глаза болят. Иногда надеваю на пару часов. П-почему ты спрашиваешь? Альфа одобрительно кивает, будто получил ответ, которого ждал. — Первый вопрос: сможешь надеть их сейчас на пару часов? Второй: ты закончил с работой? Хан нахмурился. Совсем не понял связи двух вопросов. Задумался на пару секунд, но без задней мысли отвечает. — Мне нужно отнести отчеты капитану Куперу. И, в принципе, закончил. Линзы? Могу надеть. Только… зачем? — У меня есть для тебя сюрприз. Но для этого нужно будет кое-куда прокатиться. Поедешь со мной? — Хо едва заметно, но крепче сжимает ручку омеги и поглаживает большим пальцем мягкую кожу. Знает, что Хан начнет нервничать от непонятного предложения, и заранее успокаивает. Джи завис. Неизвестность его всегда пугала. Да и не из тех он, кто бросается в омут с головой во всякие авантюры. Слишком быстро все. Слишком непонятно. Даже учитывая то, что Минхо ведет себя максимально сдержанно и галантно, не торопит и не торопится сам, что большая редкость в армейских стенах, для Джи события движутся со скоростью света. Из трясины сомнений омегу выдергивает еще один вопрос. — Не доверяешь мне? Скажи, если это так. Я не обижусь. Хан внимательнее смотрит на альфу. На этом до безумия красивом, по мнению Сони, лице, мягкая улыбка и подбадривающий взгляд, говорящий о том, что омега имеет право и на отказ, и на согласие в равной мере. Никакого осуждения или мольбы сделать так, как хочется старшему. В глазах напротив трепет и забота, ничего лишнего. И ничего пугающего, как себе придумывает Джисон. Он уверен, что не готов к сюрпризу, о котором говорит альфа, но не видит никакой адекватной причины отказать. — Доверяю, — неуверенно кивает, — дай мне десять минут закончить все, и скажи, куда я должен прийти. На парковке служебных авто Джисон появляется через пятнадцать минут. Пришлось задержаться у Купера, потому что тот жутко не вовремя начал раздавать указания на следующий день. Минхо машет потерянному Сони, что оглядывается по сторонам в другом конце площадки, и как только младший замечает альфу, скорее семенит в его сторону. За все время, что Хо находится на базе, он почти не сталкивался с Сони вне стен его кабинета. Сейчас Хан кажется еще более беззащитным, совсем маленьким, на фоне бронетранспортеров и другой военной техники, что припаркованы вокруг. Омега спрятал ручки в карманы, прижал плечики к ушам, и когда идет — совсем немножко косолапит. Это все делает его еще более милым и желание обнять и спрятать его от всего мира вырастает вдвойне. — Я подумал, — вдруг начинает говорить Джи, когда оказывается рядом, — если ты хочешь съездить в город, то мы не можем это сделать. Нужно разрешение, а у меня его нет… Заметно, как сильно он волнуется. Хан оглядывается по сторонам, будто ищет пути отхода, пальчики теребят уголок куртки. А Минхо не может перестать любоваться этими глазами. Впервые Сони без очков и не щурится. В свете мягкого рыжего предзакатного солнца, в этих карих переливаются цвета карамели и золота. Самый красивый цвет, который Минхо видел в своей жизни. — Мы поедем не в город. Запрыгивай, — альфа открывает пассажирскую дверь броневика. Джисон залезает в машину, как мышка в норку, тут же пристегивается и вжимается в сидение. Хо усаживается на водительское и тут же заводит мотор. Смотрит на Сони, который вперился взглядом перед собой и, кажется, не дышит. Минхо с него умиляется. — Джи, ты выглядишь так, будто я везу тебя на казнь. Расслабься, — смеется. Хан пытается улыбнуться в ответ, но выходит какая-то кривая ухмылка. Минхо решает, что лучше быстрее приехать на место, чтобы не мучать младшего, поэтому стартует с места. На выезде из базы Хо показывает свой пропуск, дежурные без проблем выпускают машину. Десять минут в пути по трассе в абсолютном молчании. И как только на горизонте виднеется огромный полигон и взлетные полосы, омега наконец отлипает от сидения, выравнивая спину и внимательнее вглядывается в лобовое стекло. Минхо краем глаза следит, как глаза младшего округляются от удивления, и он восторженно задерживает дыхание. — Летная база! — Сони тычет пальцем вперед, поворачиваясь к альфе. — Да, — кивает, не отвлекаясь от дороги. — Зачем мы едем на летную базу??? — Хан еще никогда не говорил так громко и смело, и у Хо мурашки бегут от новой, до этого момента незнакомой интонации. Альфа ничего не отвечает. Закусывает губу, чтобы не проболтаться раньше времени и просто лыбится, как Чеширский кот, довольный собой. У него аж в кончиках пальцев зудит, так сильно он хочет поскорее сделать то, что задумал. Он помнит себя много лет назад, когда так же приходил в восторг только от вида опасных истребителей, и никогда не забудет ни с чем не сравнимые эмоции от первого полета. Ему до дрожи в коленках хочется подарить эти эмоции Джисону. Машина сворачивает на кажущуюся безграничной площадку, исчерченную темными взлетными полосами и белой разметкой. Под восторженные ахи и охи омеги, который только успевает вертеть головой на военные самолеты припаркованные то тут, то там, они катятся к одному из ангаров. — Приехали, — Минхо глушит двигатель. — Что мы тут будем делать? Можно посмотреть на самолеты? А тут есть F-22 Raptor? А F-35 Lighting? — Джисон как ребенок, оказавшийся в парке аттракционов впервые в жизни, оглядывается по сторонам, выходя из машины. Вся его настороженность испарилась, он будто забыл о своей скромности и боязливости, немножко подпрыгивает на месте от нетерпения. Совсем другой человек. — Идем, — альфе передается эта взволнованность, сердце ускоряет сердцебиение. Он берет Хана за руку и тянет за собой в обход ангара. И когда из-за стены показывается тот самый F-35, Сони всхлипывает и вырывая ладошку в изумлении закрывает рот руками. — Какой он красивый! — раздается приглушенный писк омеги, — можно подойти? Минхо кивает и покорно ждет, пока младший оббежит самолет, осмотрит со всех сторон, — он восхитительный! Ты знаешь, что это сверхзвуковой истребитель? Он развивает скорость до 1932 километров в час! — омега почти кричит от восторга. — Знаю, — смеется альфа. Сказать, что он счастлив видеть такого Джисона — не скрывающего эмоции, широко улыбающегося, с искрой в глазах — ничего не сказать. Ли подходит к самолету и по специальным выемкам, что на корпусе, поднимается к кабине. Так же быстро, как Джисон пришел в восторг — он впадает в недоумение, наблюдая, как альфа щелкает замком, прикладывая немалую силу откидывает тяжелый прозрачный люк, что служит крышей над сидениями первого и второго пилотов и достает оттуда два шлема. — Что… что ты делаешь? Минхо спрыгивает с самолета обратно на землю и протягивает омеге один из шлемов. — Прокатимся? — улыбается. — Что? — выходит еле слышно, сиплым голосом, потому что в горле резко пересохло от неожиданного предложения. Покататься? Джисон даже не думал, что такое возможно. Он был уверен, что Минхо привез его просто посмотреть, — кто… Кто будет нас катать? — Я, Джи. Я пилот, — непосредственность омеги только больше забавляет альфу. — Ты не шутишь? — смотрит в хитрые, прищуренные от улыбки глаза и понимает, — ты не шутишь… Кажется, ступор, в который впал омега длился слишком долго. Минхо понимает, что сейчас ощущает младший, видит его шок, поэтому берет все в свои руки. Сам надевает на его голову шлем, застегивает под подбородком. Заботливо поправил челку, что залезла в глаза, подпихнул к истребителю и рассказывает, как забраться в кабину. «Смотри, правую ногу сюда, левую сюда, держишься за эти поручни, подтягиваешь себя и переступаешь выше. Не бойся, я страхую тебя. Давай». Хан слышит голос извне, но реагирует заторможено, потому что мозг еще не верит в происходящее. На ватных ногах выполняет все, о чем ему говорит альфа. Иногда угукает в ответ, и еле заметно кивает. Ему настолько волнительно, что все тело странно напряжено и расслабленно одновременно. Он чувствует крепкие руки, поддерживающие за голени, пока забирается выше, и как только оказывается в кабине на скрипящем кожаном сидении второго пилота, адреналин резко впрыскивает в кровь, отдавая холодом в пальчиках. Сердцебиение фигачит по вискам, омега дышит часто, спина покрывается испариной. Перед глазами панель с огромным количеством кнопок, переключателей и лампочек. Несколько дисплеев и штурвал. Сони сжал руки в кулачки и прижал к груди. Страшно. Но не так, как ему страшно было до этого от всего вокруг. Сейчас волнительно-приятно-страшно. — Позволь, я пристегну тебя? — слышится вопрос над головой. Джи поворачивается, и. смотрит оленьими глазами на альфу, что навис над ним. Минхо просовывает руки омеги в ремни, застегивает на поясе и с двух сторон внизу за сидение, рядом с бедрами. Крепче затягивает шлейки, так, чтобы ремень ощутимо вжимал в кресло. Проверяет несколько раз дергая ремни со всех сторон, — это тренировочный F-35. Пилотировать буду я, тебе ничего не нужно будет делать, не бойся. Говори мне, если почувствуешь себя плохо или дискомфортно, не молчи и не терпи, ладно? Я услышу по передатчику, он вот тут, — показывает на сеточку с внутренней стороны шлема, что возле щеки, — ты будешь слышать меня через динамик в шлеме. Все понял? Джисон по-прежнему не может выдавить из себя и слова, просто утвердительно кивает. Минхо еще раз дарит ему мягкую улыбку, и опускает на глаза затворку из темного стекла с верхней части шлема. Сам запрыгивает на переднее сидение, и теперь Джисон альфу не видит. Минхо тянет за висящий сверху ремень, и тяжелая стеклянная крышка громко захлопывается над их головами. Омега слышит щелчки, и лампочки на панели перед ним загораются. Монитор светится расчерченными радиусами и меридианами с мигающими точками между ними. Вокруг нарастает гул, сиденье начинает дрожать. — М-минхо, ты слышишь меня? — сквозь шум в голове произносит Хан. Он еле дышит, все тело покалывает будто миллионом мелких иголочек, желудок скручивается в узелок. — Слышу. Все в порядке? — голос немного с помехами и шипением, но доносится откуда-то из глубины, будто он звучит в голове, будто голос Минхо вдруг стал внутренним голосом Джисона. Это ощущается приятно. — Я никогда не летал на истребителях… — сглатывает комок в горле. — Я знаю, Сони. Не переживай, я буду аккуратно. Ты главное не молчи, говори, что чувствуешь, — голос спокойный и уверенный. Как можно не довериться такому голосу? — Ты тоже не молчи, хорошо? — Тебе так будет спокойнее? — Да, — омега признается честно. Весь Минхо, его прикосновения, его присутствие рядом, его голос — успокоительное для Хана. Сейчас он это, наконец-то, понимает. В динамике слышится легкий смешок, и мягкое «хорошо» и самолет стартует с места, медленно выруливая между мерцающих оранжевых огоньков, катится еще несколько минут, пока впереди не появляется длинная взлетная полоса, уплывающая вперед на километры. Там, где асфальт уже не видно, возвышаются рыжие холмы на фоне сине-малинового неба. Еще совсем немного, и солнце закатится за горизонт. — Добро пожаловать на Ли Минхо эирлайнс, — резво вещает голос в динамике и Джисон начинает смеяться. Нервно, но он не может сдерживать эмоции, кажется, он сейчас взлетит, раньше самолета, — сегодняшний экскурсионный рейс по долине Сонора будет проходить на закате, до первых звезд. Пассажир готов к взлету? — Так точно… — на выдохе отвечает Сони. Волнение сковывает тело. — Что-то там слишком тихо сзади… Пассажир на борту вообще? — по голосу слышно, что альфа улыбается. — Так точно! — смеясь выкрикивает омега, и хватается руками за ремни возле ключиц. — Поехали! Панель, кресло, все вокруг начинает дребезжать, глубокий гул быстро нарастает, цифры на датчиках мигают, сменяясь с меньших на большие, ожидание, что вот-вот железная птица стартанет вводит в кровь новую дозу адреналина, и в следующую секунду самолет срывается с места, припечатывая пищащего Джисона в сидение. Это совсем не те ощущения, что ты испытываешь в обычных пассажирских самолетах. Рывок намного резче, скорость сразу высокая, давление на тело сильнее, шум раздражает тело вибрациями. Хан на заметил, как зажмурился, видимо от неожиданности, что старт будет настолько стремительным. Омега чувствует, как машина отрывается от земли. В этот момент спирает легкие, тело будто наливается свинцом и сильно закладывает уши. Из адреналинового шока выводит голос в динамике. — Сони, ты как, все окей? Джи открывает глаза и ахает. Как быстро они поднялись на такую высоту? Холмы быстро приближаются, но они далеко внизу, и вот уже скрылись под самолетом. Взору открывается потрясающий вид на долину — выжженная земля, с еле различимыми сухими кустиками и огромными кактусами, которые сейчас кажутся маленькими пятнышками, а впереди череда гор с острыми пиками, более высоких, за которые потихоньку убегает солнце. Небо какого-то сумасшедшего цвета — градиент синего, алого и оранжевого, с этой точки обзора оно кажется всепоглощающим, еще более безграничным, чем с земли. — Сони? — Я в порядке! — улыбается омега, давление от подъема на высоту прекратилось, и весь дискомфорт ушел, — как красиво! — Хан не перестает вертеть головой. Хочется рассмотреть каждый кусочек виднеющейся земли с высоты птичьего полета. Плавно они поднимаются еще выше. И страха больше нет. Его будто и не было никогда, теперь есть только чувство полета. Тяжесть тела совсем не ощущается, она сменяется легкостью, ровно так же, как и исчезли все границы — внешние и внутренние. Хан никогда не ощущал себя лучше и свободнее. Будоражащее чувство разливается по телу, желудок иногда ускальзывает вверх, если высота снижается даже на несколько метров, но эти чувства не противные. Они приятно щекочут. Эндорфины овладели каждой клеточкой тела, и улыбка не слезает с лица омеги. Пару минут Джисон безмолвно любуется, а Минхо ему не мешает. Молча ведет железную птицу по нужной ему траектории. Пейзаж вокруг, на самом деле, довольно однообразный, и Хану это быстро надоедает. Он вспоминает, что он, мать его, в истребителе! Омега начинает разглядывать панель и штурвал, который перед ним сам по себе делает едва заметные, плавные повороты. — С какой скоростью мы летим? — громко спрашивает младший. — Справа от тебя монитор, видишь? — отвечает голос в ухо. — Вижу. — Верхний левый показатель — скорость. — Восемьсот километров в час? Совсем не чувствуется! — восхищается омега. — Хочешь быстрее? — А можно? — Конечно. Джисон видит, как штурвал перед ним опускается вперед и снова чувствует, как тело вжимается в сидение. Омега снова пищит от восторга, а в динамике слышен смех. Смех счастливого человека. Когда легкий дискомфорт от новой скорости перестал ощущаться, Хан снова спрашивает. — А ты можешь сделать бочку? — Бочку? — в голосе искреннее удивление, — я могу, Сони, но это… Не очень приятно, сразу скажу. Все внутри перекручивается и может стошнить. — Меня не стошнит! Я обещаю! — Сони делает умоляющую интонацию. Когда он еще будет кататься на военном истребителе F-35? Он уверен, что вряд ли это случится скоро. Ему хочется попробовать все. Он сейчас абсолютно ничего не боится. — Хорошо. Давай попробуем. Когда самолет пойдет на поворот — рекомендую задержать дыхание на выдохе. Так будет легче. Готов? — Да! — без каких-либо сомнений. Самолет кренит вправо, обзор на землю открывается все больше и больше, пустыня становится шире и меняется с небом местами. Сони хватается за шлейки крепче, они сильнее давят на плечи, потому что тело норовит выскользнуть вверх. Минхо не соврал — внутри скручиваются и будто перемешиваются все органы и потом, как только небо в остатках зарева снова появляется над головой, все становится на свои места. Да, не самые приятные, но для Джисона — невероятные ощущения, которые, кажется, он никогда в жизни не забудет. — Ты как? — Это так здорово!!! — омега заливается смехом. Минхо думает о том, что он не слышал ничего прекраснее. Он хотел бы слышать этот смех бесконечно, и идет на второй заход этого незамысловатого воздушного трюка. А у омеги не только земля и небо меняются местами, но и жизнь, кажется, переворачивается вверх дном. Ее переворачивает один альфа… Когда самолет выравнивается, Хан замолкает на какое-то время переводя дыхание, и наблюдет за бесконечным пространством через стекло. — Хочешь поуправлять? — голос звучит уже каким-то совсем родным. — Я? Сейчас? — омега от вопроса аж вздрогнул. — А когда еще? Попробуешь? — Нет, нет, нет, что ты… нет… — вертит головой, будто Минхо может это видеть, — я же совсем не умею… Мы еще разобьёмся… Нет… — а на самом деле, хочется настолько, что аж руки засвербели. — Не бойся, в этом ничего сложного. Смотри: наклоняешь штурвал вперед — набор скорости, назад — торможение. Вверх-вниз — плюс и минус высота. Поворачивай плавно, эта птичка очень чувствительна, — прямо как ты — остается несказанным, — бери штурвал. Хан уставился на ручки, но так и не осмелился к ним притронуться. — Нет… — бормочет, — я не могу, это слишком ответственно… — Сони, — Минхо говорит спокойно, но уверенно, — ничего не случится. Ответственность за нас несу я. Я рядом, и всегда подстрахую. Тебе нечего бояться. Слова эхом звучат в голове. «Ответственность за нас несу я». «Я рядом». «Тебе нечего бояться». У Джисона впечатление, что это сказано не только о полете, не только о сейчас, а с расчетом на будущее. Хоть бы это так и было. Хоть бы «Я рядом» случилось после того, как они приземлятся, доедут до базы и отправятся каждый в свою казарму. Хоть бы этот момент длился вечно… Хан обхватывает рукоятки и сильно сжимает, напрягаясь всем телом. — Держишь крепко? — Да, — дрожащим голосом. — Я отпускаю. Джисон чувствует, как штурвал тяжелеет и тянет вниз, и старается удержать. — Молодец. Ты отлично справляешься, — голос в голове успокаивает, — попробуй плавно, не несколько сантиметров повернуть вправо. Джисон делает, как ему говорит альфа и самолет кренит крылом вниз. Чувство контроля чего-то мощного и большого будоражит неимоверно. Кажется, омега не дышит все это время, настолько захватывающие ощущения. — Вау… — все, что может выдавить из себя Хан. Сони, под чутким руководством Минхо, поигрался в пилота еще минут десять. Ничего вычурного, он, конечно же, не делал. Попробовал, как это — набрать высоту, спуститься ниже, несколько поворотов и замедление. После Минхо сказал, что им пора возвращаться на базу. Омега даже не успел расстроиться — настолько впечатленным от того, что происходило с ним последний час он оставался. Счастье плескалось в нем, как вечно штормящий океан, эмоции не утихали ни на секунду. Даже когда шасси истребителя снова коснулись земли и со скрежетом началось торможение. Спроси Сони, когда был самый счастливый день в его жизни — он без раздумий ответит, что сегодня. Самолет докатился до того же ангара, из которого они выехали. Гул турбин утих. На улице уже сумерки, на небе рассыпались мелкие звезды, где-то над холмами едва различимый розоватый оттенок — остатки ушедшего солнечного света. Альфа отстегнулся, вылез из кабины и помог расстегнуть ремни и снять шлем Джисону. — Я спущусь, а потом ты вылезай. Я подстрахую внизу. Хан послушно дождался, пока услышит, как альфа спрыгнул на землю и переставляя ноги через край кабины, спускается так же, как и забирался — по выемкам в корпусе. Ближе к земле его подхватывают сильные руки за талию, аккуратно придерживают, помогая ступить на твердую поверхность. И не зря, потому что тело ощущается ватным. Выбирался бы омега сам — точно оступился бы. Минхо не успел толком поставить младшего на землю, а омега обхватывает его руками за шею, крепко и уверенно, и виснет на альфе, обнимая. Возле уха тихое, но очень емкое «Спасибо». Альфа прикрывает глаза, нежась от впервые такого яркого проявления чувств в свою сторону и обнимает за тонкую талию в ответ. — Тебе понравилось? — Безумно… Я даже не мог себе представить, что такое со мной может произойти. Я так счастлив… — бормочет в шею альфы. Минхо прижимает к себе сильнее. Омега не отсраняется, не отходит и ручек за шеей не расцепляет. Альфа блаженно мурчит. — Ты только расскажи о своих мечтах, Сони. Я готов жизнь потратить на то, чтобы воплотить каждую в реальность, если ты будешь так радоваться и смеяться, как сегодня. Джисон немного отодвигается. Ему хочется заглянуть в глаза человека, который только что произнес самые прекрасные слова, что он когда-либо слышал. Минхо по-прежнему держит Сони за талию, выпускать нет никакого желания. Несомненно влюбленные, жаждущие видеть друг друга взгляды встречаются и пространство вокруг замирает. Звезды останавливают свое мерцание, легкий ветерок затихает, звуки исчезают. — Я хочу, чтобы ты поцеловал меня… — шепчет омега. Уже не страшно. Кажется, пока этот человек будет рядом — «страшно» не вернется никогда. Минхо кладет руку на щечку омеги и льнет к чуть приоткрытым губам. Теперь замирают два сердца. Джисон делится еще одной мечтой, которая появилась так внезапно, и альфа ее тут же выполняет, как и обещал. Когда мечты двух человек совпадают и исполняются в один момент — это смело можно назвать праздником жизни. И сейчас незапланированное празднование происходит под крылом военного истребителя F-35. Минхо целует нежно и трепетно, касаясь горячими руками лица и талии омеги. Джисон прикрывает глаза и полностью отдается поцелую и прикосновениям. Они пробудут на базе еще по меньшей мере двадцать минут, будучи не в силах оторваться друг от друга. Минхо поймет, что есть что-то круче полетов, например, счастливый Джисон. А Сони еще долго не решится признаться альфе, что это был его первый поцелуй…***
Банчан держался на безопасном расстоянии, пока плелся за Феликсом по территории базы в сторону пустующих домиков. Оба молчали. Чан как-то не решался начать разговор, вокруг омеги воздух был накален пуще только что раздутых до ярко оранжевого цвета углей — один неверный вдох или косое движение, вспыхнет пламя. У альфы ощущение, что он идет на казнь. Ликс достал ключ, вставил в замочную скважину. Они зашли внутрь и омега запер дверь за собой. Чан остановился чуть в глубине комнаты, и ждал. Криков, оров, пощечин, ждал, что Ли сейчас его поколотит, сломает пару конечностей, открутит голову, угрожая никому не рассказывать о своей тайне… Даже склонил голову и зажмурился, будто давая ее на отсечение. Но Феликс засовывает руки в карманы штанов и даже не делает шаг в сторону альфы. — Кому ты успел рассказать о том, что увидел? — Феликс задает вопрос ровным тоном, но до конца дрожь в голосе унять не вышло — слышно, что он нервничает. — Я никому не говорил… — Чан решается посмотреть в глаза. — Хорошо, — кивает, — что ты хочешь? — холодно и равнодушно. — Что? — Что ты хочешь за молчание? Какие твои требования? — спрашивает будто «сколько будет 2+2» и смотрит, как на дебила, который сомневается в ответе. — Требования? О чем ты говоришь? — Бан действительно не понимает. — Не строй из себя целомудренного, — кривится, — ненавижу, когда ходят вокруг да около, — омега начинает злиться, это сразу заметно по заострившимся глазам и залегающим морщинкам на переносице. Говорит уже более грубо, с обжигающим презрением, — что? Деньги? — Какие деньги, Феликс? — Крис начинает закипать. Да о чем этот омега говорит? — Я понял… — хмыкает Ликс, будто услышал что-то очень предсказуемое. Омега поджимает губы, морщит носик, не сдерживает испытываемой ненависти. Тянется руками к вороту куртки и начинает расстегивать ее. — Что ты делаешь? — глаза Чана увеличиваются вдвое. — Я не идиот, все прекрасно понимаю, — Феликс нервно дергает пуговицы, доходит до последней и резкими движениями срывает куртку с рук. Бросает на пол. Берется за край майки, стягивает через голову, кидает туда же. Крис ошарашено смотрит на крепкое, но миниатюрное тело. Оно напряжено, кожа заходится мурашками, будто парень замерз, хотя в помещении душно и не менее жарко, чем на улице. На лице омеги гримаса отвращения, — только озвучь сразу, сколько времени мне придется это терпеть? Несколько недель? Несколько месяцев? Сколько тебе нужно будет, чтобы наиграться и удовлетвориться? — руки хватаются за кожаный пояс на штанах. Феликса уже заметно трясет, но он не останавливается, продолжает раздеваться. Криса пробирает холодом, таким мерзким и противным, что аж передернуло. Ликс дергает неподдающийся пояс сильнее, движения становятся резче, раздражённее, он торопится поскорее с этим покончить. Альфа шокирован. Неужели Феликс мог подумать о том, что он может вот так полученной информацией воспользоваться? Откуда вообще эти предположения? Секунда раздумий, и кажется, Чан понимает, почему он стал сейчас свидетелем этого представления. Мысленно молится, чтобы он оказался не прав в своих догадках. Сердце становится тяжелым, свинцовым, и больно саднит в груди. Альфа делает шаг ближе. — Пожалуйста, остановись… — шепчет, накрывая трясущиеся пальчики, которые уже переместились на ширинку. Омега замирает. Смотрит в пол и тяжело дышит, его тело подрагивает, будто в ознобе. На него, вот такого, больно смотреть, — мне не нужен от тебя секс, не нужны деньги, и ничего другого не нужно. Я никому не скажу. Клянусь. Феликс медленно поднимает глаза. Они другие, не того Рэмбо, которого дугой обходит половина служащих на базе, — сейчас перепуганные, которые кажутся еще больше, чем обычно. Чан смотрит в эту глубину со всем сочувствием, что у него есть. — Неужели кто-то требовал от тебя такое? — вопрос альфы полосует прямо по больному. Бездонные карие глаза быстро наливаются слезами. Омега очень старается их удержать. Поджимает губки, но подбородок предательски дрожит. Он даже не моргнул, его веки лишь дрогнули и слезы срываются тяжелыми каплями, такими большими, что не задерживаются на коже, сразу падают на пол. Феликс опускает голову и пускается на безмолвный тихий плач, который выдают лишь подрагивающие плечи. Обхватывает себя руками, сжимается, пытается спрятать голый торс в своих же объятиях, и сразу кажется еще меньше, чем есть, хрупким и беззащитным… — Не плачь, пожалуйста, у меня сердце разрывается, — тихо говорит Крис и не врет. Он чувствует физическую боль, режущую и рвущую на части. Это не его боль, не его слезы, но ощущается так реально, так глубоко, что хочется выть волком, раздирая глотку. Чан осторожно делает шаг вперед, опускается перед омегой, поднимает куртку с пола и накидывает на плечи младшего, заворачивает в нее. Еще один небольшой шажок, и альфа стоит вплотную. Нежно касается руками спины. Не обнимает, просто прислоняет к себе, чтобы дать опору, показать, что сейчас Ликс не один, и то, с чем он так тяжело справляется, можно не нести только на своих плечах. Феликс позволяет касаться себя, не отстраняется, а просто утыкается носом в ключицы альфы, крепче сжимая себя. Чан гладит белые волосы, медленно и осторожно. Ему хочется вырасти скалой вокруг этого омеги, огородить от всех проблем и переживаний, что выдавливают из него сейчас рваные всхлипы. Иногда сильные только изображают из себя таковых. Выставляя кулаки и грозный взгляд навстречу миру и окружению, они умело скрывают рубцы душевных ран, нанесенных кем-то жестоким в прошлом. Как справляться с этими ранами каждый выбирает в силу своего характера и возможностей. Кто-то утонет в алкоголе до лучших времен, кто-то заляжет в депрессии, кто-то будет бесконечно ныть близким и родным о вопиющей несправедливости, а некоторые выберут быть сильным, запереть разъедающие естество эмоции и переживания поглубже, и выгребать из дерьма отдавая на это все свои силы. Спрятать страхи за напускным безразличием и уверенностью, и идти вперед с гордо поднятой головой, если кому-то не нравится метафора с дерьмом. Теперь Чан видит шире. Феликс — не Рэмбо, бесстрашный, колючий, бьющий по морде каждому, кто на него косо посмотрит. Феликс — омега, кем-то сильно обиженный когда-то, у которого болит внутри так сильно, что он предпочитает это скрывать от всего мира за обозленным взглядом. Крис чувствует теплое мокрое пятно у себя на груди, там, где бешено колотится сердце. Феликс в какой-то момент льнет сильнее, будто просится, чтобы его обняли, утешили. Альфа не уверен, имеет ли на это право, возможно, ему просто кажется, что омега ему доверился, но рискует, обнимает и прижимает крепче. — Не надо меня жалеть… — неразборчиво бормочет Феликс. Даже сейчас в голосе сквозит агрессия. Но он не отстраняется. Омега годы давил эмоции в себе, а если и позволял им вырваться наружу, то переживал это в одиночестве. Сейчас, в объятиях этого альфы он впервые не чувствует угрозы, возможно, именно поэтому так сильно расчувствовался? — Не буду… — в своей манере соглашается Бан. Но гладить по спине и по голове не перестает. — Мне не нужно твое сочувствие, — омега сам не понимает, почему огрызается. Наверное, из-за годами сформированной привычки. — Хорошо, — тихое и спокойное. — Только попробуй опустить руку ниже лопаток, я тебе ее сломаю, — всхлипывает. — Я могу вообще убрать руки, хочешь? — Нет… Крис улыбается. Альфа мурчит, дышит глубоко и размеренно, передавая свое спокойствие через мягкие, заботливые прикосновения Феликсу. Крис ощущает себя сейчас на правильном месте, там, где он нужен, с тем, с кем хочется быть рядом. Быть вдвоем, только он и омега… Вдвоем… В горле горчит и вяжет. Феликс же не один. Как он мог забыть об этом? Альфа тут же потух, как сдутый порывом ветра фитилёк. Еще несколько минут в чужих руках и Феликс расслабился. Слезы высохли, дрожь исчезла. Ему тепло и уютно. Омега уже успокоился. В голове прояснилось, и ему становится дико неловко, даже немного стыдно, что он показал свою слабость перед кем-то. Феликс снова напрягается, пытается придумать, как теперь выйти из этого положения, сохранив никому не нужную гордость и образ сильного и независимого. Оттолкнуть и ударить? Сделать вид, что ничего не произошло? Чан почувствовал напряжение. Сам отпускает и отходит на несколько шагов. Феликс плотнее запахивает на себе куртку и стыдливо отводит глаза. Крис тяжело выдыхает. Наверное, пришло время быть честным. С омегой, и с собой тоже. — Феликс, ты сказал, что не любишь, когда ходят вокруг да около. Я не буду. Ты мне понравился, как только я увидел тебя, — омега фыркает на эти слова — банальщина, — но я не позволю себе сделать ни одного поползновения в твою сторону, — а сейчас Ликс насторожился. Сглатывает ком в горле, — то, о чем я узнал… меняет многое. Не хочу притворяться тем, кем не являюсь, из этого ничего хорошего не выйдет, — слова больно режут, но Феликс не удивлен, вполне ожидаемая реакция. Никому не нужен омега с таким багажом. Но оно и к лучшему, значит, альфа от него отвяжется, — но я бы хотел, чтобы мы стали друзьями. Потому что чувствую, что тебе это необходимо. Мне, кажется, тоже. Но если ты не хочешь общаться — скажи об этом. Я оставлю тебя в покое. И поверь, это тебе совершенно ничем не грозит. Просто будем продолжать делать вид, что мы не знакомы и ты меня ненавидишь. Все. Альфа разложил свои карты в открытую. Он хотел бы большего от омеги, но понимает, что это неуместно. Ни сейчас, ни, возможно, в будущем. Крис понимает, что Феликс не будет легкомысленно вступать в связь с кем-то, кто не готов принять его ситуацию. А Чан не готов. Он уже успел подумать об этом, пытался представить себе жизнь с Ликсом и его ребенком, крутил ситуации и так, и эдак, но картинка в голове не складывалась, Крис не видел себя в образе отца. Он себе не врет, и Феликсу врать не собирается. Ради чего? Получить омегу в постель? Наслаждаться его компанией, но при этом увиливать от ответственности? Подло и низко. Чан бы так не поступил. Возможно, у них и правда получится просто дружить, кто знает. Крис отдает право выбора, право решить за двоих омеге. Ликс думает не долго. Он чувствует, что с ним откровенны, наверное, впервые за долгое время. И за честность со стороны альфы он благодарен. Чан поставил потребности чужого человека выше своих — похвально, за это можно только сказать спасибо. Да, Ликсу хотелось бы быть с кем-то. С мужчиной, кто вот так может успокоить, когда плохо и больно. Подставить плечо, дать опору, которой, на самом деле, так часто не хватает, не ожидая оплаты телом взамен. И вот ему сейчас предлагают эту опору, помощь, в обмен на… Ничего? На дружбу, общение? Это выгодная сделка. Так вышло, что Бан Чан единственный, кто знает тайну омеги, и это дает давно забытое чувство облегчения. — Хорошо, — кивает омега, и впервые говорит с альфой мягко, — думаю, ничего страшного не случится, если мы будем общаться. Чан удовлетворенно кивает в ответ. — Расскажешь мне, что у тебя произошло? Феликс прикрывает глаза и тяжело вздыхает. Эти воспоминания всегда неприятны. Когда Феликсу было восемнадцать, он по своей глупости влюбился не в того человека. Взрослый альфа, бывший полковник корейской армии, зав кафедры в военной академии, да еще и женатый. Молоденький омега потерял голову, которой тогда толком еще не было на плечах, и принял все условия, поставленные своим любовником. Главное, конечно же — никто не должен знать об их связи. «Отношения» длились не долго. До того момента, как Феликс узнал, что беременный. Напуганный новостью молодой парень пришел к альфе за поддержкой, вместо которой получил озлобленный взгляд, будто Феликс сам виноват в том, что произошло и хладнокровное: «Я никогда не признаю этого ребенка. Мне проблемы не нужны, вот деньги, иди делай аборт». За неделю, которую Феликс взял себе на раздумья, он прошел все круги ада. Омега с табелем отличника в военной академии, в таком раннем возрасте титулованный множеством наград по различным боевым искусствам — большая редкость. Ему прочили светлое будущее на стезе военнослужащего. И что теперь? Бросить возможную успешную карьеру, исчезнуть и самому воспитывать ребенка? Аборт не казался таким уж неправильным решением. С другой стороны, он любил своего альфу. И был бы счастлив носить под сердцем его малыша, если бы знал, что тот будет рядом, готовый подарить любовь им двоим. Но Феликс все время забывал о том, что это не его альфа, до последнего не хотел верить, что любви там нет, только похоть к молодому красивому телу и личику. Никому из друзей омега не мог рассказать о своем положении. Возможно, они бы отговорили, но, парень предпочел держать свои проблемы при себе. На консультации перед неприятной процедурой врач стальным голосом вещал о рисках и осложнениях, которые могут быть связаны с операцией: гормональные нарушения, отсутствие течки, воспаления, эндометриоз, миома, бесплодие… Врач не скупился на красочные описания страшных диагнозов, то и дело заглядывая в глаза омеги с осуждением. И Феликс попросту испугался. За себя и свое здоровье. Парень отказался от вмешательства в последний момент, со слезами на глазах и ужасом, скручивающим все внутри вылетел из больничного кабинета. В тот вечер студент пришел к своему куратору, по совместительству любовнику, с мольбой во взгляде. Он надеялся, что мужчина все же поймет, как Феликсу страшно и больно переживать сейчас все это, найдет хоть малость сострадания и поддержит, скажет, что они что-нибудь придумают и непременно со всем справятся. Но когда альфа узнал, что Феликс не сделал то, что ему было велено, влепил звонкую пощечину и приказал возвращаться в больницу, или: «Ты хочешь, чтобы я ногами выбил его из тебя?». Именно в тот момент в омеге что-то рухнуло. Иллюзии? Да, наверное, это они с грохотом обрушились под гнетом реальности и жестокости со стороны человека, которого мальчик любил. Нацепив невозмутимое лицо, Феликс пообещал, что сделает все, как приказано, и ушел. Больше не возвращался ни к этому альфе, ни в академию. Человек, продолжение которого омега носил под сердцем, больше его никогда не искал. Перед друзьями было до жути стыдно предстать в роли залетевшего омеги — одиночки, перед родителями — стыдно, плюс страшно. Феликс не был уверен, что папа и отец, которые всегда гордились успехами единственного сына и возлагали на него огромные надежды, погладят по голове за столь безрассудное поведение. Очередной глупый поступок, но Ликс решил, что справится со всем сам. Родителям, что живут в провинции, месяцами врал, что сильно занят учебой, поэтому никак не может вырваться к ним в гости. Сам же нашел несколько подработок официантом и курьером, так же обманул работодателей о своем положении, и таким образом зарабатывал на пропитание и аренду обшарпанной комнатушки в общежитии бедного района города. Жизнь Феликса погрузилась во мрак и бесконечные терзания. Он уже на шестом месяце беременности, а все еще не понимает, как он относится к этому ребенку. Вот омега лежит на односпальной скрипучей кровати в своей комнате размером четыре на шесть метров, и поглаживает совсем небольшой животик. Врач говорит, что с его комплекцией такой незначительный размер плода на таком сроке — норма. Омега уже знает, что у него будет альфа. Что он испытает, когда увидит его? Появятся ли хоть какие-то теплые чувства с рождением малыша? Он сможет заполнить гниющую, кровоточащую дыру в сердце? Слезы текут из глаз бесконечным потоком, неприятно затекая в уши и оседая на волосах. Каждую ночь одно и то же. Феликсу перманентно больно в груди. Он не один, и уже никогда не останется один, но чувствует себя самым одиноким человеком в мире. Еще месяц, и работать становится тяжелее. Да и скрывать живот под безразмерными худи уже не выходит. Работодатели не церемонятся — им не нужен сотрудник, который не может выполнять свои обязанности так же продуктивно, как раньше. Феликсу предлагают несколько зарплат сверху, чтобы он не раздувал из увольнения проблему и просят на работу больше не выходить. Омега понимает, что ему не остается ничего, кроме как вернуться домой, к родителям, которые до сих пор не знают, что их сын совсем скоро станет папой. С тяжелым сердцем Феликс едет в свою родную провинцию, то и дело прокручивая в голове возможный исход его внезапного появления дома в таком виде. Он представляет себе скандал, разочарование и осуждение в глазах отца и папы, готовит речь, в которой сотни раз извиняется за свою глупость. За все глупости, что он успел допустить за последние 8 месяцев. Омега ожидает, что родители его отругают, возможно годами будут упрекать в том, что сын испоганил свою жизнь инфантильными решениями, но Ликс никак не ожидал того, что родители от него откажутся. Вот так просто, выслушав объяснения о том, что произошло, не обращая никакого внимания на рыдающего и умоляющего простить сына, говорят, чтобы выметался. Со злостью в глазах брызжут слюной, что знать больше не хотят, потому что омега внезапно стал позором семьи, притащившись в отчий дом с внебрачным ребенком под сердцем. С каких пор «честь семьи» стала так важна для папы и отца, Феликс так и не разобрался. Все что он понял — от него очередной раз отказываются. Снова, это самые близкие ему люди, которых он любит, в которых видел поддержку. Снова больно настолько, что хочется умереть. Феликс поступает так же, как с отцом ребенка. Просто покидает родительский дом, молча, нацепив маску безразличия, вычеркивая этих людей из своей жизни навсегда. В нем живет маленький человечек, в нем плещется новая жизнь, но омега чувствует бесконечную пустоту внутри. Разъедающую, отравляющую, которая преображает лицо и взгляд молодого парня в озлобленный, полный ненависти и бесконечной борьбы с жестокими реалиями. Против него весь мир. В отместку, он будет против этого мира. Феликс едет в электричке обратно в Сеул. Он прислонился лбом к дрожащему стеклу, укутывается в теплый вязаный кардиган плотнее, складывает ручки на живот и пустым взглядом наблюдает как пролетают за окном стволы деревьев и сельские домики. Кажется, именно в этот момент у него формируется тот самый стержень, пропитанный желчью и недоверием ко всему, что его окружает. Чего ожидать от посторонних людей, если самые близкие безжалостно загоняют нож в спину, когда ты так сильно уязвим? Помощь не придет. Он сам по себе среди этой жестокости. Да, только по своей вине, и прекрасно это понимает. Но от этого легче не становится. И как бы паскудно не было на душе, как бы часто не проскакивали мысли о том, что хотелось бы закрыть глаза этой ночью и не проснуться утром, парень не позволяет себе сдаться. Его держит на плаву маленькая жизнь, что сейчас толкается, видимо, ножкой, в пустой желудок. Просит поесть, ведь три часа дня, а завтрака еще не было. Феликс все еще не понимает, нравится ему это ощущение внутри себя или нет. Но сейчас этот маленький, еще не родившийся альфа держит осколки разбитого сердца вместе. И омега не готов от него отказаться. Он не будет таким, как те люди, что его окружают. Вернувшись в Сеул, Феликс заселяется обратно в общежитие. Отложенных денег хватит на несколько месяцев аренды и скромного питания, и он еще не покупал ничего, что нужно было бы ребенку на первое время. Омега не знает, что ему делать дальше. Страх с каждым днем нарастает все больше. То ли от стресса, то ли от переутомления, схватки начинаются раньше времени, на две недели до назначенного срока. Феликс попадает в больницу, где врачи строго следуют алгоритму на такой случай: пытаются выведать у омеги контакты отца ребенка, родственников, родителей или опекуна, кого угодно, кто мог бы присутствовать в больнице на случай непредвиденной ситуации. Но омега не может назвать ни одного имени. Сквозь боль он только отвечает «У меня никого нет». Феликс смутно помнит, как проходили роды. Было больно, над ним кудахтали акушер и медбратья, кто-то держал за руку, говорил подбадривающие слова, промокал прохладным полотенцем мокрый лоб и повторял тужиться. Все происходило как в тумане, но, кажется, очень быстро. Ликс не слышал плач, но как только потуги закончились, и он почувствовал физическое облегчение, внутри неприятно закололо. Страх за своего ребенка пронзил молнией от сердца до макушки, ему срочно нужно было увидеть малыша. Сейчас же, иначе, казалось, что он сойдет с ума. Он варился в этом ужасном ожидании не больше минуты, что ощущалась вечностью, и вот, врач кладет ему на грудь маленький комочек, завернутый в пеленальную простынку. Настолько маленький, что кажется, одно неверное прикосновение ему может навредить. Мокрое, ярко розовое личико с кнопочкой-носиком, заплывшими глазками-щелочками и причмокивающими губками. Он даже не кряхтит, просто дышит, иногда морщась. Врач говорит, что ребенок здоров, несмотря на ранний срок рождения, пару дней и он окрепнет. Как и предполагалось — это альфа. Феликс слышит слова и наставления доктора через шум в голове и собственные всхлипы. Он плачет, аккуратно прикасаясь губами к влажному лобику. Все, через что он прошел, все эти мучения и боль были ради этого детеныша. И оно того стоило. Феликс никогда не поверит, что трепетные чувства, распирающая грудную клетку безграничная любовь, что он сейчас испытывает к маленькому Юнхо, диктуются гормонами. Нет. Это что-то гораздо большее. Это глубже и навсегда. Феликса оставили в больнице для наблюдения за малышом. Недоношенным уделяют особое внимание. Два дня омега живет в новом мире, где есть только он и его новорожденный сын. Он будто забыл о всех сложностях, что ждут его за пределами больницы, наблюдая, как альфочка спит, кряхтит и ерзает под боком. Рассматривает и трогает крохотные пальчики на ручках и ножках, безостановочно целует их. Разговаривает с ним, даже когда тот спит, повторяет, что любит больше жизни, что они со всем справятся. Феликс впервые за долгое время неконтролируемо улыбается. Но проблемы решили напомнить о себе сами. На пятый день, сразу после визита врача, который сказал, что омега и его малыш готовы к выписке, в палате появился взрослый, незнакомый Феликсу омега. В сером офисном костюме и совсем неподходящем к цвету пиджака красном галстуке в полоску, с какими-то документами в руках, он сухо поздоровался, представившись господином Сун Гио из органов опеки и попечительства. Пока Сун Гио зачитывал текст с бумажки, у Феликса холодело сердце, и он все крепче прижимал к себе сына. «… Мы провели осмотр вашего жилья, оно совершенно не приспособлено для жизни с новорожденным. У вас нет заработка, нет опекуна, и вы не указываете отца, с которого можно было бы взыскать помощь. Мы вынуждены забрать вашего ребенка, вы не способны о нем позаботиться. Вот постановление» — как будто палач, без какого-либо сочувствия рубанул топором, в секунду оборвав жизнь молодого папы. Феликс спорил, ругался, кричал, был похож на сумасшедшего в больничном халате, не подпускающего к себе и ребенку сотрудников, что пришли забирать его сына. Но снова жестокая реальность тут как тут — он один, а против него весь мир. Никакие мольбы и истерики не смягчили вынесенного вердикта. Когда от него оторвали единственное, что держало омегу в этом мире, он только упал на холодный кафель, не в силах сдержать разрывающую боль внутри. Будто вырвали сердце из груди. У Феликса нет влиятельных знакомых, кто мог бы помочь решить возникшую проблему, нет никого, кто поручился бы за него. Омеге становится настолько все равно на себя и свою гордость, что он хватается за телефон и звонит тому, кто подарил ему сына. Тому, кого он никогда бы ни о чем не попросил и не хочет впускать в свою жизнь снова, но сейчас это не важно. Сейчас Ликс думает только о Юнхо. Наверное, его бывший любовник единственный, кто имеет достаточно связей и власти, чтобы как-то исправить ситуацию. Руки Феликса настолько сильно дрожат от неконтролируемых эмоций, что ему приходится держать телефон двумя возле уха. Он просто хочет попросить альфу позвонить кому-нибудь, заплатить, если нужно, чтобы Феликсу отдали сына. Омега потом вернет долг, отработает, никогда никому не скажет, что это внебрачный сын альфы, уедет на другой конец света, сделает все, что угодно, лишь заглушить эту ревущую в груди боль от расставания со своей частичкой. Но на другом конце оператор сообщает: «Данный номер телефона не существует». И повторяет об этом каждый последующий вызов. Почему Феликс забыл, что он один? Неделю омега околачивает общественные организации и гос учреждения в попытках добиться права забрать своего сына. Но представители закона непоколебимы. Им нисколько не жаль не состоявшегося молодого парня, его слезы и истерики для них — пустой звук. Феликсу нечем крыть. Его жизненная ситуация не изменилась, и ближайшее время вряд ли изменится. Очередным вечером обессиленный омега заползает в свою комнатушку и падает на кровать, захлебываясь от рыданий, вызванных собственной беспомощностью. Ему сейчас особенно плохо. Гормоны шалят не на шутку, инстинкты и сущность кричат о том, что ему срочно нужно к сыну, маленькому и беззащитному, который остался один неизвестно где. Феликс злится и ненавидит себя. Во всем виноват он сам. Ему никогда еще не было так сильно больно. От мук самобичевания отвлекает телефонный звонок. Незнакомый номер. Феликс не задумываясь отвечает. — Феликс? Здравствуй. Это дядя Мингю… Дядя Мингю? Альфа, младший брат отца, которого Феликс видел последний раз, кажется, в десять лет. Тогда дяде было всего двадцать четыре, и он работал в сфере крупных промышленных технологий, часто путешествовал по работе, поэтому омега его даже и не помнит толком. Пересекались они очень редко на семейных праздниках. — Феликс, я созванивался с твоим отцом, он рассказал мне, что ты беременный. И рассказал… как он поступил. Мне жаль. Мой брат полный придурок. Скажи, возможно, тебе нужна какая-то помощь? Где ты? Как себя чувствуешь? Можем встретиться, если хочешь. Омега будто почувствовал, что ему, застрявшему в трясине безысходности, протянули спасительную соломинку. Он, конечно же, ухватился за нее руками и ногами. Омега, не сдерживая слез и надрывных всхлипов выпалил все, как на духу. По факту, он не знал своего дядю, не знал где он, чем занимается, и какие у него возможности. Сможет ли он вообще чем-то помочь — неизвестно. Но стоило омеге замолчать, закончив рассказ на «Умоляю, дядя Мингю, просто помогите мне вернуть сына, мне больше ничего не надо», альфа, не раздумывая ответил: — Собирай вещи, приезжай ко мне. Мы с мужем живем загородом Сеула, я скину адрес. Что-нибудь придумаем. Глубокой ночью омега оказался в небольшом загородном доме. Муж дяди — омега Ли Сонши встретил исхудавшего парня с синяками под глазами крепкими объятиями и грузным сочувствием во взгляде. Феликс с ходу хотел спросить, что они будут делать, смогут ли ему как-то помочь, но его метания тут же остановил хозяина дома. — Сегодня слишком поздно что-то решать, — альфа окинул взглядом вымученного, будто только что закончившего сорокадневные скитания по пустыне паренька, — ты остаешься жить у нас. Сонши покормит тебя ужином, и покажет твою спальню. Завтра со свежей головой подумаем, как нам быть. Хоть они и не были знакомы до этого, старший омега сразу же начал проявлять к племяннику мужа трепет и заботу, будто они кровная родня. Лепетал над поникшим младшеньким, чуть ли не из ложечки готов был кормить, довел до спальни, которая по размерам оказалась больше, чем комнатушка Феликса в общаге, выдал мягкую плюшевую пижаму и даже подпихнул одеяло под бока, когда тот лег на кровать. Наверное, хотел и в лобик поцеловать, но постеснялся. Ту ночь омега все равно не спал. Он думал только о Юнхо. Больной мозг, скачущие в крови гормоны рисовали страшные картинки, о том, что может происходить с его сыном сейчас. Неизвестно где, неизвестно кто его трогает, пеленает, кормит, укладывает спать. Или не делает ничего из этого, и малыш просто лежит и плачет? Ему может быть больно, страшно, плохо, а Феликса рядом нет. Омега скручивается в кокон под пушистым махровым одеялом и не может сдержать слезы. Как же он мог так подвести своего малыша? Утром, как дядя и обещал, они занялись вопросом Феликса. И альфа подошел к этому основательно и серьезно. Проконсультировался с несколькими знакомыми юристами, узнал у дальнего друга, что давно работает в гос администрации как работают службы опеки и попечительства, и какие есть рычаги давления или методы обхода системы. Таковых не оказалось. Феликсу нужно было налаживать свою жизнь, найти высокооплачиваемую работу, жилье, и через год через суд можно попробовать оспорить решение органов опеки. Но это слишком долгий срок, за который ребенка может усыновить какая-нибудь семейная пара. Ликс сидит на диване опустив голову на руки. Силы бороться покидают его. Мысли, что он может никогда не увидеть Юнхо захватывают рассудок, и его начинает трясти от ужаса. — Мини, милый, а давай мы усыновим Юнхо? Феликс поднимает голову, в глазах немой вопрос, внутри все замирает, будто он ждет решение божьего суда над собой — в рай или в ад. Они действительно пойдут на это? Альфа какое-то время смотрит на добрую улыбку мужа, что сидит справа от Феликса на кресле. — Ты уверен? — Мингю не уточняет детали, не вдается в расспросы, типа «И как ты себе это представляешь?». Просто переспрашивает, чтобы убедиться, что его омега этого действительно хочет. — Почему нет? У нас дом большой. Феликсу и малышу есть где оставаться. Он будет воспитывать своего сына, а мы поможем, заодно, потренируемся перед тем, как появится наш собственный, — омега встал с кресла, подошел к своему альфе, присаживаясь на краешек стола рядом с ним, — Феликс сможет доучиться или получить новое образование, если захочет. Мы же можем позаботиться о них двоих… Мингю кивает, беря своего мужа за руку и целуя кисть. Феликс сползает с дивана на колени и прижимается лбом к ковру, складываясь в низком поклоне, без остановки говорит «спасибо». Он не уверен, сможет ли когда-нибудь в полной мере отблагодарить своего дядю и его мужа за эту помощь, за спасение. Теперь он обязан этим людям всем, что у него есть. Через месяц малыш Юнхо воссоединился со своим папой. Официально, его родители Ли Мингю и Ли Сонши, но это не имеет никакого значения. В их доме Феликс воспитывает собственного сына, ему помогает вполне счастливая в этой всей ситуации супружеская пара. Они живут, как семья, где у маленького альфы есть любящий папа и дедушки. Загородный дом семьи Ли становится для Феликса тихой гаванью, где он чувствует себя защищенным, счастливым, и впервые за долгое время не таким одиноким. Когда Юнхо исполняется полтора годика, Феликс решает, что ему пора искать работу. Не может же он бесконечно сидеть на шее у своего дяди. Омега, итак, слишком часто чувствует себя неловко из-за этого, даже несмотря на то, что супруги просят младшего оставить эти глупые мысли. Они достаточно зарабатывают, чтобы без ущерба для семейного бюджета обеспечить еще нескольких детей. Но Ликс непреклонен. Он хочет стать самостоятельным. Ему вот-вот стукнет двадцать, у него есть ребенок, а он из себя ничего не представляет. Омега хочет когда-нибудь вернуть долг, который, на самом деле, на него никто не вешал. Мингю выслушав все аргументы племянника, предлагает ему другой вариант. Доучиться в академии — восстановиться займет гораздо меньше времени, чем начинать все заново. Получить профессию военнослужащего — престижно, за это неплохо платят, ранняя пенсия, плюс, Юнхо нужен счастливый папа, а иметь работу, которая нравится — одна из непосредственных причин того самого счастья. Тем более, рядом есть до безумия любящий Юнхо Сонши, так что малыша есть с кем оставлять, даже если Мингю уезжает в командировку. «Ты стал нам как сын, Феликс. Мы были бы рады, если бы ты смог реализоваться в той сфере, в которой тебе хочется. Ставь свою жизнь на ноги, пока у нас есть возможность помочь». Услышав от старшего омеги такое же мнение, Феликс соглашается, со сноской, что переведется он в другую академию, а в ту, где учился — ни ногой. На том и порешали. Феликс заканчивает военную академию через три года. Сыну четыре с половиной. Омега отправляется на службу и чем дальше, тем быстрее летит время. Юнхо растет послушным и смышленым мальчиком, взявшим характер скорее от папы, нежели от отца. Маленький альфа любит папу до безумия, скучает, когда тот пропадает на неделю, и безумно радуется, когда Феликсу удается вырваться на выходные в увольнительный. Папа всегда мягкий, добрый, улыбается и шутит, от него веет теплом, трепетом и заботой. Наверное, Юнхо удивился бы, увидь он папу за пределами дома, вне его компании. После всего, что произошло, Феликс стал другим. Нежным и заботливым он был только с тремя людьми — дядей, его омегой и своим сыном. Для всех других, еще с первых дней в новой академии он превратился в того самого Рэмбо. Феликс не забыл, через что он прошел, не забыл обид и предательств. Наверное, никогда не забудет — они выжжены на подкорке клеймом. Доверять кому-то, особенно альфам, что похотливо на него заглядываются, он больше не собирался. Омеге хотелось верить, что он стал более зрелым, умнее. Он не позволит больше обстоятельствам взять над ним верх и подвергнуть опасности то, что у него есть. Омега никого больше к себе не подпустит, не позволит разбить с таким трудом склеенное сердце. Ему никто не нужен. Дома его всегда ждет любимый сын — и этого достаточно. Так проходит еще несколько лет. Феликс идет на повышение в звании, после чего его бесконечная служба должна закончиться, и он сможет перейти на административную работу офицера, иметь больше выходных, при этом получать больше денег. То, к чему он стремился. Но подрывающие планы омеги новости приходят оттуда, откуда он не ждал. Мингю возвращается из очередной командировки и сообщает о том, что его компания открывает филиал в США, в Аризоне, и его переводят работать туда. С семьей. Выезжать через месяц. Феликс понимает, что не может требовать от дяди отказаться. Это его жизнь, его работа. Семья Ли, итак, слишком много для него сделала, он просто не в праве диктовать условия, поэтому, обязан подстроиться. Двадцатипятилетний омега уже не тот безмозглый парнишка, которым был в восемнадцать. У него есть некоторые связи, на службе у генералов и полковников он на хорошем счету. Поэтому Феликс шерстит по всевозможным имеющимся у него каналам и находит выход. Перевод на военную базу, что находится недалеко от столицы Аризоны — Феникса, где выделяют дом для Мингю и его семьи. Так Феликс оказался на Сантего. По законам американской армии, омеги-одиночки не имеют права служить, если у них есть несовершеннолетние дети. Да, документально, у Феликса ребенка забрали и за ним он не числится. Но омега все еще является папой, что он скрыл, тщательно подделав свою медкарту и записи из личного дела. И если кто-то из руководства узнает, что сын все-таки есть, да еще и рядом — Феликса вышлют из страны обратно в Корею, а разлука с Юнхо — самый страшный исход для омеги. Первые три месяца на базе Феликс не имел никаких проблем. А потом к нему прилип один альфа — капитан. Омега быстро объяснил своими методами, что тому ничего не светит — вывихнутой рукой альфа не мог ничего делать пару недель после того, как попытался зажать Феликса за казармой. Неугомонный капитан впредь не приближался, но словесно напоминал о своем желании каждый божий день, что омега пропускал мимо ушей, как жужжание фруктовой мошки. А однажды, после тренировки, капитан снова зажимает Феликса по пути из бара в казарму, но прежде, чем омега успел доломать его руку, тот шипит едкое: «Я знаю твой маленький секрет». Испуг пронзил Феликса, обездвижив. «Блефует, не может знать», — думает Ликс. Но альфа достает телефон и показывает видео, на котором кадры с прошлого увольнительного в городе: омега играет со своим сыном в парке на площадке. — Я знаю, что у тебя есть сын, — победоносно играет бровями капитан. — Ты ничего не докажешь, — Феликс сжал кулаки до хруста костей. Хочется минимум — свернуть шею этому ублюдку, максимум — четвертовать и сжечь. — Уверен? Для начала донесу информацию до руководства, они начнут копать. И посмотрим, кто из нас прав. Если это действительно не твой сын, то тебе нечего бояться, — равнодушно пожимает плечами альфа, — ну что, я пошел к генералу? Феликс опешил. Страх хлыстом ударил по телу. Снова, как тогда, в больничной палате, мысленно прокручивает воспоминания момента, когда из его рук выдирают Юнхо и уносят в неизвестном направлении. Фантомные боли забились в груди, ужас окутал разум. Он не может допустить, чтобы это повторилось. — Чего ты хочешь? — Как, чего? Ты что, не понял еще? Тебя. — Ты больной? Ты шантажируешь меня моим же ребенком, чтобы я с тобой переспал? — Феликс надеется, что он ошибается, но нет… На лице альфы сверкает дьявольская похотливая улыбка, он облизывает скривленные губы, которые поблескивают от слюны при свете вечерних фонарей, и сквозит своим мерзким голосом: — Именно. Можешь отказаться, но тогда я иду к генералу с компроматом на тебя. Феликс надеялся, что это будет единожды. Он сцепив зубы терпел, пока его трахал беспринципный подонок, которого ему хочется убить. Ненавидел его каждой клеточкой тела. Этому альфе даже не было дела до того, чтобы омега под ним кончил. Да Феликс бы и не смог. Ему было настолько противно, что еле сдерживался, чтобы не разрыдаться, пока в него толкается чужой член. Но даже в этих ужасных обстоятельствах он не позволял себе расплакаться, потому что боялся показаться слабым. После того раза омега час провел в душе, в надежде смыть с себя мерзкое, отвратительное ощущение чужих прикосновений, укусов и следов секса. Почти кипяток до красноты обжигал кожу, он растирал себя мочалкой чуть ли не до ссадин, хотелось всего себя продезинфицировать, облиться кислотой, чтобы отвратно зудящая кожа слезла, но ничего не помогало. Ненависть, боль, обида, униженное достоинство, отвратные ощущения полосовали изнутри, вызывая тошноту. Феликс поклялся забыть об этом инциденте. Он всего лишь защищал свое право быть с сыном как мог. Но через два дня альфа вернулся. С тем же самым шантажом. Даже слов в предложениях не поменял. А потом еще и еще раз. Феликс будто заново переживал свой самый страшный сон, только теперь по другому сценарию. Омега никому не мог сказать, что с ним происходит, просто терпел унижение и насилие, все больше обозляясь на альф, и тех, кто его окружает. Он даже не решился сказать об этом дяде, потому что знал, что тот это не спустит капитану с рук, а начнись разбирательства — все равно всплывет информация о сыне. Мало того, что капитан пользовался телом омеги, как игрушкой, когда ему вздумается, он осмелился растрындеть некоторым сослуживцам, что Феликс с ним трахается. Те, кто посмел заикнуться об этом при Ли — тут же отправились в лазарет с поломанными носами и рассечениями на лице. Блондин тогда получил жесткое наказание и предупреждение, которое заносится в личное дело. Еще одна такая выходка — его тоже отправят домой. Поэтому пришлось снова пассивно-агрессировать и копить в себе ненависть. Но, к счастью парня, капитана серьезно подстрелили на одном из выездов на границу с Мексикой. Подонка тут же списали, и он отправился восвояси, в Бразилию, откуда был родом. На этом мучения Феликса закончились, но только физические. Морально омега был уничтожен, разбит и подавлен, что умело скрывал за образом неприступного, злого и агрессивного парня. Феликс безэмоционально рассказал о своей истории Чану, будто это была статья из недавно прочитанной воскресной газетенки. Конечно же, он умолчал о большей части своих переживаний, поведал только суть и прошелся по основным пунктам случившегося. — Осуждаешь? — омега уже полностью одет, пуговицы на куртке застегнуты под самое горло. Он оперся на стол пятой точкой и скрестил руки на груди. В голосе по-прежнему привычные нотки недоверия. — Восхищаюсь… — Чан сидит на стуле в метре от него. На протяжении всего рассказа он испытывал разные эмоции — грусть, сочувствие, обиду, сожаление, злость, желание убивать. Но только не осуждение, — ты очень сильный парень, Феликс. Не представляю, как ты прошел через все это. Я бы сдох, наверное. Феликс хмыкает и еле заметно улыбается уголком губ. Сколько раз он хотел сдохнуть за те годы? Можно сбиться со счету. — Главное, что у тебя теперь есть опыт. И ты не будешь больше совершать таких ошибок… — Юнхо не ошибка, — грубо прерывает Феликс, — он лучшее, что есть в моей жизни. — Я не про твоего сына, — спокойно отвечает альфа. — Его отец? — омега понимает, о чем хотел сказать Чан. Ликс пожимает плечами, — все случилось так, как случилось. Я не хочу ворошить прошлое. — Ты знаешь что-то о нем? — Нет. Никогда не хотел знать, и не хочу. Чан кивает. Теперь он понимает этого парня гораздо лучше. И его поведение не кажется вопиюще неправильным. Феликс защищает то, что ему дорого так, как умеет. И это нужно уважать. — Спасибо, что рассказал. — Если ты кому-нибудь… — омега снова нагнетает, но продолжить ему не дают. — Феликс, мне жаль, что тебе пришлось пережить все это дерьмо, правда. Но не все альфы такие, какие попадались тебе в жизни. Не сравнивай меня с ублюдками из твоего прошлого. Ты ничего обо мне не знаешь, — Крис встал со стула и бросив короткий взгляд на блондина, направился к выходу, — увидимся на службе. Феликс еще какое-то время оставался в пустом домике. Что-то изменилось. В нем, вокруг, он пока не понимает. С сердца будто упала десятитонная гиря. Омега впервые поделился с кем-то событиями из своей жизни и от этого стало легче дышать.***
— Стой! — Минхо хватает Хенджина за рукав халата, останавливая. Омега дернулся от неожиданности и вопросительно уставился на альфу. Ли опускает руку и делает небольшой шаг назад. Они в шумном коридоре медпункта, посреди рабочего дня, вокруг ходят военные, и им лучше лишнее внимание к себе не привлекать. — Чего тебе, — омега спрашивает без капли заинтересованности, нервно бегает глазами по шастающим мимо солдатам. — Пожалуйста, встреться с Чанбином, — Хо говорит как можно тише, почти шепотом, — с ним что-то не так… — Если ваш друг заболел, он может обратиться к любому из четырех врачей, я не один тут работаю, — Хенджин разворачивается и намеревается уйти от этого разговора, но его снова хватают, в этот раз за локоть. — Ему нужен ты, Хван, — шипит альфа. — Я ничем не могу ему помочь, пожалуйста, уйди, — уже с большим раздражением рыкает омега и выдергивает свою руку из хватки. — Только ты ему и можешь помочь, — Минхо делает шаг ближе, говорит с угрожающей интонацией, в глазах сверкают отголоски сдерживаемой ярости, — это ты согласился с ним встретиться, и ты на пятьдесят процентов несешь ответственность за то, что с моим другом сейчас происходит, — увидев в глазах омеги мелькнувшее чувство вины, Хо чуть смягчает тон, снова говорит украдкой, — послушай, он сам не свой. Третий день температурит, почти не спит, а если и засыпает, то скулит будто от боли, почти не ест, при этом вынужден ходить на тренировки. Я бы не просил, если бы понимал, что он без помощи справится. Но я не уверен. Я никогда не видел его таким. Прошу, не строй из себя бездушную скотину, тебе же не все равно. Минхо прав. Хенджину не все равно. Ему просто страшно и стыдно. Стыдно, что он так сильно накосячил, поддавшись своей слабости, дав волю протестующей натуре, и подставил не только себя, но и ни в чем невиноватого человека. Страшно, потому что теперь на базе находится человек, готовый уничтожить Чанбина в любой момент, в прямом смысле слова. Хван сглатывает и проводит рукой по волосам, зачесывая назад. Он нервничает. — Я попрошу Джи, он даст ключ от домика, я приведу туда Бина. Скажи, когда ты свободен… — Нет… — обрубает шепотом, — в домиках нельзя, это заметят, — омега смотрит на наручные часы, — в четыре часа Райан уезжает в город на совещание. В пол пятого приводи Чанбина в кабинет Сони, я буду там. — Спасибо, — Минхо кивает и оба быстро расходятся в разные стороны. Хван пришел в офис к Сони на час раньше и не выходил оттуда, чтобы никто не мог знать, что он там. Хан понимающе ретировался из кабинета за пятнадцать минут до того, как должен был прийти Чанбин. Хенджин стоит оперевшись на стол, нервно потирает руками лицо, выпивает уже третий стакан воды, потому что из-за нарастающего волнения в горле сушит, как в этой чертовой пустыне. Он не хочет проблем, не хочет скандалов и выяснений отношений. Да, он сильно налажал и понимает это. А еще не знает, как теперь все исправить. Омега проклял себя уже бесконечное количество раз за то, что позволил случиться близости между ним и чужим альфой. Только вот проклятия не работают, он стоит и ждет, когда придет Бин, и придется как-то смотреть ему в глаза, объясняя свой ужасный поступок. Дверь со скрипом открывается, и в нее протискивается Чанбин. Альфа не делает ни одного шага дальше, замирает, как вкопанный. Хенджин поднимает глаза и ахает. Сказать, что у альфы болезненный вид — не сказать ничего. Кожа бледная, под глазами мешки размером с Мариинскую впадину, волосы взмокшие, лоб в мелкой россыпи капелек пота, щеки впалые. Со смотрит на омегу таким уставшим взглядом, будто вернулся с каторги. Хван уговаривал себя, что сможет выключить эмоции и спокойно все объяснить, хладнокровно выдержит любые упреки и обвинения альфы. Затем еще раз озвучит то, что они никак не смогут больше общаться и уйдет. Хван приказал себе не приближаться к Чанбину ближе, чем на расстояние вытянутой руки, чтобы не допустить непозволительному произойти снова. Но сейчас срывается с места и подлетает к парню, прикладывая руку ко лбу. — Господи, Чанбин, ты горишь! Какая у тебя температура? — омега быстро снимает стетоскоп с шеи, вставляет в уши и прикладывает мембрану к груди альфы, ныряя в дырку между пуговицами. Чанбин медленно прикрывает глаза и вымученно улыбается. Даже сказать ничего не может. Его омега рядом… — у тебя аритмия… Ты слишком горячий. Чанбин, что-то болит? Опиши симптомы, — просит Хенджин, уложив руки на лицо парня, отодвигая большими пальцами нижние веки и заглядывая в них. — Не знаю. Мне просто не очень хорошо… — альфа не мешает доктору его осматривать, отвечает заторможено, будто пьяный, но алкоголем от него не пахнет. — Тренировка была в ангаре или на полигоне? Ты был в кепке? — Хван действительно беспокоится. И как врач, и как омега. Возможно, солнечный удар. Но Минхо сказал, что это с ним уже третий день. Может, переутомление? , — ты что-то принимаешь? Когда последний раз был гон? — Джинни сыпет любыми вопросами, которые ему могут помочь хоть как-то понять, что происходит с альфой. — Гона так и не было, — грустно вздыхает Со, отводя глаза в сторону, — а запах появился благодаря тебе… Я так обрадовался… — Что это значит? — омега хмурится, а Бин не тянет с ответом, заглядывая в обеспокоенные глаза напротив. — У меня никогда не было гона. Еще ни разу в жизни. И запаха не было тоже, до той ночи с тобой. — Вот черт… — омега ошарашенно прикрывает рот рукой. Ему требуется несколько долгих секунд, чтобы понять, о чем Со говорит. И тут же в голове всплывает статья о научном исследовании врачей, которые занимались проблемами людей без запахов. Статья бесполезная, на самом деле, те ученые так и не нашли ответ, почему случаются редкие случаи, когда альфам или омегам приходится всю жизнь жить без феромонов. Но один исследователь в своем заключении предположил, что триггером для проявления запаха может послужить появление подходящего партнера. Только эту теорию никто не смог доказать. В самый первый день, когда Чанбин зашел в кабинет Хенджина на медосмотр, омега два дня как вернулся на работу после течки. У него стойкий запах ванильного кофе, и таблетки действуют не в полную силу во время гормональных скачков. Видимо, сущность Бина учуяла подходящий ей запах, поэтому он так вцепился в идею «сходить на свидание несмотря ни на что». А дальше, слишком близкий контакт, когда они сбежали ночью, вот тебе и триггер… — Стоп, — Хенджин отходит от ступора, — почему ты сейчас не пахнешь? — Я пью таблетки… — Какие таблетки? Если ты говоришь, что не имел запаха раньше — значит не было надобности пить подавители. Где ты взял таблетки? — Мне дал врач… — Ты без обследования взял себе таблетки? Какие? — Агрезипам… У Хвана в голове все стало на свои места. — Господи, Чанбин, ну как можно так безответственно поступать? Это же твое здоровье! У тебя негативная реакция на неподходящие подавители! Не смей их больше принимать! — омега откровенно ругается и злится, машет пальцем перед носом альфы, тыкая им в его грудь. Этот длинный пальчик ловит Бин. — Почему ты не сказал мне? — спрашивает он дрожащим голосом. В его глазах тоска и обида. Хенджин тут же захлопывает рот. В его глазах чувство вины и отчаяние. Омеге нужно пару секунд и глубокий вдох, чтобы сказать: — Прости меня… Я поступил, как последняя скотина… — Почему? Зачем? Если ты знал, что нельзя, зачем дал мне надежду? — Я не давал тебе надежду, Бин, — Хенджин опускает взгляд и машет головой. К горлу подкатывает ком, — я сразу предупредил тебя, что это на один раз. Я… наверное, я сделал это назло… — Назло? Кому? — Со не понимает. Он очень устал от трехдневного озноба, ноющего сердца и воющей от горя сущности внутри. — Всем… Родителям, генералу, всем, кто всю жизнь заставляет меня делать так, как приказывают. Я хотел сделать хоть что-то, чего хочется мне. И ты… наверное, ты попался под руку… — Я не думал, что ты можешь быть таким жестоким, — альфа устало берет руку омеги и ладошкой прикладывает к своей груди, — знаешь, как больно там сейчас? Из глаз омеги срываются первые слезинки, падают, разлетаясь кляксами на сером кафеле. Он знает, как. Потому что у него болит не меньше. Наверное, он всю жизнь будет осуждать себя за то, что натворил, и прекрасно поймет, если альфа его больше не захочет видеть. — Но я не откажусь от тебя, слышишь? — Хенджин громко всхлипывает. Он не заслуживает этого, не заслуживает прощения. Чанбин аккуратно касается острого подбородка Хенджина, собирая слезы на пальцах и приподымает его, чтобы заглянуть в дрожащие глаза, — я переживу эту боль, а потом заберу тебя. У генерала, у президента, если понадобится, мне плевать. Ты — мой, Хенджин. Омега плачет, а Бин подтягивает его ближе и целует. Со всей нежностью сминая любимые губы, показывая, что вовсе не злится, что достаточно сильный, чтобы справиться с необдуманными действиями и их последствиями. Хенджин целует в ответ, сильнее прижимаясь. Жадно толкается языком в рот альфы, чтобы почувствовать его вкус, смазать слишком соленый, почти горький вкус собственных слез с губ. Снова позволяет себе минутную слабость. Омеге очень хотелось бы верить в то, о чем говорит альфа. Он бы отдал Чанбину себя на задумываясь, забери он его от нелюбимого человека. Но Хван знает, что такой исход невозможен. Хенджин будет очень сильно скучать по этим нежным поцелуям с любимым альфой. Он будет безумно скучать по любимому запаху шалфея. Омега отстраняется, делает шаг назад. Вытирает рукавом влагу со щек, несколько раз глубоко вдыхает и выдыхает. И уже смотрит на Чанбина совершенно другим взглядом. Холодным и неприступным. — Завтра зайди с утра в медпункт, сдай кровь. Я быстро проведу анализ, и передам тебе нужные подавители. Два дня — будешь как новенький. Между нами ничего не может быть, Чанбин. Генерал не тот человек, у которого можно что-то просто «забрать». Он этого не позволит. Он пойдет по головам просто из принципа. Прости меня за все. В том, что сейчас происходит, только моя вина. И я постараюсь сделать все что в моих силах, чтобы это исправить. Мы почти не будем пересекаться, я обещаю. И если у тебя есть ко мне хоть какие-то чувства, умоляю, выполни мою просьбу. Не приближайся ко мне. Хенджин обошел Бина, который даже не шевельнулся после услышанного, открыл дверь и вышел из кабинета. Омега рассказал караулящему в конце коридора Минхо, почему у его друга было такое состояние, попросил проследить, чтобы Со завтра сдал кровь, и пообещал, что проблем больше никаких не возникнет. Со вышел из кабинета следом через пару минут. Старший альфа не задавал ему вопросов, ничего не говорил. Похлопал по плечу, оказывая поддержку, и они бок о бок пошли в казарму. Может, через два дня с новыми таблетками Чанбин и будет «как новенький». Только вот там, где должно быть сердце — что-то умерло навсегда, а как известно, мертвых воскресить не так то просто.***
Жизнь непредсказуемая штука. В один момент ты едешь в четко заданном направлении, двигаясь к своей цели по идеально ровной трассе без единой трещинки и бугорка на покрытии. А в следующий — тебя выносит на бездорожье, и ты теряешь управление. Выкручиваешь руль до упора вправо, влево, в поисках устойчивости, контроля и ровной поверхности, что давали уверенность в завтрашнем дне и будущем. Но, стоит один раз свернуть не туда, и впереди только камни, песок, бугры и пропасть… В которую ты всенепременно влетаешь. А дальше… Цель, к которой ты стремился теряется, исчезает. Внутренний навигатор крутит стрелку вокруг своей оси, пока ты летишь в пустоту, будто компас, потерявший магнитное поле. Исход такого падения — смерть, потеря. Чувств, дружбы, связей, важных людей, себя. Все герои оказались в одном авто, и на протяжении следующих трех месяцев службы на базе Сантего летят в пропасть. Есть спасение? Спасение есть всегда, только его крайне сложно отыскать.