— Сони, куда ты? Что произошло? — Минхо торопится поспеть за ускоряющим шаг по ночной улице омегой.
— Ничего, — не оборачиваясь, совсем тихонько буркнул парень и еще скорее начал перебирать ножками.
— Да в чем дело-то? — альфа перешел на бег трусцой, чтобы догнать, и когда оказывается на расстоянии вытянутой руки, рывком тянет омегу за локоть назад, — по поводу чего психи в этот раз? Что с тобой происходит? — Минхо впервые смотрит на Сони злобно.
После того самого счастливого в своей жизни дня (да, да, не меньше), в который Минхо подарил омеге первый полет и первый поцелуй, Джисон находится в состоянии беспробудной войны. Нет, не с альфой. Скорее с самим собой.
Все осталось как раньше: Минхо приходил каждое утро, приносил вкусные завтраки и смотрел на омегу глазами полными любви и обожания. И к этому всему добавилось кое-что очень важное. Они целовались. Как подростки в пубертате, что ныкаются от взрослых — парни прятались в кабинете Сони, и Хо позволял себе то, о чем омега его уже раз попросил тогда, возле самолета.
Для Джи открывался новый мир.
Не целованный до своих двадцати трёх лет, сейчас парень испытывал расщепляющие его на атомы эмоции каждый раз, когда крепкие руки Минхо обнимают за талию, когда пальцы альфы проходятся по волосам и мягко обхватывают шею, притягивая к себе, когда горячие губы касаются кожи, когда чужой язык играется с его собственным во рту. Хан таял от нежных, ни разу не грубых и не настойчивых прикосновений, порой не мог оторваться, застенчиво целуя в ответ, пока в легких не заканчивался воздух. Омега становился необъяснимо зависимым от этих будоражащих ощущений, от этого альфы. Но Джисон, из-за собственной «необразованности» в этом вопросе все равно чувствует себя крайне неуверенно и боится сделать что-то не так, тем самым испортить то, что между ними происходит. Поэтому, не решался хоть как-то дать понять альфе, что можно зайти дальше невинных поцелуев. А Минхо, чувствуя скованность младшего не позволял себе проявить инициативу, хотя ему и не нужно было сейчас большего. Учитывая, что это Джисон, который чуть больше двух недель назад в глаза боялся посмотреть, Минхо считает, что их отношения сейчас движутся семимильными шагами. А как Хо сказал своему хёну ранее — он никуда не торопится.
Почти две недели в режиме «шифруемся и целуемся» и у Сони развивается перманентное чувство тревоги. Хан невольно становится наблюдателем, как его друзья-омеги втягиваются в отношения. Конечно же, никто ничего не рассказывал, но Джисон пусть и тихоня, но вовсе не слепой дурак.
Вон Феликс и Бан Чан, похожи на двух попугайчиков-неразлучников — пока «никто не замечает» оба пялятся друг на друга оленьими влюбленными глазками, Сынмин пожирает Чонина взглядом маньяка, а омега хоть нос и воротит, но неизменно старается крутануть хвостом именно перед этим альфой, между Чанбином и Хенджином тоже что-то происходит, это заметно по возникающему напряжению, если эти двое оказываются ближе чем десять метров друг к другу… И все они бегают за ключами от домиков к Сони, как старики на прием к врачу — чуть ли не по несколько раз в неделю. Джи прекрасно понимает, что они туда ходят не на уединение и медитации. И вот он, в эпицентре этих брачных игрищ, который не может решиться опустить руки ниже плеч обнимающего его альфы.
Чем больше омега думал о том, что он вряд ли сможет удовлетворять такого классного и красивого альфу как Минхо простыми поцелуями, тем сильнее у него дергался глаз, тем чаще он ловил себя на приступах тревоги. Ежедневно Джисон раскачивал себя на качелях «придумай себе проблемы сам» и у него это получалось более чем успешно. Пару дней, и в его травмированном сознании нашлись десятки проблем, которые вот уже вчера разрушили его отношения с Ли:
«Минхо наверняка завидует друзьям, у которых есть секс».
«Минхо точно уже жалеет о том, что связался со мной, но не может в этом признаться, потому что сдуру пообещал быть рядом и заботиться. Он просто держит свое слово. Сто процентов — вынужденно».
«Минхо и вовсе целоваться со мной не нравится. Разве может нравиться, когда омега ничего не умеет и не проявляет инициативу? Он просто надеется на то, что скоро получит что-то большее, поэтому терпит…».
И еще с десяток подобных, на самом деле абсолютно нелогичных предположений, которые омеге диктует его неуверенность в себе и низкая самооценка, в которых он умело себя убеждает еженощно перед тем, как провалиться в сон.
Мысли, крутящиеся вокруг «если не перевести отношения в горизонтальную плоскость — альфа уйдет» быстро переросли в новый дикий страх Сони. Страх, похожий на двухголового дракона, что готов сожрать дрожащего омегу с потрохами. Одна голова, которая называется «Я к интиму не готов» откусит верхнюю часть тела, а вторая, под названием «Не дашь ему — бросит» — сожрет остатки.
Вот и сидит Джи в очередной пятничный вечер на своей нижней кровати в казарме и сгрызает ногти, нервничает. Сам он с этими страхами точно не справится, а помочь некому. Что делать? Куда бежать? Ведь не сегодня — так завтра, Минхо заявится к нему в кабинет и скажет ужасное «Все кончено».
Из душевных терзаний вырывает голос Чонина.
— Джи, с тобой все в порядке? — Ян стоит перед другом в одних трусах, руки закинул на свою верхнюю койку, видимо, уже собрался запрыгивать. Джисон резко отводит взгляд, смущается даже при виде полуголого омеги. Что же с ним будет, когда перед ним разденется альфа?
— Да… я. все в порядке… — невнятно бормочет, — а ты чего тут?
Непривычно видеть Чонина в казарме в пятницу вечером. Обычно, омега в это время охмуряет какого-нибудь альфу и ночует с ним в домике.
— Эх… Моим планам сегодня снова помешали, — раздосадованно выдыхает старший, устало потирая переносицу, — ты какой-то странный последние пару дней. Тебя снова Купер загрузил работой? Небось, думаешь, как успеть со всеми отчетами к завтрашнему утру?
— Нет… дело совсем не в этом… — Сони снимает с шеи цепочку, на которой держатся очки, и перебирает пальчиками — тот самый подарок от Минхо стал его анти-стресс игрушкой, которая, к сожалению, не всегда помогает.
Чонин не думает долго. Он присаживается напротив младшего на его кровати, отзеркаливая позу, поджимает ноги под себя.
— Расскажи, что тебя так беспокоит. Может, я могу чем-то помочь?
Джисон задумывается. Хочется пожаловаться на то, что у него все так сложно в голове, как сильно его ломает от собственных мыслей и сомнений, как бесит нерешительность и слабый характер, как до дрожи в коленках не хочется терять так сильно полюбившегося человека… Но как страшно при этом переходить на следующий этап. Глаза Хана застилают слезы.
— Эй, Сони, ты чего? — Чонин дует губки и строит снисходительное выражение лица. Аккуратно кладет руку на плечо, оказывая поддержку, — ну что случилось-то?
Джи не позволил себе расплакаться, сделал глубокий вдох и чуть слышно проговорил, не поднимая глаз:
— Мне нравится один альфа… Мы… Ну, как бы, это… Целовались… — заходит издалека, а Чонин расплывается в хитрой улыбке.
— Ого… Малыш, да ты взрослеешь, — смеется. Друзья осведомлены о том, что у Сони еще никого не было.
— Тшшш… — Хан хмурится, и одергивает друга, прикладывая указательный палец к губам. Оглядывается по сторонам, чтобы убедиться, что никто не обратил внимания на их разговор.
— Ладно, ладно, — рыжий переходит на шепот и наклоняется ближе к младшему, — и что? тебе не понравилось?
— Понравилось… Очень. Когда мы видимся, то все время целуемся, и это прекрасно, но… Я уверен, что ему этого… ну…м-мало. А я… Не могу, — отрицательно машет поникшей головой, — я не готов. Я ведь ничего не умею в этом плане. Он точно бросит меня из-за этого… — безнадежно всхлипывает, — а я не хочу… Он мне безумно сильно нравится…
Лицо Чонина становится серьезным, взгляд напрягается. Старший омега забирает из рук Сони очки и цепочку, которые тот безостановочно теребит, откладывает в сторону и крепко сжимает ладошку в своих руках.
— Послушай, Джи. Если ты чувствуешь, что не готов, не вздумай соглашаться, если кто-то от тебя требует секса, это ни к чему хорошему не приведет.
Хани поднимает голову и внимательно смотрит на размытое лицо друга. Неожиданно слышать от него вот такое наставление. Об интимной жизни Чонина все в их небольшой компании тоже осведомлены. Другие омеги знают его как друга, который любит секс больше всего на свете и поменял такое количество партнеров, что стыдно даже начинать считать. На самом деле, Джи решился сказать Чонину о том, что его так сильно волнует в надежде услышать что-то вроде «Да чего ты паришься? Секс — лучшее, что может с тобой случиться в жизни, давай, раздвигай ноги перед своим альфой и ничего не бойся». Омега думал, что такие слова, возможно, помогут ему перебороть страх, тем более, если они будут сказаны человеком, у которого в этом деле опыта вагон и маленькая тележка. Он ведь шарит.
— Но я думал…
— Дело, конечно, твое, как поступить. Но по своему печальному опыту скажу: мало приятного в сексе, когда ты его боишься и не хочешь. На это дело нужно идти осознанно, и с адекватным партнером. Потому что если попадется какой-то эгоистичный козлина — то пиши пропало. Лучше не форсировать события, тем более в твоем случае. Ты у нас слишком ранимый, — хён нежно гладит младшего по пшеничной головушке, — а если этот мудак тебя заставляет, — Ян строит злобную гримасу, — или не дай бог принуждает к чему-то, то давай скажем Феликсу, он принуждалку его…
— Нет, нет… Прекрати, не говори этого, — Сони вмиг вспыхнул красным, представляя, что Феликс может сделать с причинным местом Минхо, — он меня не принуждает. И… это меня тоже беспокоит. Разве… это нормально?
— Что «нормально»? Не заставлять трахаться? — Ян удивлен слышать такой глупый вопрос.
— Ну… Он не позволяет себе большего, чем поцелуи… Даже не трогает нигде, только обнимает. А он взрослый, очень красивый, и… разве ему может не хотеться, ну… этого…
— Секса хочется всем альфам, Джи, — хмыкает Чонин.
— Вот и я об этом же… — поникает пуще прежнего, получив подтверждение своим словам.
— Так, Сони, — Чонин тяжело вздыхает, — а ты с ним говорил об этом?
— О господи, нет, нет, ты что… — щеки парня снова залились румянцем, — я не могу с ним говорить о таком… Я просто не знаю, как мне показать ему, что он мне дорог и нужен…
— Не понимаю, ты считаешь, что свою симпатию можно проявить только раздвинув ноги?
— Тшшшш!!! — снова шипит Сони и прижимается к постели, будто над его головой пули летят.
— Да что ты шикаешь! Ты глупости говоришь какие-то. Почему сразу секс-то? Для начала попробуй уделить ему больше времени и внимания. Ну не знаю, приди туда, где он не ожидает тебя увидеть, сделай сюрприз. Пококетничай с ним, глазки построй… Покажи, что ты не против, чтобы он зашел чуть дальше. Так и будете постепенно двигаться к «цели».
— Пококе-что?
— Действительно… О чем это я… — Чонин цокает и закатывает глаза, — флирт — знаешь, что такое?
— Знаю, — тушуется Сони, — но я не умею.
— Для начала, просто постарайся оказываться в его поле зрения чаще. Думаю, в твоем случае, это будет ого-го какой жест…
Джисон неуверенно кивнул. Вроде, понял.
— И Сони, если этот чувак бросит тебя просто потому, что ты ему не дашь — он мудло. И скатертью ему дорожка в данном случае. Не парься. Незаменимых альф не бывает. Этот свалит с горизонта — появится новый.
С этими словами Чонин поднимается с кровати младшего и запрыгивает на свою. Уже поздно. Сони тоже укладывается на подушку, поджав коленки к груди. С громким щелчком свет в казарме гаснет, подсказывая служащим, что пора спать. Только вот Джи эту ночь не до сна. Почему-то омеге кажется, что Минхо именно такой — незаменимый. А Сони совсем не подходит такому замечательному человеку, для которого так сильно хочется быть идеальным — смелым, уверенным в себе и наученным всему, что должны знать парни к этому возрасту.
Как же все сложно.
Омега просыпается утром с твердой уверенностью, что он не может сидеть и ждать, когда Ли его бросит, и решает воспользоваться советом Чонина.
Проводить больше времени вместе? Может, это и не такая плохая идея.
Джисон бежит в душ, одевается и торопится туда, где точно знает, что встретит Минхо — на завтрак в столовую. Омега не помнит, когда последний раз там появлялся, да и у него на это времени особо нет, но альфа вдруг стал важнее, чем вовремя сданный отчет.
Сони заходит в огромное помещение, забитое солдатами. Вокруг стоит галдёж, гремят тарелки, за столиками громко переговариваются и смеются группы парней… В этом улье совсем ничего не разобрать. Джисону становится не по себе. Он уже подумал, что это дурацкая идея, хотел развернуться и уйти, но маяком в центре зала сверкнула блондинистая макушка Феликса. А где Феликс — там Бан Чан, значит, и Минхо ошивается где-то рядом.
Омега робко ступает вперед, обходя толкающихся солдат приближается к столику, и рядом с Крисом видит широкую спину и каштановые волосы. На лице Сони проскакивает улыбка. Джисон так рад видеть альфу вне своего офиса, и пытается предугадать, будет ли сейчас рад видеть его Минхо. Хан останавливается в метре от спины альфы, уже хотел подать голос, но замирает, потому что с Хо, оказывается, говорит рядом сидящий… омега.
— … представляешь, и он говорит мне, что они заказали симулятор.
— Да ладно, — удивляется Минхо.
— Да! Вместо того, чтобы привезти на базу еще один реальный тренировочный самолет, они, сука, тратят деньги на эту фигню! Ну нахрена нам симулятор, на нем же ничему не научишься! Это как секс с резиновой куклой! — возмущается омега, а Хо согласно кивает, — может, ты поговоришь с полковником? — омега вдруг кладет руку на спину Ли и придвигается чуть ближе, а у Сони сердце падает в пятки, — он тебя обожает, и наверняка прислушается. Уговори его не тратить армейские деньги так бездумно…
— Да не вопрос. Я поговорю, но не думаю, что наше мнение что-то решает в данной ситуации, — на слове «наше» пустой желудок Сони резко спазмирует и дает о себе знать таким громким урчанием, что это невозможно было не услышать.
Сидящие перед ним четыре человека обернулись.
— Джи! — тут же восклицает Минхо, его брови от удивления взлетают вверх, в глазах загорается огонек, а на лице расцветает улыбка. Но Сони этого не замечает, он не отводит взгляд от того самого омеги, чья рука медленно сползает с плеча Хо. Красивый, статный голубоглазый американец с выраженными скулами, пухлыми губами и волнистыми, будто высохшими после заплыва в океане кудрями, — ты что тут делаешь? — уже более спокойным тоном переспрашивает Минхо, поднимаясь со своего стула и приглашая омегу присесть.
— Я… Я пришел на завтрак, но… наверное, пойду присяду в другое место, — хмурится омега и хотел было развернуться, но Минхо не дает сбежать, он тянет за руку и не обращая никакого внимания на реакцию окружающих усаживает Сони туда, где сидел сам до этого. С омегой здоровается Бан Чан, что сидит теперь рядом, и Чанбин, который, напротив. Джисон смущенно им кивает.
— Здорово, что пришел, — Ли не скрывает своей радости, — погоди минуту, я сейчас сам принесу тебе все, что тут самое вкусное.
Альфа чуть ли не подпрыгивая удаляется к буфету. Хан сидит молча, и косится на сидящего сбоку блондина, который спокойно поедает свой бейгл с какой-то белой намазкой. Внутри все скручивается до легкой боли, что-то противно царапает в грудине. Джи больше не нервничает, теперь его переполняет другое чувство, раздражающее, бесящее, он начинает злиться. Бровки сползаются к переносице, ручки сжимаются в кулачки. Коленки начинают предательски труситься. Почему хочется этого распускающего руки американца стукнуть? И, наверное, Джисон не удержался бы и шлепнул его по плечу, если бы в этот момент между ними не присел Феликс.
— Все в порядке? — тихонько интересуется он, заслоняя собой незнакомого омегу, — ты чего пришел?
— Я же сказал, на завтрак, — фыркает Сони. Феликс удивляется, потому что впервые встречается с новыми эмоциями друга, которые до этого момента ни разу замечены не были.
Возвращается Минхо с подносом, с которого чуть ли не валится еда: омлет с овощами, картофельные оладушки, салат, посыпанный фетой и орешками, панкейки с голубикой, залитые сиропом, стакан с апельсиновым соком, еще один с водой и третий — с кофе. Этим набором впору накормить троих, но альфа притащил все, что не мог раньше унести в карманах в кабинет к омеге, и выглядит он неимоверно довольным собой. Минхо думает только о том, что Сони, наконец-то, нормально позавтракает. Альфа пододвигает поднос ближе к нахохленному как воробушек омеге, ласково приговаривая «кушай». Пару минут, и все за столом переключаются на разговоры, которые были прерваны, кроме Минхо. Он и вовсе не видит никого и ничего вокруг, потягивая кофе не сводит глаз с Джисона, который с недовольным видом расковыривает омлет.
После завтрака Хо любезно убрал поднос за Сони и увязался за ним проводить до офиса. По плану, они же должны были там целоваться и Минхо ой как был на это настроен. Внезапный визит младшего действительно поднял ему настроение. Но Хан его порыв резко обрубил.
— Не надо. Я тороплюсь, много дел, — после этих слов только омежьи пятки засверкали.
Минхо в непонятках остался стоять под палящим солнцем. Ладно, подумал он, может, и правда, Джи сегодня сильно занят.
На следующее утро Сони на завтрак не появился, хотя альфа его ждал. Поэтому, по стандартной схеме, насовал фруктов и сендвич в карманы, взял чашку кофе и пошел к омеге в кабинет.
Джи, как всегда, по макушку закопался в документах, и даже не выглянул, когда хлопнула дверь.
— Привет, — подал голос Минхо, на что тоже не получил никакой реакции, — Сони, как дела?
— Нормально, — недовольное бурчание, и смятый комок бумаги летит чуть ли не в голову альфы, но тот успевает уклониться (спасибо рефлексам пилота сверхзвуковых истребителей). Клочок бывшего документа с графиками приземлился в мусорку.
— Так… — Минхо ставит стакан с кофе на тумбочку, обходит стол и разворачивает Джисона вместе со стулом к себе, — не хочешь рассказать мне, почему ты не в настроении второй день? — говорит беззлобно, скорее с беспокойством, но смотрит в глаза со всей серьезностью.
Хан поджал губки и опустил глаза. Под таким пристальным, требующим правду взглядом омега тушуется. Ему стыдно за свое поведение, но он ничего не может с этим поделать. Он весь вчерашний день боролся с очень страшными мыслями. Главная, и самая пугающая — альфа его разлюбил, точнее и не любил никогда вовсе. В кои-то веке Джисоном кто-то заинтересовался, а он не смог удержать этот интерес. Потому что скучный, потому что ничего из себя не представляет, потому что трус. Вон какие крутые омеги крутятся вокруг Минхо — тоже пилоты (да, Сони быстро нашел личное дело того самого американца-блондина, что вчера так уверенно положил руку альфе на плечо). А Джисон кто? Слепой неудачник, который боится вступить в отношения из-за того, что по своему собственному мнению не сможет удовлетворить партнера. Боится быть брошенным после интима, потому что уверен, что не оправдает ожидания альфы. Сони обижался и злился на себя, за то, что такой беспомощный и не набрался опыта до того, как встретил свою первую любовь.
— Все в порядке, я просто… устал, — отвечает виновато. Плюс ко всем своим недостаткам еще и врун. Хочет отодвинуться обратно к столу, но альфа его не пускает.
— Что я могу сделать, чтобы поднять тебе настроение? — Минхо снисходительно улыбается и опускается ниже, хочет поцеловать, но Сони отворачивается в последний момент, и губы Минхо упираются в мягкую щечку.
— Спасибо, что принес кофе, — хватается за стаканчик на краю стола, и давит из себя подобие благодарной улыбки, — я сейчас его выпью и мне станет лучше.
Минхо с подозрительным прищуром смотрит на омегу, который все же возвращается обратно за рабочее место перебирая ножками по полу. Скорее всего Джисон врет. А может и правда у него просто загруженный день. Опять.
— Мне уйти? — без какой-либо претензии спрашивает Минхо.
— Иди, тебе еще добраться до аэродрома, не хотел бы, чтобы ты опаздывал из-за меня. Наслаждайся полетами, — совсем безэмоционально отвечает Джисон.
Для Минхо это было как обухом по голове. Раньше Джисон не переживал, что он может приехать на летную базу чуть позже положенного, а тут еще предложение так странно построил, прозвучало точно, как «проваливай отсюда». Альфа хотел продолжить разговор, чтобы докопаться до истины, но Хана спас звонок офисного телефона, за который тот тут же ухватился и начал разговор.
Минхо решил не мешать и ушел.
Джисон стал чувствовать себя еще паршивее. То хрупкое, что между ними было рушится еще стремительнее, как фанерный домик, при первом весеннем урагане. Он просто в отчаянии и никак не может успокоиться. Представляет себе, как Хо сейчас катает на своем самолете того кучерявого белобрысого, они смеются и разговаривают о резиновых куклах для секса… Отвратительно… сколько тошнотворных аналогий…
К вечеру Сони накрутил себя настолько, что был уверен — Минхо к нему больше никогда не подойдет. Но следующее утро, и как по расписанию в 8:40 открывается дверь в кабинет.
— Привет, — Минхо как ни в чем не бывало улыбается и протягивает стаканчик с кофе.
— Привет, — Джисон задерживает дыхание и смотрит распахнутыми глазками, будто видит этого красавца в первый раз. Пришел…
Альфа без лишних вопросов защелкивает дверной замок, обходит стол, берет омегу за ручки, помогая подняться со стула и завлекает в нежный и глубокий поцелуй. Не отрывается от младшего по меньшей мере несколько минут, хорошо, что держит крепко за талию, потому что у Сони ноги моментально ватные становятся, а когда альфа говорит «я скучал», омега и вовсе плывет в его руках. И Джи тоже безумно скучал, пусть и всего день они не целовались. Джи обхватывает Хо ручками за шею и прижимается что есть силы. Сказать не получается, потому что в горле ком, так может прикосновениями ответит «я тоже сильно скучал».
Сони успокаивается на пару дней. Наверное, все не так запущенно, как он себе представлял. Но штиль длится всего ничего, до похода в клуб в пятницу (омега все же старается больше проводить времени со своим альфой, делает то, что может).
А там снова вспыхивает злость, когда Минхо уходит на бар, чтобы взять всей компании выпить, и Джисон видит, как двое омег лезут без очереди перед Ли, чтобы сделать заказ, а тот их любезно пропускает. Парни тут же обращают внимание на услужливого, симпатичного альфу, и начинают с ним… Как там говорил Чонин? Кокетничать? Да, Сони уверен, что именно это они и делают. Ревность жалит больно и пускает яд по венам. Перед глазами пелена, через которую Сони даже не замечает, что Минхо-то этим омегам не отвечает и смотрит в другую сторону. Стоит и ждет спокойно, пока ребята заберут свои напитки и свалят. Почему больная фантазия Сони рисует на лице альфы похотливую улыбку и голодный взгляд на чужие бедра?
И все по новой. Сони дуется, скрипит зубами, сжимает кулачки от злости, и раньше времени уходит из бара, ссылаясь на головную боль. Следующие несколько дней таит обиду на ничего не понимающего альфу. Прогоняет его после завтрака, на вопросы «что с настроением?», «что не так?», «что происходит?» — снова отнекивается стандартным «все в порядке», потому что поделиться глупыми мыслями страшно, а вдруг они окажутся правдой?
И вот такие перепады настроения омеги несколько раз за неделю длятся уже на протяжении месяца. У Минхо от этих эмоциональных американских горок уже кругом идет голова. Все попытки поговорить абсолютно ни к чему не приводят, но альфа видит, что Джи что-то сильно беспокоит, и это не дает ему нормальной жизни. Да, Хо удается младшего успокоить после каждого взбрыка — стоит только взять омегу в свои руки, покрепче обнять, сказать несколько ласковых слов, поцеловать, и тот снова превращается в милого мальчика, стеснительно заглядывающего в глаза. Но как только они вместе оказываются где-то вне офиса Сони, у того будто шторка падает, он превращается в бешеную белку, психует, убегает и гонит от себя.
Минхо ведь тоже чувствует, что все рушится, и его это, на самом, деле пугает не меньше, чем Джисона, только вот он никак не может найти причинно-следственную связь, чтобы все исправить. Альфа уверен, он смог бы справиться с любой проблемой, только бы знать, в чем она заключается. Но без знаний — он беспомощен. А беспомощность для человека, привыкшего все понимать и держать под контролем — то еще испытание. И эти «качели» начали уже альфу изрядно подбешивать. Даже у такого как Минхо, адекватного и практически всегда спокойного, нервы не железные. Он даже начал снова выпивать слишком много по вечерам, в чем с момента появления Сони не видел смысла.
Очередной субботний вечер в клубе, и ни с того ни с сего, Джисон слишком громко ставит наполовину полный стакан с коктейлем на стол и вылетает из помещения под непонимающие взгляды друзей.
Минхо громко вздыхает и устало закатывая глаза двигается на выход за омегой.
— Да в чем дело-то? — альфа перешел на бег трусцой, чтобы догнать, и когда оказывается на расстоянии вытянутой руки, рывком тянет омегу за локоть назад, — по поводу чего психи сейчас? Что с тобой происходит? — Минхо впервые смотрит на Сони с осуждением.
И Джисон смотрит точно так же, с упреком. Нижняя губа подрагивает, потому что внутри все клокочет от эмоций, но омега плотнее сцепляет зубы, чтобы не выдать свое негодование. Глупенький, на лице же все написано.
— Возвращайся в бар, я сам дойду до казармы.
— Ну уж нет, — пальцы сильнее сцепляются на чужой руке. У альфы в глазах начинают блестеть опасные огоньки. Таким злым Минхо Сони еще не видел, — сейчас же объяснись! Я устал бегать за тобой в попытках выяснить, что происходит!
Ли осознал, что кричит только на последнем слове. Рома сегодня было выпито больше нормы. В глазах омеги начали наливаться слезы.
— Так бегай за кем-нибудь другим… — дрожащим голосом отвечает, — у тебя вариантов — масса…
— Господи, да о чем ты? — взвизгнул Хо, хватаясь за голову.
— У меня, может, зрение и минус три, но я прекрасно видел, как тот омега за соседним столиком облизывал трубочку, пока имел тебя глазами! — Сони тоже переходит на крик и впервые говорит такую пошлость. Он сегодня в коем-то веке сделал пару глотков коктейля с джином, чего себе обычно не позволяет. Омега уже отчаялся заглушить свои душевные терзания, подумал, что раз алкоголь другим помогает — то и ему тоже. Да и просто уже накипело (ну и что, что сам вскипятил).
— Что за бред ты несешь, — кривится альфа.
— Бред? Да! Ага! И твой дружок-пилот клеится к тебе при каждой удобной возможности, а ты и рад! Каждый вечер, что ты в баре, тебе кто-то подмигивает, заглядывается на тебя, заговорить пытается, я боюсь представить, что происходит все остальное время, когда меня нет рядом! — Сони выплюнул вышесказанное со всей желчью и ненавистью, что в нем есть. Пусть от такого маленького, похожего на обиженного птенчика мальчика это звучало совсем неубедительно, но претензия, наконец, была озвучена.
— То есть, все твои психи были из-за…
ревности? — Минхо проводит рукой по лицу к волосам оставляя брови где-то на середине лба. Он не может в это поверить. Как же все нелепо, как же глупо. Альфа устало мотает головой, говоря уже тише, как-то разочарованно, — я иногда забываю, что ты еще совсем маленький…
— Ну вот, у тебя полно вариантов «постарше»! Все они вешаются тебе на шею! Бери — не хочу! — фыркает омега и порывается убежать, потому что больно слышать то, что сказал альфа, хочется остаться наедине с собой и разрыдаться. Он ведь буквально упрекнул в том, чего Сони так боится, сам сказал, что маленький, в понимании Сони — неопытный. Так зачем все это продолжать? Но его снова хватают за руку.
— Стоять! — рявкает Минхо, — ты никуда не уйдешь, пока мы не поговорим!
Альфа, не обращая никакого внимания на попытки младшего вырваться и несчастные «пусти», тянет к ближайшему домику, от которого знает, что у Сони есть ключи. Омега всегда по вечерам носит небольшую связку с собой, потому что друзья непременно попросят, а отказывать им он не привык. Сам вытаскивает из нагрудного кармана парня ключи и открывая дверь, запихивает туда омегу.
Теперь Джисон напуган. Минхо никогда не был с ним так груб. Глаза альфы никогда не смотрели на него со злостью и обидой. Но все бывает впервые. Сони отходит в угол небольшой комнаты и прижимается к стенке, будто он убийца, которого привели на расстрел.
— Сядь, — грозный голос Минхо эхом отбивается от стен.
Джи сползает по стеночке и падает на стул возле стола. Он аж побледнел, ему страшно. Сейчас Ли точно пошлет его со своими тараканами в голове куда-подальше. Ну что ж… Сони к этому готовился долго. Все сказки когда-либо заканчиваются, не так ли?
Старший усаживается напротив омеги на угол кровати, широко расставив ноги и оперевшись на коленки локтями. Он шумно дышит, смотрит в сторону, толкается языком в щеку думая о чем-то.
В молчании проходит несколько минут. Еще немного в этом напряжении и Джисон точно упадет в обморок от волнения. Ощущение, что вот-вот палач спустит рычаг и гильотина снесет голову с плеч.
— Я думал, что случилось что-то серьезное, — выдыхает тяжко, все еще не глядя на Сони. В голосе разочарование.
— А разве… — порывается перечить омега, но Минхо тут же перебивает.
— Неужели я дал тебе повод для ревности? — Хо резко поворачивает голову к омеге и тот видит в глазах обиду. Даже не так… Там гораздо больше. Там оскорбленность.
«Не дал» — не произносит Джисон. Только опускает глаза в пол. Стыдно. Начинает корить себя. Знает ведь, что сам все придумал, но страх сильнее его рассудительности и здравого смысла. Сказать нечего. Даже извиниться не хватает смелости. А Минхо продолжает спрашивать.
— Почему ты ни разу не поделился со мной тем, что тебя беспокоит? Неужели я не заслужил?
«Заслужил» — молчит омега. Эти вопросы давят. Мучают бедного парня, который сам загнал себя в угол. Резонных ответов ведь на них нет. Перед глазами деревянный пол и кончики своих ботинок расплываются от накативших слез.
— Мне казалось, что между нами что-то особенное… — уже тише и с потухающей надеждой говорит альфа.
«Не казалось!» — Сони поднимает влажные глаза.
Альфа ждет какое-то время ответов на свои вопросы, произнесенные вслух, желательно, но их нет.
— Мне игры в молчанку надоели, — с раздражением в голосе, Минхо подымается с кровати и шагает в сторону двери. Хочет уйти, потому что и правда, сил уже никаких нет — клешнями вытягивать откровения из того, кто ими делиться не желает.
— Не уходи, — только всхлипнуть может Сони. И альфа останавливается. Он ведь любую просьбу этого человека готов выполнить, несмотря ни на что, даже не смотря на свою злость.
— Тебе нужно начать говорить хоть что-то, Джисон, — холодно роняет Минхо, — я не экстрасенс, чтобы читать твои мысли.
Больше не звучит мягкое «Сони» и от этого отвратительно мерзко на душе. Слезинки все же срываются с глаз, капают на сухой потрескавшийся пол и моментально впитываются, оставляя еле заметные разводы.
— Я боюсь… — еле слышно.
— Чего? — спокойно.
— Того, что будет дальше…
— Конкретнее?
— Что ты разочаруешься во мне и уйдешь… — Джисону так тяжело говорить правду. Каждое слово нужно выдавливать с огромным усилием, потому что ком в горле режет, будто стеклом. Напуганное естество противится, не хочет откровенничать, ведь совсем не знает, чего ожидать от этого разговора. Но омега понимает, что у него нет выбора. Будет дальше молчать — альфа уйдет. И разочаруется. Как ни крути… Хан видит только один исход.
— Почему я должен, по твоему мнению, разочароваться?
— Потому… потому что я ничего не-не умею…
— Не понимаю, — по скрипу пружин Сони слышит, что альфа снова сел на кровать. Дышать стало немного легче, не уходит, — чего ты такого не умеешь, что должно меня разочаровать? — в голосе недоумение.
— С…Секс… — почти шепотом произносит омега и тут же закрывает ладошками лицо, всхлипывая сильнее, — ты… ты такой… омеги все время на тебя засматриваются. А они… Они красивые, и… и взрослые, опытные… они не стесняются, и явно умеют доставлять удовольствие… А я… я — нет! Я… Я ничего не умею! Даже целоваться не умею! Ты поймешь все это и выберешь того, кто лучше меня! Того, кто сможет тебя удовлетворить… — Сони воет в свои руки, уже не сдерживает эмоции, потому что дамбу прорвало. Вот он, такой глупый, смущенный, пристыженный самим собой, выложил нерешенные подростковые страхи как есть.
Кровать снова скрипнула, а затем послышались шаги. Джи еще сильнее вжал личико в мокрые от слез руки, замер. И дрогнул, как только почувствовал прикосновение к его дергающимся коленкам.
— Сони, — от нежного обращения легкие снова смогли сделать полноценный вдох, — ты еще никогда не был с альфой?
Омега безумно благодарен за вот так деликатно поставленный вопрос. Еле заметно кивнул и сжался сильнее — ждет вердикт.
— Я ведь не прошу у тебя секса… Откуда такие мысли? — тихонько задает вопрос альфа, кажется, он пытается найти спрятанные глазки, чтобы в них заглянуть.
— П-почему?
— Что почему? — Хо не понял.
Омега наконец опускает руки и смотрит на сидящего на корточках перед ним альфу огромными заплаканными глазами.
— Ты не просишь у меня секса… Почему?
— Эээ… — Минхо замешкался и переспросил удивленно, — ты хочешь заняться сексом?
— Не хочу, — машет головой отрицательно, и сразу ойкает, закусывая губу. Думает, что ляпнул не то. В голове все крутятся слова Чонина «Секса хотят все альфы».
— Ну так почему я должен просить у тебя то, чего ты не хочешь?
— Вот! Ты не хочешь меня! — и снова закрывается руками.
Минхо понадобилось добрых пару минут, чтобы раскрутить перекрученное, сложить все в голове и привести к общему знаменателю. И когда, как альфе показалось, он понял корень проблемы, его лицо озарила снисходительная улыбка. Хо силой, но аккуратно оттягивает ладошки Джисона от лица, сам вытирает слезы с любимых щечек и надевает на глаза очки, что болтаются на подаренной цепочке в районе груди, чтобы омега обязательно хорошо его видел сейчас.
Минхо берет ручки Джисона в свои и прикрыв глаза со всей нежностью целует пальчик за пальчиком, пока младший не перестает всхлипывать.
— Сони, признаюсь честно, найти кого-то для секса мне, и правда, никакого труда не составляет. Веришь — никогда не было с этим проблем, — Джисон обиженно поджимает губки на эти слова. Как же не верить. Он трезво оценивает красавчика перед собой. А альфа крепче прохладные ручки стискивает, — сколько их было… но меня еще ни разу по-настоящему не удовлетворил ни один омега, — Сони с недоверием поглядывает в глаза Минхо, который своих, ласковых и добрых с младшего не сводит, — я уже давно искал что-то большее, чем просто оргазм, и, кажется, нашел это… — от этих слов щеки омеги заалели, а Минхо не останавливается, продолжает душу изливать, — когда я провожу время с тобой, когда вижу твою улыбку и слышу голос, мой альфа внутри настолько доволен и так сладко мурчит, что на день разлучаться с тобой физически больно, — Хан хорошо понимает, о чем говорит альфа, потому что сам чувствует ровно то же самое. Но продолжает молчать, внимательно слушает, — я не особо верил в истинные пары, думал, что только невероятным счастливчикам везет — встретить своего человека, но, кажется, это случилось со мной. Ты случился со мной, и мне больше ничего не надо, понимаешь? Секс? Ты придаешь ему слишком большое значение. Я уверен, у тебя в нем появится такая же необходимость, как и у всех, когда ты будешь готов, когда рядом окажется правильный человек…
Альфа своим голосом успокаивает, пробирается под кожу откровенными словами, которым сложно поверить, но не поверить — невозможно. Сони совсем перестал всхлипывать, дышит ровно, глазки просохли, и смотрит на Минхо теперь гораздо увереннее. Раз альфа говорит так открыто и честно, то и Джисон сможет — в этом он сейчас уверяет себя.
— Мне стыдно, что я девственник в свои двадцать три, — все же глаза отводит. Действительно стыдно, потому что считает это своей виной, — и ты мне очень сильно нравишься, но я злюсь на себя, что даже с тобой близости боюсь. А ты ведь взрослый мужчина, и я понимаю, что тебе секса не может не хотеться…
— Сони… — слегка усмехается альфа, — мне скоро тридцать. Поверь, я прекрасно знаю как, и отлично умею справляться со своими потребностями.
Без омеги и
не занимаясь сексом, — на всякий случай уточняет, делая акцент на «без» и «не».
Омега только отрицательно вертит головой. Все еще не до конца верит, что все может быть настолько просто. Что Минхо вообще никаких проблем не видит в том, что между ними происходит, и пока еще
не происходит.
— Сони, мне не интересны другие омеги. Ты затмил их всех, слышишь? — Минхо отпускает руки парня и обхватывает на плечики, уверенно сжимая. Очень сильно хочет убедить младшего в искренности того, о чем говорит, чтобы тот больше не нервничал и не придумывал глупости, — вот такой, какой есть — тихий, спокойный, боязливый, добрый, и, оказывается, постоянно паникующий без повода. И раз уж на то пошло, хочу быть у тебя первым… но тогда и последним. Единственным, — добавляет немаловажную деталь, — и тебе не нужно переживать, я подожду, пока ты сам об этом не попросишь, тогда, когда тебе действительно этого захочется, — а у Джисона сердце так встрепенулось от сказанного, что он чуть со стула не повалился. Лицо горит, шея горит, спина моментально вспотела и живот поджался. Чувство такое странное… Волнительно, беспокойно, но это не страх, а что-то ближе к приятному. Будто то, что было сказано — неоспоримая истина этого мира. С этими словами хочется согласиться. И Джисон кивает, впервые за долгое время скромно улыбнувшись. Когда-нибудь Минхо станет его первым и последним. Омега этого хочет.
Альфа счастлив, что достучался, что услышал от младшего то, чего он боится, ему хочется надеяться, что они в проблеме разобрались, и дальше смогут жить спокойно. Минхо встает, за ручки поднимает омегу и обнимает, поглаживая по спине и голове. Бедный мальчик, столько времени придумывал себе всякую ересь и сходил с ума от собственных больных фантазий. Но Минхо тут, теперь будет всегда рядом, чтобы омегу от самого себя спасать.
— Уже поздно, — через какое-то время таких нужных, теплых и безмолвных объятий говорит старший, — скоро отбой, нужно идти в казарму.
— Мы можем остаться здесь, я не хочу, чтобы ты сейчас уходил, — тихонько говорит Сони. Кажется, от этого разговора они еще ближе стали. Да почему же кажется? Так и есть. Джи признался в своих самых больших страхах, а его не то, что не осудили, а еще и поддержали. За такого человека нужно держаться, такому мужчине точно можно и душу, и сердце отдать. Когда нашел своего человека — ему не страшно довериться. Вот и ощущает Джи, что неправильно будет сейчас по казармам разойтись. Тем более, они в домике. Сюда никто не явится, и никто не знает, что они здесь. Тут есть умывальник, туалет, пара бутылок воды в маленьком холодильнике, кровать…. Чуть замявшись, продолжает, — только…
— Мы просто ляжем спать, не переживай, — Минхо все понимает.
Парни улеглись в кровать, сняв лишь обувь и верхнюю одежду. Они еще долго говорили, смотря друг другу в глаза. Минхо иногда позволял себе то убрать щекочущую реснички омеги челку, то погладить по предплечью, то прикоснуться к пухленькой щечке. Джисону от этих ласковых касаний было неимоверно тепло и приятно. Сони смело поделился с альфой всем-всем, чего боится, уже не утаивая. Начиная от насекомых, заканчивая прыжками с тарзанкой. И все это — взгляд глаза в глаза, горячее тело, что прижало к себе перед тем, как провалиться в сон, сладко мурчащий альфа, счастливая улыбка Сони в полудреме, — казалось безумно правильным.
***
— Ты сегодня снова дежуришь? — брови майора сползли к переносице, он явно недоволен, а Чанбин молча кивает, завязывая шнурки, — это не нормально… — машет головой старший.
— Все в порядке, — спокойно отвечает Со и подымается со скамейки. Он быстрее всех помылся, первый оделся, волосы после душа еще мокрые, но сушить некогда. У альфы есть свободных всего полчаса, которые он, как обычно, потратит на тренировку в зале. Не попрощавшись с друзьями, Чанбин покинул душевые.
— Ему нужно как-то помочь, — печально вздыхает Чан, натирая голое мокрое тело полотенцем.
— Как ты ему поможешь? Пойдешь к генералу и скажешь: «Почему вы так нещадно нагружаете моего донсэна?». Гослингу есть что тебе ответить на это, — говорит Минхо, натягивая штаны.
— То есть тебе нормально от того, что у Бина режим — как у каторжника? — возмущается старший, — его через ночь ставят на дежурство, тренинги поменяли на явно сложнее его уровня подготовки, он поесть не успевает сходить из-за количества поручений, что ему дают, я уже не говорю про отсутствие сна…
— Я просто пытаюсь сказать, что он лишь разгребает собственное дерьмо. За необдуманные поступки надо платить, — Минхо пожимает плечами. Да, он видит, как Бину тяжело, как младший стиснув зубы, не жалуясь, молча выполняет все, что от него требуют. А иногда кажется, что требуют, действительно, непосильно много. Но Хо уверен, что такие сложности только закаляют. Об этом и говорит, — не факт, что такие усиленные тренировки не пойдут ему на пользу. Тем более, он наконец-то выключил свою истерику по поводу Хенджина и включил мозги. Понял, наверное, что ему нельзя получить плохую рекомендацию по окончании контракта и вообще все похерить. Осталось-то всего три месяца. Вот рвет жопу. Я считаю, это похвально.
— Иногда ты бываешь слишком жестоким, Хо, бесишь, — порой Бану кажется, что только у него болит сердце за младших, но спорить с Минхо он не берется. Друг ведь во многом прав…
Чанбин подтягивает ворот куртки выше. Пятиметровый помост над воротами въезда на базу и небольшая смотровая площадка — его место дежурства. Делать тут абсолютно нечего, кроме как морозить себе яйца. Ветра нет, но ночи в пустыне холодные, по коже пробегаются мурашки, альфу передергивает. Над головой неизменно усыпанное звездами ночное небо, перед глазами мрак, вокруг почти звенящая тишина, только эхом издали доносится приглушенный вой — койоты. Они не волки, воют не на луну, а для того, чтобы привлечь свою пару. Чанбин бы тоже сейчас завыл, будь он животным. Хенджина так не хватает…
— Как служится, лейтенант? — за спиной из темноты слышится знакомый, пробирающий до костей голос, вслед за вопросом щелчок зажигалки и треск сигареты, через которую тянут воздух.
Чанбин даже не оборачивается. Не хочет видеть это надменное лицо, оно, итак, слишком часто перед его глазами мелькает. В кошмарах и наяву.
— В удовольствие, генерал, — стиснув зубы врет Чанбин. Он добрый человек, но сейчас — ненавидит, — что-то вы зачастили с проверками ночных дежурств, — не выходит сдержать колкость.
Слышатся приближающиеся шаги, генерал выдыхает сигаретный дым, что окутывает Бина со спины и рассеивается в ночном воздухе.
— Нагуливаю аппетит, прежде чем вернуться в постель к
своему омеге, — по голосу слышно, что тот нагло улыбается. Смакует каждое слово. Мразь. Говорит это специально, чтобы сделать больнее. Металлический корпус автомата скрипит от силы, с которой его сжимает в руках кореец. Как же сильно хочется его применить… Пристрелить, выпустить всю очередь в тело, что нависает за его спиной, — с утра у тебя вместо завтрака подготовка стрельбища для тренировки пятой роты. Чтобы к 9 мишени и столы были на месте, оружие разложено, — главнокомандующий выкидывает недокуренную сигарету альфе под ноги, но тот все еще смотрит перед собой, в ночные горы на горизонте. Сдерживает внутренний порыв развернуться и разбить голову, — не слышу! — рявкает генерал.
— Так точно, — подает голос Бин, и слышит «То-то же» в унисон растворяющимся во мраке шагам.
Очередная ночь без сна и новое мучительное задание на утренней жаре… Что ж… В течение трех месяцев ничего не меняется. Чанбину не привыкать.
Генерал не такой могущественный, как о себе думает. Он все еще не знает, что Чанбин и Хенджин втихаря видятся.
Необъяснимо, но вопреки страхам и нависающей угрозе расправы, ни один ни второй не могут отказаться от тайных встреч. Их связь слишком сильная, она неконтролируемая. Вот что происходит, когда сущности созданных друг для друга людей почувствовали свою вторую половинку — тянутся навстречу наперекор любым обстоятельствам. Этот процесс необратимый. Как бы кто из парней не старался включить мозги, логику и отключить эмоции, сердце и душа рвались к тому единственному, кто правильный, кто подходит идеально.
Благо, генерал часто уезжал в город по делам, иногда в соседний штат на съезд руководящих американской армией, а еще ему приходилось лично выезжать с группой в точки с «нестабильной» ситуацией на границе с Мексикой. Там положение усложнялось с каждой неделей.
Враждующие между собой картели все чаще устраивали массовые стычки, сопровождаемые кровавыми перестрелками. Бойня за территорию набирала обороты, что вызывало волнение у американцев, которые жили в маленьких городках по соседству с конфликтующей внутри себя Мексикой. Правительству приходилось принимать меры. Недовольство граждан «большого соседа» совершенно не кстати. Не сейчас — в преддверии выборов.
Кроме того, возросли поставки дешевых наркотиков из Сан Луиса — городка, прилегающего к границе в нескольких десятках километров от Сантего. И эта новость тоже не радовала некоторых важных шишек из конгресса США. «Незадекларированный» бизнес от этого страдал. Их товар — отборный кокаин, ценник которого в разы выше мексиканского белого порошка, стал пользоваться меньшим спросом, а терять прибыль ни один богач не хочет. То, что среди своих в пограничных войсках была крыса, которая крышевала поставки и сбывала на территорию Америки запрещенные вещества за откат, давно стало понятно, и никто из высокопоставленных личностей не хотел оставлять такую наглость безнаказанной. Поэтому разобраться, выловить предателя, посадить (или уничтожить), и положить конец беззаконию поручили непосредственно генералу Гослингу, как самому ответственному человеку. Это была его основная головная боль на протяжении долгих месяцев.
И такая занятость главнокомандующего базой была на руку Со и Хвану. Они были осторожны. У всех на глазах, конечно же, пересекаться не могли. Наверняка у Гослинга есть шестерки, которые при первом же проколе доложили бы о том, что заметили Чанбина рядом с Хенджином. Поэтому приходилось изощряться. Встречались в кабинете у Джисона, который никогда не отказывал, потому что видел, как мучился друг тоскуя по альфе, иногда могли улизнуть в домик ненадолго. Когда генерал уезжал на выходные — парни снова уезжали на гору, туда, где все непоправимое случилось, откуда начался отсчет времени.
Сегодня они тоже там.
— Чанбин, это надо прекращать… — Хенджин лежит сверху, вдохи даются с трудом, между его ног еще слегка пульсирует опадающий после оргазма член альфы, крепкие руки нежно гладят по спине, спускаясь от лопаток до ямочек над ягодицами и возвращаясь обратно.
Со ничего не отвечает. Он не знает, что сказать. Сколько не думал, как ни пытался найти решение их безвыходной ситуации — в голову не приходит ничего, кроме радикальных, абсурдных действий, по всей строгости наказуемых законом. Но это ни в коем случае не значило, что он сдается, ни за что он не согласится
это прекратить.
— Чанбин, если он узнает… Ты уверен, что Анри тебя не сдаст? — сегодня Со должен дежурить, непосредственно сейчас стоять и всматриваться в черную долину и слушать вой койотов на воротах въезда на базу. Всегда, когда генерал уезжает не несколько дней — у Чанбина в графике предусмотрительно появляются ночные смены. Но альфа нашел выход из ситуации. Подкупил одного молоденького парнишку из Венесуэлы, которому очень сильно нужны деньги на лечение папы, и тот с радостью выходит вместо Бина, когда надо. Пока еще никто ни разу эту подмену не спалил.
— Не сдаст, я ему деньги плачу. Мы уже почти три месяца так делаем, не узнал до этого, не узнает и сейчас, — равнодушно отвечает.
— Господи, я не должен был на это соглашаться… — Хенджин раздраженно вздыхает и переваливаясь через Со встает с кровати. Подходит к столику возле приоткрытого окна, достает из пачки сигарету и подкуривает. Выдыхает белый дым в ночь, что за стеклом, обхватывает себя руками. Опять думает о том, как все плохо. Бин поворачивается на бок, подпирая голову рукой, рассматривает
своего омегу. Стройная, но крепкая спина, узкая талия, округлые, подтянутые ягодицы, все еще поблескивающие от смазки. Ничего красивее не видел.
— Выбрось эту дрянь, и иди сюда. Мне не нравится, что ты начал курить.
Напоминаешь своего генерала… — говорит с налетом презрения.
— Отвали, — омега обижается на сравнение. Обижается на «своего». Ему не меньше Чанбина неприятно упоминание этого человека, — я курю, потому что нервничаю. Я не могу больше так, Бин. Это слишком сложно. И все равно мы не будем вместе, только мучаем друг друга. Для чего эти риски?
После того разговора, когда Хенджин попросил Со больше к нему не приближаться прошло лишь пару недель, на протяжении которых они действительно не общались. Видеть друг друга на расстоянии нескольких десятков метров — не в счет. В какой-то момент казалось, что на этом все, и правда, закончится. Если бы не разрывающая на ошметки боль внутри и истерически ноющая сущность, что требует желанного альфу рядом, то Хван мог бы сказать, что его жизнь вернулась в привычное тоскливое русло, снова наполнилась рутиной, которую он ненавидит.
Но однажды, как раз когда генерал отлучился с базы, Джисон позвонил и попросил зайти к нему по срочному делу. Хенджин так и застыл в дверях кабинета, увидев Чанбина. Уставшего, глядящего на омегу, как на свое спасение. Альфа тогда попросил просто побыть рядом, потому что, стыдно признаться, но он уже не находит сил справляться со всем, что на него навалилось — дополнительные изнуряющие тренировки, ночные дежурства, еще куча поручений, которые он вообще делать не должен, и постоянная, нескончаемая душевная боль. Хван чувствовал вину. Это ведь он, его глупость и эгоизм — причина того, что этот контракт альфы превратился в сущий кошмар. Поэтому тогда остался. Да чего лукавить, ему компания этого человека была нужна не меньше. Он тоже держался из последних сил, уже проскакивали мысли подать рапорт на увольнение (который ему, конечно же, никто не подпишет), и плевать на карьеру и семейное наследие.
Тогда они проговорили около часа. Откровенно, без упреков, скандалов и истерик.
Джинни не увиливая отвечал на все вопросы Чанбина о своей жизни. Рассказал, что помолвка с генералом произошла совершенно внезапно. Омегу поставили перед фактом, когда к ним в дом пришел важного вида светловолосый альфа, на много старше сына госпожи и господина Хван, в американской парадной форме с медалями на груди. Гослинг тогда как раз приехал в Сеул подписывать соглашение о сотрудничестве армий двух стран. Искал мужа он себе давно, и по слухам любит «экзотику». Хенджин ему показался отличной партией — невероятной красоты омега, утонченный, образованный, умный, из уважаемой семьи военных, да и сам следующий по стопам родителей. Во всем только плюсы. Для альфы.
Контракт был составлен, куда же без него. И благо в нем есть хоть один пункт радующий Хвана: никакой интимной связи до свадьбы, что должна случиться на тот момент через год. На данный момент — через три месяца.
Хенджин не был счастлив или доволен. Но и протестовать особо не стал. С детства омеге вбивали в голову, что ему светит только брак по расчету с партнером, которого выберут родители. Наверное, Джинни был к этому морально готов. Омега встречался с парнем на тот момент, но те отношения нельзя было назвать любовью. Так, скорее приятный секс без обязательств. Генерал вел себя учтиво, говорил правильные вещи об удачной сделке, твердил, что это будет крепкий международный семейный союз, улыбался и с интересом рассматривал сидящего напротив него омегу. Без улыбки и радости, смирившись со своей судьбой, Хенджин оборвал отношения со своим сослуживцем, и контракт подписал.
Через месяц будущий муж забрал омегу с собой на Сантэго.
Уже в Америке начала проявляться настоящая сущность альфы. Как самый важный человек на базе, генерал жил в отдельном доме, том, что самый большой на территории. Хенджин, конечно же, жил с ним. Гослинг был груб, его указания нужно было выполнять моментально и безукоризненно, иначе он тут же выходил из себя, мог даже замахнуться. За все время ни разу не ударил, нет, но что-то подсказывало Хвану, что это рано или поздно произойдет. Скорее всего, после свадьбы. Хван чувствовал опасную жестокость, что не так уж удачно утаивал в себе альфа, казалось, он промышляет чем-то плохим. Омега нес как-то чай своему будущему мужу в кабинет, и замер возле двери, услышав отрывок телефонного разговора: «Убрать его, завтра же». Свидетелем подобного омега стал единожды, и в самом начале их совместной жизни. Тогда перепуганный Джинни уговорил себя, что он неправильно понял, или что вообще ему «послышалось». Мало ли что генерал просить «убрать». Но неприятное чувство тревоги шкрябало внутри еще долго. Чем дольше они находились вместе, тем сложнее альфе было себя контролировать. Руки тянулись взять омегу, не смотря на ненавистный пункт в контракте о воздержании до свадьбы. Иногда, особенно перед гоном, когда гормоны старшего шалили, он мог прижать Хенджина к стене, больно схватив за волосы, и почти впивался в его пухлые губы, но останавливался в миллиметре до собственного провала. Рычал, скалился, нагло обнюхивал, но отпускал. Помнил, что стоит нарушить хоть один пункт договора — он будет расторгнут.
Хенджин ненавидел все, что с ним происходит. И генерал ему ни капли не нравился. От него все время воняло сигаретами, от этого тошнило. Даже, когда Гослинг был в хорошем настроении и пытался с омегой любезничать (что происходило крайне редко), у Хенджина внутри не теплилось ничего. Лишь нарастало чувство отвращения. Омега часто плакал от безысходности, от того «почему все так?». Не хотел он жить с этим человеком, не хотел, чтобы тот его касался, сделал своим. Противно. Но ничего не сделаешь. Не сбежит же он… Сам себя смирял, и уговаривал, что другого не дано. И вроде, со временем привык, начал жить с этими мыслями спокойно, только совершенно не счастливо.
Пока не появился Чанбин. Ворвался в его кабинет тогда, посмотрел влюбленным взглядом, чушь какую-то морозил, врал, и на свидание позвал. Вот так с ходу, чем пробудил необъяснимый в тот момент для Хенджина интерес. А потом омега проявил слабость и случилась та ночь. Он почувствовал запах альфы, своего альфы, и понял, что жить с намеченным до этого планом будет не просто сложно, а до мучительной боли невозможно. И закрутилось все, а вот теперь они никак не придумают, как раскрутить так, чтобы не выкинуло из вихря событий об стену смертельным ударом.
Разговор тот помог понять многое. Чанбину тогда стало легче, да и Хенджину тоже. Они будто поддержали друг друга, глотнули свежего воздуха, распределили остатки сил между собой поровну, просто побыв рядом какое-то время.
Чанбин предложил встретиться еще. Точно так же, без каких-либо намеков на большее, потому что даже так — уже лучше, чем ничего. Омега нехотя, но согласился. Если альфе так спокойнее, то пускай. Хван обязан хоть как-то заглаживать свою вину перед ним.
Но при следующей встрече Чанбин начал выпрашивать прикосновение. Хотя бы за руку взять, потому что сильно просит сущность. Потому что больно царапает сердце, хочет к любимому, к <i>своему. На минуточку хотя бы расслабиться, а потом снова сжаться, задержать воздух и вернуться в реальность. Хенджин позволил. Опять, наверное, совершил ошибку.
За руки взялись, а потом соприкоснулись и губы. И это ощущалось так хорошо и правильно, чуть ли не до слез радости, за которыми текли слезы печали. Потому что «Мы не можем, Чанбин, он узнает, он навредит тебе, я не переживу». Омега не врал. Казалось, что сердце остановится в секунду, когда узнает, что с его человеком что-то случилось из-за собственной безрассудности. Ну почему он не может держать себя на расстоянии от этого альфы? Почему к нему так сильно тянет? Отчего он жизненно необходим? Хенджин корил себя и ненавидел, но поцелуям поддавался, потому что это стало и его жизненным эликсиром. Только вот моменты радости от присутствия любимого сразу сменялись удушающим отчаянием. Время идет, контракт заканчивается, после него — свадьба. Они расстанутся навсегда, и никто ничего не изменит.
Чанбин мужественно успокаивал своего омегу каждый раз, когда тот начинал паниковать. Говорил, что он что-нибудь придумает, что все равно любит, что жизни без Хенджина ему и не надо вовсе. Уверял, что найдет решение, которое никак не приходило, и они просто тянули время до неизбежного конца их связи, сбегая в укромные места, где никто не будет свидетелем их чувств, прикосновений и взглядов.</i>
Вот и сейчас Чанбин берется успокаивать. Встает с кровати, подходит к Хенджину, которого аж немного трясет от мыслей, как трагично для них все может закончиться, и обнимает сзади, прижимаясь кожей к коже. Целует в затылок, потом в шею и в острое плечико. Равняет свое дыхание с дыханием Хвана, морщится от запаха табака и забирает из тонких пальцев сигарету, что тот нехотя выпускает. Тушит об жестяную банку на столе, в которой уже горстка окурков собралась.
— Я не оставлю тебя. Буду бороться до конца. Если нужно — украду и увезу на другой конец света, чтобы этот подонок нас не нашел, — обдает горячим дыханием сгиб шеи.
— Очень смешно, — хмыкает омега, укладывая свои руки на руки альфы, что сомкнулись на его талии, — я серьезно, Чанбин. Мне кажется, что я все делаю неправильно, допускаю ошибку за ошибкой. Подвергаю тебя такой опасности, просто потому что слаб, не могу сказать нет…
— Ты сказал нет. Миллион раз уже. Это я не принимаю твой отказ, поэтому даже не думай винить себя в чем-то.
Вот такой он, этот альфа, всегда взваливает всю ответственность только на свои плечи…
— Зачем мы так рискуем, учитывая то, что нам все равно не судьба…
— Прекрати, ты как попугай талдычишь одно и то же. Я слышу это от тебя каждый раз, когда мы вместе, — уже более раздраженно говорит Со, но из объятий не выпускает, только крепче сжимает. Уперевшись лбом в плечо омеги грузно выдыхает, — я… я найду выход. Я не вижу его сейчас, но я обязательно что-нибудь придумаю. Обещаю. Только поддержи меня, Джинни. Поверь в это тоже. Мне сложно тянуть
веру в нас одному, понимаешь?
Альфа говорит тихо и решительно, хотя в голосе слышна дрожь. Устал. Тоже болит. Но все равно откровенничает. Хенджин любит открытость и искренность Чанбина, в этом ему нет равных. Альфа всегда говорит о чувствах легко, не сомневаясь правильно сказал или нет. Омега так не привык, он всегда на распутье, всегда не уверен. И это его угнетает. Свои собственные сомнения отвратительны.
— Ты не один. Мы оба в этом замешаны. Я даже больше… — Хенджин откидывает голову в сторону и в блаженстве прикрывает глаза, потому что Бин пускает вереницу поцелуев по любимой лебединой шее.
— Ты берешь на себя слишком много. Говорю же, я обо всем позабочусь. Не отдам тебя ему даже под угрозой смертной казни. Только пообещай, что не откажешься от меня, когда нужно будет принимать сложное решение, — шепчет, изредка отрываясь от чуть солоноватой, бархатистой кожи.
Хенджин разворачивается в объятиях и целует, будто просит замолчать, не говорить, что будет сложнее, потому что
куда уж больше. Меж ресничек снова блестят хрусталики слез. Слишком часто омега последнее время льет их. Чанбину это так сильно не нравится, и он не шутит, когда говорит, что намерен прекратить ту боль, что заставляет плакать самого дорогого для него человека.
— Не откажусь, Чанбин. Если у нас есть хоть малейший шанс быть вместе — никогда не откажусь. Иначе, казнить им придется нас двоих.
Альфа смотрит в сверкающие глаза напротив благодарно. Видит в них любовь, настоящую, до абсурда сильную, лишающую рассудка. И ему этого достаточно. Чанбин обхватывает руками голые ягодицы, сжимает крепко, приподымает омегу, что обвил руками его шею, ногами — бедра, и усаживает на стол перед собой. Их возбуждение соприкасается, они снова целуются так горячо и жадно, будто не занимались любовью пятнадцать минут назад.
Как хорошо, что эту ночь они могут провести вместе. Еще несколько часов наедине, а потом снова отсчитывать время до конца…
Бин не говорил друзьям о том, что он поддерживает связь с Хенджином. Исходя из последнего разговора со старшими, те точно не одобрили бы этого. Но к удивлению Со, он нашел поддержку там, откуда не ждал — у омег, друзей Джинни.
Джисон, понятно, был в курсе всего, потому что учтиво предоставлял свой кабинет для встреч. Сначала его нужно было просить, а после омега сам начал предлагать. Чанбин был ему очень благодарен. Бин радовался за Минхо — он нашел себе прекрасного, доброго и отзывчивого омегу.
Феликс узнал случайно. Однажды у альфы и омеги совпало ночное дежурство, только на разных позициях. Чанбин, как всегда — на смотровой у въезда на базу, а Феликс патрулировал территорию. И как раз когда глубокой ночью Со шухерил в домик, где они должны были встретиться с Хенджином, его словил омега.
— Ты куда собрался? Чего пост оставил? — Феликс оружие на него, конечно, не наставил. Но там и грозного взгляда, и пробирающего до мурашек низкого голоса достаточно было, чтобы нервно сглотнуть слюну.
— В туалет?
— Не пизди, туалет возле ворот есть, — нахмурился омега. Что-то тут не чисто.
Чанбин замешкался, глазками по сторонам забегал. Не смог придумать, что еще соврать, поэтому пришлось сказать правду.
— К Хенджину… — печально выдохнул.
Феликс смотрел внимательно, желваки на его лице заиграли. Думал о чем-то, принимал решение. Отпустит и не доложит — будет соучастником «преступления». Но омега вспоминает, как пару дней назад с ним Хенджин сидел в баре совсем поникший и на вопрос «Что случилось?», ответил «Скучаю». Понятно, что не по генералу Хван скучал. Феликс в курсе проблемы друга, тот рассказал. И ему Хенджина было до боли жаль. Только тогда он Джинни никак помочь не мог, а вот сейчас…
— А кто на твоей позиции?
— Анри. Выходит вместо меня, когда генерала нет на месте.
Ликс махнул рукой на Бина и двинулся дальше, давая зеленый свет. Только в спину услышал:
— Не говори Чану, пожалуйста.
Феликс обернулся и удивленно уставился на альфу.
— С чего бы мне ему говорить?
— Потому что ты с ним спишь? — на лице Чанбина ехидная улыбка.
— Он распиздел?
— Хён ничего не говорил. По вам очень заметно, светитесь оба, когда рядом, — пожал плечами и улыбнулся уже по-доброму. Уголок губ Ликса дернулся. «Светитесь
оба, когда рядом».
***
Время не шло, а летело. Незаметно, шестимесячный контракт на американской базе близился к концу. Оставалось жалких полтора месяца службы. После альфам предстоит вернуться в Корею.
Сидят четыре друга за завтраком в шумной столовой, каждый застыл взглядом в своей тарелке, ни у кого нет аппетита. Всегда вкусная еда сейчас кажется пластиковой и пресной. Тяжело вздыхает Бан Чан, за ним Минхо. Старшие покосились друг на друга, но ничего не сказали. Чанбин и вовсе сложился на стол головой на руки — то ли спит, то ли погрузился в свои раздумья так глубоко, что не заметно, дышит ли. Сынмин ковыряет вилкой в овощах и смотрит в пустоту, тоже испускает обреченный вздох. Каждый думает о своем личном, но таком общем.
Бин все гадает, как спасти Хенджина от нежеланного замужества.
Минхо уже с неделю продумывает как так предложить Джисону бросить службу и уехать с ним в Корею, чтобы у омеги не началась паническая атака и он не сбежал в истерике от услышанного.
У Сынмина вообще остался месяц. Точнее, у Чонина контракт заканчивается на две недели раньше. И альфа просто трещит по швам, когда думает, что вот-вот им придется расстаться. Он этого не хочет. Он не искал, но нашел своего омегу, с которым хорошо, как ни с кем другим. Вообще, у них идиллия — трахают друг дуга по очереди, и оба, кажется, счастливы. Ким понимает, что омеге нужно предложить большее, чтобы тот остался с ним: серьезные отношения, которых у альфы никогда не было, в которых он профан. Это поступок взрослого и ответственного мужчины, коим Ким себя не считает, это значит в корне изменить свою жизнь. И вот Сынмин уже неделю терзается в сомнениях, думая, а готов ли он к такому, справится ли с такой ответственностью.
Чан волнуется. По нескольким причинам. Понял уже, что любит Феликса, уверен, что лучше человека для себя на найдет. Уже несколько недель на языке вертится «Поехали со мной в Корею, давай жить вместе». Но озвучить это он не может, потому что:
Маленькое семилетнее обстоятельство, неотделимая часть омеги идет с ним в комплекте. Чану все еще боязно примерить на себя роль отца. Да, он не готов бросаться в омут с головой, прийти в дом к семье Ли и заявить, что вот он — новый отец для Юнхо. Чан думал об этом много и долго. Эти мысли мучали его до бессонных ночей. Но любовь к омеге оказалась сильнее. Ему хотелось бы попробовать построить что-то с Ликсом и Юнхо. Чан специально перестал разделять папу и сына в своих мыслях, чтобы привыкать. Со временем план сам сложился в голове, и казался он вполне осуществимым: снять еще одну квартиру, где Феликс сможет жить с сыном. У Криса есть на это деньги. Он копит давно, а тратить ему не на что. Они могли бы встречаться, постепенно сблизиться больше, а потом съехаться, когда все трое будут готовы к этому шагу. Так, глядишь, получится семья.
Но потом Чан вспомнил о еще одной проблеме.
Официально, Юнхо — сын Сонши и Мингю. Семилетнего ребенка никто не отпустит без родителей жить в другую страну. Семья Ли живет здесь, в Аризоне, и Феликс не оставит их, даже если ему пообещать взамен золотые горы.
Из этой ситуации Крис выхода не видел и это его сильно угнетало.
Плюс Феликс последние пару дней ходит совсем без настроения. Вчера за завтраком сидел бледный, почти ничего не съел, на беспокойство в свой адрес сказал, что плохо себя чувствует, и отправился в лазарет. Сегодня вообще не пришел.
***
— Джинни, можно? — после стука дверь сразу открывается. Омега поднимает глаза и улыбается, кивая.
— Заходи, что-то случилось?
В кабинете жарко, потому что нараспашку открыто окно. Хенджин не любит включать кондиционер, от высушенного воздуха у него трескаются губы.
— Не знаю, чувствую себя не очень, — Феликс проходит и садится на стул возле стола, за которым сидит врач.
— Симптомы?
— Голова болит почти каждый день уже с неделю, есть не хочется, запихиваю в себя, потому что надо, а потом живот болит, тянет внизу. Устаю быстрее. Вообще какая-то слабость по утрам. Еле отдираю себя с койки…
Хенджин попросил снять куртку, пододвинулся к другу. Послушал дыхание, померил давление, пульс, язык посмотрел, в глаза посветил фонариком. Все в порядке. Думает, что переутомление, но на Ликси не похоже. Друг хоть и выглядит хрупким, но на самом деле сильный и выносливый.
— Витамины пьешь?
— Пью.
— Течка когда была последний раз?
— Эм… — омега задумался, — чуть больше, чем два месяца назад? — неуверенно отвечает. Не помнит точно.
— Сам был? — Джинни задает вопрос дежурно, а Феликс с подозрительным прищуром на него смотрит. Хочет соврать, но нет смысла. Это друг, во-первых, во-вторых — врач.
— Нет, — и теперь Хенджин поднял вопрошающий взгляд на Ли, — что ты такое лицо делаешь? Я что, трахаться не могу с кем-то? — недовольно складывает руки на груди.
— Этот кто-то — Бан Чан?
— Да почему все в курсе??? — Феликс возмущенно всплескивает руками.
— Палитесь сильно, — с легкой улыбкой хмыкает Хван, достает из тумбочки коробочку и кладет на стол перед блондином, — иди делай тест на беременность.
— Это не нужно, — хмурится, но голос дрогнул, — я на противозачаточных, и он никогда в меня не кончал. Если ты думаешь, что…
— Феликс, сделай, пожалуйста, — устало говорит Хенджин, — нужно исключить этот вариант, чтобы понять, какие дальше анализы тебе назначить.
Блондин смотрит на тест и у него жизнь пролетает перед глазами. Вспоминает свою первую беременность и ощущения перед тем, как узнал. Тогда ему тоже не хотелось есть, тоже была усталость. Сердце ухает вниз и не возвращается на место. Омега сидит и не двигается, бледнеет на глазах.
— Феликс, ты чего? — Хенджин смотрит на друга, у которого глаза уже как озера после оттаявших ледников.
— Я…. я не могу… нет… нет, нет…. Только не это, — блондин закрывает лицо дрожащими руками и отрицательно машет головой, продолжая истерически бормотать что-то невнятное.
Хенджин испугался. Метнулся к кувшину с водой, налил в стакан и накапал туда успокоительного. Всунул в руки Ли, заставил сделать несколько глотков.
— Успокойся. Феликс, все будет в порядке, слышишь? Не факт, что ты беременный, но надо сделать тест, чтобы убедиться.
А Ликс дрожит. Он уже понял. До этого не догадался, но сейчас точно чувствует, что на палочке будет две полоски. Снова… Опять повторяется его самый страшный кошмар. Все страхи прошлого в секунду оккупируют его сознание.
На всякий случай Хенджин закрыл кабинет на ключ, еще минут пять успокаивал младшего, вытирал слезы, говорил, что они что-нибудь придумают, если вдруг все окажется так… как омеге не хотелось бы, и все-таки отправил в туалет, что находится в кабинете. Сам упал на стул и выдохнул. Тоже разнервничался, аж вспотел. Ситуация не из приятных. Если окажется, что Ликс беременный, служба для него закончится, скорее всего навсегда. Только вот Хван даже не догадывается о еще ворохе проблем, усугубляющих положение друга.
— Эй, Джинни! — послышался шепот из окна и омега от испуга чуть не упал со стула.
Чанбин уже перекидывает ноги через подоконник.
— Какого черта ты тут делаешь? С ума сошел? — шипит шокированный Хван.
— Успокойся, — альфа улыбается и подходит ближе к любимому, тянет руки, чтобы обнять, но тот его отталкивает обратно к окну, — ну что такое? — возмущается альфа.
— Ты дебил, Чанбин! Если кто-то заметит? Немедленно проваливай отсюда!
Альфа ловко уворачивается и все же обнимает брыкающегося омегу.
— Генерал уехал на аэродром, я поднялся по пожарной лестнице, там никого не было, никто не видел, клянусь. Я соскучился, — Со целует недовольно сморщенное, вертящееся личико тут и там. Пятый поцелуй и Хенджин целует в ответ, сразу глубоко и торопливо, чтобы альфа отстал.
— Чанбин, я тоже соскучился, но у меня пациент, уходи, давай… Потом увидимся, — упирается ручками в крепкую грудь.
— Не обманывай, не вижу твоего пациента, — Бин щекотно облизывает ушко. Хван стискивает губы, сдерживает улыбку, потому что это сейчас ну вот вообще неуместно, но настойчивый альфа не сдается, руками уже обхватил ягодицы и мнет их, прижимая к себе.
— Бинни, прекрати, уходи, — хихикает, пытается ерзать, чтобы выпутаться из цепких лап, и в этот момент оба слышат позади сиплый голос:
— Я беременный…
