Welcome to Arizona!

Хорошо, что Чанбин успел подскочить и подхватить бессознательное тело перед тем, как оно грохнулось на пол. Под чутким руководством взволнованного Хенджина, альфа уложил Феликса на кушетку. Ватка, пропитанная нашатырным спиртом, коснулась кончика носа и фыркнув, омега открыл глаза. Потолок плывет, тело подрагивает, как от лихорадки, сердце колотится как будто только что пробежал марафон. Две пары перепуганных глаз пялятся на него сверху. — Ебаный пиздец… — все, что смог сказать блондин, шлепнув себя ладошкой по лбу. Хенджин с Чанбином переглянулись. — Послушай, Ликси, — Хван присаживается на краешек кушетки, и берет в свои ладошки руку омеги, говорит спокойно и уверенно, — такое случается. Не переживай так. Всегда есть варианты… — Эй! — Со резко дергает Хенджина за плечо, смотрит на своего омегу с осуждением, — даже не смей ему предлагать «варианты»! — Чанбин, — рычит Хван, оборачиваясь, — тебя вообще тут не должно быть! Выйди обратно в окно, я сказал! Это конфиденциальный разговор врача и пациента! — Хера-с два! Я уже в курсе! И я не позволю… — Да кто ты такой, чтобы что-то ему не позволять? — окончательно взбесился омега, — может, отец ребенка? — Ой, Джинни, не неси чушь, все мы знаем, кто отец ребенка… — Чанбин морщится, будто услышал какое-то извращение. — Ну так и сдрысни отсюда, раз ты не он! Феликс примет то решение, какое посчитает нужным! — омега поравнялся с альфой и больно тычет в его грудь пальцем, заставляя крупного мужчину делать шаг за шагом назад. Джинни неприятно говорить об этом, но как врач, он обязан озвучить все возможные варианты, и принять тот, который пациент посчитает для себя более приемлемым. И как специалист, Хенджин знает, что выбор может быть не в пользу еще не родившегося детеныша. К собственному сожалению, в практике Хвана уже были подобные случаи. Залет на службе — не такое уж и редкое явление, учитывая беспорядочную половую жизнь солдат. И он обязан сохранять хладнокровие и нейтралитет, даже несмотря на то, что сейчас пациент в сложном положении — его друг. — Успокойтесь оба… — подает голос виновник перепалки, о котором, на какой-то момент, присутствующие забыли. Он усаживается на кушетке и трет лицо рукой, — я не собираюсь делать аборт. Чанбин победоносно выпячивает грудь и широко улыбается. Хенджин оборачивается к блондину и выдыхает с облегчением. — Слава Богу. Я очень надеялся, что ты не согласишься на это… — если бы Феликс и захотел прервать эту беременность, Джинни, конечно же, попытался бы его отговорить. На даже если бы не получилось, он бы друга все равно поддержал. — Надо сказать Крису! — Бин засиял, как новогодняя елка. — Нет… Крису никто ничего не скажет… — Феликс говорит стальным голосом, смотрит в пол перед собой, оперевшись руками на край резинового настила, на котором сидит. В нем ноль эмоций, он будто находится глубоко в своих мыслях, на автопилоте участвуя в разговоре. — В смысле? — удивился альфа. — Хенджин, какого хуя он вообще тут делает? — омеге сейчас не хочется вести диалог, тем более, пояснять свои решения посторонним людям. — Прости, — Хван извиняется перед другом, а после разворачивается к альфе и уже со всей силы выпихивает его в окно, — про-ва-ли-вай, я сказал! — Да никуда я не пойду! — верещит, уворачивается и снова обращается к Феликсу, — Стоп, стоп, стоп, ты не собираешься ему сказать о том, что у него будет ребенок? — Не собираюсь обременять его тем, чего он не хочет… — Он уже знает? — Каким образом, идиот, если я сам только что узнал? — Феликс начинает злиться на назойливого, как комар возле летнего пруда альфу. — Так а с чего ты взял, что он не хочет? — Я знаю… — не может Ликс рассказать, откуда он знает. О его тайнах, и так, уже осведомлено больше людей, чем ему хотелось бы. — Тогда я скажу! — Только посмей! Я тебя прикончу! — цедит сквозь зубы омега, у него падает шторка. Взгляд меняется на жаждущий смерти. Он подрывается с места и быстро идет на Бина, который рефлекторно становится в стойку, готовый защищаться, но Ликса останавливает Хенджин, обхватывая сзади руками. — Так, так… прошу, давайте без кровопролития. Феликс, сядь, тебе нельзя нервничать. Блондин еще пару раз пытается вырваться, чтобы добраться до альфы и сломать челюсть, чтобы тот как минимум пару месяцев говорить не мог, но обмякает в руках врача. Он сегодня переволновался, чувствует слабость, как никогда сильно. Сопротивляться не получается. Омега нехотя усаживается обратно на кушетку. Чанбин опускает руки. Хван остается стоять между ними. — Давайте спокойно. Умоляю… — тяжело выдыхает Джинни и обращается к альфе, — Чанбин. Ты не имеешь никакого права говорить Крису о физическом состоянии Феликса. Во-первых, ты случайно стал свидетелем врачебной тайны. Во-вторых, Феликс и Чан не мужья, и даже не состоят в отношениях. Ликси имеет право сам решить, сказать о наличии ребенка отцу или нет. Это предусмотрено законом. — Да какой нахер закон? — Чанбин переходит на ультразвук, он тоже в бешенстве от творящейся по его мнению несправедливости, — у вас двоих мозги на жаре поплавились? Он должен знать! Кто вы такие, чтобы лишать его права быть отцом? — Чанбин, он не хочет детей! — выкрикивает Феликс, брызгая слезами, — мы говорили об этом! Он четко дал понять, что не готов! Что ему это не надо! Что он боится ответственности. Это все произнесенные им слова, я слышал это собственными ушами, понимаешь? Я не хочу даже начинать этот разговор, потому что знаю, чем он закончится! Мне будет только больнее… Я… Я не смогу пережить это снова… Я не хочу… не хочу… Феликс не может сдержать рыдания. Его нервная система не выдерживает этого напряжения, да и гормоны подливают масла в огонь. Огонь отчаяния, который сейчас сжигает все внутри. Ли трясется, плачет громко, всхлипы и стоны отбиваются эхом от кафельных стен. Джинни тут же оказывается рядом, обнимает и прижимает к себе. Феликс утыкается в грудь друга, задыхаясь от собственной истерики. Чанбин смотрит на блондина и не понимает. Не понимает, почему омега видит его хёна таким? Да, Крис ни разу не говорил, что хочет семью, или что готов к серьезным отношениям, никогда не искал своего единственного. Но это было раньше. Бин уже почти полгода наблюдает за тем, как старший смотрит влюбленными глазами только на одного парня, сияет, когда тот рядом, ищет встречи только с ним. Крис стал серьезнее, спокойнее, и пару дней назад сказал Чанбину о том, что хотел бы с Феликсом провести всю жизнь. Это было странное откровение от старшего, которое прозвучало внезапно в душе, когда Со поинтересовался, о чем хён задумался, что третий раз намыливает голову шампунем. Крис вспомнил их разговор перед вылетом в США. — Помнишь ты спрашивал, какой должен быть омега, чтобы я захотел с ним раз и навсегда, а я ответить не смог? Теперь я понял. Он должен быть таким, как Феликс. Даже не так. Феликс — единственный, с кем я хотел бы провести всю свою жизнь. Со видит, что Чан изменился. Проблема в том, что этого не видит омега. — Но… нет… Ты не понимаешь… — Чанбин, хватит, — Хван смотрит на альфу с укором, не переставая гладить дрожащего Феликса по голове. Взгляд красноречивее слов. «Замолчи». Со почувствовал вину, будто это он довел беременного омегу до истерики и больше не сказал ни слова. Перед тем, как вылезти в окно, на испуганный взгляд Феликса пообещал, что не расскажет. В конце концов, главное, что омега оставит ребенка, а дальше, Бин уверен, Крис все равно узнает. Долго скрывать свое состояние у Ликса не получится. Когда омеги остались наедине и все слезы младшего вылились, они смогли обсудить, как поступить дальше. Феликс выдвинул единственное желание — он хочет дослужить те два месяца контракта, что ему осталось, а от следующего откажется по состоянию здоровья. Хенджину это не понравилось — слишком большие риски для малыша на раннем сроке с такими тренировками, физическими нагрузками и любовью Ликса ходить на спарринги. Кроме этого, желательно отказаться от подавителей, потому что это может навредить развивающемуся эмбриону. Но друг был непреклонен. Упросил не указывать информацию о беременности, пообещал, что будет хорошо кушать, беречь себя, насколько это возможно, откажется от занятий по боевым искусствам и сложных тренировок, и обязательно сообщит, если почувствует хоть малейшее ухудшение состояния. Хенджину пришлось согласиться. Он прописал Ликсу подавители те, что слабее. Мятный запах Феликса, что будет теперь немного проявляться придумали скрывать ментоловой жвачкой. Это лайфхак от Хвана — когда он после течки и таблетки еще пару дней не могут скрыть его запах — он все время таскает с собой кофе с ванилью, чтобы все вокруг думали, что пахнет его напиток, а не он. На том и порешали. Феликс вышел из медпункта и сразу направился в казарму. Надо прилечь. Переварить. На сегодня у него есть липовая справка о том, что он отравился и поэтому может пропустить службу. Омега забрался на свою верхнюю койку и прикрыл глаза. «Так… Спокойно» — делает несколько глубоких вдохов и выдохов, потому что внутри снова все дрожит. «Один раз через это прошел, еще раз сможешь». Руки аккуратно легли на низ живота. Еще совсем не чувствуется, но омега уже знает, что там маленькая жизнь. Сердечко волнительно трепыхнулось. В голове пронеслись все воспоминания, когда он вынашивал Юнхо. Как сомневался, боялся, пытался понять, будет ли малыш любимым. Спустя семь лет, Феликс до сих пор иногда корит себя за то, что тогда думал о сыне как о проблеме, а не благословении. Поэтому сейчас, переступая через страх, шепчет «Я люблю тебя», поглаживая свой идеальный пресс. «Люблю сильно-сильно. Прости, что так испугался, когда узнал. Ты — желанный. И мы точно справимся, не волнуйся. Папа уже опытный».

***

— А-ах, ч-черт, б-блять, д-да-а-а… — стоны срываются рвано с губ Сынмина, а Чонина это только подначивает и больше возбуждает. — Господи, какой ты тугой… Как же ахуенно… — Ян хрипит, крепче сжимая пальцами талию альфы, двигается резче, быстрее. У него легкие болят от того, как часто он дышит, ноги дрожат от напряжения. Возбуждение стабильно держится на пике, потому что картина перед ним ну слишком горячая: цапающие деревянную стену перед собой пальцы Кима, рыжие намокшие от пота волосы, прилипшие к мокрой шее, поблескивающая от пота влажная спина, прогнутая в пояснице так красиво, и собственный член, скользящий между ягодиц альфы. Приходится прикладывать усилия, чтобы поддерживать Сынмина на ногах — они у него тоже уже подкашиваются, но тот продолжает так сладко стонать и взвизгивать, когда головка члена задевает заветный узелок нервов внутри. Это придает сил омеге долбиться еще активнее. Знает, что Ким кайфует, чувствует, как тот подается движениям, сам старается попасть в ритм, насадиться сильнее. Это в разы приятнее, чем когда альфа в замешательстве, не понимает, что происходит и что с ним делают. — Я… я близко, ещ-еще… Чонин обхватывает Сынмина за шею и тянет на себя, другой рукой обвивает за грудь, придерживает, чтобы тот не свалился, и продолжает шлепать пахом о бедра. Кусает, облизывает, мычит в шею альфы, сам уже вот-вот и выплеснет из себя оргазм. По ногам течет собственная смазка, глаза застилает пелена. Рука Кима тянется к собственному члену, но Ян ее перехватывает. — Без рук, рыжик, давай так, ну же… Сынмин дышит часто, глаза закатываются от пробивающего удовольствия, томный шепот его омеги возбуждает еще сильнее, в паху крепче завязывается напряжение, он напрягается всем телом, и не сдерживая громкий вскрик выстреливает спермой на стену перед ним. Тело в руках Чонина приятно дрожит, стенки ануса пульсируют, стимулируя член еще сильнее, омега делает несколько грубых толчков, догоняет, и сам изливается внутри альфы в презерватив. Стонет мучительно от спазмов во всем теле, из последних сил держится на ногах, но это приятные муки экстаза. Так и падают, обессиленные на кровать, что в нескольких шагах позади них. Когда отдышались и звездочки перед глазами рассеялись, Чонин подлезает под бок альфы, кладет голову на грудь, переплетает ноги с ногами Сынмина, ластится. Все время нежно, даже как-то невинно целует. Прямо говорит — «обними», что Ким тут же выполняет, поглаживая Яна по ребрам и талии. Чонин всегда так делает. Немного странно, но омега так нежничает каждый раз после того, как альфа позволяет драть себя, как последнюю шлюху. Ян будто благодарит, пытается показать, что эти «неправильные» эпизоды в их интимной жизни ничего не меняют. Он — все еще омега, которому приятно находиться рядом с сильным и заботливым альфой. А Сынимн именно такой. Ну и что, что младший только что чуть ли не удерживал его на весу, всаживаясь в зад по самые яйца. У Сынмина все еще задница болит, пульсирует, но он обнимает, прижимает к своей груди и в макушку целует. Омега делает ему так хорошо, и плевать, каким образом. Киму от этого хуже не становится, он давно перестал спорить с собой. Тем более, что омега все чаще просит «традиционного» секса — ему очень нравится умелый партнер, который каждый раз выводит оргазм на новый уровень. Так и лежат, оба издавая слышное только им мурчание, наслаждаются послевкусием. — Что ты думал делать после того, как закончится контракт? — вдруг осторожно интересуется альфа. Ян лежит головой у него на груди, разнежился от того, что старший запутывается пальцами в его волосах и массирует. Но слышит, как сердце Сынмина несколько раз ударило будто не туда. Интересно, почему он нервничает? — Еду домой, в Пусан. Отпуск проведу там, а потом на новый контракт, в Японию. Я уже подписал. Сынмин поджимает губы, но ничего не отвечает. Обидно. Значит, Чонин даже не думал о том, чтобы строить отношения дальше. Значит то, что между ними для него не серьезно… — А ты? Какие планы у тебя? — дежурно интересуется младший. Он поднимает голову, переворачивается на живот и укладывает руку под подбородок на груди альфы, теперь рассматривая его лицо, играясь пальчиком с припухшими от поцелуев губами старшего. — Не знаю… Не думал, — думал, на самом деле. О том, что хотел бы предложить Чонину попробовать что-то большее, чем просто разносторонний секс. Семью он еще не готов создавать — это точно, альфе до этого еще расти и расти. Но вот просыпаться и засыпать в одной постели, завтракать и ужинать за одним столом, ходить на свидания, в кино, поехать вдвоем на какой-нибудь курорт, в общем познавать друг друга в обыденной жизни… Даже если из этого в итоге ничего толкового не выйдет, и они расстанутся — Сынмин все равно хочет попробовать. Впервые в жизни у него возникло такое желание. Но он уже об этом не скажет. — Ты знал, что армию Японии называют до сих пор — «Императорская», хоть у них уже давно демократическое государство. Круто, правда? — рассуждает вслух Чонин. — Не знал, — продолжая путаться в волосах омеги пальцами. — А что японские снайперы сейчас считаются лучшими в мире? — М-м, — Сынмин отрицательно машет головой. Он, кажется, даже не слушает, слишком глубоко погрузился в свои мысли. Представляет как Чонин совсем скоро уедет и будет припеваючи жить дальше, позабыв о нем. — … и сейчас действует программа по обмену опытом, по которой в японскую армию может подать заявку любой служащий из азиатских стран… — Здорово… — безразлично отвечает Ким и тяжело вздыхает. — Сынмин… — омега пытается привлечь внимание явно не слышащего его парня, — а ты не хочешь подать заявку? Мы бы могли поехать вместе на контракт… Только через пару секунд альфа опускает округлившиеся глаза. Он не ослышался? Чонин предлагает ему что-то там дальше… вместе? На молчание альфы Ян продолжает, стеснительно отводя взгляд. — Я думал о том, что… Как между нами все закрутилось… Мы уже несколько месяцев, вроде, вместе. И… мне все нравится. Я никогда не искал себе альфу, думал, что мне не нужен никто так, чтобы на постоянно. Но ты… — вырисовывает пальчиком круги на груди Сынмина, — не знаю, как ты так сделал, но я не хочу с тобой расставаться… В общем… Ты мне нравишься. И мы могли бы провести еще один контракт вместе, — поднимает глазки полные надежды на альфу, — ты можешь отказаться, ведь я не знаю, что ты чувствуешь по этому поводу, хочешь ли того же самого… — Хочу! Очень хочу! — Сынмин резко вскакивает, обхватывает лицо омеги руками, сжимая его щечки сильно, что губы выпячиваются уточкой, и чмокает их с десяток раз, — просто скажи мне где и что надо подписать! Чонин смеется в беспорядочные поцелуи. Он и не ожидал, что их желания могут совпадать. Такое приятное и трепетное чувство разливается от сердца по телу… Что это? Так ощущается… Любовь? Как же классно, что их желания одинаковы. — А мы можем еще провести вместе отпуск? У нас целых три недели совпадают, я считал! — альфа не выпускает Чонина из рук, целует, целует и целует. — Прекрасная идея, рыжик, — омега хихикает, и поддается на, кажется, бесконечное проявление нежности. Кажется, на этом глава жизни Сынмина, под названием «Лучший пикапер» заканчивается. Ему эти навыки больше не нужны. По иронии судьбы, его подцепил омега (а не наоборот), с которым Ким будет писать новую, куда более захватывающую историю своей жизни. Потому что в ней он уже будет не один.

***

— А… может, мы можем сходить в Музей Музыкальных Инструментов? Хотя тебе, наверное, будет скучно… Можем в другое место, куда скажешь… — тараторит омега. — Сони, я же сказал, куда ты захочешь. Мне не будет скучно, не переживай за это, — Минхо улыбается, не отвлекаясь от дороги. Сегодня у парней полноценное свидание в городе. За все время службы они впервые получили увольнительный в один день, и это безумно радовало обоих. Джисона, конечно, вдобавок к этому, немного подташнивало от волнения, но он старался этого не показывать. Пока они ехали до города, Джи то и дело украдкой поглядывал на Минхо. Белоснежная свободная рубашка с подкатанными рукавами открывает вид на накачанные трицепсы и жилистые предплечья с выступающими венами на руках, что уверенно держат руль, широкие джинсы, белые конверсы последней модели… Альфу было непривычно видеть не в форме. Но от этого он менее привлекательным не становился. Наверное, даже наоборот, Сони видел будто другого человека, снова влюблялся в Хо в гражданском. Примерно то же самое испытывал и Ли. Когда он еще издалека заметил омегу, что шел к машине, он чуть не шлепнулся в обморок: свободные белые штаны с эмблемой Найки, будто не по размеру огромные кроссовки, из-за которых омега кажется еще миниатюрнее, чем есть, и длинная развевающаяся на ветру затертого красного цвета рубашка в черную крупную клетку… В один момент солнце удачно блеснуло лучами на фоне идущего вперед Сони, и через легкую ткань, накинутую на голый торс (мать его!) подсветило силуэт — невероятно узкую талию. Минхо в тот момент чудом удержался на ногах и не подавился слюной от такой красоты. Альфа уже обнимал эту талию, чувствовал, что она просто осиная, но увидеть вот так… Масса новых будоражащих фантазию мужчины впечатлений. Хо припарковался возле музея, вылез с водительского сидения, обошел машину и открыл дверь Сони. Подал руку смущающемуся парню, и как только тот вложил в нее свою ладошку — больше не отпустил. Всю прогулку по залам с музыкальными инструментами, экранами, на которых показывали видео о талантливых композиторах страны, с написанными на стенах историческими фактами о том или ином достижении в музыкальной индустрии, держал омегу рядом с собой, потому что отпускать не хотелось. Правильно ощущалось, что можно не скрывать то, что они пара, показывать всем это, переплетая пальцы рук. Приятно, что Джисон тоже не пытался отпустить, хотя и был очень заинтересован тем, что видит вокруг. Казалось, что музейные экспонаты захватили его внимание полностью, но альфа не ревновал и не протестовал. Наоборот, у него появилась возможность понаблюдать за новым, любопытным Сони, который не шарахается без повода и не стесняется. Распахнутыми глазками рассматривает гитары, что раньше принадлежали знаменитостям, охнул на рояль, к клавишам которого прикасался когда-то Фрэнк Синатра, с интересом разглядывал старые, непонятные деревянные инструменты, на которых играли коренные жители этой страны — индейцы. Возле одного стенда с нотной тетрадью Джисон застыл особенно надолго. Смотрел на полоски и кругляшки с точками, будто книгу читал. Альфа молча стоял рядом, покорно ждал, рассматривая все вокруг. Ему не скучно, как боялся омега, но он то, действительно, в музыке ничего не смыслит. В этот момент Джи без слов прижался боком к Минхо и обхватил того за талию. И вот так продолжил стоять, всматриваясь в нотный стан. Это произошло так внезапно, без какого-либо внутреннего противоречия и сомнений, кажется, что Сони даже не думал, что делает — инстинктивно прильнул к тому, с кем хорошо, кому доверяет. Будто омега делает вот так каждый день на протяжении уже многих лет. У альфы сердце рухнуло вниз и глаза заслезились. Расчувствовался. Это так приятно. Кажется, вот, под боком вся его жизнь, размеренно дышит, и прижимается сильнее. Минхо только осмелился поцеловать пахнущую свежестью шампуня макушку, чтобы не дай бог не спугнуть этот трогательный момент. К его радости, Хан совсем не смутился. Только улыбнулся краешком губ. Они прошли в соседний зал, где стояли инструменты, на которых можно сыграть. Фортепиано, гитары, барабаны, виолончель, скрипка, саксофон… Тут Джи не остановился, сразу пошел дальше, но Минхо потянул его за руку назад. — Сыграешь мне что-нибудь? — улыбнулся альфа. Джи осмотрелся вокруг. Прикусил губу, немного разволновался, явно не ожидая такой просьбы. Но, к огромному удивлению Минхо, который готов был уговаривать всеми возможными и невозможными способами, омега не озвучил ни одной отмазки, не отказался, а едва заметно кивнул. Присел на высокий стул, уверенно взял акустическую гитару в руки, что выглядела в них, как на своем законном месте, провел по струнам пару раз пальцами, видимо, вспоминая тональность или ноты. — Я и не помню толком ничего, так давно последний раз в руках инструмент держал, — усмехнулся Джи. Не смущенно, а с какой-то грустью это проговорил, не отрывая взгляд от гитары, — кажется, помню одну песню, она мне очень нравилась. Омега ведет пальцами правой руки по струнам, что на грифе, а левой чуть резче перебирает металлические прутики над отверстием в центре. Звучит мелодия. А потом Минхо вдыхает, и замирает, потому что его Сони начинает петь: I would never fall in love again until I found you
 (Я никогда не влюблюсь, пока не встречу тебя) I said I would never fall, unless it's you I fall into
 (Я твердил, что никогда не влюблюсь, только если в тебя) I was lost within the darkness, but then I found you
 (Я потерялся в темноте, но потом я встретил тебя) I found you (Я нашел тебя) Альфа готов поклясться, что не слышал голоса прекраснее. Да что там… Звуков приятнее на этой планете не существует, хотя мелодия и слова прозвучали очень кротко и скромно. Многолетний перерыв, видимо, дал о себе знать. Омега сыграл маленький отрывок известной песни, не дольше тридцати секунд, но все равно, Минхо чуть не схватился за сердце от умиления. Хан поставил гитару туда, откуда ее взял и взглянул на альфу, будто спрашивая, «ну как?». — Какой у тебя красивый голос… — все, что смог сказать Хо, своим осипшим, от волнения. У него все трепещет внутри, сам не понимает отчего. Будто… влюбился. Снова. — Хочу поцеловать тебя, — Джи посмотрел в глаза напротив, которые сверкали ярче, чем когда-либо. Кажется, Сони сегодня добьет альфу несвойственной ему смелостью. — Делай со мной что хочешь, я весь твой… — прошептал Минхо, и через мимолетное мгновение к его губам прильнули губы младшего, мягко и нежно целуя. Оторваться друг от друга пришлось быстро, потому что в зал зашли другие посетители музея. — Идем дальше? — улыбнулся омега и сам взял альфу за руку. — Идем… После музея ребята поехали в старую часть города, на улицу Скотсдэйл. Наверное, это единственное место в душном даунтауне, предназначенное для комфортных прогулок. Променаду скрывают от палящего солнца такие редкие для Аризоны высокие магнолии, дорожка между невысокими яркими зданиями закрыта для транспорта, выложена брусчаткой, вокруг сувенирные магазинчики, кафешки на любой вкус, небольшие фонтанчики, тир, детские аттракционы. Тут и там уличные артисты устраивают представления, в попытке заработать немного денег: кто-то поет, кто-то танцует, вон застывший, покрытый серебром человек притворяется статуей, а вон там зевак завлекают мошенники — уверенные в своих силах кладут на стол деньги и пытаются отгадать в каком стаканчике из трех после умелого шаффла окажется спрятанный кубик. Джисон сказал, что жарко, и парни взяли по рожку мягкого мороженого в ларьке, чтобы охладиться. Шли по улочке так же — держась за руки и рассматривая все вокруг. — Смотри! — Сони указывает на одинокую будку со шторкой, на которой ярко красным написано «Фото на память», — пойдем сфоткаемся? И не дожидаясь ответа, младший тянет альфу за собой. В очень тесном пространстве один маленький круглый стул, на который садится Минхо. К нему на колени падает омега и совершенно не стесняясь их положения наклоняется чуть вперед, хмурится, вчитываясь в инструкцию, наклеенную на стенке перед ним. Альфа сует в отверстие для оплаты пятидолларовую купюру, автомат ее успешно сжирает. Из динамика раздается писк, будто пошел отсчет, и Сони торопливо хватается за шею альфы, готовый к первому фото. Все это происходит с мороженым в руках. Вспышка и щелк. Снова писк — отсчет. — Что мы как на паспорт, давай что-нибудь поинтереснее придумаем, — улыбается Хо и тут же кривит смешную рожицу, морщась и выпячивая передние зубы — становится похожим на кролика. Джисон смеется и тоже кривляется, надувая щеки и выпучивая глаза. Вспышка и щелк. Писк — отсчет. — Как еще? — Сони подпрыгивает на коленках альфы от нетерпения. — Вот так, — Минхо тыкает своим шоколадным мороженым в нос омеги и оставляет на его кончике свисающую коричневую каплю. Джи возмущенно хватает воздух ртом, а старший заливается смехом. — Ах ты… — омега не раздумывая тыкает своим ванильным рожком в щеку Хо, и на ней остается белый мазок. Оба смеются, аж ребра болят. Вспышка и щелк. — Не пойдешь же ты таким грязнулей по улице, дай уберу, — Минхо притягивает к себе и обхватывает губами кончик носика омеги, собирая весь шоколад. Джисон смотрит в глаза напротив, в которых искрится какая-то неописуемая радость, пальчиками прикоснувшись к подбородку альфы, поворачивает его лицо в сторону и несколькими широкими движениями слизывает мороженое с его щеки. Пока Минхо осознает, что тот сделал, омега облизывается и хитро улыбается. Снова взгляд друг на друга, только теперь в глазах альфы сверкнул дикий огонек. — Зря ты это сделал, — шепчет Хо и в следующую секунду срывается на губы омеги своими, обхватывает за талию, сильно прижимает к себе. Сони отвечает на поцелуй так же страстно, обнимая своего мужчину за шею. Минхо толкается языком в чужой рот, чувствует ванильную сладость, чувствует непонятно откуда взявшийся ответный напор омеги — его язык, который как никогда раньше нагло и развязно скользит по губам, пальцы, что зарываются в его волосы и чуть больно тянут. И это просто сносит крышу… Вспышка и щелк. Только парни не торопятся придумывать новый сценарий для следующего фото. Джисон прикусывает нижнюю губу альфы и чуть оттягивает, потом облизывает и снова целует. Выкинуть бы уже это мороженое, потому что срочно нужно освободить руку, чтобы обеими вцепиться в широкую спину, сжать покрепче… Хочется… Так хочется больше прикосновений, углубиться в то, что происходит. Омегу простреливает возбуждение, настоящее и сильное, отдающее приятной тяжестью внизу живота. Такого не было раньше. До этого он был скован страхом, а сейчас, его почему-то нет. Сони откидывает голову назад и тяжело дышит, прикрыв глаза, потому что альфа теперь ласкает языком и губами шею, цепляется зубами за мочку уха. Это до чертиков приятно. Это до темноты в глазах возбуждает… В штанах омеги начинает твердеть, Сони чувствует приятно зудящее чувство в анусе. Если он возбудится еще больше, то потечет. Видимо рассудок не полностью покинул голову, потому что омега останавливает Минхо, упираясь ручкой в грудь и отодвигая. — Минхо… не… не надо… Пожалуйста… — Джи часто дышит и немного смущенно смотрит на альфу. — Прости… — выдыхает, упираясь лбом в грудь младшего, — я забылся. — Все в порядке. Только… Нам надо немного посидеть, а то я… Возбудился. — Я тоже, — хмыкает альфа. И переваривает то, что только что услышал. Когда это Джисон так спокойно говорил о возбуждении? Хорошо, что у омеги были с собой влажные салфетки, потому что мороженое, оставшееся на какое-то время без внимания таки потекло по рукам. Парни привели себя в порядок, дождались пока из штанов перестанет выпирать, и вышли из кабинки. Как раз, автомат выдал две глянцевые полоски с фото. На первом Сони обнимает Минхо за шею, смотрит в камеру скромно улыбаясь, альфа смотрит на него с нежной улыбкой. На второй они ребячатся — выглядят как кролик и хомяк. На третьей уже два совершенно других человека горячо целуются, прикрыв глаза. Четвертое фото заставляет Джисона покраснеть и закусить губу — он держится рукой за шею альфа, откидывает голову назад и, кажется, стонет в тот момент, когда Минхо со всей страстью целует его шею. Сони быстро прячет фото в сумку, потому что это точно должно быть скрыто от чужих глаз, это очень интимный момент — это позволено видеть только ему и Минхо. С мороженым успешно покончено, они идут дальше по улочке. Сони останавливается и слушает уличного музыканта, кидает денежку в его чехол от гитары. Через несколько метров задерживается взглядом на стенде с сережками, что продает пожилой омега. Видимо, ручная работа, потому что каждый экземпляр выглядит очень необычно. Джи дотрагивается до мочки уха, и говорит, что хотел, но забыл сегодня надеть свои. Минхо останавливает младшего и предлагает выбрать, что нравится. Сони думает пару секунд, но не отказывается, принимается перебирать серьги. Оживившийся продавец подскакивает с места и подает зеркало, чтобы покупатель мог по достоинству оценить все варианты на себе. В итоге Джи останавливается на тонких серебряных колечках, чуть вытянутых в форму капли, спрашивает у альфы «как тебе?» и на «очень красивые» говорит пожилому мужчине, что они возьмут эти. Сразу надевает серьги, и парни идут дальше. На ходу Сони тянет Минхо на себя, чмокает в губы — благодарит за подарок. Альфа еле сдерживается, чтобы не вернуться и не купить своему парню весь ларек. Улица длинная, кажется бесконечной. Хотелось бы пройти ее до конца, но свободное время не резиновое. Минхо предлагает поесть где-нибудь, потому что скоро нужно будет возвращаться на базу. Выбирают кафе с милым названием «Mamasita de mi vida», которое приглянулось им обоим. Тут подают бразильские блюда. Сели за столиком на улице, заказали два сета такос с креветками и мясом, Джи взял себе мятный лимонад, Минхо — холодный фруктовый чай. Сони уплетает лепешки с морепродуктами и овощами за обе щеки. С набитым ртом довольно мычит, закатывает глазки и пытается сказать «вкусно», чтобы еда не вывалилась изо рта. Минхо снова умиляется. И думает, размышляет, анализирует. Сони совершенно другой за пределами места, где ему некомфортно. Он не похож на трусишку, которого пугает все вокруг, в том числе и собственные мысли. Он смело говорит о том, чего хочет, делает, даже не спрашивая. Охотно соглашается на предложения, отвечает открыто, смотрит в глаза, поддается порывам чувств, которые обычно сдерживает из-за своих страхов. Младший выглядит по-другому, и дело не в одежде. Глазки сверкают, голос увереннее, вечно ссутуленные плечики расправились. Что же будет, забери его из места, которое на него давит и не приносит никаких положительных эмоций? А если дать ему то, о чем он мечтает, если он займется тем, что ему действительно нравится? Минхо представляет себе возможные преображения, и снова убеждается в том, что омеге не место на военной базе. Отпив из стакана чай, альфа решается озвучить то, что давно уже хочет. — Я хотел поговорить с тобой кое о чем. — О чем? — омега удивленно смотрит. — У меня заканчивается контракт через месяц. И я хотел предложить тебе бросить службу и уехать со мной. Джисон лупает глазками разглядывая парня напротив, будто пытается понять, не шутит ли тот сейчас. — Ты сможешь пожить для себя, подумаешь, чем хочешь заниматься. Может, музыкой, или чем-то другим, неважно, лишь бы тебе нравилось. Я смогу это все тебе обеспечить, — с серьезным видом рассуждает старший, а Сони забыл, как дышать. Застыл статуей, не отводит взгляд с альфы, жевать перестал. Это для него слишком неожиданно… Минхо видит замешательство. Он примерно такой реакции и ожидал. Омега не убегает — уже хорошо, — ответь хоть что-нибудь: да, нет, мне нужно подумать, просто озвучь свои мысли, — просит старший. — Обеспечить? — сглатывает Джисон, — Минхо, ты говоришь о слишком серьезных вещах… — А я настроен серьезно в отношении тебя. И хочу сразу разъяснить, я ничего не требую от тебя взамен. Абсолютно. Никаких обязательств. Только то, что ты сам захочешь. — Я… не… — Что тебя держит на службе? — альфа начинает немного давить, хмурится, спрашивая, потому что на самом деле не видит причин для отказа, — ты же ненавидишь это все. Ты как птица в клетке заперт в том кабинете. Перебираешь бумажки и перекладываешь их из стопки в стопку, света дневного не видишь. Неужели ты хочешь заниматься этим до конца жизни? — Не хочу, но… Джисон замолкает и тупит взгляд, сжимается. А Минхо в этот раз не перебивает. Он хочет услышать, что же за такое «но» останавливает омегу сказать «да» тому, что может изменить его жизнь очевидно в лучшую сторону. Немного помолчав Сони все-таки поясняет. — Отец… он… Не позволит. Когда-то он четко дал мне понять, что хочет, чтобы я вырос уважаемым человеком. По его мнению, к этому путь только один — быть военным, дослужиться до высокого звания, и продолжить семейные традиции. — Но Сони, не обижайся, прошу, — Минхо подается чуть вперед, протягивает руку, раскрывая ладошку, и омега послушно вкладывает в нее свои пальчики. Альфа сжимает их нежно, чтобы оказать поддержку, и дать понять, что его слова сейчас — не упрек, — но ты не дослужишься до звания, которое хочет для тебя отец. Это просто не твое. Ты застрянешь на должности военного клерка и потухнешь там. Ты же не будешь счастлив… Омега только безучастно пожимает плечами. Он прекрасно понимает это. Знает, что в итоге отец в нем просто разочаруется — не меньше. Только вот исправить ситуацию не в его силах. — Прости, Минхо. Но я не могу бросить службу. Это приведет к скандалу, отец не даст мне спокойной жизни. Он слишком… Слишком заморочен по этому поводу, — голос омеги дрожит, ему больно говорить это, поэтому не смотрит на альфу, совсем поник — снова превратился в того боязливого мальчишку из кабинета, заваленного кипами бумаг. Минхо злится, моментально вскипает. Внутри скручивается все от накатывающей волны агрессии на эгоизм родителей омеги. Хочется не спрашивать, а приказать Джисону сделать так, как он ему велит, за руку привести в администрацию и заставить написать рапорт об уходе со службы. Знает же, что так будет лучше. Но альфа этого не сделает. Тогда он ничем не будет лучше отца Сони. Что ж… Легкий путь им недоступен, видимо, придется карабкаться по сложному. — Мы… теперь расстанемся? — Сони реагирует на затяжное молчание. Поднимает глазки, а в них уже блестит влага. Минхо сменяет злобу, которая слишком явно отразилась на его лице на добрый, сочувствующий взгляд. — Нет, конечно же нет, — сильнее сжимает вспотевшую ручку младшего в своей, поглаживает большим пальцем костяшки, успокаивая, — если только ты не хочешь этого… — Не хочу! — вышло гораздо громче и резче, чем планировал, но от этого взгляд альфы становится только мягче. — Тогда… Значит… Попробуем отношения на расстоянии, — Минхо улыбнулся, но как-то тоскливо. Это совсем не то, чего он хотел, но, видимо, сейчас других вариантов нет. — Я… не хочу, чтобы ты уезжал… — грустно шепчет Джисон. Кажется, он сейчас не сдержит слез. — Эй, Сони, все хорошо. У тебя закончится контракт через сколько, через месяц после меня? — омега понуро кивает, — два месяца разлуки — это только кажется долго, — Минхо сам себя убеждает, — будем созваниваться и все время переписываться. А потом, если ты не против, я навещу тебя в Лондоне. Альфа говорит подбадривающе, старается улыбаться. Не хочет, чтобы его мальчик грустил. Но Джисон не разделяет энтузиазма. Ему больно от мысли о расставании. Страшно, что, если Минхо уедет, у них все так и сойдет на «нет». Ведь испытание отношениями на расстоянии проходят далеко не все даже самые крепкие пары. А они кто друг другу? Джи уверен, что их пока еще ничего не связывает, кроме симпатии и предвкушения новых ощущений. Минхо видит реакцию, догадывается, что младший начинает крутить педали любимого аттракциона. Передвигает свой стул к омеге, садится рядом и целует в висок, потом обнимает. Шепчет на ушко «У нас еще все впереди». А сам думает совсем о другом. О том, что ему нужно действовать гораздо решительнее, чтобы подарить Сони жизнь, которую тот заслуживает.

***

Феликс успешно избегает Чана уже пятые сутки. Знать распорядок дня человека удобно в обоих случаях — если ты хочешь его видеть чаще, и, если не хочешь видеть вовсе. Проблема только была в том, что Феликс хотел увидеть Криса. Сущность не просто желала этого, а буквально требовала присутствия Чана рядом. Это проявлялось по-разному: назойливыми мыслями, беспокойством, ломкой в теле, как будто от отсутствия дозы любимого наркотика. Это все инстинкты. Заложенные веками животные механизмы не обмануть и не подавить. Когда в омеге зарождается новая жизнь, когда он носит под сердцем детеныша, тем самым становясь более уязвимым, сущность будет делать все, чтобы дать будущему продолжению себя безопасность и комфортные условия для выживания. Омеге нужен отец ребенка рядом, потому что именно его запах успокоит, потому что именно он должен защитить и позаботиться о благополучии своего потомства и того, кто ему его подарит. Это базовые настройки, они вшиты в геном, это выжжено на подкорке. Только вот инстинкты не учитывают всех факторов реальной жизни, с которыми сталкиваются люди. Кто-то вырос и стал блядуном, ведет беспорядочную половую жизнь, изменяет, и нести ответственность за последствия не собирается. Кто-то пережил тяжелое детство в одиночестве, без родителей, и теперь не хочет заводить собственную семью. Ситуации разные. Но инстинктам нет до этого никакого дела. Гормонам тоже. Они бьют по мозгам Феликса, который сознательно старается не пересекаться с Чаном. Не потому, что зол на него или не хочет видеть, а потому что боится, что при первом же взгляде на альфу выдаст себя и свое положение с потрохами. А Крис точно не должен узнать об этой «щекотливой» ситуации. Ли думал над словами Чанбина, о том, что нужно Бану сказать, чтобы тот сам решил, участвовать в жизни будущего ребенка или нет. Наверное, это было бы правильным решением. Но всё, что когда-то говорил Чан о детях, о том, что понятия не имеет, что с ними делать, попросту не готов к такому серьезному шагу, — как заевшая пластинка крутятся в голове омеги на повторе. Но Феликс не думает об альфе плохо, он ведь успел узнать его достаточно хорошо. Образ этого человека сложился достаточно светлый, и осквернению не подлежал: Крис порядочный мужчина, заботливый, внимательный, с высоким уровнем морали. Феликс уверен, что как только Чан узнает о его беременности, наверное, на следующий же день (если не в ту же секунду), сделает предложение, скажет, что будет вечно любить его и своего ребенка, и сделает все, чтобы они были счастливы. Только вот насколько это будет искренне? Насколько этот поступок будет продиктован настоящими чувствами, а не страхом называться подонком и трусом за глаза или оказаться таким же как его родители, которые когда-то бросили? Возможно, какой-то другой омега согласился бы на такой вариант, ведь он не то, что сносный, а самый удачный для «залетевших» парней. Плевать на чувства, главное, что не один и кто-то помогает подымать дите на ноги. Только вот Феликс на это не пойдет. Не обременит собой и такой серьезной ответственностью как ребенок (уж он то знает) человека, который к этому на самом деле не готов. Кто-то скажет, что это глупо, кто-то скажет, что это не тот случай, когда нужно показывать свою гордость и напускную независимость. Бери, если предлагают и не верти носом. Только дело не в гордости Феликса. Ее сейчас, на самом деле, почти нет. Он думает только о малыше, и о том, что хочет для него счастливую семью. На меньшее омега не согласится. А разве может быть счастье там, куда партнер пришел, потому что «так будет правильно», «так принято», «не хочется быть плохим человеком в глазах других»? Нет. То, что Чан якобы не хочет детей, уже даже отошло на второй план. Омега не хотел создавать семью на таком зыбком фундаменте. Спустя годы разгребать развалины несостоявшейся ячейки общества и слушать супруга об испорченной жизни может быть куда сложнее, чем в одиночку заботиться о любимом ребенке. После этих долгих мысленных дебатов Ликсом было принято окончательное решение — Чан о ребенке не узнает. Все равно контракт альфы заканчивается через месяц, и он уедет. Так зачем баламутить воду? Феликс останется со своей семьей, как и всегда. Наверное, Сонши и Мингю не погладят по головке за вот такую ситуацию-дежавю, но все равно поддержат. Ликс это точно знает. И это немного успокаивало, хотя бы на редкие мгновения перекрывая тоску по альфе и внутреннее желание оказаться с ним рядом. Это все так же больно как в первый раз, как тогда, в восемнадцать. Хоть и сейчас Феликса никто не бросал — он сам себя лишил возможности быть с нужным ему человеком. Омега отработал пятничную вечернюю тренировку в пол силы и поспешил в казарму. Очень хочется принять душ и зарыться в одеяло на своей койке. Ну и что, что только шесть вечера. Все равно в столовую идти нельзя, там он наверняка пересечется с Крисом, а про бар на ближайшие долгие месяцы вообще можно забыть. Челюсть уже болит от постоянного пережевывания мятной жвачки — как Хван и предупреждал, запах немного проявился, но, на удачу омеги, никто на этом не заостряет внимания, только просят поделиться ментоловой пластинкой. Несмотря на все еще +32 вечером, Ликс встал под горячий душ, нежился под струями воды долгих полчаса. Разморенный поплелся в казарму и укутался в одеяло, как хотел. Он сегодня будет отдыхать, потому что постоянная усталость все не проходит. Скорее всего, он будет себя чувствовать вот так первый триместр — сравнивает свои ощущения с первой беременностью. Омега уже не убивается. Чем чаще он думает о том, что скоро в его жизни появится малыш, а у Юнхо братик, тем чаще трепетная улыбка проскакивает на лице. «Все будет хорошо» — уже не убеждает себя в этом, а говорит о том, во что верит. Ликс провалялся часа два, думая о своем и листая ленту соцсетей. За окном уже стемнело, луны сегодня нет и небо над пустыней практически черное. Омега пролистывает однотипные видео одно за одним, и сверху экрана всплывает сообщение: Крис: «Я за омежьей казармой. Выходи, надо поговорить». Феликс смахнул сообщение и прижал телефон к груди, будто это могло успокоить за несколько секунд отбившее с десяток ударов сердце. Глупо было надеяться, что получится бегать от альфы до конца контракта ничего не объяснив. Блондин с тяжелым вздохом встает с кровати, натягивает майку и штаны, всовывает ноги в шлепанцы, в которых ходит в душ, и делая совершенно не помогающие успокоиться глубокие вдохи и выдохи идет к обозначенному месту. За казармой есть несколько лавочек, повернутых в сторону полигона, на котором уже давно пусто. Время — начало одиннадцатого, все служащие либо в баре, либо отправились на боковую. На одной из лавочек сидит альфа, оперевшись локтями о коленки и уложив подбородок на сцепленные между собой пальцы рук. Феликс останавливается перед ним, засунув руки в карманы, загораживает вид в никуда. Крис откидывается на спинку скамейки и поднимает взгляд. То ли взволнованный, то ли обиженный — в ночи плохо видно. — Привет, — безучастно здоровается омега. Держится молодцом. На лице ноль эмоций, а внутри шквал. Где-то плачет директор захудалого театра по такому блестящему актеру. — Что я сделал не так? — сразу в лоб спрашивает. По голосу таки удается распознать — обижен. — Что? — хмурится. — Что я уже сделал не так, что ты избегаешь меня почти неделю? Ходишь на другие тренировки — не по расписанию, не приходишь в столовую. Ты ешь хоть вообще или решил помереть с голоду? — Я приболел. Тренировки поменял на другие, те, что были раньше — надоели. В столовую хожу в другое время. Ты ничего не сделал, — старается говорить как можно сдержаннее, при этом ответить на все вопросы, чтобы быстрее исчерпать этот разговор. — В этом дело? Что я «ничего не сделал»? Что-то должен был, но не понял этого, и поэтому ты решил, что нужно просто взять и притвориться, что мы не знакомы? — Что? Да нет же, Крис… — Феликс тяжело выдыхает и устало потирает лицо рукой. Просто и быстро, видимо, поговорить не получится, — ты… ты тут не причем… — А кто причем? — не унимается альфа. Голос звенит раздражением. Он уже пятый день не может понять, почему Феликс просто исчез ничего не объяснив. Омега, который обычно открыто рычит и в самой жесткой манере высказывается обо всем, что ему не нравится — сейчас спрятался? Это точно ненормально. Крис перекрутил в голове все их последние разговоры, разобрал по буквам каждое свое слово и проанализировал интонации, каждый взгляд и реакцию блондина, но не нашел ничего, что могло бы младшего обидеть. Чем он мог заслужить вот такой игнор — большой вопрос без ответа, и это просто сводило альфу с ума. Чан стиснув зубы начинает дышать чаще, и в нос забивается едва ощутимый аромат мяты. От копчика к макушке пробегает вереница мурашек подымая невидимые волоски дыбом. В глазах сверкнуло что-то, и даже в темноте был заметен этот хищный блеск, — ты пахнешь мятой… Почему я чувствую твой запах? — вопрос звучит крайне серьезно и взволнованно. Феликс пугается, но моментально берет себя в руки. Достает из кармана пластинки и протягивает альфе: — Мятная жвачка. Хочешь? — держит упаковку на вытянутой руке, которая предательски подрагивает. Молится, чтобы альфа не догадался. — Не дури меня. Это пахнешь ты, а не жвачка… — Крис смотрит с подозрительным прищуром. Рецепторы точно распознали запах его омеги. Он этот аромат с дешевыми ароматизаторами никогда бы не спутал, — что происходит? — напрягается. Сущность внутри ведет себя странно, тянется вперед, хочется нарушить личное пространство омеги, окутать собой, резко наброситься и сцапать, но не для того, чтобы навредить, а чтобы спрятать от всех. Даже от той пустоты и тишины, что вокруг них. — Ладно, — Феликс демонстративно закатывает глаза и фыркает, — это, конечно, не твоего ума дело, но ты, походу, не отстанешь. Я же сказал — приболел. Поэтому перехожу с одних подавителей на другие. В процессе проявляется запах. Гормональные перестройки. Все? Вопрос исчерпан? — омега злобно чеканит каждое слово, делает максимально недовольное лицо, всем видом показывая, что ему не по душе столь наглые расспросы. Дайте уже ему, кто-нибудь, оскар! И, кажется, эта наглая ложь замыливает глаза парня напротив. Он меняется в лице, теряя подозрение во взгляде. — Я надеюсь, ничего серьезного? Может, нужна помощь? — спрашивает тише, с беспокойством. — Нет, Крис, помощь не нужна. — Ты заболел, ладно. И это причина того, что ты забыл о моем существовании? — логичный вопрос. Только Феликс не забывал о существовании этого альфы ни на секунду. И уже никогда в жизни не забудет, — почему ты не рассказал? Что за болезнь такая страшная? — с сарказмом. «Очень страшная, Крис. Ты этой «болезни» боишься, как огонь воды». — Какой смысл рассказывать об этом? — безучастно пожимает плечами Феликс и отворачивается в сторону. В носу защипало, в глазах поплыло. Надо пару секунд, собраться. Только бы не разныться сейчас. — Что это значит? — Чан наконец позволяет себе вольность, ему же так сильно хочется прикоснуться к своему омеге. Он соскучился. Тянется немного вперед и обхватывает Феликса за ноги чуть выше колен, подтягивает к себе. Феликс вроде упирается, но делает несколько мелких шажков вперед, поддаваясь, и уже стоит между расставленных коленей сидящего, совсем близко. Рук из карманов не вынимает, чтобы казаться максимально холодным и бесчувственным, смотрит туда же — в сторону. Ком в горле старательно сглатывает. Крис заглядывает на омегу снизу вверх, и нежно поглаживает ноги по задней поверхности бедра. Ждет хоть каких-то пояснений. И спустя несколько секунд молчания получает их. — Крис, я рад, что мы встретились, честно. И благодарен тебе за то, что ты был таким… Хорошим парнем со мной. Но продолжать то, что между нами, нет никакого смысла. — Почему? — спрашивает еле слышно. — Потому что ты уезжаешь. У тебя своя жизнь, у меня — своя. И эти две кривые в одну прямую никогда не сойдутся, — о как завернул. Искусно, но доступно и понятно, — зачем тянуть еще месяц? Проще обрубить сейчас… Феликс выдал, по его мнению, вполне весомую и объемно поясняющую его нежелание продолжать отношения с Крисом причину. Собственные слова отозвались болью в груди, дались не просто, но настоящие эмоции были мастерски заглушены безразличным тоном. Чан только тяжело выдохнул. Притянул еще чуть ближе к себе и уперся лбом в живот Феликса. Младший дрогнул и закусил губу. Они так близко друг к другу сейчас… Отец и его будущий сын. Ликс не сдержался, руки сами опустились на голову Криса и пальчики зарылись в волосы, прижимая крепче. Поглаживает, обнимает. Позволяет себе эту слабость еще разок. А легкие спирает, в горле ком завязывается все сильнее, перед глазами пелена, потому что прикосновения эти правильные, положение альфы сейчас — правильное. Только не продлится это долго. — Я знаю… — говорит Чан, обнимая омегу за ягодицы. Не пошло, не сжимая, без малейшего намека на что-либо, — я тоже думал об этом. Думал, как… Как сделать так, чтобы на этом все не закончилось, — замолкает на несколько секунд, — Я ведь могу остаться в штатах. Что будет с нами, если я останусь? — шепотом спрашивает в животик, будто чувствует, что именно там причина, по которой он задает этот вопрос. — Черт… — хрипит Феликс, задирает голову к пестрящему звездами небу. Так, кажется, гравитация не так сильно давит, и, может, слезы не потекут. Он держится из последних сил, чтобы позорно не разрыдаться. Упасть бы сейчас на колени, целовать и шептать в губы «Да, останься, пожалуйста, умоляю, останься», но произносит противоположное, — нет, Крис. Оставаться не нужно. Оно тебе не нужно… — Ты действительно не представляешь нас вместе? — уже без какой-либо надежды. «Представляю. Каждую секунду. Тебя, меня, моего сына и нашего. Вместе. Счастливыми. В большом доме. За завтраком, обедом и ужином. На каждом семейном празднике и дне рождении. На многочисленных фото в рамках над камином, в совместном отпуске, на диване перед телевизором за просмотром мультфильмов. На последнем звонке старшего, потом младшего, затем на вручении дипломов, и дальше — на свадьбах. И в каждый момент ты рядом, я смотрю в твои глаза и вижу в них гордость за наших детей, безусловную любовь и счастье. Но это всего лишь мои фантазии». — Нет, не представляю.

***

— Ребят, пошли быстрее, опоздаем, ну? — Сынмин уже доел свой завтрак, допил кофе, торопит остальных. Сегодня для некоторых подразделений назначен общий сбор на 10 утра. Младший альфа в приподнятом настроении несмотря на то, что только начался самый тяжелый день недели — понедельник. У Кима все прекрасно: вчера он со своим омегой потрахались в новой позе из онлайн справочника камасутры, чуть не покалечились, но это было скорее весело, и все же больше приятно, чем больно. До конца контракта всего ничего, а после они проведут совместный отпуск, как решили ранее — часть времени в Пусане у Чонина, потом в Сеуле у Сынмина. Ким уже в предвкушении того времени, когда они смогут не прятаться и находиться вместе двадцать четыре на семь. Его друзья за столом не выглядят такими же воодушевленными. Чанбин и слова не проронил с самого утра. Как и вчера, и еще несколько дней до этого. У него нет сил даже моргать — настолько уставшим и морально истощенным он себя чувствует. Старлей по-прежнему стойко выполняет все поручения и назначения генерала, абсолютно не жалея себя. Ему нельзя сорваться, нельзя сдаться, иначе полетит к чертям отсюда раньше времени. А Хенджина он оставить не может. И так, как только выдается свободная минутка, вместо того чтобы поспать — он бежит увидеться с Хваном, потому что всегда мало. Ему, кажется, бесконечно будет мало этого человека. Со все еще не придумал, как им избежать неизбежного, и из-за этого чувствует себя самым несчастным человеком если не на этой земле, то в штате Аризона — точно. Минхо как-то неправильно спокоен последнее время. Это спокойствие, которое, в принципе, альфе присуще (когда он трезв) сквозит напряжением. Если внимательнее присмотреться, можно заметить слегка нахмуренные брови и пронзительный взгляд, будто альфа одно за другим решает в уме алгебраические уравнения выпускного курса математического факультета. И такое выражение лица у него с момента, когда Хо просыпается и до поздней ночи, пока не кладет голову на подушку. Минхо немного расслабляется только когда рядом оказывается Джисон. В глазах появляется нежность, и морщинка между бровями разглаживается. Но то, что Ли явно чем-то сильно озабочен — понятно всем вокруг. Крис после того разговора с Феликсом превратился в совершенно другого человека. Хёна будто подменили. Рычит, скалится, чуть ли не кусается по поводу и без. Вот он задумался о чем-то, и на лице застыла моська пятилетнего мальчика, но стоит его окликнуть, в глазах появляется агрессия и отзывается он грубым «Чего надо?». Ребята не знают, но догадываются, что связаны эти эмоциональные всплески старшего с Феликсом. То они тусовались вместе, якобы, потому что подружились, а сейчас даже не здороваются. Просто так? Вряд ли… Феликс даже не смотрит на альфу, а вот Чан косится на омегу голодным взглядом при каждой удобной возможности. Наблюдает внимательно за блондином, глаз не сводит. Как и сейчас, пока они все еще сидят в столовой. Ликс сидит через несколько столиков спиной к ребятам, а Бан его сверлит взглядом и один за другим испускает тяжелые вздохи. Крис не готов признаться ребятам, что они расстались. Омега так захотел — Чан не стал спорить. Кто он такой, чтобы человека принуждать к чему-либо? Тем более такого своенравного, как Феликс. Попросили отпустить — послушно разжал руки и позволил уйти. Свои желания альфа запихнул куда подальше. Вообще, это одно из главных правил Бана — уважать желания омег, он ему следовал всегда. Только вот сущность внутренняя не мирится с таким здоровым и благородным решением. Скулит, ноет, царапает сердце, кричит о том, что нужно быть рядом. Крис такого никогда не испытывал. Это внутреннее рвение ощущается по-новому. Таких ярких и тяжелых эмоций Чан еще точно никогда не испытывал. Это больше чем привязанность. Даже не любовь, как ему кажется. Просто до зуда под кожей и дрожи в конечностях чувствует потребность называть Феликса своим и быть его альфой. Вот от этих душевных терзаний старший места себе и не находит. Всё и все вокруг раздражает, потому что перманентное ощущение, что происходит какая-то вопиющая несправедливость бесит, вот и срывается на свое окружение. — Нам и правда пора, — Минхо все-таки подымается за Сынмином и кидает вопросительный взгляд на Чанбина и Чана. Мол, «идёте?». — Мы догоним, — Крис глянул на младшего, что сложился на столе и прикрыл глаза — ловит драгоценные несколько минут отдыха. Ли и Ким отправились на выход, а Крис тормошит за плечо Чанбина. — Пошли, на сбор опоздаем, генерал тебе выпишет по самое небалуй… — Да пошел он… — буркает Чанбин но все же подымает голову. Оглядывается, понимает, что они остались за столом вдвоем. Крис допил свой черный кофе и скривился. Наблюдает, как Феликс тоже подымается из-за стола и уходит. Провожает взглядом омегу, пока тот не исчез в дверях. Шумно сглатывает. Послевкусие черного напитка уже прошло, а недовольная гримаса на лице осталась. Чанбин заметил, конечно же. У него, единственного, вся картинка сразу сложилась в голове. У младшего нет ни сил, ни времени решать чьи-то проблемы, ему бы со своими бы разобраться, да и Феликсу он поклялся молчать. Но кажется, что если он не попробует хоть как-то повлиять на ситуацию, то потом будет себя винить. — Все так сильно изменилось за этот контракт, — устало говорит Со, — мы изменились… Крис грустно усмехается и еле заметно кивает. Он согласен. — Сынмин вон, кажется, остепенился. Из шлюшки превратился в нормального человека, как бы завтра конец света не настал, — усмехается, — Хо нашел человека, что стал для него важнее чем самолеты и бухло. Скажи мне кто полгода назад что такое случится, я бы у виска покрутил. Я… Я никогда не говорил, никому из вас, — Со вращает в руках пустой стакан, заставляя остатки чая скользить по донышку, продолжает чуть тише, — у меня никогда не было запаха и гона, — услышав признание, Чан нахмурился и внимательно посмотрел на Чанбина, — да. Вот такая особенность, а может болезнь, хрен пойми, я так и не разобрался. Но мне было просто стыдно признаться. Не хотел казаться неполноценным в глазах друзей, в глазах кого-либо… — Что? Бин, о чем ты? Мы бы никогда… — Да знаю я, знаю… Всегда это понимал, но все равно не мог признаться. Я сам себя нормальным альфой не считал никогда, если бы еще кто-то так же подумал, я бы, наверное, не выдержал, — встретился взглядом со старшим, будто упрашивая не задавать лишних вопросов, и, благодарно кивнул, когда без слов рука Криса опустилась на плечо, оказывая безмолвную поддержку, — но я встретил Хенджина, и запах появился. Представляешь? — сквозь усталость и грусть в глазах Со сверкнула радость, — Он — мой омега. Тот единственный, кто мог бы сделать меня счастливым. Которого я хотел бы сделать счастливым. Жизни без него не представляю, хён. Хотел бы с ним семью, — замолчал. Старший слушал и до него начало доходить, почему Бин ни в какую не хотел отказываться от Хвана, — а ты хотел бы семью? Мы как-то никогда не говорили об этом… — украдкой интересуется. Крис только грузно вздохнул, и даже не дал себе время подумать над ответом. У него он есть давно. — Я думал, что не хочу. Даже не так. Я никогда не думал о семье, мне жилось спокойно и без этого, ты сам знаешь. Но… все перевернулось с ног на голову. Или наоборот — встало на свои места, я уже и не знаю. Появился Феликс и я… Я хочу быть с ним рядом, заботиться, любить, быть для него и… быть опорой, поддержкой. Он ведь не тот, кого изображает, знаешь? Этот «Рэмбо», — альфа мягко улыбнулся, — это ведь просто защитная реакция. Так странно, но последнее время я чувствую, что нас что-то крепко связывает, и это не секс, с которого все началось. Не знаю, как это объяснить. Это… Любовь? Она так чувствуется? Желание иметь с ним семью? — Крис действительно задает этот вопрос другу, потому что он не понимает своих чувств. Они новы для него, а Бин, вроде как, всегда был более чувствительным и эмоционально открытым. — Он знает? Феликс знает о том, что ты чувствуешь? — Нет. — Скажи ему, — с неприкрытой надеждой в голосе говорит. — Нет смысла. Он ничего не хочет, — разочарованно, поджав губы. — С чего ты взял? — Он сам сказал, — «нет» Феликса тогда, вечером возле казармы до сих пор звенит в голове Криса. — Хен. Просто расскажи ему, что ты чувствуешь. Ты не представляешь, насколько это важно, — Чанбин уже начал нервничать, говорит быстро и требовательно. — Хватит… — Бан встает из-за стола, его настроение резко меняется, он больше не готов откровенничать, — я не настроен на эти разговоры. Ты ведь не знаешь всего, а я не могу рассказать. Идем, опаздываем. Чанбин только тяжело вздыхает. Повторяет про себя слова старшего точь-в-точь. «Ты ведь не знаешь всего, а я не могу рассказать».

***

Не удивительно, что генерал решил собрать сослуживцев на открытой площадке, да еще и на самом солнцепеке. Как еще мог поступить человек, что кажется абсолютно бездушным? Там, где обычно у ребят проводится утренняя ОФП, теперь шеренгами выстроены по меньшей мере сотня человек. Это только малый процент от общего количества солдат на базе, и интересно, по какому принципу отобраны те, кто должен тут присутствовать? Чанбин оглядывается по сторонам. Слева в том же ряду морщится от яркого солнца Сынмин, позади него стоит Чонин, и надо бы омеге смотреть прямо перед собой, а не облизываться на задницу рыжего альфы. Через несколько рядов впереди видит спину Криса, рядом с ним, через одного — Минхо. Чуть дальше от парней справа виднеется блондинистая голова Феликса. Еще несколько ребят Бин узнал, он с ними пересекался в зале, остальных, кто попал в его поле зрения — только мельком иногда замечал на тренировках. Внимание всех привлекли поднимающиеся на небольшой помост генерал и полковник. Служащие выпрямились по стойке смирно и как единый организм отсалютовали старшим по званию. У Гослинга в руках папка, ребром которой он постукивает по свой ладони, вальяжно расхаживая от одного края «сцены» к другому. Чанбин крепче сцепил зубы, желваки заиграли на лице. Присутствие этого человека не вызывает у него абсолютно никаких положительных эмоций, только агрессию, которую Со приходится душить в себе титаническими усилиями. Несмотря на гул транспорта, что разъезжает по улице позади солдат и отголоски стрельбы с соседнего полигона, командный, поставленный голос генерала раздается пронизывающим звоном, будто он говорит прямо над ухом. — Вы все осведомлены о нестабильной ситуации на границе с Мексикой. Меня мало волновало, когда эти помойные крысы пускали кровь друг другу на своей территории, но вчера, они позволили себе залезть на нашу, — Гослинг сморщился, с треском потянул воздух носом и сплюнул вязкую слюну на землю, — сегодня ночью вооруженная группировка, по предварительным данным около двадцати человек, незаконно пересекла границу, и устроила бойню с местными наркоторговцами в Сан Луисе, который находится под нашей юрисдикцией. Пострадали гражданские, есть жертвы, — в шеренгах начали переглядываться. Все понимали, во что может вылиться эта ситуация. Незаконное вооруженное вторжение на территорию чужого государства и убийства мирных граждан, это минимум международный скандал, максимум — военный конфликт, — поступила задача обезвредить обе группировки — и нападавших, и наркодиллеров. Быстро и бесшумно. Город слишком маленький, и пока еще информация не просочилась в СМИ. Есть информация, что и те и другие еще в городе, мексиканцы, скорее всего скрываются в промышленной зоне, на заброшенном заводе, — озвучив основное, генерал остановился и холодным взглядом окинул присутствующих, привлекая больше внимания внезапным молчанием. Затем раскрыл папку и пробежался глазами по бумажкам в ней, — сформированы две небольшие группы, которые во главе со мной отправляются на ликвидацию. Сегодня. Выезд в 16:00. Группа номер один: Мэрит Пирсли, Джон Кларк, Мэттью Роджес, Фил Хавьер. Группа номер два: Артур Морган, Лиам Слинг, Фрай Макдуглас, Со Чанбин. Бин краем глаза уловил обернувшихся на него друзей. Сам замер, все заледенело внутри. Нет, ему не страшно было отправляться на «ликвидацию», как назвал это Гослинг. Просто… какое-то странное предчувствие заставило неприятно сжаться желудок. В составе групп Чанбин не знает ни одного человека. Генерал только набрал воздух в легкие, чтобы продолжить говорить, но его перебил полковник Лето. — Генерал, ни в одной группе нет специалиста по крупнокалиберному оружию. — Он не нужен, — жестко отрезал Гослинг, даже не оборачиваясь на Джареда. Хотел было продолжить говорить, но полковник не унимался. — По уставу на выездные задания в группе должен быть хотя бы один на «башне». Вы обязаны кого-то назначить, — Лето говорил громко, не уступая старшему по званию уверенностью в голосе. На лице Гослинга заметно дрогнули мышцы, кажется, он хотел было оскалиться, но сдержался. — Я знаю устав, полковник, — понизив голос до угрожающего, и обернулся на мужчину позади него, а Джаред даже не дрогнул. Райян еще несколько секунд сверлил того взглядом. Складывалось впечатление, что генерал наотрез не хочет добавлять людей к уже им назначенным. Но Лето стоял на своем. Главнокомандующий фыркнул и закатил глаза, — пускай. Кто у нас спец по этому вопросу? — Шивал Гомеда, но он на больничном сейчас. Кроме него только Ли Феликс, — отчеканил полковник, довольный тем, что теперь все будет по правилам. — Раз устав велит, значит, Ли Феликс присоединяется к первой группе, — раздраженно подытожил Гослинг, — всем названным получить оружие, боеприпасы и экипировку, в 15:45 быть в полной готовности возле третьего гаража. Вольно, — рявкнул, и быстрым шагом отправился восвояси. Выстроенные ровными рядами солдаты начали расползаться, будто муравьи, только Чанбин остался стоять на месте. Все это как-то… противоречиво. Назначают на подобные задания лучших. Да, у Чанбина безукоризненный послужной список, навыки десантника и пехотинца идеально подходят для выполнения подобных поручений — выявить противника, тихо и быстро обезвредить. Он такое уже делал. Но ведь у генерала личная неприязнь к Со, так почему он его выбрал? Еще одна проверка, или снова хочет избавить неугодного ему человека от свободного времени? Как-то слишком заморочился в этот раз генерал. Мог бы просто назначить в качестве уборщика санузлов и душевых, как он это уже не раз делал. И для чего нужно было собирать такое количество солдат и объявлять новость всем, а потом выделить всего лишь девять человек из сотни? Это же было совершенно лишнее… А может Со себя просто накручивает? Мало ли, какие правила тут, в американской армии… — Бин, все в порядке? — из раздумий вытянул голос Минхо. Со даже не заметил, что уже стоит на площадке один, рядом Ли и Ким. — Да все нормально, — пожал плечами, прогоняя неприятно зудящее что-то внутри. — Будь осторожен сегодня, ладно? — старший похлопал по плечу, подбадривая, а младший пожелал порвать там всех. Кажется, никто не заподозрил неладного. Чанбин угукнул и отправился вместе с ребятами к полигону. Крис же, как только все солдаты начали расходиться, догнал омегу Ли. — Феликс, откажись, — дернул за руку. Как только альфа услышал имя омеги из уст генерала, ему стало не по себе. Дрожь охватила тело, он распереживался. Вот сейчас, держит Ликса за кисть и с мольбой послушать его смотрит в глаза. — С чего бы мне отказываться? — нахмурился омега, и аккуратно, без злобы вытянул свою руку из цепкой хватки. — Это опасно. Я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось. — Крис, это не первое задание, на которое я еду. И я могу за себя постоять, если ты забыл об этом, — закатил глаза. Ликсу, и правда совсем не страшно. Обычно, на таких «мероприятиях» он должен оставаться в Humvee возле встроенной на крыше пушки, так называемой «башни». Омегу то оттуда еле видно, артиллерия огорожена тяжелым пуленепробиваемым металлом, и стрелять еще ни разу не приходилось. Он там как крайняя мера, подстраховка. По факту — грозный сторож с не менее грозной пукалкой, чтобы врагам не повадно было сделать что-то необдуманное или сбежать. Идти его точно никуда не заставят, искать кого-то и убивать — тоже. Вот он и не нервничает вовсе, знает, как все будет происходить. Но альфа не успокаивался. — Феликс, не злись, просто… у меня на сердце не спокойно. Уже не первый день. Я переживаю за тебя, — Чан говорит искренне, пытается объяснить, что чувствует, достучаться. Это сложно, потому что он сам себе пояснить перманентную внутреннюю тревогу не может. А вот сейчас она разыгралась с новой силой. — Не стоит беспокоиться, я со всем справлюсь, — отрезает младший и уходит.

***

Погрузились в два тяжелых броневика, в каждый как раз поместилось по группе. Перед тем, как отправиться в путь, генерал пожал руку всем парням, кто был в команде Чанбина. Корейца демонстративно проигнорировал. Бин еле заметно фыркнул. И на том спасибо. Он бы не хотел прикасаться к этому человеку, изображать, что ему приятно находиться с ним в одной компании — выше его сил. Тот, что Артур сел за руль, Гослинг прыгнул на переднее пассажирское, сзади уселись остальные и Бин. Броневик с первой группой, в которой Феликс выехал вперед. Генерал ведет какие-то слишком задушевные разговоры с подчиненными. Будто они давно знакомы. Хорошо, хоть Чанбина не задевает, продолжает делать вид, что того не существует. Оно и к лучшему. Голос главнокомандующего бесит, будто наждачкой водит по нервам. При каждой неровности на дороге машину сильно встряхивает. Это отдается чуть ли не болью в уставшем теле. Давно Со не носил полную экипировку — шлем, бронежилет, защита на колени и локти, нагрудник с запасными магазинами, аптечкой, нейлоновые наручники, коммуникатором и флягой, Colt 1911 в кобуре на боку и штурмовая винтовка SHARK M4 в руках. Носишь на себе лишних почти пятнадцать килограмм. Комок нервов внутри завязывался все крепче. Это плохо. Плохо, что альфа начинает нервничать. На подобные выезды нужно ехать с холодной головой, уверенностью в себе и твердыми, не дрожащими руками, иначе все может закончиться плачевно. Бин старается глубже дышать и гонит от себя подозрения о том, что в этой истории что-то не вяжется. Для собственного же блага крайне важно успокоиться. Нужно подумать о чем-то приятном. Вспомнил о Хенджине. Надо было бы найти возможность к нему заскочить, перед тем как ехать, выпросить поцелуй на удачу, но не вышло. Опасно, генерал же на базе. Мысли утекли к омеге. Вспоминает, как приятно целовать любимые губы, гладить идеальное тело, смотреть в грустные глаза. Черт… У Джинни всегда грустный взгляд, потерянный, кричащий «Что же мы будем делать?». А у альфы ответа на этот вопрос нет. И тут веселого мало, Чанбину кажется, что он не справляется. Абсолютно ни с чем не справляется. Не может защитить своего омегу, никаких идей не приходит в голову, кроме взять за руку и сбежать. Стыдно и позорно — думает о себе Со и еще больше напрягается, уставившись в окно на скучный пустынный пейзаж. Доехали до Сан Луиса за два часа. Солнце уже почти скатилось за горизонт, освещая небо темно-рыжим с подступающей синевой. Складывалось странное ощущение, что и без того малюсенький городок, где жили семьи тех, кто работал на огромном заводе по переработке рапсового масла давно вымер. На улицах никого, раз два, и обчелся, и даже те заржавевшие и с поблекшей краской, будто стоят тут целую вечность, одноэтажные домики по обочине дороги выглядят совсем захудало. Но завод, к которому они прикатили спустя еще пятнадцать минут действительно огромный. Калитка, ограждающая территорию открыта. Бронетранспортеры остановились на площадке перед трехэтажным производственным помещением с огромными, местами разбитыми окнами. По сторонам необъятных размеров резервуары, видимо, в которых хранили рапс для будущего использования, за ними чуть дальше несколько ангаров, и дымоотводные башни высотой с девятиэтажку, не меньше. Вокруг тишина. — На месте, генерал, — Артур озвучивает очевидное, глуша двигатель. Обе группы собрались перед припаркованными Humvee. Гослинг начал раздавать указания. — Группа один — Пирсли, Кларк, Роджес, Хавьер — отправляетесь в ангары. Проверить тщательно, каждый угол. Всех, кого найдете — арестовать, привести сюда. Дальше будем выяснять, что с ними делать. Если оказывают сопротивление — убрать. Не стесняйтесь. Ли, остаешься на башне, контролируешь вход и выход. Если эти крысы будут разбегаться — огонь на поражение. Все из первой группы озвучили свои «Так точно». — Группа два. Морган, Слинг, Макдуглас — проверяете складские и производственные помещения, посевные. Со, ты заходишь в главное здание с северного входа, я с южного. — Один? — вопрос вырвался неконтролируемо. Ну, потому что бред. На первом курсе в любой военной академии тебе в голову вбивают, что ни при каких обстоятельствах нельзя идти на территорию врага в одиночку, будь то наступление или разведка. И неважно, задача захватить одного человека или разворошить целое преступное кубло. Это азы. Нужен хотя бы один напарник, кто сможет подстраховать, прикрыть слепую зону. Не может быть, чтобы человек с генеральскими погонами не знал этого базового правила. — А тебя за ручку вести надо? Сам не справишься, что ли? — Гослинг надменно приподнял бровь. Феликс, который копошился на вышке настраивая автомат, на секунду замер, кинув косой взгляд в спину главнокомандующему. Но тут же спрятал свое удивление и продолжил заниматься делом, — Я тоже один иду, в чем проблема? — уже с осуждением фыркнул, затягивая крепче шлейки бронежилета. Почему-то генерал решил не обременять себя ни шлемом, ни тяжелым пулеметом. С ним сегодня два надежных Glock 19, каждый в кобуре на поясе, рядом с рацией. — Никак нет, генерал, — процедил сквозь зубы Со. — Вот и славно, — скривил довольную гримасу, — вперед, хватит тормозить. Другие уже выдвинулись выполнять свои поручения. Все что осталось корейцу, это удобнее ухватившись за винтовку направиться к обозначенному входу. Осторожно приоткрыв дверь, которая оказалась не запертой, альфа вошел в просторное помещение. Направляя дуло автомата перед собой, осмотрелся. Похоже тут когда-то стояло увесистое оборудование. В голом бетонном полу видны дырки от болтов и светлые пятна — следы прикрученных когда-то к ним конструкций. Кое-где валяется мусор, арматура, разбитые стекла. Тусклый оранжевый свет из окон пробивается внутрь зала, подсвечивая пыль в воздухе. Здесь ничего подозрительного. Медленно двигаясь, на чуть присогнутых ногах, Бин продвигался глубже. Сосредоточиться на окружающем его пространстве сложно. Голова неприятно гудит, альфа то и дело возвращается к мысли, что эта «ликвидация» больше похожа на незаконные разборки между бандитами, а не на операцию по захвату нарушителей закона. Чем дальше, тем больше нестыковок. Других главный отправил группой, как положено, его — одного. Что генерал будет делать с теми, кого найдут и арестуют? Везти пленников до ближайшего места заключения под стражу не на чем. Оба броневика не вместят больше, чем еще одного дополнительного человека. Команда открывать огонь на поражение и расстрелять — вообще нарушение международного законодательства о задержании военнопленных. Никакая структура не могла наделить этого человека правом лишать жизни других без суда и следствия, пусть те и незаконно пересекли границу, распространяли наркотики, да даже если убивали. У них все еще есть права, вердикт их судьбам должны выносить соответствующие люди в соответствующих органах. Они же не на территории активных военных действий, где убийство противника тебе прощается, ну просто потому, что ты защищаешь свою жизнь и выполняешь приказ? Чанбин дошел до ступеней, что вели на второй этаж. Альфа сначала посмотрел наверх, так же, скользя взглядом по дулу пулемета, и начал подыматься. Стоило пройти один пролет, и Со услышал глухие стуки. Где-то глубоко на этаже, пока сложно было определить, чем вызванные. Адреналин быстро вспрыснулся в кровь. Бин этого ждал. Тело натянулось струной, в мышцах приятно закололо, сердце ускорилось и зрение обострилось. Усталость, от которой альфа не мог избавиться неделями моментально испарилась. Люди, чья работа связана с опасностью, действиями на волоске от смерти, непредсказуемыми обстоятельствами, обожают это чувство и соврут, если будут отрицать сей факт. Этот гормональный коктейль дает внезапный прилив сил, обостряет внимательность и все остальные ощущения. Немного притупляет инстинкт самосохранения, но на фоне всех остальных плюсов, это не выглядит таким критичным. Адреналиновые скачки провоцируют некую зависимость, сродни наркотической и мало кто может от нее избавиться. Вот и Бин соскучился по этому допингу. Теперь чувствует себя намного лучше. Засовывает берушу в то ухо, со стороны которого прикладывает к плечу винтовку, чтобы не лопнула барабанная перепонка, если придется стрелять, снимает с предохранителя, и смелее движется на глухие звуки. Второй этаж — длинный коридор с кабинетами вдоль стен. Видимо, тут был офис завода, либо складские помещения, кладовые. Со останавливается возле каждой двери, не напротив, а прислонившись к бетонной стене. Сначала прислушивается, а после резко ногой выбивает дверь, направляя оружие перед собой быстро осматривает, что внутри. Грохот и стук слышится отчетливее, но явно дальше по коридору. Со систематично выбивает каждую дверь по пути. Нужно проверить все по ходу движения, тем самым обезопасить себя от нападения со спины. Стуки все ближе. Чанбин прижимается к стене возле двери, из которой доносятся звуки. Кто-то неравномерно колотит кулаками и ладонями, затем шушукается, и снова бьет в дверь. Внутри точно не один человек. Бин собирается с мыслями. На лбу выступает испарина от напряжения, волосы под шлемом точно взмокли. У него преимущество внезапности. Противника можно легко застать врасплох заехав резко открывшейся дверью по лицу. А дальше взять на мушку и дело с концом. Главное, чтобы там было не больше трех человек, и они были не вооружены. Хотя, на это надеяться, наверное, глупо, если верить рассказам генерала об этих преступниках. Чанбин сглатывает вязкую слюну, на секунду прикрывает глаза, еще раз прокручивая свои последующие действия в голове, делает несколько быстрых вдохов и выдохов, и со всей дури выбивает дверь ногой, сразу залетая в помещение и выкрикивая «Всем лежать! Лежать, я сказал!». Стальной хваткой альфа держит автомат и направляет по очереди на двух здоровых мексиканцев. Одному из них он таки разбил нос дверью, он валяется на полу, закрывая кровоточащее лицо руками и постанывая. Другой прижался к стене, задрав руки вверх. Чанбин холодным взглядом смотрит на двоих, бегая глазами от одного к другому. Тот, что у стены испуганно смотрит на автомат, начинает бормотать что-то невнятное на своем родном языке, явно обращаясь к напавшему на них. — ¡No hicimos nada, no dispares, por favor! Nosotros no tenemos nada que ver, dijeron que esperáramos aquí, que vendrían a recoger la mercancía y a darnos el dinero. Luego lo cerraron. ¡No hicimos nada!. Альфа хмурится, крепче сжимает пулемет в руках. Он почти ничего не понял, его познания в испанском слишком малы. Общался то всего с двумя сослуживцами из Мексики в зале. Они его по приколу до десяти научили считать и здороваться. Хотя перевод слов «por favor» и «dinero» Бин знает. Слышал когда-то в песне. «Пожалуйста» и «Деньги». Со мельком осмотрел зал. На столах кучей навалены коричневые бумажные пакеты, каждый размером с кирпич. Адреналин во всю бьет по вискам, капли пота уже скатываются по подбородку. Чанбин делает еще шаг вглубь комнаты, дулом автомата приказывая лежащему на полу подняться к своему дружку. Благо, мексиканец оказался не тупой, быстро сообразил, что от него требуется и ползком добрался до стены, хватаясь за штанину другого, поднялся. Его одежда залита кровью, что все еще струями стекает из носа. Он заметно напуган, но стоит ровно, шмыгая носом. — Что там? — спрашивает Со, кивком указывая на пакеты, хотя почти на сто процентов был уверен, что те самые наркотики. Нужно было убедиться. Но мексиканцы, скорее всего вопроса не поняли. Даже на английском, — Открой! — рявкнул Со, и оба мужчины дернулись от звонкого эха, что отбилось от пустых стен. Под пристальным наблюдением Бина, мексиканец подошел к пакетам и взял один. Дрожащей рукой полез в карман, и как только достал оттуда складной ножик услышал щелчок взведенного курка. Этот парень действительно думает, что Со позволит ему держать в руках нож? — Сálmate, cálmate, solo te lo mostraré, me pediste que lo abriera. Open? Open, yes? Мексиканец не делает резких движений, медленно, опасаясь получить пулю в лоб, прорезает пакет посередине, а потом складывает нож и кидает к ногам Чанбина. Из коричневой упаковки сыпется белый порошок. Чанбин не сводит глаз со своих целей, одной рукой тянется к рации на груди, чтобы сообщить всем о поимке наркодилеров, как в этот момент мексиканцы переводят взгляд за спину альфы, и их лица озаряет то ли радость, то ли удивление. Оба вскрикивают «Capo!» и расплываются в улыбке. Сердце Бина ухает вниз, в долю секунды по спине прокатывается липкий холод — предвестник фатального. Он не успевает даже развернуться, как его оглушают два выстрела и тела преступников соскальзывают по стене на пол. Во лбу обоих наливается и испускает кровь бордовая дыра от пули. Все это происходит за еле различимое мгновение, а в следующее, Чанбин резко разворачивается и так и замирает в ступоре. Перед его лицом дуло пистолета. Его держит генерал. — Быстро ты, — скалится Гослинг, — я думал, что поблуждаешь по первому этажу подольше. Три шага назад. Быстро, — уже грубее командует. Чанбин слабо понимает, что происходит. Теперь совсем каша в голове. В ухе звенит, мешает сосредоточиться, тело пульсирует одной сплошной помпой. Отступает, как велено, пока не упирается спиной в стол. Пытается сообразить, почему на него наставлен пистолет. — Зачем ты убил их? Они не оказывали сопротивление, — все, что может выдавить из себя. — Они свою роль выполнили — усмехается, — уже не нужны. Не переживай, ты скоро присоединишься к этим ничтожествам, — склоняет голову на бок и взводит курок. — Не забывайся, генерал, ты тоже у меня на мушке, — привычка дала свое. Не смотря на все, что только что произошло и откровенный шок, Бин не опустил пулемет. Так и держит его выставленным перед собой, направленным в грудь старшего. Гослинг звонко и противно смеется. — Неужели ты думаешь, что тебе бы выдали исправное оружие? Идиот. Я обо всем позаботился. Можешь хоть всю обойму в меня выпустить, только воздух испортишь. В нем холостые. Чанбин до скрежета сжимает зубы. Внутри взрывается вулкан отчаяния. Не верит. Это блеф. Он опускает автомат чуть ниже и зажимает курок, выпуская сразу несколько пуль, но слышит только глухие хлопки. Нет… Гослинг победоносно скалится. То есть… Это все какая-то подстава? Это все продуманный план? Для чего? Со опускает руки c винтовкой. Стальной SHARK M4 его уже не защитит. Крепление под подбородком, что крепко держало шлем на голове вдруг начало душить. Со и щелкнул застежку и скинул защиту с головы. В ней тоже уже нет никакого смысла. Внутри все сжимается, хоть в венах вместо крови и течет чистый адреналин — это уже не помогает. Страх заполняет каждую клеточку тела, и приходит осознание того, что происходит. — Это из-за Хенджина… — Чанбин произносит спокойно, смотрит прямо на Glock, направленный на него, прямо в бешеные умалишенные глаза напротив. Что уж теперь паниковать… Он обезоружен, находится в комнате со своим главным врагом, который целится в него и трясется от злости. — Ты, ублюдок, думал, что я не узнаю, что ты трахаешь моего омегу? — шипит на правильную догадку, — думал, что я это так просто оставлю? Я предупреждал тебя, узкоглазый, лучше бы ты не лез в чужую задницу. — Ты трус, — вдруг выплевывает Чанбин. В нем тоже взыграла злость, проявилась сущность, которая никогда не останется в стороне, услышав оскорбление в адрес любимого человека, — убери пистолет, давай на равных разберемся, чей это омега! А то ты как-то совсем не по-генеральски убираешь соперников. Стыдно потом не будет? Гослинг снова расхохотался. — Еще чего. Ты совсем тупой, парень, раз думаешь, что взывая к совести, получится мной манипулировать? Даже обидно, что Хенджин раздвинул ноги именно перед тобой. — Завидуешь, что перед тобой он никогда в жизни не захочет ноги раздвигать? — Заткнись, мразь! — зарычал генерал и сделал несколько резких шагов к альфе. Он до скрежета сжимает рукоятку пистолета в руке и тыкает ею в лицо альфы, — ты бесишь! У меня столько проблем, кроме тебя, уродец! Мне уже который месяц наступают на пятки, не дают вести бизнес, блокируют моих поставщиков из Мексики. Знаешь сколько усилий занимает вести такое дело и выходить сухим из воды? Знаешь, какая это нервотрепка? Не хватало еще мне мороки искать варианты, как тебя убрать, чтобы не придрались! Но я рад, что нашел время подумать об этом. Сначала хотел просто прикончить тебя, чтобы ты не портил мне настроение своим существованием. Но потом у меня родилась месть поинтереснее, куда менее гуманная, чем простая смерть. Я позабочусь, чтобы тебя завтра же депортировали в Корею и там по самым крупным статьям ты сядешь на пожизненное за военные преступления. Пособничество в торговле тяжелыми наркотиками, убийство на территории чужого государства и покушение на главнокомандующего армии. Гремучая смесь, Чанбин. И все твоих рук дело. А меня еще и наградят за то, что я тебя поймал с поличным. Со с ужасом смотрит на генерала. В его глазах сверкает что-то за пределами бешенства. Он смакует каждое сказанное слово, упивается отчаянием во взгляде напротив, его это веселит. Сумасшедший оскал никак не сходит с лица. — Я ничего из этого не делал. У тебя нет свидетелей, нет доказательств… — Чанбин гулко сглатывает. У него никак не выигрышное положение. Даже если его будут судить и дадут возможность высказаться — его слово против слова генерала не весит ничего. И у него тоже нет свидетелей. Гослинг на это только ухмыляется и прикладывает рацию к губам. — Нашел наркодилеров. Старший лейтенант Со оказался их пособником, это он помогал банде перевозить наркотики через границу. Пристрелил своих людей, чтобы не сдали его и наставил оружие на меня. Держу его на мушке. Срочно нужна подмога. Главное здание, второй этаж, дверь в конце коридора, — отключился, — теперь у меня есть свидетели. Кроме того, это мои люди. Тебе конец, Со. На чем держится Чанбин сейчас — непонятно. В голове рой мыслей. Они такие разные. Как же Хенджин? Он не смог спасти его от генерала, не смог обеспечить ему будущее, в котором Хван был бы счастлив. На себя и свое счастье уже все равно. У него будет возможность извиниться перед омегой за то, что не смог справиться? Он ведь обещал, и так подвел. Друзья, наверное, будут очень разочарованы, когда им преподнесут информацию о случившемся. Они поверят ему? Они будут скучать? Им вообще позволят увидеться, прежде чем перед Бином навсегда захлопнутся металлические решетки? А навестят ли хоть раз, или откажутся, и на совместных посиделках в баре раз за разом будут вспоминать о Чанбине со словами «А мы его, оказывается, совсем не знали». Где Бин допустил ошибку? В какой момент потерял бдительность и позволил всему этому произойти? Может, попросить генерала сразу пристрелить? Это, наверное, будет проще, чем проживать ту жизнь, которая теперь маячит перед глазами, и, действительно, более гуманно. Взгляд Со тускнеет, плечи опускаются. Голова падает к груди, держать ровно ее больше нет сил. Чанбин чувствует поражение по всем фронтам, наверное, он впервые в жизни сдается без борьбы. — В моем богатом матерном лексиконе даже подходящего оскорбления для вас не найдется, генерал, — раздается низкий голос позади и Гослинг резким движением достает из кобуры второй Glock, направляет его в сторону, откуда донесся голос. Но в ответ на свое действие слышит звук взведенного курка. — А ты что тут делаешь? — скалится главнокомандующий. Феликс остановился в дверях и даже не дрогнул, когда пистолет оказался направленным на него. Генерал сделал несколько аккуратных шагов вглубь комнаты, чтобы в периферии зрения четко было видно каждого, кого держит на прицеле. Омега следит за ним, крепко держит кольт перед собой, и устрашающим взглядом сверлит дыру в американце. — Я все слышал, генерал. У Чанбина есть свидетель. И если кто-то тут и сядет, так это вы. Надеюсь, за все ваши поступки, наберется на пожизненное. Жаль, что в Америке система лояльнее, чем в Корее. — Феликс… Что ты делаешь, уходи отсюда… — подал голос Чанбин. Он в ужасе. Господи, какой же глупец! Зачем Ли влез в это дерьмо? У альфы новая вспышка адреналина, больше замешанная на испуге за омегу. Но блондин не обращает никакого внимания на просьбу. Его жесткий, холодный взгляд прикован к Гослингу, что целится в него. — Еще один узкоглазый. Тебя этот тоже трахает, поэтому за него заступаешься? — Трахнул бы кто тебя, долбоеб, может дурь из мозгов выбил бы. У меня есть один знакомый друг, кто альф любит долбить в жопу, да вот боюсь, что к такому ничтожеству как ты даже он побрезгует прикоснуться, — включился Рэмбо, а Бин чувствует, как холодеют его конечности. Кто же ведет такие диалоги с агрессивно настроенными убивать людьми? Как бы это окончательно не вывело генерала из себя… — Я сейчас прострелю твой поганый рот, мелочь! — Гослинг вспыхнул яростью, опрокинул курок, готовясь выстрелить. Блять! У Чанбина вся жизнь пролетает перед глазами, и ему страшно не за себя, а за этого белобрысого идиота, который сам нарывается на пулю в лоб! Со не думая делает шаг вперед и выставляет руку, что возвращает внимание генерала на него и заставляет палец на спусковом крючке пистолета, направленного на алфу дрогнуть. Со замирает и пытается вступить в диалог. Идея провальная, но кто его знает, вдруг поможет… — Не горячись, Райан, — впервые обращается к старшему по имени. Где-то слышал, что даже у лютых врагов в таких случаях крыша немного становится на место, — дай ему уйти, это наши с тобой разборки, он же не при чем. Ли сейчас выйдет отсюда и забудет то, что он тут видел и услышал, да, Феликс? — Чанбин умоляюще смотрит на омегу. Шепчет «уходи отсюда». У Со сейчас только одна мысль в голове. Феликс носит под сердцем ребенка его друга. И если с ним что-то случится, то Бин будет корить себя за то, что не смог защитить их всю оставшуюся жизнь, даже если она будет проведена в тюрьме. И хёну никогда больше не сможет посмотреть в глаза. Феликса же крошит совершенно другая мысль. Хенджин слишком сильно любит Чанбина, хоть альфе это и не сполна показывает. Если генерал воплотит свой гнусный план в жизнь, Хван будет до конца своих дней глубоко несчастен, он будет страдать. А если придется все-таки жениться на этом паршивом двуличном мерзавце, то вряд ли жить вообще захочет. А Феликс, зная то, что здесь и сейчас происходит просто не может остаться в стороне или уйти, позволив столь вопиющей несправедливости свершиться. Омега уверен, что должен помочь. А если Феликс в чем-то уверен, по натуре своей, пойдет до конца. — Поздно. Мне свидетели не нужны, — фыркает генерал, и Чанбин видит, как его указательный палец опускает спусковой механизм. — Нет! Будто познал скорость света, Бин бросается вперед, отбивая руку Гослинга вверх. Звучит выстрел в потолок, затем сразу выстрел в сторону Феликса, но Чанбин успевает утянуть американца в сторону, и пуля пролетает мимо, в стену. Альфы сцепляются в схватке, у Чанбина не так много вариантов, что он может сделать, его действия ограничены — главное держать руки с пистолетами, направляя их куда угодно, лишь бы не в сторону Феликса и себя. Дать хоть малейшую слабину, поменяться местами или повалить на пол, — значит дать возможность ненароком попасть по цели, потому что Райан то и дело периодически выстреливает в пустоту. Бьет на поражение, гад. Генерал выше, да и крупнее, он устойчиво стоит на ногах, рычит и скалится, как и Чанбин, что прикладывает все усилия, чтобы оба Glock-а были направлены в потолок. В этот момент на спину Гослингу прыгает Феликс и захватывает его горло в удушающий. Чанбин воодушевляется, вдвоем у них точно есть шанс обездвижить его, возможно даже вырубить, да и так Ли находится со спины генерала, в этом положении омеге ничего не грозит. Гослинг пыхтит, краснеет, но не сдается. Понимает, что проигрывает, поэтому прикладывает максимум усилий, и все-таки выдергивает руку, направляет пистолет себе за спину, прямо в голову омеге, но не успевает выстрелить, Чанбин бьет его в живот и тянет на себя. Хотел откинуть в сторону, но получается какое-то тяни-толкай, потому что американец упирается, и в итоге теряет равновесие. Со всей силы влетает спиной в стену. Точнее, ударяет Феликса, что был у него на спине затылком о бетон. Столкновение было слишком сильным. Раздался приглушенный вскрик омеги и будто хруст костей. Ликс остается лежать на полу, не двигается. Генерал кидает быстрый взгляд на блондина и ухмыляется, радуется, но не успевает нормально встать на ноги и схватить выпущенные из рук от удара о стену пистолеты, с громким рыком на него набрасывается Чанбин. Начинается рукопашный бой, в котором Гослинг стойко выдерживает сокрушительные удары альфы, закрывает лицо от летящих кулаков, пропускает один или два, непонятно. Вообще, никто уже ничего толком не понимает, слишком долго они находятся на грани угрозы жизни, тело выполняет команды мозга с легкой тормозцой. Генерал пригибается, один, второй раз, уворачиватся и не упускает возможности ударить в ответ, как только такая появляется. Бьет Бина под дых так сильно, что кореец звезды в глазах увидел. Со отшатывается назад, ударяется поясницей об стол, с которого сыпятся пакеты с наркотиками… Чанбин трясет головой, в надежде нормализовать зрение, хватает воздух ртом. Нужно быстрее прийти в себя, нельзя позволить генералу схватить оружие. Бин делает шаг вперед, чтобы снова атаковать, но останавливается, услышав характерный щелчок. Не успел. Гослинг в нескольких шагах перед ним, так же тяжело дышит, у него рассечена губа. Пистолет направлен на Чанбина, в глазах главнокомандующего не осталось от трезвого ума ровным счетом ничего. Там огни злости, мести, разгоревшиеся на углях бешенства. — Ну все, — сплевывает кровь, — мне это надоело, не хочешь жить в тюряге, будешь гнить в земле, мразь. Гослинг нажимает на спусковой механизм. Со делает вдох и закрывает глаза. Выстрел. Чанбин не понял, почему не больно. Или вот так и происходит мгновенная смерть от выстрела в голову? Ты просто ничего не чувствуешь, кроме сердцебиения в ушах? Решил попробовать открыть глаза. Он все еще в той же комнате. Генерал все еще перед ним. Пальцы его руки разжимаются и пистолет со стальным звоном ударяется об пол. Руки безжизненно шлепается о бедро. Лицо Гослинга потеряло всю спесь и ярость. Оно обмякло, рот приоткрылся, веки задрожали. Его колени подкашиваются, и он падает лицом в пол, прямо в ноги Бину. На спине, точно между защитными плитами бронежилета, в том единственном уязвимом месте, куда так сложно попасть, алеет идеально ровная, круглая дыра. За ним у стены сидит Феликс, в дрожащих руках держит пистолет, из дула которого исходит едва заметный дымок. Волна жара, прокатившая по телу, сменяется волной холода. Все эти накаты сопровождаются покрывшими все тело мурашками, крупными, зудящими, неприятными. В голове белый шум, тело, кажется, не слушается. Это шок или усталость, а может адреналин уже не может вырабатываться из-за переизбытка, чтобы держать тело и сознание в тонусе. Но сейчас для этого не время. Сейчас нельзя расслабляться и упасть под натиском всего пережитого. Еще рано сдаваться. Феликс разжимает руки и его кольт скатывается по ногам на пол. Омега не может оторвать взгляд от тела генерала перед собой. Видно, как быстро вздымается его грудная клетка, а огромные, перепуганные глаза наливаются влагой. — Я… убил его… — шепчет. Бин подлетает к младшему, хватает его за плечи, не слабо встряхивает. — Феликс, посмотри на меня, на меня! — омега заторможенно переводит взгляд на нездорово бледного, взмокшего альфу, — уходи отсюда. Бегом! Сейчас тут появятся его люди, нельзя, чтобы они тебя увидели! Нельзя, чтобы они знали, что ты тут был, слышишь? — еще раз тряхнул, потому что видит, что во взгляде ноль понимания ситуации. Если Ликс еще никогда не убивал людей, то такая реакция ожидаема. И Чанбин это понимает. Он помнит свой первый раз, он отходил долго. Но сейчас у них нет на это времени. Хотя бы один должен спастись от ужасной участи. Со достает свой кольт из кобуры, такой же как у омеги, и запихивает его Феликсу за пояс. Силой поднимает младшего с пола. — Можешь идти? — быстро спрашивает. Ликс вряд ли понял, о чем его спрашивают, но кивнул. — Вытри пистолет, когда дойдешь до машины. Уходи через северный выход, они, наверняка идут с южного, если до этого были в амбаре. И запомни, ни одна живая душа не должна знать, что ты тут сейчас был, понял? Никто, абсолютно. Даже Чан и Хенджин. Они это так не оставят и это поставит тебя под удар тоже. Ты услышал меня, Феликс? Давай, иди! Чанбин попытался выпихнуть омегу за дверь, но Ликс уперся руками в косяк. Кажется, начал приходить в себя. — Что? Нет! Я не уйду! Я не оставлю тебя, тогда они подумают, что ты убил его! — А иначе, поймут, что ты. Или даже если повесят все на меня — ты будешь соучастником, — Чанбин проговорил четко, но с дрожью в голосе, в надежде, что до Ли дойдет, — пойми, я уже не выберусь. Они наверняка сообщили на базу или куда дальше о том, что он им передал по рации. Его люди знают, что я тут с ним был, но не знают про тебя. — Нет! Я не позволю тебе взять ответственность за это, — из глаз омеги брызнули слезы. Страх разливается ледяной жидкостью по телу, кажется, отдает горечью во рту. Как он мог так вляпаться… Как он мог так подставить Чанбина? — Феликс, — альфа дрожащей рукой, аккуратно прикоснулся к животу омеги, — ты беременный, помнишь? — Ли всхлипнул и зажмурился, чтобы не разрыдаться еще пуще. Он, и правда, забыл о самом важном за всем происходящим — о своих детях. Как он мог? Вот в этот момент до Ликса доходит, к чему может привести его необдуманный поступок и теперь его очередь бледнеть, — ты не должен проходить через это все дерьмо с ребенком. Ты хочешь рожать в тюрьме? — Со оглянулся, будто услышал посторонние звуки из коридора, — они будут с минуты на минуту. Умоляю, уходи, — прошептал альфа, вкладывая все раздирающие его сейчас эмоции в просьбу. — Но я не… не смогу… как я буду, — заикается омега, но Бин понимает, что тот хочет сказать. Останавливает провальные попытки выдавить из себя предложение, взяв за руки. — Я ни в чем тебя не буду винить, никогда, клянусь. Все равно меня ждала такая же участь. Меня бы все равно посадили за все, что он хотел на меня повесить. У него ведь получилось. Только я не смог бы избавить Хенджина от него, и мучились бы мы оба. А ты смог. Прошу, не вини себя, не терзайся. Я никогда не подумаю о тебе плохо и не пожалею об этом решении. Все будет хорошо. Беги, — Бин подбадривающе улыбнулся. Как нашел в себе силы на это — непонятно. — Я что-нибудь придумаю, слышишь? — утирая градом скатывающиеся по щекам слезы, тараторит сиплым голосом, — обязательно придумаю, как вытащить тебя из этого! Я не оставлю все так! — Хорошо, — Со кивнул, лишь бы закончить этот попусту забирающий драгоценное время разговор. Но вспомнил кое о чем очень важном, — Феликс, две просьбы… — с надеждой на обещание выполнить их взглянул на младшего. — Все, что угодно… — застыл в дверях. — Скажи Чану про ребенка. И скажи Хенджину, что я люблю его. Из глаз блондина хлынула новая порция слез, и поломанным голосом прозвучало «Да, скажу». Из последних сил альфа снова благодарно улыбнулся. Ли скрылся в дверях. Буквально десять секунд и Бин услышал топот ботинок по лестнице. Он сел на то место, где сидел Феликс, стянул с себя тяжелый броневик, который просто прибивал к земле своим весом и вдохнул полной грудью. Как же сильно он заебался. Устал — уже в прошлом. Расстегнул куртку нараспашку, чтобы впустить прохладного воздуха к телу, своей мокрой майкой обтер рукоятку пистолета, стирая чужие отпечатки, и уверенно взял в руку, оставляя свои. Бег солдат был слышен уже на этаже. Со положил кольт рядом с собой, и заранее поднял руки вверх, чтобы в него не стреляли. Хотя, засомневался в своих действиях. Может устроить сопротивление при задержании, чтобы его прикончили прямо тут? Вот так денек выдался. Бин хмыкнул. Уже второй раз за этот вечер ему казалось, что проще было бы попрощаться с жизнью, чем пробовать жить дальше, зная, что надвигается. Только вот проблема в том, что этот альфа никогда сознательно не убежит от ответственности. Еще и чужую на себя возьмет, не допуская никаких сомнений. Его повалили на землю, коленом уперлись в спину, прижимая лицом к грязному бетонному полу. Больно заломили руки назад и сковали запястья наручниками. Со только выдавил немного сумасшедшую улыбку, кривясь от боли. Что ж. Теперь он военный преступник и пойдет под трибунал. Сейчас альфа мечтает только о том, чтобы судили его в Америке. Тут за убийство главнокомандующего армии дают всего-то 25 лет…