О людях и кошках

На самом деле — немного изменилось. Хотя бы в быту — Леон снова стал тем комфортным и уютным для майора Краузера мальчиком. Одно присутствие Леона делало его квартиру домом. Леон по-прежнему молчал и лежал бледным приведением большую часть суток. — Ты будешь обедать, Леон? — задал как-то Джек сакраментальный вопрос. Уже по привычке, без надежды. Даже не достал вторую тарелку. — Да, — прозвучало тихое из-под одеяла. Леон постоянно мерз. Джек даже включал обогреватель у кровати. Мучился от жары и потел, но Леон вроде как был доволен. Даже вытаскивал из-под одеяла ногу и упирался пяткой в батарею. Грелся. Джек не был психиатром, но был уверен, что это что-то чисто психологическое. По крайней мере раньше за энергичным, физически здоровым молодым человеком такого не водилось. Они пообедали вместе. И после сенсационного «да» Джек услышал не менее сенсационное «спасибо» и «вкусно». — Помоешь посуду? — вскользь поинтересовался майор. Увидел кивок. Жизнь налаживалась.        Через пару дней Леон собрался на улицу. Джек настолько привык, что Леон ограничил себя четырьмя стенами, что серьезно напрягся. Он понимал, что это лежание в койке сутками, это молчание и взгляд в стену — тревожный признак. Душевное нездоровье. Надлом. Болезнь разума. Надо было что-то делать, но… Джека это устраивало. Его устраивало, что Леон рядом. Посторонний не залезет к мальчику в штаны, если он не ходит вечерком в бар бухнуть, верно? А с этой блажью майор Краузер уж как-нибудь справится. Не в первый раз. Пусть полежит с месяц-другой, подумает, настрадается, дойдет до черты, по спирали — вниз, а там его встретит Джек. И все будет хо-ро-шо. Джек понаблюдал, как Леон бреется, причесывается, одевается… и промолчал. Не спугни его, Джек.        В этот раз Джек даже не успел начать нервно поглядывать на часы. Ну, максимум пару раз подошел к окну полюбоваться на серую улицу. Леон вернулся рано. Молча разделся. Сполоснулся. И уселся напротив Джека. Не упал в кровать молчаливым трупом. Интересно. Джек увидел сдвинутые брови и поджатые губы. Посмотрел, как тонкие пальцы обводят невидимые линии на столешнице. Полюбовался на белое горло. С Леоном всегда так. Не знаешь, что хочешь сделать больше — придушить или приласкать, просто прижаться губами к нежной коже под ухом… — Говори, — Джек понял, что без поощрения Кеннеди вряд ли откроет рот. А поговорить он хочет, иначе не сел бы напротив. Леон спрятал глаза за пушистыми ресницами и коротким нервным жестом взлохматил волосы. — Забавно, Джек… — судя по голосу, ничего забавного не было, — я вдруг понял, что… Оказалось, что Леон попробовал найти работу. Обычную. Чтобы жить «как все люди». — «Вам двадцать шесть лет? Где вы работали раньше?» — Леон отлично скопировал скучающие ноты в голосе какого-то осла, встреченного сегодня в поисках работы. — И что мне ему сказать? — в усталых голубых глазах плескалась горькая ирония и беспомощность. Да, знакомая история. Товарищи Джека также не могли найти себя в мирной жизни. Наступает момент, когда ты стареешь. Теряешь здоровье. Банально устаешь от кровавого дерьма. Пытаешься. Стараешься. И понимаешь, что места в обычной жизни тебе нет. У кого-то получалось, конечно… Редко. В основном — полная меланхолии и воспоминаний полужизнь с довольной для публики рожей. У Кеннеди — без шансов. Джек знал точно — как-то, в эти пару лет без Кеннеди, ему прижгло. И он послал пару парней в родной городишко Леона. Ему было интересно посмотреть, как Леон выглядел до. Парни вернулись ни с чем. Ни школьных фото из альбома выпускного класса. Ни старых фото с водительских прав. Ни фотографии счастливого выпускника местной полицейской академии. Пустота. Спецслужбы все зачистили. Простую, мирную жизнь Леона Кеннеди просто стерли. Он нигде не учился и не работал. Его жизнь началась той дождливой ночью в Раккун-сити. Нет образования, нет диплома. Нет предыстории законопослушного гражданина. Иронично. Леон, столько сделавший для счастливой жизни обывателей, был для них чужим. — «Это шутка? Вы кому-то проспорили?» — Леон состроил подозрительное лицо. — Оказывается, я не подхожу даже для работы на автомойке… Конечно, ты не подходишь, Леон. Тем более мыть машины или протирать заплеванные столы в забегаловке у дороги. Просто посмотри на себя в зеркало. Не та порода. И его накрыло темной волной довольства. Эгоистичной радостью. Ты не сбежишь, Леон. Не найдешь себе милую компанию коллег на спокойной работенке в офисе. Вы не будете ходить по пятницам пропустить по стаканчику. У тебя не будет своей жизни. Без майора Краузера. — Тебе можно сделать биографию. У меня есть связи, — небрежно кинул Джек. Увидел робкую надежду в глазах. — Для работы в полиции легенда не пройдет, но в других местах… Прости, Леон. — Вот только, — Джек откинулся на спинку стула. Помолчал. — Что о тебе написать в базах данных? — Леон хотел было что-то сказать, даже приоткрыл милый ротик, но… поджал губы. Промолчал. И огонек света в голубых глазах погас. — Что ты умеешь делать? — Джек усмехнулся. — Кроме того, о чем знаю я. Леону нечего было ответить. Плечи устало опустились, а гладкий лоб вновь разрезала тонкая морщинка. — Я… я… — цепляясь за иллюзию… — Я разбираюсь в мотоциклах… и вообще… в автомобилях… Да, Леон действительно ладил с техникой. Мог починить хаммер, заглохший в песке, например. С удовольствием возился со своим первым мотоциклом, который они купили вместе с Джеком — отпраздновать окончание стажировки на отлично. Кеннеди это действительно нравилось… Но момент был упущен. Леон сник, увидев в глазах Джека сомнение. Не поддержку или просто «давай попробуем, ты ничего не потеряешь, даже если обосрешься». Просто немного сомнения. Чтобы не было между ними — Леон ориентировался на мнение майора Краузера. И сомнение в глазах учителя говорило ему о многом. — У нас, — Джек выделил интонацией важное слово, — есть деньги. Леон нахмурился. — В поле тебя выпускать нельзя. Рано. Спорт. Тренировки. А дальше, — Джек позволил себе протянуть руку и коснуться светлых волос, как раньше. Такие мягкие… Леон опустил голову еще ниже. Но не мотнул головой. Позволил. — Будем работать вместе. Снова. Ответ Джек услышал позже. — Я не могу. Я все испорчу… Понятно. Мальчик винил себя в провале миссии, непосильной для одного человека. Надо немного подождать. Джек не давил. Просто как-то оставил у кровати комплект спортивной формы. Тряпки полежали там денек-другой. А как-то утром Леон вышел на пробежку вместе с ним. А потом в спортзал. Без особой охоты, посматривая вокруг отстраненным взглядом… Уже кое-что. Но работать с ним Леон отказывался наотрез. — Я приношу несчастье, — с кривой усмешкой и пустыми глазами. — Тебе ли это не знать. Леон бросал опасливые взгляды на его руку. Вроде шутит, а вроде… — Одно дерьмо хочет убрать другое дерьмо. Мы выполняем заказ. Итог — в мире становится на одно дерьмо меньше. Мы делаем доброе дело, Кеннеди. Нет. Это не работало. — Мне не помешала бы помощь, Кеннеди. И это не работало. Пару раз Джек уезжал работать один. На пару суток максимум. В его деле нельзя теряться с радаров. Надо поддерживать имидж. Напоминать о себе. Леон ни о чем его не спрашивал. И правильно.        Он вернулся раньше на пару часов. Поднял голову и увидел освещенное окно квартиры. Леон был дома. И уставшие мышцы расслабились, а венам вновь прошлось горячим, словно мерзлым вечером ты заскочил в кабачок и выпил рюмочку… и согрелся. Джек стряхнул усталость и легко пробежал этажи вверх. Даже поздоровался с пыльной бабкой на площадке. Бабка шарахнулась от него в сторону. Плевать. Он отругал бы Леона за беспечность. За непрофессионализм. За наушники в ушах, что мешали ему услышать открывшуюся дверь. Но вместо этого Джек просто остановился, прижался плечом к стене и смотрел. Теплая картинка. Как рождественская открытка. Как день благодарения в детстве. Как мечта, которую ты просрал с годами: измазал, выкинул, растоптал, изуродовал и уничтожил. И вдруг она вылезла, вновь чистая и безгрешная. Идеальная. Посмотрела на тебя и спросила: и какого черта ты убил меня? Леон стоял у плиты. Джек прошелся алчным взглядом по стройным ногам и подтянутой заднице в мешковатых шортах. По своей старенькой, заношенной майке — он и сам не знал, зачем хранил это тряпье армейских времен, с стершейся лычкой «Mjr Krauser» на груди. Ту жизнь он оставил в прошлом. А вот майку — нет. Как и Леона Кеннеди. Волосы Леон замотал каким-то белым платком. Милое лицо было серьезным и сосредоточенным. Словно Леон смотрел в прицел снайперской винтовки и готовился сделать один-единственный выстрел, что решит все. В воздухе витали ароматы — корица, красный перец, что-то свежее и зеленое, масло, а еще что-то подгорело… Окно было открыто нараспашку. Леон стоял босиком. На одной ноге. Пятка второй упиралась в рельефную голень. Видимо, ему было так удобнее… Наклонялся к лежащему рядом планшету. И читал вслух. — Кар-то-фель… — разворачивался и проверял, — 800 грамм… ага… — Сыр… — разворот в другую сторону. Леон сморщил нос и прищурился. — 200 грамм… Джек понял, что попал в разгар спецоперации, что решает судьбу мира. На сковородке что-то шипело и скворчало. Майор перекусил по дороге, но внезапно почувствовал лютый голод. Волчий. — Специи — по вкусу… — Леон замер. — В смысле? Откуда я знаю, что ему нравится… по вкусу… Снова нырок в планшет: — Лук — кольцами или полукольцами… Джек не знал, сколько он простоял так. Просто смотрел. Думал. Думал, что возможно есть шанс. Просто надо помочь Леону. Сделать чертово айди с биографией среднестатистического молодого американца. И самому — успокоиться. Смыть с себя запах крови и смерти. Оставить уязвленное самолюбие. Гордость. Амбиции. Просто жить. С ним. Ты уже бросил его один раз. Пришло время сделать что-то для него. — Добавить воды и… — раздалось тревожное шипенье. — Блядь! — Леон подскочил до потолка и заметался между столом и плитой. — Накрыть крышкой и поставить на минимум, Леон. Джек подошел к изумленному мальчику, накрыл жарево крышкой и подкрутил температуру. И поцеловал Леона в разгоряченную розовую щеку. Это получилось само. — Привет. Леон покраснел еще больше. — Привет… я просто… И стал очаровательным юным мальчишкой. — Я понял, Кеннеди. У меня есть десять минут? Леон с неимоверно важным видом сверился с планшетом. — Десять-пятнадцать минут, сэр. Стоя под душем, Джек думал, что Леон, выгоревшая душа и израненное сердце, старается. Старается просто жить. С ним. Леон простил его. Простил свою боль. Простил ему исчирканное черным лицо Эшли. Осудил и приговорил лишь себя. Но старался жить дальше. Не для себя. Для Джека. За ужином Джек дождался, пока Леон отвернется, быстро добавил соли и перца, а в ответ на настороженный взгляд сообщил: — Очень вкусно. Спасибо. И в светлых мрачных глазах заиграл теплый огонек. Леон засмущался, уставился подозрительно: а не врешь ли ты, Джек? Совсем как раньше, на тренировке — достаточно ли я хорош для вас, сэр? Идеален.        — У меня дочь у родителей, в Оклахоме, — Джек с полчаса слушал слезливую историю шлюхи. С сексом у них с Леоном было все также. Никак. Но сегодня Джек приехал к ней не трахаться. Он сам не знал, почему. Просто махнул рукой, сел за шаткий столик и заказал виски на двоих. Кинул пятьдесят баксов авансом. На выцветшем лице проститутки проступило недоумение. А потом началось. — Я старалась, — обычная история, — даже работала официанткой… по образованию я — учитель младших классов… Джек неожиданно для себя слушал довольно внимательно. — Мне бы немного помощи. Не денег, — шлюха заметила его взгляд. — Просто поддержки, знаешь. Чтобы кто-нибудь просто послушал, дал совет… да просто… поверил… Шлюха машет тощей ладонью с ногтями отвратительного морковного цвета. — А все смотрят так… даже родители. Типа сидишь в говне — и сиди. Просто не отсвечивай у родного дома… На словах «родной дом» сиплый голос дрогнул… — Я говорила ему, — у шлюхи, оказывается, был кто-то. — Давай вместе, просто попробуем. А он слал на хер. Его все устраивало… Шлюха допивает стакан и бросает опасливый взгляд на Джека. Он махнул рукой — ещё. Шлюха возрадовалась. — Разошлись в итоге. Я здесь, он… да хер его знает, где он… уже насрать…        В коридоре квартирки майора Краузера насторожил один момент. У стойки с обувью валялся пакет. Пустой. На зеленом фоне гордо маячило веселым синеньким «Товары для животных». Интересно. Джек скинул обувь, прошел в комнату. На их с Леоном кровати красовалось… да много чего. Джек осторожно поднял плоский пакетик. «Нежная курица». Так. Отложил пакетик. Рассмотрел банку с счастливой кошачьей мордой. Прочитал мелким про «витамины и микроэлементы для вашего любимца». Посмотрел на коробку у кровати. Прищурился. «Кошкин дом». Что, блядь? Нет. Нашел чек — позиций пятнадцать. Когтеточка. Шампунь от блох. Расческа специальная. Миска для еды. Миска для воды. И в чем разница, интересно? призадумался Джек. Переноска. Лоток для… На-пол-ни-тель для ту-а-ле-та. Нет. Нет, твою мать. Не может быть. Майор Краузер оглянулся и понял, что дверь в ванную приоткрыта. Шумел душ. Джек подкрался к двери. — Потерпи. Я знаю, это неприятно… — услышал сквозь шум воды тихий голос Леона. Распахнул дверь. НЕТ-НЕТ-НЕТ. Леон был в одних трусах. Мокрый. И расцарапанный. Предплечья. Шея. Кисти рук. Видимо, до появления Джека у Леона был небольшой конфликт. А сейчас — сейчас все хорошо… Джек увидел тазик. В тазике — белая пена. А из кипельно белой пены торчала наглая морда кота. С рваным ухом и обломанными усами. Да. Это был тот самый кот… Джек посмотрел в немигающие глазищи, отливающие небом и болотом. И что ты мне сделаешь? — говорил кошачий взгляд. — Я уже здесь… Выпну тебя, сука. Ну, попробуй, — кот презрительно отвернулся и прищурился. Леон почесал его за ухом… Джек понял, что, воспользовавшись его отсутствием, ушлая тварь вошла в доверие к его Леону. Наверняка мяукала под дверью. Терлась о ноги, когда Леон выходил в магазин или на прогулку. Строила жалобные морды… и вот. Нет. Тысячу раз — нет. Леон уставился на него круглыми глазами, полными ужаса и мольбы. Джек грозно молчал. Леон поежился под его взглядом и обреченно склонился над котом. Джек смотрел, как тонкие пальцы осторожно прошлись между ушей и принялись намыливать холку. — Ты планировал прятать это в шкафу? — наконец поинтересовался Джек, насмотревшись на голую спину с дурацкой татуировкой. Ему показалось, что даже эта мертвая голова смотрит на него с некоторой иронией. О том, как на него смотрел кот, можно было и не говорить. — Он не будет мешать, Джек, — Леон в глаза ему не смотрел. Был занят — осторожно вытащил кота из тазика, поставил в ванну и принялся смывать пену. Мокрый кот выглядел душераздирающе. Худой, как скелет, с тонкими как ветки лапами… с какой-то проплешиной у хвоста… — Это не лишай, — авторитетно заявил Леон. — Я смотрел в интернете. Это ожог. Кто-то плеснул кипятком… Леон не договорил, а Джек видел, как брови сошлись к переносице. Леон поджал губы и продолжил мыть кота. Животное кинуло на Джека хитрющий взгляд. Послушно давало ополоснуть себя из душа. Даже приподнимало лапы, когда Леон, очень осторожно пытался рассмотреть, все ли чисто между пальцев… кошачьи лапы были довольно милыми… выяснилось, что подушечки — розовые, а не говенно-коричневые… и сам кот стал светлее на пару-тройку тонов… интересный цвет. Бежевый, с дымкой. Только лапы и хвост темнее. Какая-то помесь… Прикидывается послушным, а потом будет ссать по углам. — Только через мой труп, Кеннеди, — рявкнул Джек.        Нового питомца Леон назвал просто — Кот.        Джек Краузер ревновал. — Ты его еще под хвост поцелуй. Леон лишь мягко улыбался и молчал. Да, Леон вновь научился улыбаться. Мягко, едва заметно, лишь краешком губ. Смотрел на усатую кошачью морду, возлежавшую на их кровати, а потом кидал игристый лазурный взгляд на Джека. Предлагал присоединиться и умилиться вместе. Джек хмурился и отворачивался. Ни Леона, ни Кота суровое лицо майора Краузера абсолютно не смущало. Кот лежал на Леоне. Вытягивался в тощую длинную линию. Вылизывал облезлую шерсть. Как Кеннеди не старался, как не расчесывал, Кот все равно походил на старую, битую молью шубу. Бабкину жилетку из умершего в 19м веке кролика. Джек терпел. Терпел бесцеремонное животное, которое уходило, когда хотело. Просто в два прыжка оказывалось на форточке, оглядывалось на Леона (не на Джека), коротко мявкало — скоро буду, не скучай — и исчезало на городских улицах. — Он вернется, Джек. Ему здесь хорошо, — уверенно заявлял Леон. — Да мне собственно насрать, вернется оно или нет, — отвечал Джек. И видел вновь теплый огонек в мрачных глазах. И необидное — ну-ну, сэр. Кому вы врете? Кот возвращался под утро. Наорался. Нагулялся Натрахался. Нагло проходил по Джеку, цепляя его когтями по голой коже. И устраивался на Леоне. На груди. Даже на шее. На животе. Сидел облезлым комком на заднице, если Леон спал на животе. У меня есть секс, а у тебя? — Джек смотрел минуту-другую в круглые кошачьи глаза и отворачивался, признавая поражение. Леон по-прежнему видел плохие сны. Но вроде бы реже… Джек терпел невыносимое — прогулки ссаными лапами по кухонному столу, например. Раз, воспользовавшись отсутствием Леона, шикнул на беспредельно наглое животное и аккуратным поджопником согнал со стола. — Пошел на хер, педик. Кот в кои-то веки забился в свой кошачий домик, посветил оттуда злым взглядом и прошипел что-то невнятное. Это кто из нас педик, интересно? Это я дрочу в ванной на задницу Кеннеди? Ну да. Кот устроился в домике поудобнее, проспал полдня, проигнорировал жалкие попытки Джека к примирению — Джек сунул ему под нос плошку с свежей жратвой, а вечером снова ушел гулять. Неудачник, — мелькнуло в продольном чернющем зрачке. Позже выяснилось, что мстительная тварь нассала Джеку в кроссовки. — Я убью эту мразь, — прорычал Джек, выкидывая носки в помойку — он с утра неосмотрительно сунул ногу в обувь, не ожидая подвоха. — Странно, он никогда так не делал, — проницательный Леон покосился на Джека с подозрением. — Я его и пальцем не тронул, — наврал Джек. Леон прищурился. — Просто попросил свалить со стола. Леон вздохнул. — Кот — не собака, Джек. Можно просто протереть стол перед ужином… Джек вскипел. Я должен прогибаться перед этим блохастым… и промолчал. Улыбка Леона была бесценна. Ведь Леон редко улыбался. Давно, со своим инструктором он только-только начал, снова… едва пришел в себя… А потом перестал. И Джек знал, почему. Леон как-то рассказал ему* — Я тогда не справился. Просто… заснул, — Леон болезненно морщится, будто испытывает укол боли. — Бегал двое суток по министерству, пока ты был в больнице. Пытался… — «Рядовой случай, агент Кеннеди. Вы же опытный оперативник и должны понимать… Майор Краузер получит все выплаты по увольнению»… Хорошенькое лицо искажается — презрение, злость. Да, Леон тогда старался, искренне и отчаянно. Как и всегда. — Я выпил литр их дерьмового кофе в холле, — да, Джек вспомнил смятые пластиковые стаканчики у кресла, в котором спал Леон. В его палате. — Ждал, пока ты очнешься. Думал… — Джек вновь видит, как дергается белое горло, в спазме, в удушье — Леон спотыкается в речи, но пересиливает себя. — Мне названивали. Нашли быстро, но все равно делали вид, что не знают, где я… И я отключил телефон. И я заснул, Джек. Леон опускает глаза и тянет, с грустной иронией: — Заснул на посту. Проспал… свое счастье. Молчит. И Джек — тоже молчит. — Я не знаю, как мог ошибиться… почувствовал руку на плече… улыбнулся, не открывая глаз… подумал, что это ты… — паузы между словами становились все длиннее, но тон не менялся… ровный, но вибрирующий, отдающий по нервам хлестким и стыдным… — Я открываю глаза, улыбаясь, как идиот, — губы кривит пугающая пародия на ту улыбку, — и вижу перед собой… не тебя, Джек. Вижу кусок говна по имени Дерек Симмонс… и этот кусок говна скалится мне в лицо… Леон запнулся, лишь на мгновение. — «Я тоже рад вас видеть, агент Кеннеди», — отыгрывает так точно, Джек помнит Симмонса именно таким — вальяжным, наглым мудаком. — «А где, где майор Краузер?» — Леон делает удивленные детские глаза. Оглядывает их комнату. — «Понятия не имею, агент Кеннеди. Майор Краузер теперь — свободный человек. В отличие от вас. Кстати, вы не хотите передать привет Шерри Биркин?» Леон вдруг хватается за подстреленное когда-то давно, в Раккун-сити, плечо. — Симмонс притащил с собой пяток своих горилл. Они встали передо мной стеной — я просто хотел уйти. С глупой мыслью, что ты просто пошел подышать воздухом… я бы вынес их всех, за минуту, но… — «Возможно, у майора Краузера нашлись дела поважнее, агент Кеннеди»… Да, Симмонс та еще тварь. И он абсолютно прав, майор. У тебя действительно тогда нашлись дела поважнее Леона. — «А вас ждут дела государственной безопасности…» В голосе прозвучала горечь. Поражение. Смирение. Ирония. Да, сегодня Леон смеялся над своей болью тех дней… Джека спас Кот. Взлетел на форточку. Нагулялся. Блаженно поорал. — О, ты вернулся. Мыться будем? — Леон мягко улыбнулся и протянул руки. Воняющая городской пылью бестия сорвалась с окна, вскарабкалась по ногам и устроилась на руках Леона. Молчишь, скотина? Нечего сказать? — Кот презрительно прищурился и уткнулся наглой мордой Леону подмышку. Наверное.        А потом наконец… Кот отправился на очередную вылазку в ночь. Леон заснул, скрутившись клубком под одеялом. А Джек, которую неделю, лежавший рядом бесправным соседом, просто улегся на бок, подпер рукой щеку и просто смотрел… Рука, кстати, вела себя отлично. Не болела, совсем нет. Джек смотрел на Леона. На острую линию скулы. На мягкие, приоткрытые во сне губы. На тень от пушистых ресниц на щеке… И увидел, что Леон начинает хмуриться во сне. Дыхание становится рваным, поверхностным. Гладкий лоб блестит испариной. Снова плохой сон. Снова всхлип, тихий, рвущий сердце… Джек коснулся острого плеча. — Леон… А Леон рвано выдохнул, с хрипом, дернулся и развернулся к нему, и прижался, как раньше, жарко и крепко, закинул руку через грудь… — Джек, — он не знал, проснулся Леон или нет. Неважно. Он слишком долго ждал. Эти губы были такими же мягкими, что и тогда. — Джек… — да, теперь точно, Леон очнулся — и Джек вновь видел растерянность в этих лихорадочно блестящих глазах. — Не сопротивляйся, Леон. И гладкие бедра были такими же, что раньше, и маленькие твердые соски, и все это гибкое под его руками тело… Леон цеплялся за его плечи, словно не зная, обнять его или оттолкнуть. А Джек наконец сделал то, о чем мечтал. Положил ладонь на белое горло и сжал, немного, показывая свою власть и силу. Так, как ему нравилось раньше. Так, как нравилось им обоим. — Можешь сопротивляться, Леон. Если тебе так легче. Я все равно выебу тебя сегодня. Хочешь ты или нет. А Леон хотел. Джек скользнул по дрожащему телу вниз, прошелся пальцами по плоскому животу. И под его рукой он был твердым, горячим и мокрым. Как раньше. — Уже течешь, маленькая сучка… Услышал стыдливый стон. Они с Леоном любили поиграть. Немного грубости, немного унижения… Отбросил прочь одеяло, обнажив стройное тело. Леон прикрыл предплечьем лицо, будто стесняясь Джека. И стесняясь себя. Томных блядских глаз. Выгибающегося тела и раздвинувшихся по щелчку пальцев ног. Джек долго дразнил его, прохаживаясь липкими от смазки пальцами по животу, внутренней стороне бедер, заставлял расставить ноги шире: — Покажи мне свою сладкую дырку, Кеннеди. Леон послушно раздвинул ноги еще шире. — Вот она, моя дырочка… скучала по мне… Мягкие волосы прекрасно легли в его кулак: — Ты скучал по моему члену, Леон? — Джек прикусил потную шею. Кожа была вкусной. Сладкой и терпкой. Как весь Леон. — Да, сэр, — и Джек знал. Это не просто банальный треп. Не просто грязные разговорчики в постели. Леон ему не врет. Он действительно скучал… Как и Джек. — Джек, пожалуйста… — крепкие пальцы вцепились ему в плечи. — Я уже не девственник… быстрее… Внутри Леона было жарко и гладко. Нежно и влажно. Джек обвел горячую дырку кончиками пальцев. — Я не трахал тебя больше двух лет, Кеннеди. Или, — добавил наконец третий палец, — тебя трахал кто-нибудь еще? Конечно, нет. — Нет, сэр… — эхом откликнулся Леон. Прошелся языком по губам. Прикусил. Посмотрел блядским долгим взглядом — терпкая смесь покорности и вызова. Да, Леон помнил, как его завести… Лишь движением ресниц и тихим стоном… просто расставленными в стороны длинными ногами… просто жадной, хлюпающей задницей… Не надо хитрых акробатических поз и прочего дерьма. Джек входил медленно, наслаждаясь каждой секундой. Это было сокровенно. Как и тогда. Это всегда было больше, чем просто секс… Они не просто трахались. Кончая в сжимающуюся в долгом оргазме задницу, Джек думал именно так. Позже они лежали, прижавшись друг другу, липкие и потные. Джек гладил рельефную спину, обводил кончиками пальцев каждый шрам, каждую мышцу, каждый позвонок. Спустился ниже, почесал поясницу, и еще ниже, в липкую натертую ложбинку между ягодиц. Ему было хорошо. Так, как не было давно. Они почти не спали эту ночь. Просто ласкались. Целовались. Джек положил изнуренного Леона на живот под предлогом невинного массажа, а закончилось все пальцами в заднице и хриплыми просьбами, и остановиться, и продолжать… а в рассветной мгле Джек поднял туманный взгляд к окну, оторвавшись от наблюдения за мерно качающейся светловолосой макушкой, и обнаружил сидящего на подоконнике Кота. Он погладил влажные спутанные волосы, с трудом поднял руку и показал Коту средний палец. Кот спрыгнул на пол и поплелся в кошачий домик, посрамленный и молчаливый. Но в стеклянных глазах Джек разглядел вопрос или утверждение, он не знал… Ты опять все испортишь?.. Никогда.        Никогда не говори никогда.        Джек уезжал на работу. Словно на смену на завод. Да, они с Леоном делали вид, что это просто работа. Леон никогда не говорил — будь осторожен, Джек. Все также не спрашивал, в чем на этот раз заключается миссия. Это всегда кровь, порох, грязь. И всегда надо быть осторожным. Но Джек видел тонкую морщинку между сведенных бровей. Нервно поджатые губы. И вопрос — сколько это будет продолжаться? Леон стоял в дверях, а между его ног ходил восьмерками Кот. Надо быть осторожнее, думал Джек, с трудом припарковавшись у дома. Его трясло и крутило. Обезбол прекращал действие. Он и так вколол себе слишком много. Больше нельзя. Он чувствовал озноб от кровопотери. В ботинке противно хлюпало. Попали в бедро. И куда-то в плечо. Твою мать. Он потянулся за телефоном, хотел набрать Леона, но трубка выскользнула из внезапно ослабевших пальцев. И его пронзило странное — чувство стыда. Леон ему ничего не скажет и не упрекнет. Просто… ему будет больно. Он вышел из машины и прислонился к капоту. Если ебучий лифт не работает… В глазах потемнело, он шатнулся, понял, что сейчас упадет… Но не упал. Его подхватил Леон. Наверное, стоял у окна… и увидел… Сраный лифт, конечно, не работал. Но Леон, по сравнению с ним, такой тонкий и изящный, просто закинул его руку на плечо, и тащил, практически без остановок, наверх. — Перебрал немного. Бывает, — услышал Джек спокойный, лишь слегка запыхавшийся голос. Мимо прошуршала соседка, окатив ароматом дешевых духов. Потом Джек лежал на кровати, а Леон сидел рядом. — Сейчас будет больно, — Леон взялся за скальпель. Надо вынуть пулю. Из сгущающегося тумана проступал овал бледного лица. Трагические, будто на средневековом портрете мученика, глубокие потемневшие глаза. И эта морщинка меж бровей.        Джек провалялся в койке три недели. Леон не отходил от него. Засыпал рядом, скрутившись на стуле. Носил воду. Готовил. Кормил. Помогал доползти до туалета. Протирал влажными полотенцами. Колол антибиотики и кровоостанавливающие. Перевязывал. Леон был рядом. Кот тоже был рядом. Лежал, скрутившись клубком, и лениво посматривал на Джека с интересным прищуром. Обосрался, майор? Да. Просто посмотри на него. Посмотри, как он смотрит на тебя… Я все вижу. Пошел на хер.        А потом был разговор, которого ждал майор Краузер. — Джек. Надо остановиться, — Джек не хотел смотреть на Леона. Встал у окна. Просто смотрел на темную улицу. Вновь видел смазанное расплывчатое отражение в стекле. — Давай уедем… — Леон помолчал. — Просто попробуем. — От себя не убежишь, Леон, — кратко ответил Джек. — Я знаю, — Леон не стал спорить. — Но… И тогда Джек сказал: — Я уже не молод, Леон. Мне было бы легче, если бы у меня был напарник. Тот, кому я доверяю. Наконец развернулся лицом к Леону и услышал себя со стороны. Не остановил, не заткнул… — Но ты предпочитаешь отыгрывать домохозяйку с ебучим посттравматическим расстройством и играться с котиком. Заткнись. Просто заткнись уже. Леон побелел, как бумага. — Просто насри на Испанию. Насри на эту девку. Прости себя и живи дальше. Работай со мной. Как должен. Джеку показалось, что он видит в остановившихся зрачках свое отражение. И его лицо ему не понравилось. Как и голос. Как и слова, дерьмовым водопадом льющиеся с губ. — У тебя не получится, Кеннеди. Ты — такой же, как я. Мы — одинаковые. Он сделал шаг к Леону, но тот качнулся в сторону, как пьяный. — Просто смирись. Не маячь передо мной живым упреком. Весь твой жалкий вид просто кричит: Посмотри, посмотри, что ты сделал с бедным мальчиком. Он просто не может поднять пистолет, твою мать, и сделать то, что умеет идеально. Джек рассказал Леону про детский идеализм. Про наивность. Про: — Я тебя научил всему, чтобы ты мне яичницу по утрам готовил? И в конце: — Ты. Должен. Быть. Со мной. А Леон спросил, очень тихо: — Разве я не с тобой, Джек?.. И Джек запнулся. И заткнулся, наконец. Но было уже поздно. — Но ты прав. Очевидно… очевидно, я тебя раздражаю. я… действительно… знаешь… я действительно не могу… справиться с собой… Он видел в голубых глазах боль. Растерянность. Стыд. Леон говорил краткими, отрывистыми фразами, словно ему не хватало воздуха, или он забыл, как дышать. — Я… что-то сломалось во мне, наверное… я стараюсь, но… просто не могу… пока не могу… или это навсегда, я не знаю… Джек видел, что именно сейчас Леон делает выбор… И молчал. Пытался заставить себя сказать хоть что-то. Но понимал… Ты, блядь, уже все сказал. — Я не хочу… быть тебе упреком… ты ни в чем не виноват, Джек… Конечно, виноват.        — Возьми деньги на первое время, — Джек снова стоял у окна и смотрел на улицу. И на отражение. Видел, как тень наклонилась. Закинула на плечо рюкзак. — Джек… — Иди, раз решил. Я не держу тебя. Леон погладил Кота на прощание и уехал. На следующее утро майор Краузер вызвал стекольщика. Менять разбитое кулаком окно.        Прошел месяц, другой. С его работой засиживаться на одном месте нельзя. Вычислят. Джек решил прожить здесь ровно полгода. Он прислушивался к шагам на лестнице. К грохотанию лифта в шахте. Просто привычка. Он никого не ждал. Кроме Кота. Как-то заехал в тот помоечный бар. К шлюхе. Но ее место за столиком было пустым. — Где? — Джек кивнул в сторону. Бармен равнодушно глянул на пустой стул. — А. Черт ее знает. То ли сама сдохла. То ли ее хахаль нашел. То ли копы закрыли. Просто исчезла. Джек сжал в кулак пачку долларов. Хотел подкинуть шлюхе на новую жизнь. Не успел. Кот встречал его дома. Появлялся из ниоткуда, просто на звук замка. Джек обнаружил, что это приятно. Вник в тонкости котоводства. Баловал Кота хитрыми кормами. Пытался гладить. Кот прижимал уши и низко выл, с явной угрозой. Ходил по комнате, словно искал кого-то. Не находил. Смотрел на Джека с презрением и злостью. Джек не отводил взгляд. Кот укладывался посередине кровати — так, как поначалу лежал Леон. Укрывал нос кончиком облезлого хвоста и дремал. Джек ложился на бок и смотрел на Кота. Пытался почесать за ухом. Брал расческу и боязливыми отрывистыми движениями старался придать шерсти более-менее приличный вид. Кот терпел и не убегал. Джек был рад. Джек и Кот много разговаривали. И в кои-то веки были согласны друг с другом. Ты эгоистичная сука. Ты все проебал. Снова. Откуда в тебе это дерьмо? Ну скажи мне, от-ку-да?        А потом, еще месяца через три-четыре, Кот приболел. Джек и не понял поначалу, что случилось. Просто Кот перестал легко взлетать на подоконник, вспархивать в форточку и исчезать в ночи. Все больше лежал на кровати, там, по серединке, и вроде бы дремал. Но Джеку казалось, что Коту — холодно. Он укрывал его пледом, а Кот лишь дергал рваным ухом и снова дремал. Стал мало есть. Мало пить. Растерянный Джек, насрав на все правила, хватал мисочку и пытался накормить Кота прямо в кровати. Тот делал пару жалких движений языком и вновь замирал в странной полудреме. Он и раньше не был красавцем, а теперь… как-то усох. Сгорбился. Потерял лихой бандитский вид. Источнился. Джек промаялся трое суток, потом схватил старую куртку, завернул в нее Кота и поехал к клинику. В прежние времена Кот никогда не позволил бы ему, а сейчас лежал, вялый и равнодушный, лишь изредка открывая глаза. И вздыхал, как человек. — Сколько ему лет? — Джек пожал плечами. Он не знал. — Уличный. Подобрали случайно. Ветеринар погрузился в осмотр кота. Сделал рентген. УЗИ. Взял анализ крови, умудрившись попасть с первого раза в вену на смехотворной худой сейчас лапе, где-то под мышкой. Кот показывал свое недовольство, скалил мелкие клыки и тихо подвывал. Джек с глухой болью понял, что на большее у Кота просто нет сил. — Кровь 5 дней или по CITO? Цена… — Чего? — переспросил далекий от латыни Джек. — Быстро. Прямо сейчас, но стоит… — Сейчас. Он сидел на стульчике перед Котом и ждал. Кот смотрел на него мутными, потерявшими голубизну, усталыми глазами, окончательно превратившимися в болотную тину. А потом Джек выслушал приговор. — Кошки болеют, как люди… Потом длинный список… — Он стар и прожил нелегкую жизнь. Хорошо, что хоть в последние месяцы вы… — Это не я. Это… — Джек не стал продолжать. — Что можно сделать? Ветеринар помялся и сказал с дежурным сочувствием: — Усыпить. Быстро. Безболезненно. Джек открыл было рот сказать «да» — но вдруг встретился взглядом с Котом. Не смей решать за меня. Я уйду по своим правилам. — Ему больно? — уточнил Джек. Врач сообщил, что не очень. Просто угасает. Просто устал. — Что еще можно сделать? — спросил майор Краузер. Коту сделали много. Джек возил Кота на капельницы точно по часам. Какие-то уколы. Таблетки. Коту даже стало лучше. Конечно, он уже не бегал по ночам по улице. Но ходил по квартире. Вновь встречал Джека, появляясь из ванной или из шкафа. Ел и спал. Как-то Джек застал Кота, играющего с невесть откуда взявшимся фантиком. Джек поднял бумажку и вспомнил. Да, вроде это любимые конфеты Леона… Вернул фантик Коту, но тот уже подустал. Пошел и с трудом запрыгнул на кровать. Лег точно посередине, вновь. Туда, где лежал Леон… К сожалению, действие лекарств быстро кончилось. Кот высох и был очень слаб. Джек, одеревенев лицом, наблюдал, как Кот из последних сил тащится в туалет — к своему лотку. Леон как-то выдвинул версию, что Кот изначально был домашним. — А потом потерялся. Или его бросили, — Джек помнил хорошенькое бледное лицо и помрачневший взгляд. Джек покупал Коту вкусняшки и пытался кормить с рук. И понял, что шершавый кошачий язык приятный и очень осторожный. Поил водой из шприца. Сидел и гладил маленькую кошачью голову между ушей. А вечером увидел, как Кот вдруг поднялся и поплелся к окну. С трудом. Останавливаясь на каждом шагу. Посидел немного, задрав голову. Посмотрел на открытую форточку. Поелозил на отощавшей заднице. Подпрыгнул к подоконнику. Сорвался. Раз. Второй. Наконец уцепился лапками и подтянулся. Посидел на подоконнике, глядя в яркую городскую ночь. Приподнялся, прошелся лапами по стеклу, будто хотел вновь запрыгнуть на форточку и пойти прогуляться. Но уже не смог. Устало опустился на подоконник. Джек видел, как кошачье тельце дернулось, пытаясь свернуться в клубок и спрятать холодный нос… Он просидел долгий час, глядя на неподвижный силуэт в полутьме. Потом подошел и увидел полузакрытые глаза. И уже не смог прочитать в них ничего. Ни упрека. Ни насмешки. Ни вопроса. Кот умер.        Майор Краузер похоронил Кота на тихом пригорке, с видом на многоэтажки. Ему показалось, что Коту понравится вид города, в котором он жил, дрался и трахался. В котором они жили втроем — Джек, Леон и Кот. Он утрамбовал землю и вдруг почувствовал, что в носу защипало. Насморк, что ли. А потом… что-то с глазами… Джек дошел до машины и устало упал на сиденье. Болела рука и свежие раны. Тянуло плечо и бедро. Он полез в бардачок за салфеткой. Сучий бардачок не открывался, мать его, и Джек просто ударил кулаком… из бардачка высыпалось все… и старая, затертая фотография — юного мальчика в грязной полицейской форме… Джек поставил фото на приборную панель и нащупал наконец салфетки. Вытер глаза и понял, что это… Он никогда не плакал. Он стольких похоронил. Отвозил похоронки сам — седому отцу, растерянной жене с осиротевшим ребенком на руках… он сотню раз стоял в парадной форме на кладбище, слушал гимн и смотрел, как в могилу опускается очередной гроб. Но именно сейчас, этим одиноким вечером, он смотрел на старую фотографию и плакал.        Через месяц после смерти Кота, через полгода после ухода Леона, он собрал маленький рюкзак и уехал из города навсегда.