О людях и кошках

Хоромы были одной большой комнатой, совмещенной с кухней. Джек увидел то, что ему нужно. Обогреватель у кровати и теплое одеяло — это летом-то, под раскаленной солнцем крышей, без кондея. Увидел в кухне, на полке, бесконечные пакеты с кофе. Кофеварка и обогреватель были относительно новыми, в отличие от нехитрой мебели. Явно покупки Леона. И вновь его окатило темной волной гадкого удовлетворения. Да, он представил, как Леон мерзнет долгими ночами, просыпается с короткими криком от очередного кошмарного сна и пьет свой бесконечный кофе, до рассвета. Как раньше. Какое же ты дерьмо, Джек. Чему ты радуешься? Пусть так. Но он увидел кое-что еще. Вернее, не увидел. Например, батарею пустых бутылок. Не почуял застарелый запах бухла. Значит, Леон не пьет. А увидел потрепанную боксерскую грушу в углу. Наверняка, Леон где-то раздобыл и повесил. Увидел беговые кроссовки, порядком поношенные. Скакалку. Гантели. Значит, держит себя в форме. Увидел чистоту и аккуратность. Конечно, не стерильная, идеально вылизанная опрятность майора Краузера, но… просто легкий беспорядок, который можно устранить за десяток минут. Увидел, что денег у Леона явно немного — тогда он забрал самую малость, и наверняка проел, болтаясь по стране. Здесь год — а полгода до этого? Чем был занят? Джек решил допросить Кеннеди позже. Не сейчас. И даже с малыми средствами Леон смог сделать эту комнату… уютной? Воздух был свежим. Окно выходило на тот же лес. Джек увидел на подоконнике ноутбук и представил, как Леон сидит в этом окне, лениво смотрит сериальчик по вечерам — не новости, нет, просто сериал или фильм — отрывается от экрана и посматривает на лес… Из интересного — упаковки патронов на полочке. И коробка — там, наверняка, пистолет. — Стреляю по банкам в лесу, — Леон, конечно, заметил его взгляд. Просто стоял, давая возможность оглядеться, а сейчас решил пояснить. — Знаешь, руки скучают… Джек, конечно, знал это ощущение. Значит, отпускает. Джек встречал сломленных людей по службе — нахлебавшись крови они вдруг бросали все и ударялись в сопливый пацифизм. Кто-то из сослуживцев ударялся в религию. В проповедничество. Нет-нет, больше никакого насилия. Но не Леон. Значит, значит… при должной обработке он сможет забрать Леона из этого забавного сельпо. Значит, они снова смогут работать вместе. Как раньше. И он, с помощью Леона, добьется большего… Ты снова все хочешь испортить, верно? Хочешь снова окунуть его в дерьмо? Джек представил себе забавную картину — как Леон осторожно, шаг за шагом, поднимается наверх, к свету, а Джек хватает его за шкирку, тянет внизу — к себе, в темноту. Ты не черта не меняешься, Джек. Наверное. Он оборвал себя. За эти полтора года он перестал пугаться самого себя. Все потом. Сейчас главное… — Подожди минуту, — и жар внизу живота усилился. Джек увидел легкую краску на скулах. Тень от ресниц — Леон смущенно опустил глаза. И исчез за маленькой дверью. Джек насторожился — и услышал звук чистки зубов. Леон помнил, что командир не терпит запах табака… И… Зрение вновь потеряло четкость на мгновение, а по позвоночнику хлестнуло пламенем… — Ты, наверное, голодный… У меня… — Леон развернулся к кухне. Один шаг — и он уже обнимает стройное тело, со спины, прижимается грудью к лопатками, притирается пахом к поджарой заднице. И эти мягкие волосы вновь ласкают шелком лицо. Как же хорошо. — Ты прав, Леон, — плоский живот задрожал под ладонью. — Я голоден. Очень. Он бы сжал эту белую шею сейчас, размозжил бы гортань, если бы Леон сказал «нет». Ему было страстно, страшно и по-звериному бездумно. Но Леон не сказал «нет». Откинул голову, подставляя шею, под поцелуи и укусы, а Джек чувствовал дрожь под руками, и лихорадочный пульс под тонкой кожей, под ухом. — Разденься, — Джек хотел посмотреть на то, что вновь принадлежит ему. Леон не сказал ни слова возражения. И никакого кокетства. Просто послушно стянул с себя футболку, шорты и белье, замер перед ним, позволяя рассматривать себя, ощупывать, водить кончиками пальцев по изгибам тела, по каждому шраму, обрисовывать каждую линию. Это мое, стучало в виски, — мое. Вновь прижался грудью в спине, впился ногтями в гладкую кожу бедер. Леон рвано выдохнул, прикусил губу, а Джек с жадностью прислушивался к тяжелому дыханию, и снова гладил, трогал, кусал уже истерзанную им шею. — Джек… — этот просевший тихий голос ласкал слух, — я — настоящий… О, Леон всегда был умным мальчиком. Догадался, что он просто не мог поверить… и это не понравилось. Леон — его слабость. И знает об этом. Просто слишком чистый, чтобы пользоваться. В отличие от самого Джека. — Молчи, — мягкие губы приласкали ладонь, зажавшую рот. И это бойкий язык, облизавший пальцы. Черт, кстати… Леон прочитал его мысли… — Смазка… в ящике… — это хриплый задыхающийся шепот. И злость, снова. Багровое и серое. — Для тебя будет лучше, если флакон не использовался ни разу, Леон, — это не было игрой. Леон качнул задницей, подставляясь. Он не боялся. Повернул голову к нему — эти расширенные зрачки и припухшие губы. Вызов и покорность в взгляде. — Мне и мастурбация запрещена, сэр? — При мне — категорически, — да, забавный dirty-talk, но правдивый на 100 процентов. — Без меня, — ему нравился контраст — обнаженное тело Леона, что не может скрывать реакцию, и он, одетый — он знал, что Леон сейчас чувствует его силу, его власть, и возбуждается от этого. — Без меня — здесь достаточно слюны, — он провел пальцами по поджатому животу вниз, лишь слегка коснулся, и услышал стон, стыдливый, робкий и жаждущий. Скоро, Леон. — А это, — он грубо залез промеж ягодиц и Леон вновь простонал, — Это — только мое. Мое. Смазка лежала в аптечном пакетике, с чеком — Леон купил и сразу закинул в ящик. Конечно, даже не открывал. Джек сорвал колпачок зубами. Вылил на ладонь половину. Вновь прижался к взмокшей спине, слизнул сладкую испарину с нежной кожи на шее. — В этой деревне все друг друга знают, так? — И его влажные пальцы прошлись между ягодиц. Джек подразнил нежную кожу, кругами. — Так, сэр, — в постели Леон часто называл его «сэр», подчиняясь, им нравилось играть, и нравится. — Будешь ходить в аптеку, покупать, часто, очень часто, — Леон дрожал под его руками, такой чувствительный, отзывчивый, — И все, все будут шептаться, Кеннеди. Не очень удобная для Леона поза — он дернулся под его рукой, принимая в себя палец, даже привстал на цыпочки. — Все будут знать, что я трахаю тебя… Его сжали горячие натертые мышцы. Как же он скучал. Все такой же невыносимо узкий, и все также приятно будет сломать это сопротивление и получить свое. Он никогда не спрашивал, устраивает ли Леона его роль — нравится ли ему анальный секс, не хотел бы иного? Просто нелепо, даже смешно думать от таком. Леона всегда хотелось взять. И продолжать — брать, отнимать, пользоваться… Как сейчас. Просто кинуть на эту старенькую скрипучую кровать, заставить поднять зад вверх, прогнуться в спине, вцепиться в растрепанные волосы… — Расслабься, выдохни, — сил ждать не было, — просто подыши. Ты же умеешь трахаться, Леон. Леон прорычал что-то невнятное сквозь зубы, Джек видел скрюченные пальцы, снимающие простынь — ему самому было некомфортно, тяжело, но он все-таки погрузился в жаркое нежное тепло до конца. — Черт… твою мать… как же… сука… — он даже не понял, кто из них говорит это… скорее, оба… Он двинул бедрами пару раз, уже медленнее, ведь он уже был в нем, можно насладиться сполна, и вдруг почувствовал… неужели? Леон задрожал под ним, его сжало и отпустило, и снова сжало — эта вожделенная теснота содрогалась в спазмах… этого никогда не было, только сейчас… Леон выгибался под ним в предоргазменной лихорадке, а ведь они только начали, Джек его даже не трогал… — Давай, Леон, — Джек толкнулся глубоко, очень, еще раз, просто сжал ладонью твердый текущий член — и этого хватило, в ладонь плеснуло теплой спермой. Он сам едва сдержался, когда Леона скрутило в оргазме. Эта содрогающаяся в спазмах жадная задница не хотела выпускать его. Джек облизнул ладонь, огладил потную спину, он не видел лица, жаль, очень, но все впереди… Остановился, наслаждаясь затихающими судорожными движениями, ласкающими его член. — Твою мать… — Леон едва говорил… — Я… как школьник… я… Ему вдруг стало очень легко. От того, что Леону хорошо. Хорошо с ним. — Хороший мальчик, — он прошелся поцелуями вдоль хребта. Шлепнул по ягодицам, намекая приподнять задницу. Помог, поддержав под живот. — А теперь дай мне получить свое, Леон. И Леон дал — трахать расслабленное после оргазма тело было великолепно. Ему показалось, что так глубоко Леон никогда не впускал его в свое тело. Под конец, оглохнув от хлюпающих грязных звуков, от шлепков бедер о покрасневшие ягодицы, он вновь огладил дрожащий живот, помял полутвердый член, и кончил, наслаждаясь — эта задница снова задрожала, сжимая его — Леон измученно простонал под ним, задыхаясь и вновь кончая, уже долго, иначе… Этого тоже никогда не было… Выходить не хотелось. Он просто лежал на распластанном теле, чуть толкаясь в глубину. Эта животная близость была долгожданной. Минут через десять они отдышались, и Джек осторожно вышел, отметив, что Леон нервно свел брови. Расцеловал краснеющие пятна на белой коже ягодиц. — Прости… Леон не ответил, с трудом развернулся на спину, свел ноги. Прикрыл ладонью лицо. А Джек просто сидел рядом и водил кончиками пальцев по влажному телу. — Джек… — Ммм? — Можно я… Джек вдохнул. — Кури. Леон с трудом поднялся, и следующие пять минут Джек любовался на белую, особенно по сравнению с загорелыми ногами и спиной, задницу. Леон вылез из окна по пояс. А Джек смотрел на блестящие смазкой бедра. Леон двинул задницей, смущенно покосился на него из-под встрепанных волос, и бардака на бедрах прибавилось. Видеть свою сперму на нем было потрясающе. Тоже по-звериному грязно.        Потом они перекусили куриными ножками -подгоном от старухи. Полежали. Поговорили. Леон не спросил его ни о чем — ни собирается ли Джек остаться. Надолго ли он с ним? Что дальше, Джек? Чем ты был занят? А вот Джек, прижав к себе гибкое тело, прихватив шею предплечьем, задавал много вопросов, пытливо вглядываясь в милое лицо. Леон отвечал спокойно — конечно, видел эти тяжелые взгляды. Ничего не скрывал. Просто ухватился за его ладонь, рассматривал и прикусывал пальцы, играясь. — Полгода дались тяжело. Я хотел вернуться, — Джек надавил на шею, показывая недовольство. Почему не вернулся? — Не хотел вновь сидеть у твоей двери и вонять неудачей. Раздражать. Надо было подумать. Леон всегда был чутким, реагировал на каждое движение. Понимал. — Пожил там-сям по клоповникам, проедая твои деньги. Побухал месяц. Пробовал найти работу — вновь неудачно. Просто существовал… Леон помолчал. — Тут просто повезло. Слухи расходятся быстро. Через неделю у меня был уже первый клиент. Леон мило морщит нос. — Ребенок с самокатом. Подшипник вылетел. Поковырялся в пожитках хозяина, нашел замену. А вечером благодарная мать привезла мне тыквенный пирог. Голос становится серьезным. Леон просто ставил его в курс. На всякий случай. — Тут действительно все друг друга знают. Чужаков рассматривают под микроскопом. Пришлось там-сям оговориться про личную драму, — Леон кинул на него ироничный взгляд. — Люди додумали сами. Дескать мальчик с тяжелой судьбой нашел тихое место. Конечно, не без минусов. Вновь ироничный взгляд. — Ко мне водили местных девиц. Пусть бедноват, зато руки на месте. Починит газонокосилку или мопед. Джек разозлился. Если бы были силы — разозлился бы сильнее. А сейчас… просто заревновал. Да. Как ревнуют человека… любимого человека, признайся уже себе, не будь сыклом. — Если… ты… останешься, — голос был спокойным, но эти паузы говорили о многом, — надо… будет придумать легенду. Я знаю, у тебя есть деньги. Но… Леон призадумался. — За супермаркетом есть бассейн, спортзал. Туда требуется тренер, — Джек стало смешно. — Вернее, помощник на добровольных началах. Официально — сложнее, нужен патент, резюме. Леону было тоже смешно — усмехнулся, представил, видно, резюме майора Краузера. — Это как вариант… Они вновь замолчали. Джек думал, сколько ему понадобиться времени — месяц? Два? Чтобы увезти Леона с собой. Ковыряться в технике он может везде. Джек может купить ему мастерскую в любом городе. Как хобби. В перерывах между настоящей работой. — Мне нравится чинить сломанные вещи, — признается Леон. Ну да. Починить себя ты не можешь. Но хоть это. Джек поцеловал влажный висок. — С завтрашнего дня ты не куришь, — другой бы возмутился, но Леон лишь послушно кивнул головой. — Унюхаю запах никотина — отлуплю. Джек легко шлепнул по перепачканной заднице — Леон так и не дополз до душа, как и сам Джек. Да там и оставил ладонь, поводил по подсыхающим следам, потер между ягодиц припухшее местечко. Ему всегда нравилась задница Леона после секса. И его пальцы вновь оказались внутри, в горячем и влажном… — Джек… — тихо выдохнул Леон. — Ничего не знаю, Кеннеди, — Джек раздвинул пальцы — сейчас эта задница была растянутой, послушной и отзывчивой. — Само собой получилось. Леон фыркнул и повел бедрами. — Затянуло? — Да. Как в пылесос. Выяснилось, что трахаться и смеяться вполне возможно.        Леон заснул у него на плече поздно ночью. Что-то рассказывал, тихим усталым голосом… — Тут две церкви… католическая… и… протестантская… половина… ходит в одну, половина… в другую… я… я… знаешь, я иногда хожу… редко…в католическую… если приснится что-то… особенно дерьмовое… мои родители католики, и мама… Пауза затянулась. Джек осторожно заглянул в лицо — заснул. Полежал час. Отметил, что одеяло Леону не потребовалось — валялось сбитым комком у них в ногах. И обогреватель он не включил. Значит, все-таки… Отлично. Просто замечательно. Он и сам хотел спать, но заставлял себя. Ждал. И где-то через час теплое тело вздрогнуло. Джек видел в полутьме сдвинувшиеся брови и поджавшиеся губы. Леон задрожал, прижался к нему сильнее, что-то прошептал. Джек поцеловал его в макушку, пригладил волосы. Увидел лениво приоткрывшиеся глаза — Леон глянул на него тревожно, в полусне… — Все хорошо. Спи, — и ресницы вновь опустились. Леон согрел его кожу долгим вздохом и заснул. Джек эту ночь не спал, просто дремал, прислушиваясь к тихому дыханию на плече. Леон спал крепко. И это тоже было замечательно. Утром Джек проснулся под непривычное. Пение птиц за окном. Запах листвы. Гул машин — отдаленный, приглушенный расстоянием. И вдруг подумал, что местечко неплохое. На короткое время, конечно. Но…        — Надо бы полотенце стелить, — пробормотал Леон на следующий день. Джек удивился. — У меня, — Леон мило замялся, — не так много постельного на смену. А то, что есть, такими темпами развалится от бесконечных стирок. Плеснул себе кофе. Вздохнул. Хочет курить. Покосился на Джека. Увидел сжатый кулак. Вернулся к кофе. — Не жил хорошо, нечего и начинать. Бедненько, но чистенько. Ага. Сейчас. На третьи сутки Джек развел бурную деятельность. Заказал бытовых мелочей — комплекты белья, например. Плазму побольше на стенку — Леон лишь поднял бровь. Ему это было не нужно, хватало маленького ноута. Новая кофеварка. Посуда — у Леона была одна сковородка, она же частенько — тарелка. А через неделю Леон вернулся из церкви с недоумением в глазах. И увидел Джека — тот собирал большую двуспальную кровать. — Значит, это правда, — другой бы на месте Леона возмутился, что в его доме хозяйничают без спроса. — Соседка через дом срисовала доставку этого траходрома. Я не понял, к чему эти вопросы. Леон прислонился к стене. Поднял глаза к потолку. — А это ваш… брат? Кум? Сват? Дядя? Или… друг? — на друге Леон состроил многозначительное лицо. Джек проверил прочность конструкции и придвинул каркас к стене. — И что ты ответил? Леон сделал невинное лицо. — Ответил, что пригрел бомжа, который решил начать новую жизнь. Джек кинул матрас на кровать. — Твоя попка, Кеннеди, — Леон вытаращил глаза на «попку», — узенькая, несмотря на мои неимоверные усилия, Кеннеди, — Леон все-таки покраснел, — но такая жадная дырочка… Покраснели даже уши. — Ответит этим вечером за эту ложь. Леон бочком протиснулся мимо него в кухню. — Я уже привык платить грехи задницей, сэр. Очень мило.        Дни летели быстро. Джек видел, что Леону хорошо. Конечно, были и дурные сны, и бессонные ночи, но секс был для Леона неплохим успокаивающим. Да и не только секс. Ведь они не просто трахались. Он забыл об обезболивающем, что жевал долгие месяцы каждый день. Планировал начать разговор. Намеком, прощупыванием почвы, но откладывал. Ездил с Леоном в лес — пострелять по банкам. Сгрузил свой арсенал в маленький подвал под домом — среди коробок, инструментов и запчастей, рядом с старенькой стиральной машинкой. И купил новую через день. Они бегали по утрам, и Джек думал, что бегать на свежем воздухе, через поле к лесу и обратно — поприятнее, чем в городском парке среди многоэтажек. А потом он понял, что прошло два месяца. И обнаружил себя, возвращающимся из того самого спортзала. С подработки на общественных началах. Просто так случилось.        А однажды вечером Джек, по дороге из супермаркета домой, притормозил на перекрестке. Машин было мало, да и пешеходов — по пальцам одной руки, но в этой деревне надо вести себя прилично, мать ее. Повернул голову и увидел, у дороге, под кустом нечто интересное. Подумал секунду, развернулся и рванул назад, заставляя себя не гнать по пустой улице. Залетел в супермаркет, нашел нужный отдел, схватил, не выбирая, одно, другое, третье, подлетел к кассе. Перекипел от неспешного обслуживания — это тебе не большой город, где все торопятся. Тут блядь все улыбаются и «Как ваши дела, сэр?» и «Мой брат в восхищении от ваших консультаций по проработке мышц спины…» Джек выдавил из себя дежурные фразы и ушел быстрым шагом, заставляя себя не бежать. Вернулся к перекрестку, припарковался. Вгляделся в траву с замиранием сердца и перевел дух. На месте. Вылез, присел на корточки — и осторожно вскрыл пакет с кошачьи кормом. Из травы на него настороженно смотрели голубые, в болотную зелень, глаза. И еще торчало два уха. Целых. — Кис-кис-кис, — Джек услышал в своем голосе смущение и надежду. Через десять минут он вез в сумке возмущенно завывающего кота. Мелкого. Подросток, наверное. Леон вылез из-под очередной развалюхи, вытер тряпкой руки — и совсем не удивился. Ни капли. Снова улыбнулся, едва заметно. Как чертова Мона Лиза, уголками губ. Джек же напомнил себе — да хрен знает кого. Восторженного дурака? — Так, — тихо сказал Леон. — И кто у нас тут? Аккуратно протянул пальцы с кошачьей морде. Кот прижал уши, принюхался. И дал себе почесать между ушей. Джек почувствовал укол зависти и скосил взгляд на свои перецарапанные руки. Кот был худой, полосатый, с белой грудкой и носочками. «Редчайшая порода — дворовая-помойная», по словам Кеннеди. После детального осмотра выяснилось, что кот — именно кот. Не кошка. А потом Джек ревновал. То ли Леона — к коту. То ли кота — к Леону. Но ему стало чуть легче — ведь он не просто наблюдал. А участвовал. — Шампунь! — командовал серьезный Леон, осторожно удерживая кота в раковине. Джек, почему-то растерявший ловкость и координацию движений, неловко подавал шампунь. — Подержи. Смотри, чтобы вода в уши не попала. Джек смотрел и переживал за уши и воду. — Ватные палочки! — звучала следующая команда. — В тумбочке. Джек бежал в комнату и искал проклятые ватные палочки. — А… — Почистим уши. А, снова уши. Наконец буря прошла, кот был завернут в махровое полотенце и чинно сидел на коленях у Леона. Джек показалось, что животное несколько шокировано. Возможно, что-то задумало. И тут он разглядел в кошачьих глазах хитринку. Ты думаешь, это ты меня нашел? Не-а. Это я тебя нашел. — Как назовем? — поинтересовался Джек. Леон приподнял брови, призадумался и выдал после пары минут размышлений. — Кот. Очень оригинально. Джек засомневался, терзаемый воспоминаниями. Даже упрекнул Леона — дескать ты не видел, как Кот умирал… и тут же пожалел. Леон опустил глаза, а гладкий лоб вновь разрезала морщинка. Да, под этим упреком было еще кое-что. Кое-что гаденькое, темное, что дремало до поры до времени. То, что майор Краузер приглушил на время, спрятал. Но оно не умерло в нем — эта черная трясина, как нефть, плескалась глубоко в его душе. И вырвалась. Ты посмел от меня уйти. А свой молчаливый побег ты не помнишь? Помню. Но у меня была причина, а он… — Прости, Джек, — тихо сказал Леон. Он все понял. Почесал кошака между ушей. — Твой вариант? — это уже звучало легче. Леон смотрел на него прозрачными, светло серыми в сумерках глазами и не отводил взгляд. Джек задумался и понял, что вариантов-то и нет. Кот стал Котом. Джек предложил Кота запереть. Хотя бы на первое время. — Вдруг уйдет и не вернется? Леон наконец осторожно размотал кокон из полотенца, убрал руки. Кот подскочил, потоптался на прикрытых полотенцем коленях, покосился на Джека. И остался на месте. Улегся на коленях Кеннеди и прикрыл глаза. Лишь нервно помахивал хвостом. — Он вернется сам. Если захочет. Леон не смотрел на него — осторожно гладил Кота по хребту. — Насильно не заставишь… Леон не договорил, лишь вновь взглянул на него спокойным, отстраненным взглядом. И в венах вновь вскипело черным — пустячная фраза, или? Или это намек? Глупости. Ты просто дуреешь от спокойной жизни, Джек. Ночью он был излишне груб с Леоном. Потом извинялся. Целовал напряженные плечи. — Все нормально, Джек. Давай спать. Все нормально?..        Наверное. Наверное, да. Нормально. Джек решил провести лето здесь. А потом решил — что и осень. А после нового года он поговорит с Леоном. Поставит перед выбором. И посмотрим. Думать о том, что будет, если Леон скажет «нет» — он не хотел. За это будет в ответе черное и неумолимое, что дремлет в нем до поры.        Опасения насчет Кота оказались напрасны. Кот остался. И Джек с забавной радостью проснулся как-то ночью от ощущения мягких лапок на животе. Ушлое животное все поняло, и умудрялось спать жопой и хвостом на Леоне, а мордой и грудью — на Джеке. Или наоборот. Правда, грыз пятки. Забирался в шкаф и лежал на аккуратно сложенных Джеком футболках. Джек стряхивал шерсть с стопок и кипел. — Я же тебя принес в дом, бомжатина полосатая, — ругался Джек. Без особой злобы. И чо? — говорили ему нахальные круглые глаза. Кот нагло усаживался перед ним и нализывал яйца под хвостом, все видом показывая, что дальнейший разговор ему абсолютно неинтересен. Это, конечно, был совсем другой Кот — и характером, и повадками. Но Джек его все равно любил.        Все было нормально. Джек даже перенес ужин у вертлявой соседки с ребенком, на который их пригласили с Леоном. Кеннеди лишь вздохнул и пожал плечами. — Надо идти. Тут так принято, — Джек вновь почувствовал темную радость. Леон все такой же — замкнутый, необщительный до болезненного. Просто подстраивается. На ужине были еще две пары соседей. И забавный дед, выкупивший майора Краузера на раз-два. — Спецназ? Морская пехота? Дед был ветераном Вьетнама. И майор нашел себя на ступеньках, вечером — дед угощал его тайком принесенным, жгучим самогоном, и щедро делился вьетнамскими флешбеками. Джек тоже рассказал пару историй и обнаружил, что в целом неплохо проводит время. Позже к ним присоединился Леон, вырвавшийся из цепких объятий кумушек. Просто тихо сел рядом и прислонился к плечу. — Вы, гражданские, не поймете нас!.. — дед решил прочитать Леону лекцию. Тот не спорил, лишь загадочно улыбался той самой улыбкой, уголками губ. Но Джек видел, что в спокойных глазах мелькала тень.        Все было нормально. Как-то утром Джек уселся на заднем дворе, подальше от чужих глаз. Хорошо, что они жили на отшибе. Вид на поле и лес был отличным. И занялся своим арсеналом. За оружием надо ухаживать. Чистить, разбирать и собирать. Джек любил оружие. Особенно нож. Нож делал из простого убийства — ритуал. Что-то очень близкое. Интимное. Даже священное. Но сегодня он занимался огнестрелом. Перебрал пистолет — покрутил в руке. Приятная тяжесть. Сила. И занялся снайперкой. Достал из футляра. Собрал. Зарядил. Проверил глушитель. Навел прицел на поле и вдруг увидел движение. Подкрутил оптику. Забавно. Дикий кролик? Оптика была дорогущая, по спецзаказу. Джек видел забавную бурую с серым мордочку. Кролик прыгал по полю. Замирал. Вытягивался пушистым ушастым столбиком. Что-то грыз. Джек видел глупые блестящие глаза и смешной нос. И вдруг понял, что его палец лежит на спусковом крючке. Это было автоматически. Инстинктивно. Наработано годами. Оружие должно работать, а не ржаветь без дела. Как и он. Такие, как он… Он подкрутил прицел и долгую минуту отслеживал прыгающего в траве зверька. Кролик был пуглив, насторожен, посматривал в небо — боялся ястреба? Хотя откуда ему, глупому знать, что… можно было бы просто проверить работу винтовки. Никто не услышит — просто громкий щелчок, остальное смажет глушитель. Конечно, калибр крупноват — этого зверька просто разорвет… и эту зелень окрасит в красное… Джек скучал по красному багрянцу… Этого не хватало. Он придержал дыхание. — Здесь и суслики водятся, — раздался над ухом спокойный голос. — Опоссумы. Много живности. Джек медленно опустил винтовку. Леон стоял рядом, сунув руки в карманы. На него не смотрел — смотрел вперед. Глазастый, разглядел зверька с такого расстояния. — Ко мне на порог заглядывали даже лисицы. А в лесу я видел оленей, целое семейство. Джек часто ездил с Леоном в лес. Пострелять по тарелочкам. Просто прогуляться. Но не видел. — До тебя, — Леон вновь доказал, что умеет читать мысли. — С тобой — нет. Прячутся. Наверное, чувствуют… хищника. Губы тронула призрачная усмешка. А в светлых глазах отразилось серое утреннее небо. Собирался дождь. Леон развернулся и ушел в дом. Не остался понаблюдать. Не попытался остановить. Но Джек разглядел тонкий излом бровей и опущенные плечи. Словно Леон очень, очень устал. Джек понаблюдал за прыжками кролика еще с минуту. И убрал винтовку в футляр. Это не существенно. Он расставит точки над И, когда придет время.        Джек всегда спал очень чутко. Армейская привычка. Спать в полглаза. Особенно — с Леоном. Он выныривал из сна в реальность, когда он чувствовал, что Леон встает — в туалет или попить воды. Вновь ощущал под боком теплое тело. Прижимал к себе крепче и успокаивался. Засыпал. Просто привычка. Этой дождливой осенней ночью он проспал момент, когда Леон ушел. А потом резко открыл глаза, провел рукой по матрасу — пусто. Поднялся, вглядываясь в темноту. И увидел в полумраке фигуру у окна. Леон сидел, забравшись с ногами на подоконник. С чашкой в руке. Джек принюхался. Запах дождя. Прелых листьев. И кофе. Вот это новость. С ним Леон вроде бы избавился от этой манеры ночной кофемании. Оказалось, нет. Он разозлился и удивился силе чувства. До скрипа зубов. И вдруг — запах сигаретного дыма. Какого хера? — Прости, Джек. Только одну. Я… Леон даже не повернул головы, вглядываясь в стену дождя. — Закрой окно. Вернись на место, — резко приказал Джек. Леон помолчал. — Еще минут пятнадцать… Джек его не дослушал. Вскочил, в один прыжок оказался у окна, выхватил кружку с ебучим кофе и выплеснул в окно. Вцепился в плечо и сдернул Леона с подоконника. Захлопнул окно, удивившись, что стекло не вылетело от силы удара. — Я не люблю повторяться. И ты это знаешь. Так? Леон молчал. Джек видел лишь лихорадочный блеск глаз в полутьме. И это курево — он же запретил Кеннеди курить… Он сжал запястье, сильно, намеренно причиняя боль, и потащил Леона к кровати. Можно сказать, швырнул. В процессе едва не налетел на Кота, метнувшегося между его ног встревоженным комком шерсти. — Да твою ж ты мать. Пошел на хер! — Кот был весьма понятлив. Леон не сопротивлялся. Лег. Повернулся на бок, спиной к нему. Джек видел широко раскрытые глаза, уставившиеся в темноту. Джек лег на спину. Выдохнул. Ты снова все испортишь, верно? Нет. Но какого черта мальчишка не слушается? Опять это курево и кофе. Чего ему не хватает, блядь? Достаточно того, что майор Краузер который месяц торчит в этом захолустье. Занимается вислозадыми домохозяйками и их пузатыми мужьями, пытаясь состряпать из говна конфету. Вообще-то он тебя не заставлял, Джек. Ты сам остался. Возможно. Но это — временно. И Леон должен ценить его старания. Должен понять. Должен. Джек почувствовал душную багровую волну гнева, хлестнувшую по венам, накрывшую его и скрутившуюся огнем внизу живота. Он грубо развернул Леона за плечо. — Джек… — Леон уперся ладонью в грудь. — Подожди, я не… Джек ждать не захотел. — Я ебу тебя через день. Пора привыкнуть, — Джек уперся коленом и двумя толчками заставил раздвинуть ноги. — И не показывать характер. Он знал, что сейчас Леон просто терпит. Просто терпит — как твои задвиги, командный тон и деспотизм. Терпит, потому что он тебя…        Утром он проснулся один. Вновь не почувствовал, как ушел Леон. Шесть утра. Джек был уверен, что Леон эту ночь не спал вообще. Просто полежал часиков до пяти и ушел ковыряться в гараж. Так оно и оказалось. Леон лежал под старым грузовичком и пытался спасти очередной металлолом от разложения. Джек видел только грязные старенькие спортивки, голые лодыжки и убитые рабочие кроссовки. Шнурки на одном кроссовке развязались. Рядом сидел Кот и сосредоточенно грыз то один, то второй шнурок. Джек отметил насмешливый кошачий взгляд. Здорово, говно. И как тебе сейчас? Доволен? Мелкий гаденыш. Впрочем, Кот был не из злобливых и забыл, что едва не улетел в стену от пинка вчера ночью. Джек почесал маленькую головенку за ухом, услышал тихое грудное тарахтенье, осторожно вытащил измочаленные слюнявые шнурки из кошачьей пасти и завязал. Огладил лодыжку. Подумал. Склонился и чмокнул в выступающую косточку над кроссовком. Нога дернулась, но Джек удержал. Не больно, но крепко. — Доброе утро, — поздоровался Джек с обувью. — Привет, — донеслось из-под развалюхи. — Подожди, я… Леон вознамерился вылезти, но Джек удержал его, вновь погладил. — Не отвлекайся, — почему-то он не хотел встречаться сейчас взглядом. Видеть серую тень недосыпа, усталость — и не видеть упрека в светлых глазах. — Я в спортзал. — Ага. Заедешь за кормом для Кота? — Конечно. А в зале Джек, прохаживаясь мимо тренажеров с пыхтящими и потеющими бесперспективными телами, вдруг услышал: — Сегодня в школе дочери рассказывали… правила поведения при террористических атаках… Даже вспомнили какой-то городишко со смешным названием. Оказывается, сегодня годовщина какого-то биотерракта… зачем волновать детей, не понимаю… Конечно. Ты просто забыл. В этот день Раккун-сити стерли в порошок. А вчера ночью Леон вспоминал…        Джек вернулся позже, чем обычно. Задержался в спортзале. Пошлялся по супермаркету. Посидел в машине. Покатался по округе. Поглядывал на телефон — Леон не писал и не звонил. И поехал домой. И то, что было на месте его сердца, защемило — в вечерней полутьме он увидел Леона, сидящего на табуреточке, у гаража, под теплым светом фонаря. На руках у Леона, конечно, свернулся клубком Кот. Леон смотрел вдаль, на чернеющую полосу леса. Сейчас эта громада выглядела зловеще. Джек припарковался у домика. Присел на корточки перед Леоном и положил голову на колени. Почувствовал холод кожи сквозь тонкую ткань. Осень — вечерами было уже прохладно. И прикрыл глаза — тонкие пальцы прошлись по шее. Пальцы тоже были холодными. — Замерз? — Джек перехватил ладонь и сжал. Увидел темные пятна на запястье — его работа. — Немного. Кот недовольно мяукнул, прошелся острыми коготками по спине и с гордо поднятой головой исчез в гараже. — Домой? Над головой прозвучало тихое «угу». Вечером они посмотрели фильм — вернее, смотрел Джек. Леон просто лежал рядом, устало прикрыв глаза. Не выспался, конечно. Джек приглушил звук до минимума и наконец нашел в себе силы поинтересоваться: — Ты в порядке? — Более-менее, — Леон потянулся, а потом прилип к нему под бок, спрятал лицо на груди. — Нормально. Конечно, он не в порядке. Конечно, ночью приснился очередной дурной сон. А Джек прижимал дрожащее тело к себе, целовал в влажный от испарины лоб и успокаивал. Это сработало, как и всегда, и под утро Леон крепко заснул. Гаденькое удовлетворение от того, что Леон инстинктивно, так жадно, цепляется за него — нуждается в нем… Несмотря ни на что… — Джек откинул подальше. В конце концов, он помогает, верно? Они оба берут от друга друга то, в чем нуждаются.        В принципе, все было действительно — нормально.