О людях и кошках

Все было нормально. Джек не успел оглянуться, как осень подошла к концу. Кот, которого Джек принес домой тощей полосатой глистой, заматерел. Потолстел, обзавелся широкой мордой и мощными лапами. — Он скоро жопой в двери застрянет, — ворчал Джек. Он умаялся открывать двери по первому мявканью и царапанью лапы о дерево, и теперь в каждой двери у них дома появилась дополнительная дверца. Для Кота. Кот упрямился, не хотел пользоваться квадратным лазом с шторкой и возмущенно мяукал под дверью. Джек кипел, а Леон был настроен философски: — Он научится. Надо дать ему время привыкнуть. И оказался прав. Кот привык и теперь Джек имел счастье наблюдать усатую морду, отодвигающую лобешником шторку.        Майор Краузер внезапно почти подружился с встреченным на соседском ужине дедом — ветераном вьетнамской войны. Дед жил один и гнал самогон, так что по местным меркам считался практически криминальным элементом. Но народ относился к деду снисходительно, возраст и былые заслуги. Как-то Джек не смог отказать в настойчивой просьбе заглянуть на огонек и испробовать бормотухи свежего урожая. И напился. Нажрался. Так, как не нажирался с первого года службы. После первых боев и трупов. В говно. В говнище. В сопли и слюни. — Вы, спецназ, просто бренд, — бухтел дед. Джек прекрасно видел, что дед выпил столько же, сколько и он. Но, твою мать, опыт. Гвозди бы делать из этих людей. Дед был менее пьян, но весьма разговорчив. — Все на нас, на мотострелках, а дрочат на спецназ и на морских котиков! Джек не сдержался и вступил в дискуссию. Старая армейская тема — соревнование между родами войск. Они спорили до хрипоты, но сошлись в одном. Что штабные — пидарасы. Спорили по поводу фильмов. Дед считал, что «Взвод» Стоуна — неплох, а «Апокалипсис сегодня» Копполы — дерьмо. Майор Краузер придерживался противоположной точки зрения. Но и он, и дед решили, что сейчас фильмы про войну снимать не умеют. — Не то время, — сетовал дед и подливал обжигающую бормотуху себе и Джеку. Джек рассматривал выцветшие старые фото. — Этого убили в 74м… Этого — вообще смех, за неделю до вывода войск… этот спился… этот не знаю, пропал… вот у этого все неплохо… этот в доме престарелых… А потом Джек внезапно понял, что сжимает кулаки до боли и: — Ебаные джунгли, — он вдруг вспомнил Хавьер, — все… все остались там… весь взвод… молодые… жить и жить… Он едва не пробил кулаком столешницу. — Я… после этого… блевать от этих хотел… суки рваные… я бы их… всех… да не достать… Дед качал головой и в пьяных, пыльных от старости, глазах Джек видел понимание и сочувствие. Лишнего Джек не наговорил, конечно, но почему-то стало легче. Под конец дед показал Джек фото маленькой аккуратной старушки. — Сорок лет вместе, — дед вытирал пьяные слезы и шмыгал носом. — Пять лет назад ушла. Рак… Они выпили не чокаясь. — Столько от меня натерпелась… — Джек внезапно проникся к деду еще большим пониманием. Даже почувствовал некую общность. В конце посиделок дед вдруг взволновался. — Моя-то, знаешь, не любила алкоголь. Сама не пила и на меня ворчала… Дед кинул на Джека осторожный взгляд. Их с Леоном отношения не то чтобы были сенсацией для этого городка, но… Джек почувствовал острое желание похвастаться Леоном. И был лишен стеснения. — Мой… Мой — молодец… Он… — он попытался подобрать слова. Думать было сложно, говорить — тем более. — Мой… мы не просто… Он — друг, товарищ… он… Мой… он все понимает… только не говорит. Как кот! Мда. Просто прелестно. Потом Джек решил доказать, что Леон — молодец. Ну и остатком сознания он понимал, что пользоваться любезным предложением бухого деда — подкинуть до дома на старом тарантасе — пользоваться не стоит. Он позвонил Леону. — Кеннеди, — рявкнул он командным голосом старшего инструктора Краузера. — Код — красный. Нужна поддержка. Голос Леона был абсолютно спокойным. Ни вздоха, ни удивления. И конечно, никакого возмущения. — Насколько красный, сэр? — поинтересовался Леон. Джек посмотрел на остатки бормотухи. — Еще двадцать минут. И все. Если он допьет это, будет действительно — все. Понятливый Леон возник на пороге домика деда ровно через двадцать минут. Прислонившись к стене, как к последней надежде не упасть носом вниз, Джек беспомощно наблюдал, как бухенький дед, вспомнивший приемчики из семейной жизни, начинает оправдываться перед Леоном. — Просто засиделись. Вспоминали старые времена… — И устали, — помог ему добрый Кеннеди. — Да! — обрадовался дед. И решил проявить радушие. Заставил Леона допить самогон. — А то испортится! Леон, не моргнув и глазом, одним махом хлопнул сотку грамм. И даже не сморщился. По прикидкам Джека градусов там было под 60 точно, а то и больше. И Джека обуяла восторженная гордость при виде изумления на морщинистом, как печеное яблоко, лице. Леон — молодец! Потом дед посмотрел на Леона, потом — на Джека. Леон был в отличной форме — подтянутый, широкоплечий молодой человек, но по сравнению с майором Краузером выглядел немного хрупким. — Не волнуйтесь. Все в порядке, — Леон подставил Джеку плечо, на которое он с радостью оперся, и под шокированным взглядом деда потащил тело домой, даже не охнув. По дороге Джек обслюнявил Леону шею, пожевал прядь волос, позволил поднять себя по лестнице с комментариями: — Осторожно. Ступенька. Напугал Кота возгласом: — О-о, котейка… ко-те-е-е-чка… С облегчением рухнул в койку. Он почувствовал, как Леон снимает с него ботинки, ловко стаскивает куртку, джинсы… и с ощущением неимоверной благодарности вырубился до позднего утра.        Дед вытащил майора Краузера на охоту. Джек разглядывал светловолосый затылок с едва заметными седыми прядками и почему-то чувствовал себя неуютно, оповестив Леона о планах на день. Леон не обернулся, продолжая ковыряться в двигателе. Помолчал. Наконец выпрямился и Джек увидел неподвижный взгляд голубых глаз. Легкие тени у переносицы. Кошмары мучали Леона все реже. Но — случались. — Я был бы тебе благодарен, Джек, если ты оставишь трофеи дома у Вьетнама, — стоит ли говорить, что имя деда не отложилось у Леона в памяти и он назвал его просто — Вьетнам? — Хотя думаю, что вы сходите в пустую. Джека кольнуло злостью. — Почему это? Леон приподнял бровь — дескать, очевидно же… — Скрип суставов и пыхтение распугает всю дичь в округе. И снова эта едва заметная улыбка. — Вьетнам в неплохой форме для антиквариата, Леон. Кеннеди снова нагнулся над мотором и Джек услышал нахальное: — А с чего ты взял, что я говорю про него? Леон, конечно, получил по заднице за юморок. А Джек, собираясь на охоту, рассматривал себя в зеркало. Ведь ему скоро сорок. А Леону — нет еще и тридцати. Твою мать. Разница в возрасте. И с твоей битой мордой ты, майор, симпатичнее с годами не становишься. Леон вновь оказался прав. Они лишь распугали семейство уток дробью и просидели полдня на берегу мелкой речки-говнотечки. Наученный горьким опытом Джек пил самогон с опаской и в итоге единственное, что он приволок домой деду — был сам дед, слишком расслабившийся на свежем воздухе.        Потом началась рождественская суета. — Ты серьезно, Кеннеди? — Леон вылез из подвала в пыли и паутине и подал ему очередную коробку. Из коробки торчали рога оленей. Гирлянды, Санта-Клаус и выводок рождественских эльфов уже лежали огромной кучей на лужайке у дома. Землю покрывал тончайший слой снега. Не серого, как в большом городе. Кипельно белого. — Серьезно. Леон уселся на табуретку и перевел дух. Было прохладно, и Леон выглядел совсем юным — в синей, в тон глазам, тонкой шапке, в плотном худи и жилетке с капюшоном. — Здесь, конечно, все очень мило, — Леон поднялся и принялся разбирать коробку. А в тихом голосе Джек услышал нотки иронии. Даже сарказма. — Мило-миленько, — тянет Леон и как-то особенно усмехается. Он и забыл, что Леон Кеннеди может быть очень… разным. — Я вырос в таком городке. Все добрые и приятные. Леон склонил голову, рассматривая эльфов и принялся вытирать с фигурок пыль. — Добренькие, — иронии стало побольше. Не злобной. С философской грустью. Джек взялся распутывать гирлянды и навострил уши. Леон редко говорил о прошлом. — Но есть неписанные правила. И одно из них — не стоит выделяться. Олень занял свое место на лужайке. — Волновать добропорядочных людей. Если принято украшать лужайку перед домом к рождеству — значит, надо украшать. Эльфы заняли свое место в санках. Джек не удержался, отстранил Леона от дел. — Погоди-ка. И установил свою инсталляцию. В авангардном стиле. Услышал редчайшее — тихий смех. Леон смотрел на эльфов, поставленных в скабрезные позы. И похотливых оленей. — Ебущиеся олени — это хорошо, — оценил Кеннеди. Джек уже хотел было пристроить и Санта-Клауса, но Леон его остановил. — И все-таки не стоит. Джек вздохнул. — Есть вещи, над которыми нельзя шутить. Я терпеть не могу индейку, но придется поехать в супермаркет и купить. Потом — хоть в помойку выбрасывай. Но люди должны видеть, что ты — такой же, как они. Леон вдруг замолчал и поежился. Джек прижался к спине и поцеловал в порозовевшую на легком морозе щеку. — Ты — был не таким?.. Конечно. Такое событие, как двойное убийство, в этих райских кущах. Еще и вскрывшиеся факты о криминальной деятельности отца Леона. — Всегда есть пара-тройка кумушек, которые считают, что… — паузы, снова паузы в размеренной речи, показательно, — что «ребенок, конечно, не виноват, но…» плохая примета или просто… аура… — голос вновь окрасился меланхоличной иронией. — Аура несчастья и невзгод, например. Дескать лучше держаться подальше. Джек обнял Леона крепче. — Более продвинутая часть населения может считать, что мальчик получил психическое расстройство, травму, и может… может… дурно повлиять на других детей. Это к примеру. Ну конечно. И Джек сейчас обнимал этот «пример». — А ты дурно влиял? Леон хмыкнул. — Возможно. Например, несчастным выражением лица. Молчанием там, где надо посмеяться со всеми. Джек возненавидел все маленькие городки, населенные такими дегенератами, по всем штатам от Аляски до Калифорнии. Скрывать чувства от окружающих Леон научился в таком вот райском местечке. — Меня никто не обижал. Но я бы не сказал, что мне было легко найти пару для эстафеты на уроке физкультуры, или для выполнения внеклассного задания. Или поиграть… Это к примеру. Злость усилилась. А Леон говорил без злобы. Просто ирония, сарказм — мягко, едва читаемо. — Опекуну тоже не говорили в лицо, но есть вещи, которые просто знаешь. Леон мягко повел плечом — и Джек отпустил его устанавливать оленей, эльфов и накручивать на фигурки гирлянды. — Он хороший человек и я благодарен ему. Но думаю, были моменты, когда он жалел, что взял меня под опеку. И когда я съехал в общагу в полицейской академии, по мне никто не грустил. Леон отошел на шаг, осматривая результаты трудов. — Ну вот. Как тебе? Джек воткнул гирлянды в розетку и лужайка осветилась мигающими огнями. — Надеюсь, Кот не сгрызет провода. Леон в Кота всегда верил. — Просто люди хотят жить спокойно. Без волнений. Не стоит их винить за это. И Джеку прилетел снежок в лицо. Они дурачились минут двадцать в разноцветном хаосе огней и пошли домой. Сегодня Леон, с крайне серьезным лицом, варил глинтвейн. Потом они сидели, пили из одной чашки, посматривали старое кино и лениво переговаривались. — Ты и на праздничную мессу пойдешь? Джек уткнулся лицом в светлые волосы. Леон пропах пряностями и красным вином. Очень вкусный. — Ага, — Джек никогда не спрашивал, верит ли Леон в бога. — Ходить в церковь для поддержания имиджа — довольно цинично, Кеннеди. Леон вздохнул. — Мне приходилось делать вещи пострашнее. Как и тебе, Джек, — они практически не говорили о прошлом. Впрочем, Леон не стал углубляться в тему. — Я не хожу туда только ради имиджа. Это… иное, — пауза, понятно. Сложный вопрос. — Кстати, — Леон извернулся в его руках, уселся на бедра и обхватил коленями. О, мы хотим съехать с темы. Пусть. Он не хотел сейчас терзать Леона вопросами о вере. — Про тебя спрашивали. Не хочет ли ваш друг присоединиться… Джек видел милое лицо совсем близко. — Нет, Кеннеди, — Джек чмокнул Леона в нос, заставив фыркнуть. Увидел искры в глазах и мягкий, томный от алкоголя взгляд. — Печеньки по воскресеньям, сэр. — Нет, Кеннеди, — шея Леона пахла корицей и имбирем. — Одумайтесь, майор Краузер. Иначе до вас доберутся… Зловещим шепотом: — Протестанты… Джек завалил Леона на спину и задрал футболку. Грудь и живот невероятно — но тоже пахли гвоздикой, дольками апельсина и мускатным орехом. И были очень вкусными. Сейчас было не нормально. А хорошо. Очень хорошо.        Рождество и Новый год майор Краузер перенес вполне себе неплохо. В сочельник Леон действительно, собрался на мессу. — Утренняя и ночная служба, Джек, — строго сказал Леон. Джек воззвал ко всем богам. И сам не узнавая себя, предложил Леона подвезти к церкви. Более того, сидел и скучал в машине. Ждал. Наконец двери распахнулись, и в толпе он увидел Леона. Лица у горожан были благостные и воодушевленные. Священник стоял в дверях, прощался с прихожанами и конечно, прилип к Леону. Джек моментально заметил взгляд попа на его машине и даже дернулся — пригнуться. Забавно. — На ночную я и сам могу пойти, Джек. Зачем тебе мучиться? Ага. Джек включил в машине печку, выключил радио, опустил и окно и слушал смутные звуки — доносящиеся из церквушки. Мелодичные напевы… орган… стройный хор сотни голосов… Интересно, Леон тоже напевает вместе со всеми?.. Он не верил в бога, но… было просто легко и спокойно. На обратном пути они молчали. Леон смотрел в окно, на белеющую в свете фар дорогу, а его рука на колене казалась очень теплой и легкой.        Майор Краузер справился и с праздничным ужином у женщины-воробышка с мелкой писклей. Джек наблюдал за Леоном, играющим с мелкой, и поймал себя на абсурдном — он вглядывался в черты девчонки до боли в глазах. Пусть глупо, но… голубых глаз или светлых волос не наблюдалось, но мелкая при Леоне мистическим образом не орала. И вообще. Леон — молодой мужчина, который был лишь с одной женщиной, в юные годы. В 17 лет? Он выпытал это у рекрута Кеннеди давным давно. А вдруг захотел попробовать? От тяжких мыслей Джека спасал его новоявленный друг. Они уединялись с дедом-Вьетнамом за углом дома и пили из фляжки самогон. — Не терплю эту кислятину. Бабский компот! — морщился дед насчет вина на столе. Джек был с ним абсолютно согласен. На третий поход «проветриться» их застукал наблюдательный Леон. Джек видел, что выцветшие от времени глаза деда заметались — снова привычки семейной жизни, но Леон просто извинился и: — А вы не угостите меня вашим напитком? Дед поплыл, расчувствовался и угостил. Они вернулись к столу раскрасневшиеся и веселые. — В следующий раз выходим по одному! — дед подавал тайный знак — или как ему казалось, тайный. И они по одному вновь ускользали «подышать» — Джек спиной ощущал подозрительные взгляды партии любителей «бабского компота» и шел с гордо поднятой головой. В глазах дамочек он видел упрек по поводу Кеннеди: Вы и этого милого мальчика сбили с пути истинного? Поздним вечером они возвращались по хрустящему снегу, и Джек вдруг заметил звезды. Даже Млечный путь. Даже Большую медведицу. В больших городах неон гасит звезды, а здесь… И все-таки, в шутку, задал Леону вопросец. Ну почти в шутку. И добавил: — Тебе повезло, Кеннеди, что мелкая на тебя не похожа. Леон усмехнулся. Промолчал. А потом ответил, неожиданно серьезно: — Я не оставил бы своего ребенка, Джек. Воскресный папа — не про меня. Они выпили по рюмочке еще, и Леон, то ли от выпитого, то ли счастья, что отсидел этот ужин и вырвался домой, вдруг проявил несвойственную смелость, укладываясь в постель. Выгибался перед ним, как кошка в течке, облизывал губы и подставлял идеальную задницу. Джек, конечно, не мог отказать себе в удовольствии поиграть и немного отомстить Леону. — Я не хочу, Кеннеди. Устал. — Пожалуйста, сэр, — Леон делал вид, что верит и не замечает очевидного и смотрел на него умоляющими голубыми глазами. — Я прошу вас… — Тогда сам, — приказал Джек. И Леон все сделал сам. Опустился на него, прикусил губу, выдохнул, привыкая… А Джек ласкал дрожащие бедра и думал, что Леон — с прилипшими ко лбу влажными волосами, приоткрытыми припухшими губами, темным блядским взглядом — самое красивое, что он видел в своей жизни, а эта тесная жаркая задница — подарок судьбы, который он не заслужил. Леон медленно качался на нем, а Джек смотрел, как блестит гладкая кожа в теплом свете лампы, как нежный рот приоткрывается в смущенном стоне, чувствовал себя в нем так глубоко и горячо… — Джек… я вряд ли засну с твоими пальцами в своей заднице… — после секса Леон был очаровательно капризным. Джеку все также нравился растянутый его усилиями, мокрый от смазки и спермы зад. Очень близко, горячо и интимно. — А если попробовать, Леон? — Леон недовольно фыркнул ему в плечо, спустился ниже и прикусил сосок. — Ты напрашиваешься на продолжение, Кеннеди. Леон жалобно застонал и попытался сорваться. С секса и с его пальцев. Не выйдет, Кеннеди. Ты не сбежишь от меня.        С еще одного ужина удалось соскочить. Глазастый Леон углядел делегацию на подходе, из окна. — У тебя есть желание провести новогоднюю ночь в приятной компании, Джек? — Нет, — рявкнул майор Краузер, утомленный общением с соседями на год вперед. Леон натер нос и глаза до красноты, обмотался шарфом и спустился вниз. Джек услышал покашливание и даже очень реалистичное чихание. — Выздоравливайте! После нового года еще будет время… Твою мать. Новый год они встретили втроем — Джек, Леон и Кот.        Сегодня Джек возился в подвале — упаковывал оленей, эльфов и Санта-Клауса. И решил поговорить с Кеннеди. Довольно ждать. Он знал что мог бы работать один — просто уезжать и возвращаться, а Леон ждал бы его на табуреточке у гаража. Не упрекнул бы ни в чем. Но этот вариант майора Краузера не устраивал. Вообще, он был уверен, что на расстоянии десятка километров от Кеннеди у него снова прихватит руку. Да и напарник ему не помешал бы. Вдвоем — легче. Тем более, с таким профи, как Леон. Самое главное — он хотел, чтобы Леон был рядом. Всегда и везде. Принадлежал ему. Он прощал эту смешную блажь с ремонтом или походами в церковь. И этого — достаточно. Ему скребло по душе черным, ядовитым и душным. Ведь сбежать гораздо легче, если у тебя есть что-то свое. И только свое. Джек не хотел, чтобы это «свое» было у Леона Кеннеди. Конечно, здесь неплохо. Джек недавно поймал себя на мысли, что вполне серьезно планирует выкупить этот сарай у хозяина — и подарить Леону. Почему нет — работать можно и отсюда. Придумать историю про больного дядюшку, который скучает в одиночестве. Или увлечься туризмом. Уезжать вдвоем. А за Котом присмотрят соседи. Если еще потянуть время, майор… Ты будешь радоваться, что у миссис Робинсон — твоими стараниями — похудели на дюйм бедра, а мистер Робинсон спустя десять лет наконец-то увидел свой член, а не брюхо. Ты не для этого живешь, Джек. А для чего? — и впервые за всю жизнь он не мог найти однозначный ответ. С Леоном он просто… жил. Но у него были амбиции. И еще это — багровое и серое, липкое, с запахом крови, пороха и металла — в его костях, под кожей, в каждом нерве. И этому — пора на свободу. Под Кеннеди он подстраиваться не намерен. Леон — его ученик. Все, буквально все, что Леон знает — дал ему Джек Краузер. Этот идеализм и смешное желание тихой жизни, без выстрелов и трупов — пройдут. Или майор Краузер выбьет это из Кеннеди навсегда. Сам. Джек уже собирался выключить свет и вылезти из подвала, как вдруг заметил кое-что интересное…