О людях и кошках

Занятная штука — избирательное зрение. Джек наверняка смотрел на эту стену десятки раз. И не замечал. А сегодня — то ли задумался, уставившись на пыльную деревянную панель, то ли свет так упал. Но он внезапно увидел — странноватую кривую линию в стыках. Какой-то смутный отсвет — нечто пыльно-белое. Подошел, прошелся кончиками пальцев по пазам и просто снял часть стены. Кусок плотного картона под дерево, скорее. И увидел. Увидел, что у Леона Кеннеди, очевидно, есть кое-что свое. Исключительно свое. Недоступное майору Краузеру. Джек увидел белый лист — не очень-то свежий. Потертый, начинающий желтеть по краям. Надписи маркером. Яркие цвета мешались с более старыми, выцветшими. Вырезки из газет. Фото. Маленькие квадратики бумаги на кнопках. И пометки, бесконечные пометки, ручкой или карандашом. «Семья» — красовалось сверху неровным почерком Леона. Джек узнал бы его из тысячи. Ниже — «Дерек Симмонс». И еще — имена. Какие-то он знал, слышал — из новостей, из прессы. Сенаторы, бизнесмены, чиновники. Какие-то — пустое место. Стрелочки. Адреса. Какие-то цифры. Неясные Джеку сокращения. Знаки вопроса или восклицательные. О, Леон долго работал на этой схемой. Джек представил, как Леон дожидается его отъезда в ебучий спортзал к толстожопым обывателям — и ныряет сюда. В свой мирок, в котором его учителю, напарнику, командиру и любовнику нет места. Джек вспомнил свои наивные размышления — о, Леон Кеннеди никогда не врал ему. Просто не говорил. Не рассказывал. Не считал нужным. Ему показалось, что свет мигнул и потемнел — нет, лампа под потолком все также светила ровным теплым светом. Это у него потемнело в глазах. И зрение вновь залило — багровым, серым, с запахом крови и разлагающегося трупа. А ладони сжались в кулаки, оставляя на коже кровавые полумесяцы. Все это время, пока Джек маялся смешной дилеммой… когда он был готов бросить к чертям все… и остаться здесь, в этом ебаном болоте с благочинными обывателями. Ради Кеннеди. У самого Леона Кеннеди была своя, интереснейшая жизнь. Когда Джек мучился вопросом, как твою мать, сказать Леону о том, что он хочет пойти на охоту… или откладывал, день за днем, неделя за неделей, простой разговор о возвращении в дело — чтобы не ржаветь и не тупеть здесь, среди кустов, цветочков и поездок в супермаркет по расписанию, Леон… он… Маленькая лицемерная мразь. Джек моргнул, пытаясь вернуть четкость зрения — отогнать, на время, ядовитый туман ненависти с глаз. Но видел, вновь и вновь, чистые светлые глаза и это белое горло… тонкие пальцы… прямой взгляд… И он почувствовал удовлетворение. Радость. Раскаленную, бьющую в виски радость. Все это время, подспудно, он чувствовал то, что не признавал в себе. В чем отказывал ему Леон. Он чувствовал вину перед этим мальчиком. А теперь — теперь все ушло. Осталась лишь холодная ненависть. И багрово-серое смешалось водоворотом в чистейший черный. Черный… Ему было неинтересно, к чему эти ебаные иероглифы и пометки на полях. Он понял, что Леон раскрыл некую сеть, синдикат — не важно. Плевать. Он лишь увидел в паре мест аккуратное «АВ» и криво улыбнулся. АВ — конечно. Сука Вонг. Кто еще. И она тут замешана. Полгода дались тяжело. Я хотел вернуться Шрам на губе заныл — Джек улыбался. Забавно. Пожил там-сям по клоповникам, проедая твои деньги. Побухал месяц. Пробовал найти работу — вновь неудачно. Просто существовал… Я вижу, как ты существовал, Кеннеди. И увидел синий квадратик с своими инициалами. «ДК» -и знак вопроса. Его резануло где-то очень глубоко внутри, в самой черноте. Плеснуло горячей лавой. И все ушло. У него к Леону тоже есть вопросы. И он ответит на них. И он не удивился, просто простучав панель рядом. Отжал пару деревяшек. Схрон. О, эта милая домохозяйка с посттравматическим синдромом. Очаровательный мальчик, что возится день за днем с соседской развалюхой. Ходит в церковь. Подставляет ему задницу и стонет, как стыдливая девственница. Схрон с оружием. Джек увидел крупнокалиберный пистолет с глушителем — не эта смешная мелочь, из которой Леон стрелял по банкам. Увидел пистолет-пулемет. Гранаты. Разобранную и аккуратно завернутую в тряпку снайперскую винтовку. И нож. Да, тот самый нож, который когда-то давно подарил майор Краузер стажеру Кеннеди. Джек не стал рыться дальше. Просто поставил деревяшку на место. Постоял, выдыхая на раз-два. Размял шею и плечи, покачался на пятках и носках. Леон в хорошей физической форме. Надо быть готовым. Хотя бы сейчас. Он простоял еще с десяток минут, купаясь в едко черном, что сладким ядом бежало по венам и так обжигало каждый нерв. Поводил пальцем по бумаге, играючи касаясь то фото, то пометки, то газетной вырезки. Аккуратно снял фото Симмонса и милый желтый квадратик с двумя буквами «АВ». И тихо ступая, поднялся по шаткой лесенке наверх. Выходной. Леон должен был быть в кухне. Готовить им семейный обед. Джек шел бесшумно и легко. И лишь старый шрам заныл, царапаясь мелкими укусами от локтя вниз. Сейчас ему это нравилось.        Леон стоял у плиты, в любимой, так забавляющей Джека позе — на одной ноге с упором пятки на икру. Так знакомо склонялся над телефоном — видно, нашел новый рецепт. Джек подошел и прижался к взъерошенной макушке. Потрясающий запах — что-то уютное, теплое и хрупкое, как стекло. Пригладил непокорную прядь. Постарался запомнить — шелк волос и аромат. Леон не обернулся, просто качнулся, опираясь на него. — Десять минут, Джек. Конечно, Леон. Прекрасная картинка. Открытка. Кусок счастья. Джек еще раз глубоко вздохнул — и одним ударом отбросил Леона к стене.        О, Леон всегда был умным мальчиком. Все понял, еще до того, как Джек кинул ему в лицо бумажки и это ебаное «АВ» улетело на пол жалким клочком. Он все понял еще до того, как Джек схватил эту белую шею, которую так часто целовал, и сжал, оставляя мизерную возможность дышать. В светлых глазах лишь на секунду мелькнула растерянность. А потом милое лицо стало мрачным, угрюмым, под глазами проступила серая темень, губы сжались в прямую линию. Стал самим собой? Будто маска слетела. Леон напоминал себя прежнего — того, кого Джек видел в Испании. Того, кто цедил сквозь зубы свое «все должно было быть иначе». Но он не сопротивлялся, нисколько, даже не поднял руки защититься. И это стройное тренированное тело лишь прижималось к стене. — Давай поговорим, Джек, — хрипло прошептал Леон. Маленькая лицемерная сучка. Джек видел в распахнутых глазах понимание. О, Леон прекрасно знал майора Краузера. Знал, что так задело Джека. И знал, что будет дальше. Джек ласково провел ладонью по волосам. — Конечно, мы поговорим, Леон. Позже. Когда ты будешь готов сотрудничать. Сжал горло сильнее. — Сопротивляйся, Леон. Но он не сопротивлялся, лишь хрипел под его рукой, слабо упирался ладонями в грудь, и смотрел, смотрел… эти чистые голубые глаза, усталые, с огромными сейчас зрачками… и Джек вновь видел в них свое отражение. И кривую улыбку. И жажду боли и крови. Жажду убийства. Он жаждал, чтобы Леон сопротивлялся. Ему было бы легче сделать все, что он хотел. Вдруг он почувствовал, как что-то полоснуло его по голому предплечью — не Леон, нет. Джек повернул голову — рядом, на полке сидел Кот. Выгнул спину и зашипел. И вознамерился вновь ударить его лапой… Такой удар мог перехватить только его ученик. Джек сжал кулак, замахнулся на Кота — и Леон подставил предплечье. Прямо в кость. Конечно, мальчишке было очень больно. А потом тонкие, такие сильные пальцы ухватили его за запястье. Джек, издеваясь, давил медленно, выкручивал руку — но Леон не сдавался, не отпускал… — Пожалуйста, Джек. Давай поговорим. И сквозь черную нефтяную пелену, которой Джек так наслаждался, которой сейчас жил, он разглядел еще кое-что. Смущающее, настораживающее, волнующее. Он увидел в глазах Леона облегчение. Словно у преступника, хитрого, изворотливого, но очень уставшего скрываться. Он простоял долгую минуту, сжимая и отпуская нежное горло, слушая хриплое, надсадное дыхание, и смотрел в эти глаза. И убрал руку.        Рывком поставил стул посередине комнаты. — Сядь. Леон мгновенно подчинился. Джек прошелся вокруг, касаясь опущенных плеч, обнаженной шеи с уже проступающими пятнами. Прижал подушечки пальцев на секунду под ухо — насладился бешеным биением пульса. А хорошенькое мрачное лицо было спокойно, лишь скулы стали острее, четче — Леон сжал зубы. Наконец Джек остановился перед Леоном. — Ты собирался мне рассказать? — поинтересовался негромко, даже с ленцой. О, Джек не раз допрашивал людей. — Да, — тихое и… вновь честное? — Когда? — Джек встал ближе. — Смотри мне в глаза. Леон послушно поднял лицо и, не отрывая взгляда от него, спокойно сказал: — Сегодня. А потом он не видел глаз — дал пощечину. Хотел ударить кулаком, но… майору Краузеру всегда было жаль это красивое чистое личико. Успел удержать за плечо — иначе Леона стряхнуло бы на пол вместе со стулом. Он не стал сдерживать силу. Он увидел мотнувшуюся светлую голову с тонкими серебристыми волосками. Вязкие алые капли, упавшие на белую футболку. Подождал. Леон поднял голову. И вновь этот прямой взгляд глаза в глаза. — Сегодня. И вчера. И месяц назад, — прошептали разбитые губы. И вновь это было… честно. — Также, как ты, Джек, хочешь со мной поговорить. Но откладываешь. Я знаю это. О, умный, проницательный, чуткий мальчик Леон Кеннеди. И Джек решил… решил поговорить. — Тогда говори, Леон. Объяснись. И Леон начал говорить. Размеренно, спокойно, дико спокойно в этой ситуации. Но без пауз. Не стараясь скрыть чувства или подобрать слова. — У меня было два вербовщика. Симмонс и Бенфорд. Хороший и плохой полицейский? Джек знал эту историю по отрывистым рассказам напарника. — Я долго просидел один. В изоляции. Ничего не знал. Только то, что Раккун-сити больше нет. Потом пришли они. Я был растерян. Устал. Напуган. Толком не спал. Они ходили ко мне круглые сутки. У меня не было часов — я не понимал, день сейчас или ночь. Не понимал, в чем я виноват. Известная тактика. Джек и сам занимался подобным. На испуганном мальчишке отлично работало. И Джек вспомнил то фото, из личного дела. Отчаянные глаза. Грязная полицейская форма. Это фото до сих пор у него в бардачке. Кеннеди об этом не знал. А Джек не хотел напоминать… — Я сотни раз ответил на одни и те же вопросы. Мне не верили. Думали, что я профи — наемник, соучастник, сотрудник безопасности Амбреллы. Они не верили, что у меня получилось… Леон впервые сбивается с темпа. Получилось выжить. Джек ждет. — Они угрожали. Давили. Шантажировали безопасностью ребенка. Этот кусок истории Джек знал. — Дальше, Леон. — Наконец они убедились, что я не лгу. Я думал, они меня отпустят, — поджатые губы скривились в ироничной усмешке, блеснувшей кровью. — Нет. Мне сделали предложение о сотрудничестве. Я отказался. Раз, второй. Снова шантаж. Не только ребенком, — Леон на мгновение замирает, — но и жизнью другого человека. Женщины. Джек едва сдержался. — Я тогда выжил не один, — Леон поясняет, как чувствует. — Имя? — Джек решил проверить кое-что. Уровень доверия, как бы ни странно это звучало. И после небольшой паузы слышит. — Клэр. Клэр Редфилд. Знакомая фамилия. Джек пытается вспомнить. — Ее брат — известная фигура в BSAA. Просто совпадение. Леон неожиданно мягко улыбается разбитыми губами. — Как и многое в моей жизни. Действительно. — «У нас есть еще один вариант, мистер Кеннеди. И мы ее найдем, если вы отказываетесь», — у Леона все также ловко получалось копировать Симмонса. — Я согласился. Остальное ты знаешь, Джек, — видимо, не все, Леон. — Симмонс любил философствовать. Рассуждать о пользе для общества. О глобальной стабильности в мире. О убитых невиновных людях. Борьбе добра со злом. В голосе звучит уже знакомое — сарказм, меланхолия разочаровавшегося во всем и всех мальчика. — И я поверил в это. И старался. Старался исправить хоть что-то, — Джек вспомнил болезненную одержимость, самоубийственную настойчивость на тренировках. Леон сейчас не скрывал ничего — просто слова не отражали всей глубины. — После твоего ухода меня перевели в подчинение непосредственно Симмонсу. Эти два года он меня курировал. Давал инструкции. И я стал замечать неладное, но… — и вот первая пауза, — я был немного не в форме… И чернота отступила, затаилась, на время? он не знал. Джек понял эту паузу. Знал, почему Леон был «не в форме» — из-за тебя, Джек. Но Кеннеди не хочет ранить его. Даже сейчас. Не хочет, чтобы Джек чувствовал себя виноватым. — Подробнее. Леон перевел дух. На эту тему говорить было явно легче. — Например. Там, где можно цель можно было взять живой и допросить, был приказ о ликвидации. Они не были невинными людьми, но и на смерть не заработали. Суд, приговор — да. Такая смерть — нет. Леон приводит пару примеров и майор Краузер, с его опытом, был уверен — да, дело воняет дерьмом. — Я начал задавать вопросы. Естественно — «просто выполняйте приказ, агент Кеннеди». И Леон выполнял приказ. Так, как его учил Джек. — В итоге на одной из миссий я отклонился от задачи. Взломал систему. Пролистал файлы. И понял, что в этот раз цель была действительно… невиновной. Просто ценные наработки и исследования, которыми не хотел поделиться. Леон коротко выдыхает, а Джек представляет, что чувствовал тогда идеалистичный, чистый мальчик. — Я решил копнуть поглубже. Но я был один. Доверять — некому. И по сердцу вновь прошлось бритвой, быстро, остро и болезненно. Да, тогда Леон был один. — Позднее я понял все. Симмонс сейчас советник по национальной безопасности. С огромным влиянием и связями. Дружит с Бенфордом. По слухам, вполне возможно — следующим президентом страны. Не хочу себе льстить, но он забрался так высоко — во многом благодаря мне. Он и его семья. Леон сводит брови, опускает глаза, а тонкие пальцы скрючиваются когтями и впиваются в бедра. — Потом случилась Испания, — Леон вновь едва заметно улыбается и продолжает: — Случился ты… Снова. Джек был бы рад упреку, злости, обвинению, напоминанию об Эшли — нет. Ничего. — Я действительно болтался с месяц. Растерянным, оглушенным, много пил… — и Леон видит сожаление в светлых глазах. Леон жалеет, что сказал об этом Джеку. Леон так тонко чувствует его, это проклятое чувство, которое Джек загонял глубоко, хоронил, отрицал. Чувство вины. И пытается оградить. — Никогда не знаешь, что можно услышать в дешевом кабаке, просиживая час за часом над бутылкой. И я услышал кое-что интересное. Имя. Симмонс. Кот запрыгивает Леону на колени, косится на Джека прохладным взглядом. Если бы Леон не защитил живность от его удара… Леон гладит круглую кошачью голову, почесывает за ушами, смотрит в глаза и тихо продолжает: — Я пошел за одним из них. Не знаю, что в меня вселилось. Был готов перегрызть горло зубами. И в тихом переулке я его прижал. Леон неожиданно делает детское лицо, надувает губы и тянет тонким голосом, обращаясь исключительно к Коту: — Мы не хотели разговаривать, но на пятом сломанном пальчике запели, — и целует Кота между ушей. О, Леон Кеннеди мог быть очень разным. — Он сдал адрес второго. Я пришел в гости, — Кот потоптался у Леона на коленях и наконец улегся. Но Джек видел настороженный взгляд зеленоватых глаз и нервное помахивание хвостом. Защитничек Леона, и никак иначе. — И мы снова заговорили, — поведал Леон Коту с невинным лицом. — Мы даже плакали и просили нас не убивать. Примерно таким голосом Леон читал соседской писклявой девке сказку. Поднимает голову и милое лицо становится холодным и отчужденным. — Я пообещал им жизнь. За откровенность. Они поверили. Я их ликвидировал — они видели мое лицо. Сдали бы. Леон словно пазл — из дурно подходящих друг к другу противоречий. Джек удивился, как эти изломанные, искореженные детали подходят друг к другу. Складываются в единое целое. Такое красивое. — Эти полгода я работал. От точки до точки. Искал, копал. Действовал осторожно, скрытно, без лишней крови. Чтобы Симмонс не почуял, что под него копают. Твои деньги очень помогли, Джек, — и Леон смотрит на него благодарно, искренне и открыто. — Вонг? — Джек не мог не спросить. — Ты спал с ней? Другой бы на месте Леона закатил глаза. Боже мой, я рассказываю о заговоре на самом верху, о биотерроризме, а ты со своей ерундой. Но Леон всегда понимал. — Нет, — и это вновь честно. — Мы встретились случайно. В одном научном комплексе. Снова — случайность. У нее проблемы — и с Вескером, и с Симмонсом. Помогли друг другу и разошлись. Она дала ценную информацию. Джек не может сдержать усмешку. — Хочет твоими руками решить свои проблемы. Леон равнодушно повел плечами. — Возможно. Но и мне эти данные помогли. Молчит, а Джек смотрит на пушистые ресницы, на шею в проступивших синяках. Просто смотрит. — Я не буду скрывать, Джек, что между мной и Адой есть нечто, не знаю, как назвать. Джек снова сдерживается. Если бы Вонг сейчас была рядом — о, она бы страдала. — У нас могло бы получиться, — и ведь Леон знает сейчас, видит — как вздулись его мускулы, а на шее наверняка проступили жилы, он знает его взгляд. Но Леон смелый и честный мальчик — он продолжает. Хочет расставить точки над И. Как и Джек. — Могло бы получиться, если бы я был один. Но я — не один. И Джеку ставится тепло. И сладко, удивительно. Просто привкус на губах. — Не один, — задумчиво повторяет Леон, — по крайней мере, пока не один. И горько. Да, их отношения с Леоном всегда были терпкими. Сладкая горечь. — К тому моменту, когда я устроился здесь, я знал основное. Остались детали. Уезжал отсюда раз пять за год. Говорил, к единственному родственнику, — Леон фыркает, мягко, смешливо. И ему идет эта мягкость сейчас. Даже с разбитыми в кровь губами, потемневшими глазами и белой в синюшное под глазами — кожей. — Я готовился. Но был… — снова пауза, важная, очень, — снова не в форме. И мягкая едва заметная улыбка. — Майор Краузер не выпустил бы Леона Кеннеди в таком состоянии даже окопы рыть. И я сейчас тебя не выпущу, абсурдно ярко мелькнуло в голове. И вновь крапивой, колючками, электрическим в нерв — чувство вины. — А потом случился ты. Снова. Когда я потерял надежду… — и горло вновь дергается, сжимается в знакомом Джеку спазме. Леон не справляется с собой, прячет глаза, а когда поднимает лицо — Джек видит чистого, светлого мальчика, открытого и беззащитного перед ним. Джек лезет в карман и достает еще кое-что. Смятый квадрат бумаги с своими инициалами и знаком вопроса. — Поясни. Леон смотрит спокойно, не отводит взгляд. И становится холодным и расчетливым профи. — Я не знал, с кем ты работаешь, Джек. Ты мог работать на Симмонса напрямую или опосредованно. Интересно. — Ты боялся, что я тебя сдам? Леон опускает голову, зарывается тонкими пальцами в шерсть задремавшего Кота. — Нет, — и это звучит так приятно, — боялся, что ты остановишь меня. Все-таки они с Леоном похожи. Удивительно, забавно, такие разные, но… И Леон это знает. — Тогда ты ушел молча потому, что боялся. Боялся, что я остановлю тебя. Умный мальчик Леон. Даже слишком умный. — Почему ты просто не переслал информацию? Тому же Редфилду, например. Леон склоняет голову, кивает — дескать да, я думал об этом. — Симмонс очень влиятелен. Настолько, что самые железные доказательства смогут замести под ковер, а капитана BSAA — просто убрать. Семье необходимо снять голову. И тогда уже… Понятно. Но есть кое-что еще. И Джек вновь решает проверить Леона. — Ты хочешь убить Симмонса только поэтому? И Леон вновь удивляет, настораживает, пугает и манит. — Нет, — и Джек видит интересное. Лед в глазах. И черное, куда не дойдет ни один луч света. Да. В Леоне тоже это есть. — Я хотел его снять из снайперки. Быстро, чисто, безопасно. — Но, — Леон смотрит на него неподвижным потусторонним взглядом, — я хочу, чтобы он видел. Видел того, кто убьет его. Видел меня. И в светлых глазах появляется нечто мечтательное. Леон хрипло тянет, наслаждаясь: — Он увидит меня. И услышит. «Я тоже рад вас видеть, мистер Симмонс». Я убью его, улыбаясь ему в лицо. Леон кривит губы в подобии улыбки, и Джек видит тонкую струйку крови, бегущую по подбородку. Джек, конечно, помнит. Интонацию. Голос. Каждое слово. Я открываю глаза, улыбаясь, как идиот… и вижу перед собой… не тебя, Джек. Вижу кусок говна по имени Дерек Симмонс… и этот кусок говна скалится мне в лицо… «Я тоже рад вас видеть, агент Кеннеди»…        Джек молчит долго, смотрит. И этот вид мешает думать. Мешают мягкие светлые волосы. Бледное усталое лицо. Мешает изуродованная им белая кожа шеи и тонкие, но сильные пальцы. И опущенные плечи, и позвонок на склоненной шее. И грудь едва заметным дыханием. Все это — мешает. Он ушел молча.        Джек вернулся на рассвете. Пять утра. Он просто уехал за город, на шоссе, ведущее к следующему сонному городку, а потом — дальше, к мегаполису, к столице штата. Посидел в машине. Думал, вспоминал. Вернулся в город. И зачем-то проехался до церкви — просто постоял рядом, разглядывая белеющий в подсветке крест на фоне ночного неба. У дома он кинул взгляд наверх. Окно зыбко светилось в морозной полутьме. Поднялся на второй этаж и увидел на верхней ступеньке два круглых огонька. Потом из темноты выступили белые пятна — грудка и лапки. Кот сидел неподвижным полосатым сфинксом. Джек нагнулся, протянул руку — Кот прижал уши и зашипел, мелькнув острыми мелкими зубами. Джек вздохнул и уселся ступенькой ниже. Помолчал. Наконец открыл рот, сказать… сказать то, о чем он думал эти долгие часы, пропитанные тьмой, но… — А чего собственно ты ожидал? — спросил он у Кота. Кот посмотрел на него усталым мрачным взглядом. Да собственно нихуя. Что от тебя можно ждать? Только то, что ты опять все испортишь. Джек не сдавался. — Ты мой характер знаешь. Знаешь, что можно делать, а что — нет. И тем не менее ты… Кот устроил подбородок на белые лапки и отвернулся. Ты мне противен. Ебаное сыкло. Все ясно. Джек посмотрел на торчащие уши. Помолчал. Тяжело. — Я тебя чуть не убил. Я хотел тебя убить. Кошачье ухо нервно дернулось. Дескать, я в курсе, долбоеб. Джек привстал, чтобы уйти, потом сел, откинулся спиной на стену, устало прикрыл глаза и наконец медленно, словно вытаскивая из раны зазубренное лезвие, произнес. — Извини меня. Пожалуйста. Я виноват перед тобой. Открыл глаза и посмотрел на Кота. А Кот смотрел на Джека. Ждал. Джек потер переносицу. — Мне тяжело сдерживать себя. Накатывает… словно волна… Но я стараюсь. Честно. Джек проговорил с Котом еще минут десять. А потом осмелился, протянул руку — как сделал Леон, когда Джек притащил котенка домой, и… Кот принюхался, потерся лбом о его пальцы и прошелся шершавым, как наждачка, языком по ладони. Он открыл дверь в комнату и понял, почему Кот вопреки обыкновению остался на лестнице. Ему показалось, что он попал в сауну. Леон закрыл окно и включил два обогревателя. Неподвижная, скрутившаяся в зябкий комок фигура. Под двумя одеялами. Леон укрылся с головой, и Джек видел светлые пряди на подушке. Он приоткрыл окно и отключил раскаленные обогреватели. Леон не шевельнулся. А Джек увидел на тумбочке стакан воды и упаковку своего снотворного. Сам Леон никогда не пил сонники… Джек схватил упаковку мгновенно взмокшими ладонями. Подумал… да хрен его знает, что он подумал. Выдохнул. Все нормально. Не хватало двух таблеток — многовато, но не критично. Он разделся, скинул одно одеяло на пол и залез под оставшееся — ближе к Леону. Аккуратно подтянул к себе теплое тело, гибкое и послушное в тяжелом медикаментозном сне. Поцеловал в горячий влажный лоб. Леон тихо выдохнул, ресницы затрепетали и мальчик с трудом открыл глаза. Юное расслабленное лицо и туманный взгляд мутных голубых глаз. — Джек… — тихо и измученно… Леон сглотнул, а Джек снова смотрел на белое горло с россыпью синяков. Дотянулся до стакана и дал воды. Неловко, да и Леон, в пелене полусна, не справился, и вода потекла под подбородку… Джек осторожно коснулся нежной кожи губами. — Джек… — Леон снова попытался что-то сказать. В огромных черных зрачках плескалась тревога, несмотря на лекарство… А потом Леон жалобно всхлипнул, прижался сильнее, притираясь пахом к бедру. Облизнул губы. Рука пьяно, несмело, пыталась скользнуть вниз, но Джек перехватил запястье. Невозможно. Стало противно и больно. Противно от себя и больно за него. — Джек… если хочешь… Разбитые губы прижались к его плечу с влажным подобием поцелуя. Джек надеялся, что Леон с утра себя не вспомнит. Не сейчас, Леон. Но всегда было «но». Это послушное тело и размазанный взгляд… — Джек… Пользоваться им сейчас было дико. Противно, мерзко и гадко — но Джек действительно захотел… Через пятнадцать минут он слез с Леона. Отвратительно приятное ощущение от абсолютно послушного тела — и эта слабая улыбка… он полез за салфетками — захотелось срочно уничтожить следы своего преступления с бедер и ягодиц. Леон нервно дернулся. — Ш-ш-ш… спи. Все хорошо. Он пролежал еще пару часов без сна, просто смотрел в потолок и гладил шелковые волосы, медленно пропуская прядь за прядью сквозь пальцы. Поднялся, приготовил завтрак, себе и Леону. И поехал на работу — с утра у него были индивидуальные занятия с пухлыми домохозяйками и их рыхлыми мужьями. Хотя, честно сказать, Джек радовался, когда получилось вылепить из говна конфету.        К пяти часам вечера он был уже дома. Леон по обыкновению ковырялся в металлоломе — чинил очередной труп. Играло что-то старенькое, но бодрое, и Леон качал бедрами в такт, прохаживаясь вокруг развалюхи. Джек смотрел, как шевелятся разбитые им губы. Леон подпевал… Paint it black… Окрась это в черное… Черное. I look inside myself And see my heart is black Да, Леону явно нравилась рок-классика. No colors anymore I want them to turn black Леон изящно развернулся и, дурачась, кинул гаечный ключ в коробку в дальнем углу. Попал. Финальное yeah! — получилось в голос и довольно задорно. Джек подошел к Леону и обнял. Почувствовал, как Леон вздрогнул, словно хотел вырваться, и тут же — прижался к нему сильнее. — Прости, Джек. Я сегодня проспал и ничего не успел приготовить на вечер. Джек подхватил Леона под задницу и одним рывком усадил на стол. Стол жалобно скрипнул но устоял, а стройные ноги в перепачканных спортивках мгновенно обвились вокруг его бедер. — Я приготовлю. Пожелания будут? Леон уставился в потолок. Подумал. — Что-нибудь интересное… вкусное… — Что-нибудь интересное и вкусное, как эта задница? — Джек прошелся по крепким ягодицам и вознамерился залезть под спортивки. Пощупать милую попку и член. Леон извернулся в его руках и сделал возмущенное личико. Очень мило. — Кстати, Джек. Ты не мог бы сегодня в семь встретить клиентов и взять оплату? Понятно. Леон не хотел, чтобы добропорядочные люди видели его разбитые губы и отекшую от удара скулу. Джек нежно поцеловал наливающийся сизым синяк. — Конечно, Леон.