Наказание и Искупление

Сон был размыт и нечеток, но позже в нем появились краски и ощущения, которых Родион всю свою загробную жизнь пытался забыть, отрешиться от них. Я чувствую, как мое тело горит. Но обескровленные конечности мои коченеют с каждой секундой. Комната наполнена зловонным, трупным запахом. Гнильный смрад никак не прорывался через крохотное оконце в пронизанной болезнью комнатке. Голова трескается от жары, температуры которой, как ни старайся, невозможно было сбить. Чьи-то руки бережно меняют полотенце на лбу, окуная высохшую тряпку в прохладную воду и вновь опуская ее на мой лоб. У Неё необычно крошечные иссохшие руки. Но прикосновения этих рук были такими приятными и родными, что такие мелочи - пустяки. Я не узнаю этих рук. Они мне незнакомы. Теперь Она отходит от постели в которой я лежу. Она что-то говорит, но я ничего не могу расслышать. Мне сложно уловить звук ее голоса. Он как ветерок, витает вокруг тебя и ты злишься, что он неуловим для тебя. Её голос не прекращается, Она о чем-то говорит со мной. Я должен ответить? Но что мне Ей сказать? Я не узнаю Её. Мои губы не двигаются. Я пытаюсь раскрыть их, но они высохли от постоянной жажды и теперь от них осталась лишь полоса на больном, пожелтевшем лице. Я очень хочу пить. Я пытаюсь поднять одну руку. Она не слушается меня. Но, поддавшись, все же с противным треском отрывается от промокшего потом и водой белья и тянется прямо к Ней. Она должна помочь. Рука трясется, я больше не могу держать её. Аккуратно кладу обратно, не отрывая взгляда от Неё. Мне на секунду кажется, что мой жар спадает. Становится чуть свежее. Она оборачивается. Спохватывается и подбегает ко мне с кружкой воды в руках. Приподнимая тряпку, она осторожно касается лба. Ее рука ледяная. Она отдергивает руку в ужасе. Она обожглась. Моя голова раскалывается, я сжимаю треснутые губы. Из них течет черная кровь. Она нежно подставляет краешек чашки, чтобы я отпил. Так я и сделал. Вода теплая. Я в раздражении хочу дотронуться до полотенца на лбу. Оно высохло. Я протираю мокрый лоб тем же полотенцем и привстаю.. Она в ужасе смотрит на меня. Тут же пытается уложить меня обратно, но я не даюсь. Ее сухие треснутые губы твердят что-то неслышное. Вот они изогнулись в страшной гримасе. Я не обратил на это внимание и просто смотрел на Неё. Лицо размывалось и видоизменялось под высоким градусом, но я мог разглядеть немного. У Неё красные заплаканные глаза. Она приблизилась и в исступлении схватила меня за руку. Ее по детски крошечная кисть без труда умещалась в моей, пусть и большой, но болезненно худощавой ладони. Она не переставая шептала что-то бессвязное, что-то, чего я не мог разобрать. Другой, свободной рукой я похлопал по краю кровати. "Присядь." Она бережно присела на самый краешек кровати, не отрывая своих глаз от моих. Зрение мое прояснилось и я наконец разглядел Ее лицо. Голубые, по детски наивные и беззащитные глаза смотрели прямо мне в душу. Мешки под ними, краснота вокруг. Все это не сочеталось с Её добрым, ласковым взглядом. Маленькая губка подергивалась в страхе вот-вот заплакать. Волосы, которые Она обычно прятала под платок, теперь нежно ложились на огрубевшие, но до сих пор слабенькие девичьи плечики, которые то и дело дрожали. Ее ладонь сжала мою, насколько могла. В Её глазах читался страх. Я почувствовал, что жар совсем ушёл. Чувства мои наконец прояснились и я огляделся. Наша комната. Ничего не изменилось кроме того, что теперь повсюду стоят. Тазики с прохладной водой и бутылочки с лекарствами. Она не спускала с меня больших внимательных глаз. Я оглядел Её. Она сильно изменилась. Руки иссохли и огрубели от тяжёлой работы, лицо покрылось рябью незначительных молодых морщин, будто ей не тридцать, а чуть больше двадцати. Она выглядела гораздо моложе своего возраста, несмотря на жизнь, которую ей пришлось прожить. Я отвернулся. Мне вдруг стало противно это лицо. Как будто оно насмехается надо мной, хочет, чтобы я осознал, как низко пал. Мне стал противен я сам. Я обессиленно опустил бледные руки, больше напоминающие кости. Все это время Она сверила меня взглядом, изучала и исследовала, будто то, что я сейчас сделал - чудо. Она вновь двинула губами и я наконец расслышал этот сиплый, но такой нежный голос: -"Родя? Все хорошо?" Я чувствую, что мне становиться все лучше и лучше. Жар окончательно спал, а пальцы рук и ног постепенно наливаются кровью. Больше не леденеют. Я устало улыбаюсь. Я что-то говорю. Я понимаю, что это полная бессмыслица, но уста мои двигаются сами по себе и я не могу остановить себя. Лишь могу слышать. -"Который час, Соня? Ты уже вернулась? Так рано? Сестра давно не писала, я переживаю. Ты знаешь, как там Матушка? Как её здоровье?" Соня усталыми, страдающими глазами смотрела на любимого. Редкие слезы падали на постель и на бледные руки девушки. Крохотная надежда в сердце загорелась еле видным огоньком. Надежда, что ее любимый человек не умирает, как это было последние несколько недель. Что он выздоровел, что бог одарил его здоворьем, что Её молитвы исполнились. Она бережно опустила меня на подушку и погладила по раскаленному лбу. Я покорно сполз ниже. Меня несильно, но настойчиво опустила на подушки Софья. Я говорил полную околесицу, но мог испытывать лишь глубокий стыд. Я понимал, что то же самое происходило со мной и раньше. Я понял, что брежу. И с ещё большим ужасом я осознал, что это продолжается уже больше недели и каждый божий день я беспросветно лежал на постели, лишь изредка просыпаясь только лишь для того, чтобы снова нести несвязный бред. Щеки мои, и без того покрытые красными, убитыми инфекцией пятнами, сейчас зарделись ещё больше. Разве ради этого я страдал? Разве ради этого страдает Соня? Почему жу ты, Господи, так не справедлив с нами? Почему ты плюешь на нас? Почему не слушаешь и не вникаешь, как обещал когда-то? Почему ты забыл нас, Господи? Пальцы на ногах снова начали мёрзнуть, а в груди нарастал пылающий жар. -"Соня, это конец." Девушка дёрнулась. -"Я больше не тот, кто может быть рядом с тобой. Я больше не тот.." - Я замолчал, горло сдавливал тяжёлый, невырывающийся кашель. -"Как же не тот? Вот же ты, Родя! Лежишь передо мной, говоришь. Как же не тот?" - Софья сопротивлялась в неуверенности, говорю ли я в ясном сознании, или это очередной бред. Она сильно сжимала мою ладонь. -"Я не тот... Я мертвец. А ты Живая, Соня, ты живая! Ты столько всего можешь, тебе столько открыто! Не сиди надо мной, не страдай надо мной больше, я уже мертвец. Прошу, уходи. Ты столько всего сделала, довольно с тебя. Уходи." Миг ясного сознания озарил меня. Я сказал все, что хотел и все, что думал. И пусть это будет грубо и жестоко. Я не заслуживаю Её, я это знаю. И на сердце так больно... Оно горит, разрывается... Мне хочется подтянуться за ней, забрать все слова назад, сказать, что я вру, только пусть она останется. Пусть она будет здесь, рядом. Мне страшно. Соня проронила слезу. Нет, она не плакала. Одна единственная слеза скользнула ей на впалую щёку. Она спокойно, ласково убрала растрёпанные волосы с моего лба, покрывшегося испариной и нежно, медленно, с великим чувством любви поцеловала его. Потом она ласково, совсем-совсем тихо произнесла то, чего я совсем не ожидал: -"Я люблю Вас, Родион. И уходить от Вас не намерена. Вы всегда, всю жизнь были упрямы и горды, так дайте же и мне поступать равно Вам. Решения своего я не изменю." Она с чувством бесконечной любви посмотрела на меня. Я испугался этого взгляда. Но я хотел, чтобы Она посмотрела на меня так же ещё раз. И ещё. И ещё. Я хочу смотреть на нее так же, как Она на меня, хочу смотреть на Неё здоровыми, добрыми и ласковыми глазами, полными бескрайней любви и веры. Но мои глаза не здоровы, они наполнены кровавыми слезам. В них нет любви. В них больше нет веры. И ты заставишь это чувство погаснуть, Господи? Что ты за человек такой, если не понимаешь, какое горе приносишь ты таким, как Она. Она искренне верит в тебя, восхищается и благоговеет перед тобой. А ты заставишь ее страдать всю оставшуюся жизнь? Как же ты жесток, Господи. как же ты жалок. Как же я жалок. Слезы не хотели спадать с моих воспалённых покрасневших, впалых от постоянного сна и недоедания глаз. Отощалые, красные, как ожог, щеки, желтоватый цвет болезненного лица. Как же мне тошно от этого места, от доброты и наивности Сони, от самого Бога. От самого себя. -"Соня, ты помолишься за меня, когда я умру?" -"Нет Ты не умрёшь." -"Ты помолишься за меня?" -"..." -"Соня. Прошу, ответь." -"...да..." . . . . -"Спасибо." Я не читал молитвы перед смертью. Я не очистил свои грехи перед смертью. В тот день Я возненавидел Бога. В тот день Я попал в Ад.