Расколотая душа

Спустя три года в изгнании привыкнуть к роскошному дворцу, сну в теплой постели и горячей еде, оказалось сложнее, чем кажется на первый взгляд. Комфорт — вещь, человеку, вроде, необходимая. Но после замороженных окраин северного племени воды и калечащего спину каменного пола в храме воздуха, Зуко стал воспринимать его иначе. Ему тяжело было долго находиться в здании: хотелось сбежать на улицу и подышать воздухом. Ему не удавалось найти удобную позу в постели, все казалось, что он тонет в ней. Мэй на него обижалась. Только лягут вместе, как он сразу вскочит и побежит к балкону, как ужаленный. Но дело ведь не в ней. Дело в нем. В том, к чему он привык за годы путешествия. Но даже со всеми этими его привычками, он никак не мог адаптироваться к мраку темницы. Тот, кто строил это место знал свое дело: оно и без всякой стражи говорило с тобой. Старой, побитой каменной кладкой, крадущимся звуками где-то в потемках: то ли тараканы, то ли еще что… Подумать страшно каково здесь заключенным. Каково здесь Азуле. И вот он опять перед ее камерой. В этот раз она хотя бы не отвернулась сразу, смотрит на него, не злобно, не ядовито, скорее безразлично, как смотрят на какую-нибудь вазу в скучном музее. — Как ты, Азула? — Спросил он, сев перед решеткой. Она покачала головой, будто не веря, что спрашивает он именно это. Обернулась по сторонам, будто убеждаясь, что в ее одиночной камере нет кого-то еще. — Сижу. Как видишь, Зу-зу, мне здесь больше нечем особо заняться. Зуко постучал пальцами по колену, и наконец, заговорил снова: — Я понимаю, как это выглядит. Но я пришел не издеваться, Азула. Я хочу помочь тебе. Она зашуршала смирительной рубашкой, в ее безразличный тон вплелись нотки издевки: — Помочь, говоришь, хочешь? Поэтому сковал меня и заточил под замком, который по праву мой? Зуко нахмурился. — Я сделал это, чтобы не вынудить аватара забрать и твою магию тоже! Я-то помню, сколько времени ты посвятила тренировкам. Теперь она отвела взгляд и фыркнула. — Ну спасибо за благородство, братец. Разговор опять зашел в тупик и Зуко только и мог, что глупо смотреть на Азулу. — Но, это не навсегда. Как только тебе станет лучше — он попытался выразиться мягче, — ты выйдешь отсюда. Азула закатила глаза и томно вздохнула. — Не делай вид, будто тебя это хоть сколько-то тревожит. Ты теперь, — она поморщилась от отвращения, — лорд огня. У тебя есть все. Какое тебе дело до меня и моего «комфорта». Зуко возразил: — Даже, как лорд огня, если я не могу позаботиться о своей семье, то не могу и о стране. Азула прыснула смехом. — Слышу голос старого дядюшки. Вскружил он тебе голову, Зу-зу, ох вскружил. Это сложнее, чем казалось. И как только у дяди хватило терпения? Хотя, наверное, с возрастом, у людей кроме терпения ничего не остается. — Я могу тебя спросить, Азула? Помнишь, в ночь, когда мама пропала. Она тут же перебила его: — Я здесь не при чем. Зуко повел руками в воздухе: — Я знаю. Я понимаю. Но я помню, что она увела тебя с собой, поговорить о чем-то. Азула склонила голову набок: — Она просто отчитала меня. Чтобы плохая и бессовестная я, не обижала нежного и доброго тебя. Зуко почему-то не поверил. — Только это? — А что ты еще хочешь услышать, Зуко? Прости, что правда такая простая, но оно так и было. Мама всегда защищала тебя от меня и… Она замолчала, вздохнула и лицо ее снова обрело безразличный вид. Зуко испугался, что совсем потерял ее, но тут она сказала: — Я расскажу тебе кое что. Но. Это информация в обмен на услугу. Зуко кивнул. — Что ты хочешь, Азула? Она едва коснулась щекой до своих длинных волос: — Стража будет расчесывать мне волосы каждый день. Я чувствую себя грязной, когда они такие… Противные. Зуко знал, что Азула очень любит свои волосы. Она присматривала за ними всегда: в дороге, перед важным советом, даже перед серьезной схваткой. Не знал, почему, но понимал, что ей это важно. — Хорошо, Азула. Азула осеклась, будто не поверила своим ушам. Но кивнула в ответ, и сказала: — Она действительно отчитала меня, — Азула повернула голову к стенке, будто там было что-то важное, — и я резонно заметила ей, что ее ругань ни на что не влияет. Ну подумаешь, недовольна она мной. Отец мною гордится. За каждый выученный прием, каждую выигранную драку, хладнокровные решения, за все это он одаривает меня любовью и показывает, как я ему важна. Я помню, как она тогда посмотрела на меня. Мне показалось, она разочарована. Дочь, растет такой же жестокой и злой, как и нелюбимый муж, я подумала, что она смотрит на меня, как на чудовище. Но потом она сказала мне что-то. Что-то такое важное. Глаза Азулы на миг оживились, в них читалось напряжение, будто она действительно пыталась вспомнить что-то важное. Зуко не знал играет ли она, в силах ли его сестра и сейчас притворяться, как раньше? Ему хотелось верить, что нет. — Она сказала мне, что гордится мной, потому что я ее дочь. Сказала, что если я хочу услышать, как она любит меня, нужно просто попросить. Зуко не удивился. Мама всегда была чуткой и доброй, ему трудно было поверить, что она как-то обделила Азулу. — Но я чувствовала, что в этом есть что-то неправильное, Зуко. Я знала, что ничего нельзя просить, можно только получить. Любым доступным способом, даже если кому-то он покажется жестоким. Сейчас они смотрели друг другу в глаза, и Зуко, будто продолжая ее слова, сказал: — А потом мама пропала. Азула кивнула. Снова стеклянный взгляд, ничего не выражающий, будто то, что Зуко видел до этого, было лишь случайно допущенной ошибкой, миражом, ничем более. — Да. Она пропала Зуко поднялся с пола и кивнул Азуле. — Я приду завтра. И стражникам скажу про расчесывание. — Зуко. — Да? — Гребень. В моей комнате. Пусть пользуются им. Она сказала это сухо, как в полудреме. — Хорошо, Азула.