Будем ли мы праздновать дни рождения после смерти?

— И в общем, там всё то же самое, — говорит Джерард, глаза всё еще покрасневшие от слез, нервно бегают по комнате. — Ммм, — полусонный Фрэнк такой требовательный, целует везде, до куда достаёт. Холодные руки под футболкой. — Что ты имеешь ввиду? — Ну, знаешь, тот же дом, точно такая же комната, моя. — Он обводит свободной, той, что не находилась в чужих штанах, рукой, комнату. Фрэнк зажмуривается, старается не издавать звуков, по спине мурашки проходятся табуном. — Только везде, как будто, заброшено. Слой пыли такой, словно там никто не жил уже лет двадцать, плесень, у меня в руке буквально рассыпалась дверная ручка.       Джерард не ускоряется, а даже наоборот, двигает медленнее, заставляя Фрэнка слабо толкаться бедрами. — Ага, ручка, а люди? Типа, есть ли там параллельновселенский я или Майки? Рэй или, эээ, да кто угодно? — Нет. — Джерард быстро целует Фрэнка в губы. — Я не видел никого из вас, но там были странные люди в дурацких нарядах. Я хотел поздороваться, у меня с собой куча этих маленьких мятных леденцов, ты знаешь. Я правда хотел быть дружелюбным. А еще у них были смешные шляпы. — Ага, это звучит круто. Типа, что за херня, у тебя будут друзья в параллельном мире? Круто, правда.       Джерард кивает, мол, правда круто, достает руку, заставляя Фрэнка разочарованно выдохнуть: — Да, классно, друзья, но оставлять людей со стояком на самом деле отстой.       Джерард пожимает плечами и делает свое ну ладно? выражение лица. Продолжая болтать, он постепенно спускается вниз, пока не оказывается между ног Фрэнка: — И вот смотрю я, а на улице всё то же самое, кроме, ну знаешь, всегда же должен быть подвох? — Бля, да ладно? — И там эта дорога, желтый кирпич, а всё остальное такое скучное…       Рука Джерарда снова в пижамных штанах Фрэнка, медленно стягивает их вниз вместе с бельем, глаза в глаза. — И в общем, что ты думаешь, я сделал? — Как очевидно, Джерард, это пиздец как очевидно!       Фрэнк зажмуривается, вслушиваясь в неразборчивые слова Джерарда, стоящего перед ним на коленях. Он толкается бедрами вперед дважды и кладёт руки на голову, но ничего больше, просто позволяя ему делать всё самому.       И даже так, Джерард выглядит идеальным: его губы, язык, большие глаза, смотрящие снизу вверх, прямо в глаза Фрэнка, всё идеально, такое любимое. — Так вот, — отстранился он ненадолго, — я пошел по ней.       Фрэнк громко выдохнул, ну еще бы, блять, конечно он пошел! — А там яблоневая роща, всё очень красиво в белых малюсеньких цветочках, как в этих книжках, которые нам Рэй читал. И пахло очень приятно. — Ага, я могу представить, продолжай. — Фрэнк не знал, что именно имел ввиду под словом «продолжай»: действие или завершение истории об идиотской ловушке из желтого кирпича, но зачем-то повторил его дважды. — Продолжай.       Джерард хмыкнул и замолчал, ему нравилось слышать тяжелое дыхание Фрэнка откуда-то сверху, постепенно становившееся только громче, в какой-то степени это даже мотивировало. Может быть, это даже доставляло Джерарду больше удовольствия, чем всё остальное, даже при условии, что он совершенно не прикасался к себе. Вязкая слюна побежала по подбородку и шее. — И вот там началось всё самое интересное, знаешь. — Джерард продолжил помогать себе рукой, чтобы иметь возможность говорить. — Постепенно она стала похожа на лес или типа того, деревья закрывали пости всё небо, в общем. — Темп ускорился. — И я увидел человека, это было пиздецки страшное зрелище. Ага, я думал, что умру на месте, нет, серьёзно, вау. Моё сердце билось так, будто я пробежал двадцатикилометровый марафон. Но я не мог двигаться.       Фрэнк с громким выдохом испачкал чужую руку и свои пижамные штаны. — Бля, черт, они были новыми. Ладно, а что за человек? Ты поэтому плакал во сне? — Ага, да, типа. Меня до сих пор бросает в дрожь, когда вспоминаю. Это ужасно. — Джерард вытирает руки одеялом. — Фрэнк, у него буквально не было глаз, я не думаю, что он мог видеть всё как-то другим способом, просто, эээ, на месте глаз у него не было ничего? Просто две дыры, где должны были быть глазные яблоки. Наверное, он мог только слышать. Он просто бесцельно шел куда-то. И, эм, я не знаю, стоит ли говорить об этом Райану, потому что это был точно человек с фотографий, — Брэндорн.       Фрэнк не смог подобрать слов, поэтому просто молча уставился на Джерарда. Брэндон, серьезно? Это звучало как нелепая шутка, после которой обычно следует неловкое «да я пошутил, вы поверили, что ли?».       Ребята в чушь Джерарда про монстра паука не верили, смеялись, поэтому решение ничего не говорить пока что было принято сразу. Райану стало лучше, он уже подарил всем браслеты дружбы, сделанные из ракушек, пуговиц и жуков в смоле, не было смысла волновать его лишний раз. Казалось, жизнь налаживалась.       Внизу всё кипело: завтра день рождения Райана, он был отмечен на самодельном настенном календаре без года и дней недели розовым маркером, восклицательным знаком и кучей наклеек вокруг. У Фрэнка был такой же «свой» уголок в календаре, где-то между гигантской надписью «Хэллоуин» и кучкой кривых тыкв, выведенных оранжевыми фломастерами.       Первое время здесь было странным не знать дня недели, но они буквально не имели смысла. «У нас тут каждый день — суббота» — сказал Рэй в ответ. Было довольно справедливо, поэтому Фрэнку пришлось согласиться. А теперь какая уже разница, какой сегодня день недели, если он проведет здесь свою ближайшую вечность? — Где вы потеряли приятеля? — спросил Фрэнк, спрыгивая с двух последних ступеней лестницы. — Райана, в смысле. — Спит. — Майки кивнул на диван, откуда скрючившись и укутавшись парой пледов, торчала макушка. — У нас в планах разбудить его после полуночи. Задует свои свечи, съест торт, поиграем в уно по его дурацким правилам. Вы же будете? — Чувак, вы просто обязаны быть. Как будто у вас есть выбор? Там будут уно и торт. Уно и торт! — Пит появился из ниоткуда. Буквально материализовавшись из-за спины Фрэнка, он потрепал их обоих по голове. — О, Джи, твои волосы больше не обжигают. — Как ты… Как ты это сделал? — в голосе Джерарда читался восторг. Вот так просто? — Сделал что? — Пит поднял правую бровь. — Ты шутишь? Появился. Тебя не было там пару секунд назад. — Не знаю? — Он пожал плечами и загадочно улыбнулся. Ну точно, знает же, почему-то не хочет говорить. — Просто научился. Точно так же, как раньше ты мог обжигать своими волосами, а Фрэнк успокаивать всех одним своим присутствием. Точно так же, как мы все почему-то можем красть чужие мысли. — Но стараемся не делать, — вставил своё Майки, намекая на Джерарда. — Да? — Я правда стараюсь. — Он нарочно плюхнулся в гору подушек, бывшую шалашом. Это должно было избавить от нравоучений. Бла, бла, бла. — Не всегда получается.       Фрэнк тихо, чтобы Джерарду слышно не было, добавляет от себя и смеётся: — Не-а, не старается вообще.       По телевизору без звука показывали охотников за привидениями, Уэев было не оторвать. Оба сидели в куче подушек, откуда едва ли было что-то видно, но вылезать отказывались. В такие моменты лучше всего было заметно, что Джерард и Майки братья.       Обычно чуть более застенчивый и серьезный Майки выполнял роль старшего: заботливо напоминал надевать шапку зимой, чай наливал всегда сначала брату, потом — себе. Джерард же платил за это по-своему. Он делился впечатлениями, писал стихи и рассказывал истории, и обоим было комфортно. Иногда они собирались только вдвоем, вели душевные разговоры, делились секретами, играли в настольные игры, иногда просто лежали, держась за руки, смотрели, как сейчас, что-то абсолютно глупое, что они видели уже двести раз. Джерард и Майки очень ценили друг друга, они правда были близки, это было благословением для них оказаться здесь вдвоем в одно и то же время.       Джерард не помнил ничего из своей жизни, Майки тоже, но единственное, что они знали наверняка в ту же секунду, как открыли глаза в этом мире — они братья, они умерли и умерли они вместе. Авария, убийство? Кто знает, это останется загадкой до того момента, пока не изменится воздух. Джерард вспоминать не хотел, ему казалось, что всё перевернется сразу же, перед глазами пример — Райан, так тяжело и невыносимо, Майки было наплевать, вернутся ли воспоминания, на всё воля того, кто бы там этим всем не управлял сверху. — Милашки, — шутливо сказал Фрэнк, толкая Пита локтем в бок, чтобы тот обратил внимание и отлип от телевизора. Венц посмеялся: — Ага, возможно, мы здесь лишние. Доедай свой «фу» пуддинг, пойдём к Бобу. Нам нужно раздобыть свечи на торт. Какое-то неопределенное количество. Восемьдесят или семьдесят, я не знаю, типа того.       Фрэнк кивает, тихо говорит себе под нос: «не такой уж он и невкусный» и задумывается: на самом деле Райан был почти ровесником Боба, возможно, лет на двадцать старше, но играют ли роль какие-то двадцать лет, если речь идет о мире, где люди буквально не взрослеют? Он был старше всех здесь, он мог бы быть чьим-то прадедушкой или тем противным старикашкой с соседней улицы, который всегда ругается с продавцами из-за скидки в один доллар, мог бы быть самым милым пожилым человеком на районе, но в итоге выбрал навсегда остаться ребенком. Он не повзрослел, почти не рассуждал на взрослые темы, плакал во время грозы и во время просмотра страшных фильмов, любил ловить мармеладных светлячков и пить горячий шоколад зимними вечерами. А с каким энтузиазмом он распаковывал подарки каждый год! Райан просто выбрал быть счастливым; когда оборвал свою жизнь в том мире, он нашел семью здесь. Людей, готовых часами успокаивать его молчаливые рыдания, людей, готовых смеяться вместе и приносить с собой только теплые воспоминания. Здесь он нашел что-то большее, чем просто семью. Это было чем-то особенным, для чего еще не придумали определения. Родственные души, возможно? — Ты уверен, что восемьдесят? — спросил Фрэнк, кутаясь в свой вязаный кардиган, стащил у Майки. На улице похолодало, дело близилось к осени. — Может быть девяносто? Ребята сказали, что Боб умер еще тогда, когда для компьютеров нужно было использовать целую комнату, это типа пятидесятые или около, Райан появился здесь еще раньше. Майки говорил, ты помнишь свою дату смерти? — Не то что бы дату, скорее… — Пит неловко пожал плечами. — Я помню год, наверное, но я все еще не уверен, мне кажется это две тысячи шестой. Ты умер немного позднее, так что я думаю это две тысячи седьмой. Наверное. Прости, я не могу сказать, насколько это верно. Может быть неправильно… — Постой, — перебил его Фрэнк, — Если подумать, не такой уж он и старый. Ему реально около семидесяти. — Это какое-то безумие, Райану за семьдесят. — Пит засмеялся. — Наш малыш уже совсем дедушка. Мы тусуемся, типа, с дедушкой, Фрэнк. Бля, я никогда не задумывался об этом в таком ключе. — Ты ходишь по охуенно тонкому льду, Венц, когда-то и нам будет столько.