Подделки

      Остаток того дня Гаррус провел в своей квартире, погребенный под кипой бумаг и блоков данных с записями об уликах с прошлых мест преступлений. Инфраструктурный коллапс, который постиг галактику в конце войны, отшвырнул далеко назад многие сферы жизни, и криминалистика была в их числе. Больше не было камер видеонаблюдения, пронизывающих города сетью неморгающих глаз, да и многие методы экспертизы оказались либо вовсе утрачены, либо настолько дороги и сложны в осуществлении, что к ним прибегли бы разве что в случае убийства какого-нибудь политика или высокопоставленного военного. Горстка полоумных фанаток Шепард никак не подходила под это определение, а потому искать ублюдка, который с ними расправлялся, предлагалось старыми-добрыми методами…которые приходилось вспоминать на ходу.       Перебирая листы с распечатанными стенограммами допросов потенциальных подозреваемых и бестолковых свидетелей, Гаррус думал, какова была бы статистика преступлений, вздумай кто-то измерить ее сейчас? Сколько банд, мошенников и маньяков быстро смекнули, что сейчас — самое вольготное время, когда стражи порядка все еще лишены привычного арсенала средств для поимки преступников, но при этом военное положение уже отменено, а с ним отменено и право полицейских стрелять в мародеров, грабителей и насильников сразу на поражение, не разбираясь и не ввязываясь в бумажную волокиту. По всему выходило, что статистика была бы не утешительная. Может, и к лучшему, что сейчас у всех достаточно и настоящей работы.              В голову лезли и другие мысли, чем дальше — тем больше, а все потому, что сколько бы Гаррус ни просматривал бумаги и видеоданные, сколько бы ни размышлял об этом деле — никаких зацепок не находилось. Неуловимый убийца не оставлял ни следов, ни свидетелей. Он не попадался на камеры, и жалкое блеяние поддельного «Кайдена» про «высокий силуэт» было самым детальным описанием, которое в принципе существовало.              Гаррус отхлебнул декстро-виски, откинулся на спинку дивана, прикрыв глаза, чтобы не видеть проклятых трупных пятен на потолке, и попытался воссоздать сцену в той подворотне, сложив ее из кирпичиков свидетельских показаний и результатов скудной экспертизы. Мозг лепил картинку натужно и с неохотой. Гаррус его не винил. Представлять эту мерзость ему никогда не нравилось, хоть он всегда это умел. А уж представлять это с имеющимися участниками…       Внезапная мысль оттолкнула подальше шаткий, будто неправильно сложенный пазл. «А как все выглядело глазами убийцы?» Длинный темный проулок, в который только изредка долетают отблески света. Как убийца оказался там? Случайность? Пришел, чтобы ширнуться? Нет, вряд ли. Наркоманы почти всегда неряшливы, будь он под чем-то — непременно оставил бы какие-то зацепки, если и не тут, то на прошлых местах преступлений. Может, знал, что в глубине проулка есть задняя дверь в «Крионик старс» и собирался туда? Или же намеренно следил за этой парочкой? Будь в распоряжении полиции камеры, как раньше, это можно было бы проверить, но сейчас… впрочем, никто не мешает еще раз тряхнуть жирного хозяина и потребовать список гостей, которые были тем вечером в баре, да расспросить их, не заметили ли вдруг, чтобы кто-то особо внимательно наблюдал за этими двумя? Впрочем, может и не сработать: они были очень привлекающей внимание парой, но проверить все же стоит, особенно на таком безрыбье.       Итак, он приблизился и увидел их. Пару, собирающуюся… разум вильнул, будто пойдя цветными помехами, и швырнул в лицо хозяину воспоминание о том, как однажды в увольнительной они с Шепард прошлись по барам на Омеге и, опьяненные не столько алкоголем, сколько дерзостью и неуместностью всего происходящего, надолго застряли в подобной же подворотне.       Она тяжело, как-то по-особенному дышала, грудь приподнималась и опадала в такт этому дыханию… Казалось, ее черный кожаный топ слишком тесен, руки так и чесались его испортить, а подлый разум поддакивал, уверяя, что кроме топа на ней так удачно есть куртка, которую можно будет просто застегнуть потом… но Гаррус подавлял этот порыв, не в силах решить, чего ему больше хочется: разодрать к чертям проклятую тряпку, мешающую Шепард полноценно вдохнуть, или касаться ее груди сквозь плотную ткань и смотреть, как от этого дыхание женщины сбивается, а с губ срывается тихий, умоляющий стон…       Гаррус зажмурился, силясь изгнать из головы это воспоминание. Было ли оно в действительности? Или только приснилось ему? Может, было всего лишь одним из сотен снов, которые он видел за два года на Омеге и в которых Шепард неизменно присутствовала. Ее возвращение тоже ему снилось. Столько раз… он никогда не говорил ей сколько раз видел краем глаза ее силуэт задолго до того, как в прицеле снайперки замаячила ее фигура. Может, Цербер и все прочее было только его больным воображением? Что если наемники убили его в той башне, как и должны были, а все последующее — это только изощренное наказание, которое придумали Духи, чтобы как следует проучить отринувшего истинный путь турианца? Что может быть лучше в качестве наказания, чем дать все то, чего больше всего на свете хотелось — не просто показать и поманить, а дать в руки, позволить почувствовать, свыкнуться с мыслью, увериться — и только потом отобрать. Еще раз. И вновь так, чтобы он ничего, совершенно ничего не мог сделать. Чтобы сидел, ослепленный и оглушенный этой потерей — прямо как тогда, после Алкеры, — а потом собрал волю в кулак и отправился ловить и изничтожать преступность — прямо как тогда, после Алкеры. И одновременно с тем — прямо как до того, как Шепард вообще появилась в его жизни.       И если это так, если все это — всего лишь наказание, придуманное Духами, и он застрял в вечном круговороте этого сюжета… значит ли это… —Гаррус не заметил, как затаил дыхание от одной этой мысли: значит ли это, что через два года она снова… вернется? Или не через два? Сколько он уже здесь? Гаррус поморщился, но не сумел вспомнить, мысли блуждали и двигались все медленнее, высвечивая в погружающемся в сон разуме силуэт Шепард на улицах города. Сперва одинокий, мелькающий тут и там, а потом таких силуэтов стало два… затем три, четыре, десять… Гаррус метался между ними в панике, но они были только похожи, и среди сотен, может, даже тысяч подражательниц он все никак не мог найти настоящую. Она ведь была, верно? Она ведь должна была быть…       Эта мысль стала последним звенящим аккордом засыпающего разума перед тем, как на него упала тьма забытья.       Впрочем, надолго эта тьма не задержалась. Вскоре ее начали пронизывать хаотичные яркие вспышки, будто отблески неоновых вывесок, видимые сквозь мутное стекло или затуманенный взгляд. Было холодно. Так холодно, что озноб пробирал до костей, прямо как тогда, на Новерии, когда засбоил термоконтур брони… мандибулы подрагивали от этого холода, когда он полз внутри, как нечто живое, и стягивал удавкой горло. Но не успевал добраться до разума, сметенный ослепительной волной непереносимого жара. Казалось, еще миг, и металл, растворенный в структуре пластин, блестящей жидкостью засочится сквозь поры, прожигая себе путь вовне. Этот жар сводил с ума, но стоило ему всколыхнуться до точки крещендо, как его сменял холод, а потом опять, и снова, и снова, и снова…       Гаррус метался в водовороте этой пытки среди пляшущих неоновых огней и задыхался. Перед глазами вспыхивали бессвязные картинки, которые бьющийся в лихорадке разум выхватывал из памяти хаотично. Фото соскользнувшей с ноги жертвы туфельки, в лакированном боку которой отражалось жизнерадостно мерцающее название бара. Шепард, смеющаяся и вскидывающая руки с винтовкой вверх, когда выиграла их маленькое снайперское состязание на крыше. Вереницы цифр и буквенных кодов на программной панели таникса. Заваленный бумагами, обертками от фастфуда и прочим хламом стол в участке. Избитый батарианец, злобно гундосящий что-то о превышении служебных полномочий. Теплое прикосновение ее лба к его лобным пластинам. Синие отблески. Мертвые пятна на потолке. Развязно смеющаяся женщина в характерном черном платье, разве что непомерно коротком, привалившаяся к стене у входа в бордель и зовущая к себе. Джокер, уставившийся на голограмму у мемориала. Тело, сидящее у стены как сломанная кукла. Музыка, льющаяся из динамиков на памятной вечеринке в бывшей квартире Андерсона. «Ну еще пять мину-у-ут…» — именно с той непередаваемой интонацией, которая была у Шепард, когда надо было вставать. Ослепляющие вспышки фотокамер, которые почти стирали лица репортеров, а их голоса сливались в единый грай. Шепард… одна, другая, третья… сотни одинаковых фигур: в броне, в платье, в униформе Альянса, в военном мундире, в толстовке N7, в удобном спортивном белье, в изящной кружевной комбинации, без нее… даже в одежде с символом Цербера, но… ни одной Шепард. Гаррус кружился, хватая за плечи то одну, то другую, разворачивая к себе лицом, но вместо лиц на него смотрели нелепые бумажные маски, будто кто-то вырезал лицо Шепард из обложки очередного поганого журнала, вырезал глаза, чтобы сделать прорехи для собственных, и нацепил на лицо… да и лиц не было под этой бумагой, шелест которой вызывал тошнотворную ассоциацию с иссохшей, рассыпающейся под пальцами старой кожей. Не было лиц, только глаза, да и те… точь-в-точь как у покойника. Глаза, невидящим взором уставившиеся в бесцветное небо…       Водоворот образов все закручивался, и скоро они стали сменяться так, что к горлу подкатила тошнота. Эту круговерть хотелось остановить, но не за что было уцепиться. Гаррус отчаянно шарил руками в пустоте, но тут не было ничего. Только давящее, невыносимое чувство, в которое слились все прочие, а еще удушье, заставляющее сердце истерически колотиться, а разум тонуть в волнах первобытной паники.       Это то, что испытала она… там, над Алкерой?       Эта мысль разбила кокон кошмара, и Гаррус, застонав, вывалился из забытья.       Несколько мгновений бестолкового барахтанья, и он осознал, что сидит на полу своей душевой кабины прямо в одежде, да еще и придавил спиной диск переключения температуры, из-за чего на него льется то ледяная, то обжигающе горячая вода.       Образы кошмара стремительно истончались, но Гаррус с удовлетворением отметил, что вот и нашлось объяснение бредовым ощущениям обжигающего холода и нестерпимого жара. Разум во сне, конечно, добавил драмы, на самом деле вода была не такой уж холодной, да и в кипяток не превращалась.  Но что с него взять.       В комнате раздался приглушенный звук входящего вызова. Проигнорировать его очень хотелось, но Гаррус не представлял, который час, и вполне допускал, что проспал работу. Не то чтобы это имело какое-то значение, но ведь могла звонить и Хелен, а это было посерьезней, чем звонок секретаря с его смехотворными попытками звучать сурово и отчитывать нерадивого сотрудника.       Кое-как выбравшись из душа и испытывая мерзкое чувство дежа вю, Гаррус проковылял в комнату в поисках комм-линка. Голова была тяжелой, как если бы вчера он напился сверх меры, а потом возмутительно плохо подрался, схлопотав несколько раз по этой самой голове. Мысли ворочались медленно и натужно.       «Вот сейчас она скажет, что нашли очередной труп — и все по-новой, — поиздевался внутренний голос. — Снова обряженные в Шепард покойницы, отсутствие улик и надежно погребенное под злостью и раздражением чувство абсолютной беспомощности. Опять. По кругу, по кругу, по кругу. Ты не мог помочь ей, и ты даже не способен защитить ее жалкие копии. Ты…»       Гаррус зарычал и с размаху ударил кулаком в стену — прямо по раме с каким-то незамысловатым пейзажем, оставшемся в этой квартире от прошлых хозяев. Стекло тут же взорвалось паутиной трещин, несколько осколков впились в ребро ладони, вспышка боли помогла заткнуть сволочной голос.       Комм-линк продолжал звонить, пойдя уже на третий круг. Это точно не был секретарь. — Слушаю, — прохрипел Гаррус, найдя устройство в завале бумаг на диване. — У нас очередной труп, — без предисловий сообщила Хелен и назвала адрес, всего в паре кварталов от квартиры Гарруса.       Он едва сдержался, чтобы не зарычать. Этот чертов адрес. Этот чертов квартал, полный захудалых ночлежек, ломбардов и борделей. В каком-то смысле он был искаженной до гротеска копией других районов, которые сияли яркими, стильными вывесками и прикрывались приличными масками вроде казино, пятизвездочных отелей или дорогих ресторанов, но по сути предлагали своим богатым клиентам то же самое: удовлетворение маленьких пороков. Насквозь провонявший ржавчиной, сексом и куревом квартальчик как мог старался угнаться за солидными братьями, в том числе и по части моды. Неудивительно, что это случилось и там. Но как же не хотелось туда соваться! — Гаррус? — Я скоро буду.       И снова дежа вю. Это состояние должно было быть мимолетном, но оно длилось и длилось. Пока Гаррус говорил с Хелен, пока собирал раскиданную по дому броню и одевался, пока шел по улицам… оно не пропало, даже когда он приблизился к месту событий, хотя был уверен, что не бывал здесь уже давненько, с тех самых пор, как чертовы содержатели борделей решили, что раз уж Шепард — это хит сезона, их девочкам никак нельзя упустить такой роскошный шанс.       Узкая улица была полна полиции и экспертов, но кроме них — ни души. Это смотрелось бы даже нелепо, если бы Гаррус не привык к такому за годы работы, еще в те, давние времена, до встречи с Шепард. Жители таких мест не жалуют полицию, и как правило, свидетелей среди них не находится. По странной закономерности даже если бы какой-нибудь ошалевший культ из тех, что последнее время так расплодились, решил принести посреди улицы кровавое жертвоприношение — оказалось бы, что именно в этот момент все соседи либо слишком громко слушали музыку, либо поехали погостить к родственникам, либо просто спали или принимали душ. Никто ничего не видел. Никто ничего не слышал. Особенно если спрашивают легавые. — Все то же самое, что обычно? — спросил Гаррус у Хелен вместо приветствия, когда приблизился и окинул взглядом место преступления.       Ничем не примечательная подворотня, рядом заведение с красноречивым названием «Услада плоти». Тело. На этот раз — ради разнообразия — два тела. Но одного взгляда достаточно, чтобы понять, кто это: девица определенно сотрудница заведения. Одета под Шепард, то же самое черное платье, только короче оригинала раза в два, едва прикрывает задницу, да вырез еще глубже. Подстрижена под Шепард, да и телосложение чем-то напоминает… голова повернута под неестественным углом, и на лице застыло совершенно нетипичное выражение. Она была в ужасе за миг до своей смерти. Впрочем, как и ее сутенер. В том, что это был именно он, не стоило и сомневаться: весь его облик говорил об этом, даже если бы Гаррус не заметил характерного сочетания колец, которые служили в криминальном мире обозначением именно этой профессии. — Я бы не сказала, — Хелен покачала головой, и кивнула на мужчину. — Во-первых, второй труп. Во-вторых, у этого трупа в двух местах сломана рука. В-третьих, они оба явно были напуганы. — То есть на этот раз что-то пошло не так, — Гаррус кивнул, потирая висок. — На этот раз они догадались, что произойдет, до того, как хрустнули позвонки. — Похоже на то. Может, он, — Хелен кивнула на мертвого мужчину, — не вовремя пришел или понял, что происходит, и… — Нет, — перебил ее Гаррус. — Он не пытался ей помочь. Они не лежали бы так близко, если бы пытался. — В каком смысле? — В том смысле, что свернуть шею — дело недолгое, и для нашего убийцы не трудное. Все прочие жертвы умирали мгновенно, вряд ли даже успевали осознать происходящее. Смотри, — Гаррус кивнул на платье покойницы, подол которого с одного края очевидно был задран и пошел гармошкой. — Вряд ли он собирался трахать ее посреди улицы. Скорее, они стояли где-то там, как и прошлые, — он кивнул на стену ближайшего здания. — И представь: ее сутенер «не вовремя» пришел — что можно принять в их случае за «не вовремя»? Вероятно, попытку ее убить. Потому что ради секса она тут и стояла, а вероятность того, что могли бы попытаться ограбить — ничтожно мала, что у нее взять? Да и сумочка — я уверен — найдется в заведении. И если бы он пришел в разгар попытки ее убить, она бы мертвой осталась там, у стены. Но она тут, рядом с ним. — И что-то заставило убийцу сломать ему руку, да еще и в двух местах… — Хелен хмурилась, медленно обходя трупы по кругу. — Это похоже на ярость больше, чем на попытку чему-то помешать. — Да… — Гаррус рассеянно кивнул, морщась. Тела начали странно двоиться перед глазами. — Гаррус, ты в порядке? Плохо выглядишь. — Хелен посмотрела на него с сомнением, в ее голосе не было и намека на издевку или неодобрение, будто самую очевидную причину его недомогания она даже не рассматривала. Хотя Гаррус был уверен, что декстро-виски от него сейчас несет так, что все вокруг это чувствуют, даже если тактично молчат и ограничиваются косыми взглядами. — Мигрень начинается, — честно признался он. Картинка перед глазами снова обрела четкие границы, но вместо раздвоенности начинали плясать цветные пятна. — Иди домой, отлежись, — тут же предложила Хелен. — Я тут закончу и буду держать тебя в курсе.       Гаррус только кивнул и направился прочь. Голова тяжелела, засветки зрения разрастались куда стремительнее, чем обычно, он успел только свернуть за угол и пройти едва ли четверть квартала, а уже наполовину ослеп. Ноги заплетались, в висках все сильнее стучала кровь, а из глубины нутра снова поднималось гадкое, тошнотворное чувство, выстужающее потроха и стискивающее горло. Цветные пятна перед глазами начали пульсировать и взрываться всполохами картинок, сперва слишком быстро, чтобы разобрать, но потом Гаррус понял, что видел в этих вспышках давешний труп, и разум почему-то именно сейчас решил реконструировать то, что происходило в этой проклятом закоулке мироздания несколько часов назад. В режуще-ярких неоновых вспышках он видел… девушку, которую контраст света и теней делал невыразимо, вопиюще похожей. Она стояла там, у самой двери, вальяжно облокотившись на стену, как будто никуда не спешит, прямо как…       Голова закружилась, и Гаррус прислонился к стене. Шершавая поверхность напиталась моросящим уже давно дождем и стала источать специфический запах. Улицы почти не было видно за хаосом пляшущих цветных пятен, он осознал свою полнейшую беспомощность в данный момент. Тело инстинктивно дернулось было, попытавшись воззвать к резервам организма, но измученный разум не откликнулся. Он всецело погрузился в мучительную реконструкцию, с садистской дотошностью воспроизводя в ней самые мелкие детали.       Новая вспышка, на этот раз принесшая с собой первые отголоски головной боли: девушка лениво рассматривала ногти, и костяшки ее пальцев были сбиты. О, сколько раз Шепард щеголяла таким сомнительным украшением…       Вспышка. Какие-то фигуры рядом, до того размытые, что даже вид не определить.       Вспышка. Девушка замечает убийцу. Она не пугается. Как и та скучающая светская львица. Она даже рада. Неоновый свет и чернильные тени обливают ее лицо, не позволяя рассмотреть, но она улыбается и призывно протягивает руку.       Вспышка. Кто-то что-то ему говорит, но звук распадается на хаос дисгармоничных, отдающихся болезненным эхом взвизгиваний. Гаррус трясет головой, но от того неоновые вспышки только усиливаются, и в теле появляется странная, нездоровая легкость.       Вспышка. Убийца шагнул вслед за девушкой в сторону от входа в бордель. Кровь шумит в ушах и ее можно принять за шелест одежды. Неправильный. То платье не должно было шуршать, оно же было… — Эй, ты как?! — чей-то испуганный высокий голос врывается в реконструкцию, выстроенную с таким трудом, и Гаррус рычит, сам не зная почему: от раздражения, что ему мешают заниматься расследованием, или просто от боли, которая с каждой деталью разливается в голове новой раскаленной волной.       Вспышка. Картинка восстанавливается, но противный, лишний звук не пропадает, теперь превратившись из голоса в громкое, вопиюще громкое шарканье. Убийца отрывается от раздеваемой жертвы и обнаруживает ее сутенера, он стоит далеко… но… Мир качается и резко дергается из стороны в сторону, наполняясь встревоженными возгласами. Зрение пропало, осталась только боль. Казалось, весь мир состоит из одной только боли. Гаррус с жадностью бросается навстречу усиливающейся пульсации следующей картинки.       Вспышка. …У него в руках небольшая ручная камера! Вот почему убийца сломал ему руку! Чертовы, чертовы журналюги, назойливые и вездесущие как тупая, кровожадная мошка! Сколько раз их с Шепард поцелуи на Цитадели прерывались из-за проклятых вспышек камер, а потом…       Поняв, что его заметили, сутенер ничуть не смутился: — Йоху! — свободной рукой он показал подходящий ситуации жест. — Давай, детка, оседлай его, это будет просто бомбический контент!       Стремительный бросок вперед засранец вряд ли успел осознать или увидеть молниеносный удар, который выбил маленький аппарат у него из ладони и сломал кости. Быстрый захват за ту же искалеченную кисть, резкий поворот, и вот уже вся рука вылетает из сустава. Боль лишает сутенера дара речи, но он больше и не потребуется: мертвецы не говорят, а именно мертвецом он и стал после короткого, но очень сильного удара по шее.       Тело валится к ногам девицы, только что подбежавшей сюда. Зачем она подбежала? Помочь приятелю? Шепард бы помогла. Но она — не Шепард. Кислотный неоновый свет теперь заливает все ее лицо, и в нем нет ни одной похожей черты. А еще Шепард боялась не так. Ее лицо никогда не уродовала эта маска, смешавшая в себе что-то жалкое, заискивающее и в то же время совершенно безумное. Ее губы никогда так не дрожали, плаксиво кривясь. Это было не ее лицо… это было даже не лицо, а шелестящая бумага, под которой нет лица, только мертвые глаза, смотрящие в небо.       Реконструкция начала подрагивать и ускользать, размываясь. В этот момент разум, будто резко встрепенувшееся от сна существо, заметался, наполняясь досадливым вопросом: « Почему в твоих чертовых мертвых глазах не отражается убийца?!» Эта мысль прошила колотящийся в волнах боли разум, как раскаленная иголка, и за миг до того, как на него упала тьма, Гаррус увидел… увидел потянувшуюся к замершей девушке руку.