Она смеялась, а он даже и не думал...

Наконец-то у него есть хозяйка.

Климент относил все её вещи в машину. Набралось немало сумок, ящиков, потому что она из тех девушек, которые любят красиво одеваться, различные милые мелочи, все инструменты для работы, для чернухи, книги, которых было безмерное количество. Каждые сумки он втихую рассматривал, потому что ему было интересно, чем она живёт. Хоть и о многих интересностях в её характере он и так знал, но прикасаться к её быту было для него очень важным. Чем-то даже сакральным. Нашёл интересные пластинки, нитки для вышивания, элементы костюмов разных народностей, которые были сделаны её руками, очень уж она любила изучать национальные особенности, её национальные платья, в которых она ходила, когда жила в Грузии, картины, так как рисовала с раннего возраста, какие-то дневники, записные книжки, тетради, полностью исписанные её рукой. И так приятно было прикоснуться ему к этому. Он вообще ценил все, что было связано с ней. Когда все вещи были собраны, он встал около машины и покорно ждал её. Рука невольно потянулась за сигаретой. После некоторых событий курить он стал чаще, так что, почти всегда в его карманах были самокрутки. Клим достал одну, прислонил к носу, почувствовав запах, раскрошил её. Теперь он не курит вовсе, тоже ради неё. Теперь, когда он хочет курить, то идет к Тино, знает, что она приласкает его, обнимет нежно-нежно, это будет действовать лучше чем любые сигареты и алкоголь. Сам потом напросится на неожиданный секс, хотя такими темпами Тино поняла, что от Клима его ожидать нужно постоянно. Любил он её эту доступность. Не пошло и грязно, а любил, потому что осознавал, что она принимает его вкусы, сама таких же вкусов придерживается. Любил, потому что мог чувствовать её, ему всегда было мало прикосновений, он хотел, чтобы она была с ним постоянно. Ему даже хватало того, что придя после работы, он садился около неё, молчал и отдыхал, и чувствовал приливы энергии, хотя только что был как выжатый лимон. Тино стояла в своей комнате. Из мебели осталась только кровать и письменный стол, на который она села и заглянула в окно. Страшная пустота. Заставляющая погрузиться глубоко в себя. Тут она вспомнила, как сидела здесь за уроками, выполняла задания по живописи, читала письма от своего первого юноши. Как она рыдала, когда в первый раз не поступила в институт. Как ждала встреч с подругами и сбегала из дома, как пряталась от нянек, как впервые Клим залез в окно и остался у неё на ночь, как их застукали горничные, пока они целовались. Вспомнила, как сюда её привез водитель Ворошилова, после неудачной поездки к нему домой. Клим ещё был в состоянии надежды, что мог уломать её на секс в первый год отношений, или два, или три… он вообще долго её добивался во всем. Няньки, каждый раз мешали, когда они оставались вдвоём у неё. Его эти дико бесило, как он уже потом вспоминал: — Я же не чай к тебе приходил пить… а выходило все именно так… В конце концов он ей сказал: — Я же не мальчик, чтобы постоянно у тебя сидеть и прятаться от персонала, завтра же едем ко мне, мужик я или не мужик… это я должен тебя к себе домой водить. Этого она и боялась, милая юная девочка. Дома у неё были гарантии, что он ничего с ней не сделает. Слишком она его боялась на тот момент. Пока они ехали, Тино смотрела в одну точку и молчала, Клима это напрягало, он понял, что она трусит. Он пытался взять её за руку, но ощущал только каменные и неживые конечности, пытался придвинуться и прижаться к ней, и чувствовал, как его пронзает током от её недоступности. Когда он завёл Тино домой, она ходила по стенке и пугалась, когда тот начинал разговаривать с ней. Она побледнела, руки её дрожали, в глазах скапливались слезы, Клим был в ступоре, он терялся, когда видел её в таком состоянии. Он сразу начал мельтешить по комнате, искать различные варианты, чтобы успокоить её, и не нашёл ничего лучше, чем вскипятить чайник, выложить на стол все угощения, которые только были у него в дома, успокоить её, усадить за стол, накормить, прочитать что-то из его последних статей, обсудить теорию марксизма и рассказать несколько пошлых армейских анекдотов. Она смеялась, ела пряники и качала ногами, сидя на стуле. После таких вечеров она обязательно спала в тёплой кровати своей комнаты Только тут теперь уже нет никакой тёплой кровати. Во всех углах комнаты чувствовался холод. Там она чувствовала теперь себя чужой, там нет её энергии, эмоций, будто бы и воспоминания все начали исчезать, будто и не был никогда ее тут. Теперь все больше хотелось уехать отсюда, как будто комната сама выгоняла её. Когда она вышла в большой коридор, это ощущение её не покидало, теперь здесь все чужое. Возможно, так было даже лучше. Она была папенькиной дочкой, домоседкой, очень привыкала к своему месту, и ей было тяжело приезжать в другое место, спать там, обживаться. Теперь будет легче, буквально все гнало ее из этого дома. Она пыталась ухватиться за какие-то тёплые воспоминания, красивые детские картинки, которые часто у неё всплывали, когда она ещё тут жила, но безрезультатно, чувство ностальгии, в которое она так любила погружаться, не возникало вовсе. Она заглянула в комнату отца, такое уже было… точнее, такое ещё только будет. Всё казалось чужим, в комнате пахло свежим табаком, листы из тетрадей были вырваны и разложены в разных местах кабинета, её фотографии, фотографии Татки. Все такое живое, тёплое, но такое уже чужое ей. Она вспоминала это, когда стояла в его комнате в марте 1953. Она чувствовала, что его не станет, она приехала забрать все его личные вещи: тетради, книги, письма, документы, фотографии, все, что не должны были увидеть. Серая комната, уже привычный запах табака, который впитался в стены, пол, мебель, одежду, которая висела у него на стуле. Тусклый свет из окна, невзрачные листовки, записки с его почерком. Все мёртвое. Но тут она впервые окунулась в эти приятные детские воспоминания, в эти яркие краски, приятные запахи. В груди защемило, она впервые ощутила грусть телом, как сжималось сердце, как начинали болеть ребра, когда она открывала для себя новые картинки прошлого. Как неприятно сосало под ключицами. Возможно, что она и не приедет никогда сюда больше, от этого и было тяжело. Эта комната, какая бы не была серая, угрюмая, с затхлыми вещами внутри неё, она окунала Тино в прошлое, которое так быстро забыла. Она ведь уже и не помнила себя 18-летней. Это было настолько далёкое, что не казалось реальным. На секунду она забыла, что существовало это место, что существовали люди вокруг неё, что был отец, что есть Клим и дети, она не ощущала себя реальной. Это быстро прошло. Она быстро схватила все коробки, и увезла их домой. Эти вещи никто не должен увидеть и забрать у неё, это единственное, что осталось у неё от отца. Сзади послышался его голос: — Так и не могу поверить, что моя дочка стала такой взрослой… Она вздрогнула, повернулась и увидела перед собой отца. Прошлых обид на него и не осталось. Он обхватил руками её голову и поцеловал в лоб. — Ну! Выпрямись, ты же к мужу едешь! Уже к настоящему! Новая жизнь, Тинуша! Совет да любовь! Он смеялся, а она вытирала слезы. — Ну что ты? Я же всегда буду рядом! Я же никуда не делся! Приходи ко мне всегда! Одна, с Климом! С детьми… Она подняла удивлённо брови. — Что? Я тоже надеюсь на внуков! Чтобы как у настоящей грузинки — 6 детей не считая приёмных! Он заразительно смеялся. Она улыбалась, продолжала вытирать слезы. Он ещё не казался настолько близким для нее, настолько родным и любимым. Он был для всех, для друзей, для подруг, для народа, но не для нее. Он крепко обнимал её, по-отечески хлопнул по попе и отправил к двери. — Вот теперь твой мужчина! — он показал пальцем через открытую дверь в сторону Клима, — теперь он будет тебя защищать! Он похлопал её по плечу, помахал рукой, как только закрыл за ней дверь, у него градом потекли слезы. Маленький Вася испугался, Надя всячески пыталась его успокоить, он выл, как ребёнок. Выл как родитель, потерявший своего ребёнка… тяжело ему было отпускать свою любимую дочь. Рыдал и Яша, никогда его никто так не любил, как Тино, поверить не мог, что они теперь будут с ним по отдельности. И все плакали за ней, будто её больше не существует, будто она навсегда ушла из их семьи. Вот он — момент перерождения, когда девочка их отеческого дома уходит в дом мужа, и все оплакивали её как мёртвую. Так было и 1 марта 1953 года. Он чувствовал, он все знал. Она пришла к нему буквально на несколько минут, чтобы отдать какие-то вещи. Вдруг он схватил её за руку уже около двери. — Я и не заметил, как моя девочка стала уже такой взрослой, как время идёт… и у тебя уже внуки… — он прослезился. — Не уходи, посиди ещё, чаю попьём. — он быстро смахнул слезу и, хромая, побрел в другую комнату. И тогда они рассказали друг другу все. И про свои трагедии, про свои чувства, про свое окружение, раскрыли все тайны. Это был их первый и последний откровенный разговор. Когда она ушла, он долго не мог лечь спать, ощущал чувство вины, что не мог поговорить с ней раньше. Не мог рассказать ей то, о чем она давно спрашивала. Винил себя, что никогда не был для неё настоящим отцом. Она вышла на улицу, стоял Клим, погода стояла жаркая. Он был встревожен: — Что-то ты долго… Он открыл ей дверь автомобиля, помог сесть, быстро пробежал за машиной к своему месту. По дороге они молчали. Клим держал Тино за руку, гладил, перебирал пальцы, клал на свое бедро и смотрел в окно. И он чувствовал что-то. Волнение? Вряд ли. Радость? Возможно. Смятение? Он везёт свою любимую девушку к себе домой, но что дальше? Как дальше жить? К чему стремиться?.. Ей только недавно исполнилось двадцать, она полностью занята своей работой, Наивная чистая, вряд ли думает о том, чтобы обстирывать его, детей. Ему сорок пять. Возраст, когда это уже должно все быть. — Ну ладно… Тино резко повернулась к нему, а он не ожидал, что скажет это вслух. Замялся, съежился, покраснел. Не мог что-то сказать, просто улыбнулся, сжал руку и снова повернулся к окну. Уже давно он чувствовал неудовлетворенность от своей жизни. У него были деньги, дом, работа, сын, уже бывшая жена. Но после разрыва он перестал чувствовать себя целостным, переживал кризис, хотя уже в его жизни появлялась Тинано. Он, как и любой человек сомневался. Но не в любви к ней, а к тому как сложится их жизнь. Как будто будут относиться друг к другу, их взгляды на быт, их характер и поведение. Они были разные. Он не меньше других переживал, что ничего не получится, ещё не до конца отошёл от развода, от прощания со своим сыном, хоть и часто его видит. Ему казалось, что у него уже нет ничего. На протяжении пяти лет Тинано заполняла трещины в его сердце, пустоту, которая росла с годами. Наконец-то он не чувствовал себя одиноким, но это его и пугало. Когда он видел кольцо на пальце, притязавшее на его свободу, его это тоже настораживало. Он не понимал свои чувства. Иногда задавал себе вопрос: — А правильно ли? Страшный вопрос, он ненавидел его. Он закрыл глаза, тяжело дышал, мысли путались, сердце колотилось, снова эти звуки… Поезд, крики, слезы, детские стоны. В груди стало ныть, суставы выкручивало, пока он не почувствовал её тёплую ладонь на сердце. Сразу все проходило, когда Тино его касалась. Он повернулся на неё, открыв глаза. — Правильно… — он улыбнулся. До конца поездки домой он посапывал у неё на плече. Сладко спал, пока она гладила его волосы. Теперь уже и она не сомневалась, что сделала правильный выбор. В её распоряжении был весь дом. Первое, что она заняла, это полки в ванной. Ворошилов хоть и был очень опрятным человеком, но в ванной у него стояло только мыло, зубной порошок, лезвие и одеколон. Ну и ещё несколько расчесок, которые валялись по всему дому. В общем, флаконов у него в ванной стало значительно больше: различные импортные гели, шампуни, крема, косметика, куча баночек духов. Он засмеялся, когда увидел такую обширную оккупацию. Она покраснела. Клим прижал Тино к себе, нежно поцеловал её, сжимая упругие ягодицы, отстранился пожал плечами, мол: — Теперь это все твоё! Она радостно побежала в другие комнаты, чтобы расположить все свои вещи. Шкаф теперь ломился от её вещей, к слову, заняла она не только свои шкафы, но ещё и его. У него было много одежды, но ему пришлось значительно потесниться, чтобы она чувствовала себя как дома. В его кабинете вырос и её кабинет. В его библиотеке появились и её книги. Везде теперь лежали какие-то милые женские штучки, элементы декора. Он только смотрел на то, как она носится из комнаты в комнату и потягивался в приятной неге, что теперь его дом не казался таким пустым. Вот ведь как получается. Один дом опустел без неё, а другой наполнился. И как женщина вообще влияет на жизнь мужчины, любого… Он тихо посапывал на диване. В последнее время он очень дурно спал у себя дома. Долго ворочался, рано просыпался, разбитый шёл на работу, спал в обеденный перерыв, приходил домой и все начиналось заново. Ему настолько было там одиноко, что пустота заставляла постоянно о чем-то думать, разыгрывать сценарии своей жизни, и так несколько лет, пока не приехала она. Теперь он отсыпался за все эти годы. Такого спокойствия и комфорта он не ощущал никогда. Тинано пробегала мимо него, замечала, что он заснул, умилялась и сразу бежала доделывать начатые перестановки. Старалась не шуметь, чтобы не разбудить его, ходила на полупальцах, тихо открывала двери и заглядывала к нему в комнату, чтобы проверить. Пришлось разбудить его, когда потребовалось передвинуть мебель так, как она хотела, Клим вообще потом заметил, что многие его вещи переместились, потому что «так явно будет лучше». Тино поцеловала его за ушком, в затылок, когда он спал на боку, обняв подушку. Клим застонал, потянулся и когда увидел Тино, расправил брови и расплылся в улыбке. Вопросительно кивнул головой и Тино сразу увлекла его за собой. Он рад был ей помочь, ему так нравилось, как она с восторгом осматривать каждую комнату. Когда Тино остановилась в его кабинете, он почувствовал, что та поникла. Обнял ее сзади и шепнул: — Я так рад, что в доме снова появилась хозяйка… Она засмеялась. Запрокинула голову, посмотрела в его медовые глаза и пустила пальцы в его густые волосы. Она внутри ликовала, что наконец-то это все её, что она может делать с ним все, что хочет. Прикасаться так, как хочет, говорить о том, что её волнует и радует и просто чувствовать его постоянное присутствие, не ждать его по ночам, не провожать утром, не прятаться от всех. Она испытывала неописуемое ощущение от того, что они теперь вместе. Постоянно напоминала себе о том, что он её муж, пробовала на вкус это слово, твердила постоянно, просто потому что ей нравится сам факт. Это как та самая несбыточная мечта, которая исполнилась. — Что-то случилось, родная? — его руки скользили по её талии, трепетно гладили бедра. Клим чувствовал её порывистое дыхание, уткнулся носом в затылок, ощущая сладкий запах её волос. Она прикрыла глаза, зарылась в нем, чтобы он накрыл её руками полностью, и выдохнула: — Тяжело осознавать, что я уже не папенькина дочка, — она улыбнулась, — это так странно, что я теперь взрослый человек, что у меня муж… ответственность… — она накрыла его руки своими, повернула голову и поцеловала его. Она пыталась так успокоиться. И он это чувствовал. Стал осыпать её поцелуями, гладить тело руками, нежно обнимал. Шептал ей на ухо неприличные вещи, хлопал по попе, хватал её руки и накрывал ими свое лицо. Игрался. Дразнил. А она смеялась, краснела, пыталась играть по его правилам, но смущалась, отступала и снова подыгрывала ему. Он неспешно уводил ее в спальню, запинался за новые коробки, ударялся о переставленные шкафы. Тино смеялась, стыдилась, пугалась за него. А Клим только кусал её губы, оставлял засосы на её шее, сжимал ягодицы цепкими пальцами и медленно направлял к кровати. Она задыхалась в нем. Захлебывалась в эмоциях рядом с ним, а Клим её доставал. Тино таяла в его прикосновениях, нежилась в его руках, сладко постанывала, когда он целовал её бедра. Клим упивался ей. Накидывался на неё как на стакан воды в пустыне. Смущал её своими резкими выпадами, слишком горячими и страстными прикосновениями, наглыми поцелуями. Касался языком её губ, сжимал хрупкие плечи, гладил ягодицы и порывисто выдыхал, когда она отвечала ему тем же. Она ещё не до конца понимала, что ей нужно делать, как себя вести, чтобы ему нравиться. Только Тино ещё почему-то не осознала, что ей нужно просто быть, и он уже сходил с ума от возбуждения. До сих пор у Тинано сидит воспоминание в голове, когда Буденный зашёл к Климу домой. Они общались по поводу работы, Семён изредка заглядывал на девушку, оценивал. Клим замечая это, улыбался и ехидно поглядывал на своего друга, подняв бровь. Тот смеялся, чесал затылок и снова возвращался к теме разговора. Уже у двери, Тино и Климент провожали гостя. Буденный надевал сапоги, кряхтел, вспоминал какие-то случаи из их совместной работы, смеялся, когда получалось смутить Ворошилова. — Он же у тебя извращенец… потянешь этого старика? Он такое вытворяет… у-у-у… Климент хлопнул его по плечу, выдворил, захлопнул дверь, за ней было слышно как Буденный откровенно ржал. — Не обращай внимания… — смутился он. Об этом она думала постоянно, Тино не понимала, что Буденный имел ввиду, тем более, что Ворошилов не давал повода… Но она сгорала от своих мыслей, жаждала чего-то неправильного и порочного, но боялась показаться ему какой-то не такой. Климент подхватил её на руки, посадил на колени так, что Тино смотрела на него снизу. Она чувствовала его горячее дыхание, её грудь прожигало желание, она касалась его губ, Клим подхватывал поцелуй, убирая её чёрные волосы с лица. Требовательно гладил её шею, и заметил, что Тино повторяет его прикосновения, улыбнулся, не видел он в этом ничего жалкого, понимал, что возможно, ей так легче чувствовать себя в постели с ним. Она понимала, что можно делать, что будет к месту и как это делать. Теперь он уже целенаправленно вёл её за собой. Тино прижималась к нему, гладила его плечи, отвечала стонами на прикосновения, снимала с него рубашку. Смутилась, оказавшись под его телом. Клим стягивал с неё элементы одежды, открывая для себя части её тела, которые без остановки целовал. Ощущал, как её руки медленно скользят по его спине, пока он ласкал её. Проводил языком по шее, оставляя мокрую дорожку, целовал живот, мягко гладил её нежные руки, снова покусывал её губы, срывался то ну одну часть тела, то на другую, хотел получить в ней все и сразу. Проводил ладонью по внутренней части бедра, на что сразу получил реакцию в виде дрожи. Тино выдыхала ему в губы, хваталась за плечи, шипела, когда Клим задевал её клитор и поглаживала ладонями его грудь. Девушка чувствовала его крепкие руки, таяла под ним, рассматривала Клима, дрожала и дергалась, покрывалась мурашками, невинно стонала, когда он проводил по её складкам возбужденным членом. Клим то трепетно касался её, то властно терзал. То нежно оставлял поцелуи на её губах, то дразнил и кусал их. Его то охватывала забота, то дурманила страсть. И так его качало из стороны в сторону. Уже спустя время она научилась контролировать его и направлять в то русло, которое нужно было ей. Сейчас же он кидался из одного состояния в другое, просто потому, что хотел ощутить её по-разному, будто секса в их жизни будет мало. Ошибался. Она прикусывала губы, страстно выдыхала, нуждалась иногда в его объятиях, прижималась у нему, Клим находил это забавным, смеялся, нежно обнимал, гладил её спину и целовал то лоб, то глаза, то губы. А она просто пыталась успокоиться, пыталась найти в нем защиту от её же возбуждения. Иногда хлопал по попе, Тино краснела, смущённо улыбалась. Это даже была не смущенная, это была пьяная улыбка. Она потирала глаза, вытягивала руки, чтобы он приблизился к ней, и дарила Климу поцелуи. Почти скулила, когда он затягивал, притягивала его к себе, ворочалась, умоляющее смотрела на него, когда открывала глаза, после его порывистых поцелуев. Клим начинал медленно, чтобы она успела привыкнуть к нему, к прикосновениям, темпу. Ненавязчиво дотрагивался до её клитора, чтобы не напугать её. Её это и пугало, и возбуждало, и интересовало, когда он находил для нее новые способы получить удовольствие. Тино тихо стонала, гладила себя, его, хваталась за матрас. Он сплетал их пальцы вместе и вжимал её руки в кровать, а сам увеличивал темп. Она стыдилась. И во всем этом было что-то глупое, нелепое, ещё девственное, такое неумелое. Его это забавляло, мало того, ему это нравилось, просто потому, что это она. Резко замедлился, и услышал умоляющие стоны, капризные, и настолько сладкие, что заставляло его умирать от страсти. Несколько минут он её терзал медленным темпом, чтобы потом резко перевернуть её, поставив раком. Он вводил член, одновременно гладил её покрасневшую задницу, прижал её грудью к кровати, что вид на её попу стал ещё более привлекательным. Проводил ладонью по ягодицам, спускался ниже, утопая в её смазке, массировал клитор, чувствовал её напряжение, страх, непринятие, но скорое расслабление, когда она не только телом ощущала, но и мозгами, что любое его самое неприличное прикосновение, не сделает ей ничего плохого. Он уже был готов усадить её на свое лицо, хлестать плетью, во всю длину входить в её рот. Он видел её и сверху, и снизу, и как она плачет от томления, и как стонет от оргазмов, и как она доминирует над ним, как безудержно скачет на нем до потери сознания. Клим уже все это спроецировал в своей голове, все распробовал на вкус, все представил до мельчайших подробностей. Чувствовал запах секса, их смешанных духов. Слышал звуки: как переплетаются их стоны, как она умоляет, чтобы он отымел её как грязную шлюху, слышал, когда член входил в неё, то обилие смазки создавало грязное и пошлое хлюпанье. И как он хотел, чтобы этот ненормальный, безудержный и отчаянный секс повторится и в жизни. Эти мысли сводили его с ума. Он без каких-либо прений начал убыстрять темп, она шипела, хваталась руками за спинку кровати, которая и без того громко скрипела. Тино то брала его за руку, которой он придерживал её талию, то снова опиралась на неё. Стоны становились все более пошлыми и грязными. Клим наслаждался её реакцией, её телом, всей обстановкой. — Наконец-то я могу драть тебя раком у нас дома. — вдруг сказал он, чтобы явно смутить её ещё больше, чтобы она знала, что он хочет от неё, чтобы улавливала все его намёки, бежала от него, если она боится и не хочет того, что предлагает он. А в его голове многое творится, происходит то, о чем он никому не рассказывал на своей родной советской земле. Тут его не поймут, тут его осудят. Какой секс? Нам нужно строить новое современное государство! Это пережиток прошлого… Пока он просто сдерживал себя, когда чувствовал, что будет перегибать, запирался в комнате, расстегивал ширинку, представляя все его бурные фантазии, проводил рукой по члену. Потом спокойно возвращался к ней, уставший, мягкие, рыхлый. Нежно целовал её и садился за работу. Тут он понял, что сдерживать себя уже не может. А она и поддалась, резко замолкла от его непристойных слов, испугалась, но не смогла долго сдерживать стоны, её щеки горели, она застенчиво прикусывала губы. Продолжала мяться, пока он не уткнул её лицом в подушку и не прижал ее руки к спине, придерживая их, чтобы она не вырывалась, другой рукой шлепал по попе, пока неистово трахал свою девочку. Стоны стали громче, она уже не могла сдерживаться, она шипела, мычала, называла его имя, что-то бормотала, просила о чем-то… Ей овладело чувство животной страсти, такое происходило прямо перед тем, как она кончала. Тино вырвала из его руки свои, схватилась за спинку кровати и начала двигать бёдрами навстречу к нему. Это были уже не стоны, это были крики, которые предшествовали удовлетворению. Она яростно отдавалась ему, запрокидывала голову, искала его руки. Теперь они были чем-то похожи. Оба, наконец-то скинули маски приличия. Были подвластны только животному, дикому началу. Он разрывал её ягодицы, она умоляла, чтобы он трахал её ещё быстрее, не стеснялась в выражениях. Клим подхватил её под грудью и прижал к себе. Коснулся губами её шеи, целовал ушко, шептал о том, как он безумно её желает, как любит и как восхищается. Она даже не понимала, что он ей говорит. Она запрокидывала руки, хватала его мокрые пряди волос, чувствовала его липкое тело, сама замечала, как капли пота текут по её груди, как все тело оказалось влажным, от пота, от смазки, которая была и на ней, и на нем, от страстных поцелуев. Слышались всхлипы, шлепки, его рычание. Ворошилову рвало крышу, он не осознавал, что делал. Темп стал неистовым, нежных комплиментов больше не было, он одаривал её грязными фразочками и предлагал ей все более пошлые вещи. Клим уже не разбирал то, от чего она могла смутиться, впервые за весь вечер, точнее, за все время, он отпустил себя и расслабился. Делал, что хотел, говорил, что хотел, и ему это безумно нравилось. И нравилось осознание, что она не отталкивает его, а принимает подобные игры. Она уже свалилась в наслаждении, тяжело дышала, проглатывала слова, смешивала их со стонами. А он постепенно сбавлял темп, жадно вдыхал воздух, начал приходить в себя. Пелена похоти, которую он сдерживал уже несколько лет, наконец отпустила его. Ворошилов прижался к девушке, нежно целовал, сам поддавался её нежным прикосновениям, закрывал глаза, слушал стук её сердца, гладил её ручки, водил носом по её шее, благодарно улыбался и просто молчал. Теперь-то они понимали, чего они хотят друг от друга. Теперь наконец-то они поняли, что могут применять друг к другу самые неприличные желания. Они теперь стали невероятно похожи. Клим снова увидел её стыд, красный румянец на щеках, как она прятала от него глаза. — Мы такое сейчас делали, а теперь ты наглым образом прячешься от меня? — смеялся он. Тино улыбалась, успокоилась. Уткнулась носом в его грудь, спокойно дышала, подстроившись под его размеренное дыхание. Перехватила его руки, когда он поправлял свои волосы, положила их к себе на талию, сама схватилась за плечи и ещё сильнее прижалась к нему. Она как никогда нуждалась в его тепле и защите. Она развернула для него свое сердце, которое так боялась кому-то показывать, теперь ей надо было успокоиться, привыкнуть к тому, что он видел её настоящую, без какого-либо стеснения, без заученных фраз, без её пресловутой идеальности. И просто принять, что с этим мужчиной она должна быть настоящей. Он нетерпел какой-то искусственности в отношениях. Он улавливал такие знаки от неё. Делал, что ей нужно было, принимал, что она для него открывала. И ценил это. Пять лет после их знакомства она скрывала все настоящее и естественное в себе, а теперь мучительно это все доставала из себя, брала в свои ладони и передавала ему. А он брал это золото, сохранял в себе. Каждый её жест, каждую смелую улыбку, прикосновения, слова. И так с каждым годом. Тино постоянно что-то для него открывала. Видела его смелость, страстность и сама старалась быть такой же, как он. Клим наконец-то перестал скрывать все самое тайное, нетрадиционное, неприличное, неудобное. И так они любили друг друга, что принимали даже то, что не приняли бы у себя.