Она смеялась, а он даже и не думал...

Будни первого маршала.

Климент постепенно просыпался, глаза резало ярким солнечным светом, кожа чувствовала прохладу, но под боком было явно что-то горячее. Потянулся, снял с себя одеяло и увидел маленький комочек рядом со своим бедром. Весело улыбнулся, притянул Тинано к себе, которая вот-вот уже проснётся и поцеловал её нос. Юное, молодое тело, горячие руки, мягкие волосы и нежный сонный взгляд — все в ней удивляло. Тино прижалась к его плечу, обхватила его руку и снова заснула. И так каждое утро. Она просыпалась ровно тогда, когда поднимался он. Клим тщетно пытался уложить Тину спать, но она вставала и шла за ним по пятам целое утро. Он на кухню — и она за ним, он в ванную — она рядом, он делает зарядку — она сидит и наблюдает за ним, он отправляется на работу — она с ним в одной машине отправляется по своим делам. Он просыпается, когда он вдруг начинает ворочаться ночью, разговаривать с ним. И пока Клим ей не ответит, она не успокоиться, она так и будет бормотать, стонать, шипеть. А на утро Климент спросит: — Ты помнишь это? Она пожмет плечами, сведёт брови, расстроится. А он ласкает её, чтобы она не думала об этом, ведь переживала, что мешала ему спать. И заснуть не могли друг без друга. Если Ворошилов засиживался до ночи над работой, то она шла к нему в кабинет, сворачивалась около него в клубочек и засыпала. Потом Клим переносил её в кровать и засыпал рядом. Без него она просто ворочалась всю ночь и просыпалась, будто её били несколько часов подряд палками. И сам спать не шёл, всегда ждал её. Задерживается она на работе, гуляет с подругами или просто чем-то занята у себя в комнате — он сидел на кухне, пил крепкий чай, обязательно читал что-то, и дожидался, когда она освободится. И просыпаться друг без друга не могли. Тино просто могла не встать, проспать до самого обеда, особенно, если дни совсем напряжённые, и засиживалась она до поздней ночи. Клим просыпался очень смурной, ничего не ел, приходил на работу… рвал и метал. И так-то стены сотрясались от его гнева, если кто-то допускал какую-то ошибку, а тут получали за всё и все. Подчиненные боялись, коллеги мялись перед ним, но подшучивали: — Молодая жена явно не удовлетворяет своего взрослого мужа… Он хмурил брови, закатывал глаза, и шёл по своим делам. В общем, в такие дни шутки с ним не удавались, хотя сам по себе человек он очень смешливый, а то, как они с Буденным разыгрывали друг друга… тут все лежали от хохота. Ну вот что-что, а на счёт удовлетворения можно было бы и поспорить. Тино хоть и нежная, юная и застенчивая, то рядом с понимающим и мудрым Климом она невероятно расцветала. А ещё она очень хитрая, хотя ни разу об этом не задумывалась. Одним вечером она рылась в его библиотеке. Казалось, там можно было найти все. И русский, и зарубежных классиков. Весь Гоголь, Достоевский. Да и память у него великолепная, и многое из прочитанного, в особенности стихи, Клим знает наизусть, томов стихотворений у него тоже безмерное количество. Всегда следит за новыми авторами, поэтессами. «Популярная астрономия» К. Фламмариона, «Научные основы психологии» В. Джемса, «Звери, птицы и насекомые среднеевропейского леса» В. Гааке, «Вулканы и землетрясения» М. Неймайера. Она даже нашла несколько учебников по теории цвета и сборников с произведениями современников. И чем дольше она находилась в его библиотеке, тем меньше она удивлялась отдельным экземплярам. Стоит ли говорить, что книгу со всевозможными ласками, позами, и новыми для нее способами удовлетворения она также нашла на одной из полок? Только это то, чего она не ожидала увидеть вовсе. Будучи интересующейся натурой она просмотрела все страницы, что-то для себя выделила. Но не пойдёт же она к нему и просто так предъявит все свои желания… тем более, сама она была очень в себе не уверена, стеснялась и боялась что-то предлагать. Но если бы она тогда знала, что Клим совершенно не против подобных вещей. Несколько вечеров Тино ходила очень задумчивая, конечно, он это замечал. Клим заметил и то, что она стыдливо начала отводить от него взгляд, стесняться его прикосновений. Но ждал. Выпытывать у неё что-то — бестолку. Она сама должна быть готова на разговор. Сама должна подойти, сама должна начать говорить. Пусть плачет, пусть истерит, пусть боится, пусть убегает и возвращается, но он не хотел сам ломать её, стыдить, допрашивать. И тут она пришла к нему. Климент сидел за документами, он уже тогда был наркомом, дел было невпроворот. Любил он такие вечера. Ломал голову над цифрами, читал книги по военному делу, психовал, кидал все документы, расхаживал по комнате, потом снова садился за стол и продолжал. Весь на нервах, злой… и тут она. Как кошечка вошла к нему в комнату, её почти не было слышно. Сопела, переминалась с ноги на ногу, ждала, когда он её спросит: — Тинуша, что такое? Сам над собой смеялся в такие моменты. Только что буря негодования и ярости, теперь уже нежность и влюблённость. — Я тебя отвлекаю? — тихо спросила она. Он улыбнулся, сжав губы. Что-то приятное разлилось по груди. Иногда ей ничего не стоило сказать или сделать, а он уже плавился рядом с ней, умилялся. — Нет, правда, я чуть-чуть злой… а чего такое? Что-то случилось? — Нежности хочу… И тогда он бросал все свои дела, тянул к ней руки, Тино садилась к нему на колени, почти весь вечер был занят нежными объятиями, поцелуями, тисканьями. Когда он расслаблялся, она рассказывала о своём дне, спрашивала и у него, когда он был готов на разговор. А он не противился. Занят. Не мог. Время поджимало. Но Клим никогда не оттолкнет её, выслушает, приласкает, когда нужно. Он не любил, когда его отвлекали от работы, но ей он прощал все. Будь он наркомом, будь он президентом, будь он пенсионером, такие вечера были постоянно. И в этом что-то есть… И тут она пришла к нему. Только ни о какой лёгкости и речи не было. Клим сразу это чувствовал. Складывал все бумажки, усаживал её рядом и просто молча сидел, ждал, когда Тино соберётся с мыслями. — Я была в твоей библиотеке… Каждое слово давалось ей с трудом. Она дрожала, заикалась, резко замолкала и начинала снова. В конце концов все её попытки членораздельно и внятно что-то сказать не увенчались успехом и Тино просто протянула ему книгу. В этот момент казалось, что его виски поседели ещё сильнее. «И что она теперь обо мне думает? Что я извращенец?» — пронеслось в его голове. Ни о каком половом воспитании и речи не шло. Какое там? У нас социализм! Климент взял книгу в руки, покрутил её… сделать вид, что видел её впервые, у него не вышло. Уж если говорить правду, то говорить всю. Только он открыл рот, как она сразу его перебила: — Я ее полистала… — она будто бы ждала его осуждения. Это была её самая главная проблема — мнение других людей. Ей настолько внушили, что это важно, что каждое её действие сопровождалось стыдом. Ей это мешало всегда, сколько бы ей ни было лет. Слава Богу, что был он. С ним она чувствовала себя увереннее. Климент абсолютно спокойно сидел, ждал, что она скажет дальше. Но когда её молчание уже затянулось, он спросил: — И что тебя там понравилось? Тино густо покраснела, а он заливисто засмеялся. Провел ладонью по её щекам, нежно поцеловал и прижал к себе. И когда их глаза не встречались она пробубнила: — Я там закладки оставила и на полях написала… — Могу я сейчас посмотреть? Она промолчала. Клим сразу почему-то понял, что она согласна. Отстранился, открыл книгу и начал листать. Сам про себя удивился, что почти на каждой странице оставлен рваный листик бумаги, и рядом с его заметками расположились новые. — Та-а-ак… удушения — нет, грубость — тоже отметаем Его покорило то, что она совершенно не боится новых практик, отчаянных, непривычных и каких-то неправильных. Его это восхищало. Восхищало и то, что с такими смелыми желаниями она сидела, зарывшись в его одеяло, стыдясь даже смотреть на него. Клим улыбался, краснел, аккуратно перелистывал страницы с ожиданием новых заметок её рукой. У него спирало дыхание, когда видел галочки или восклицательные знаки рядом с параграфами, которые он сам применял практически. Климент отложил книгу, подполз к дивану, который стоял рядом с рабочим столом, аккуратно сдвинул одеяло с глаз Тино, щёлкнул её по носу и сказал: — Я тебя понял, не стыдись! — это звучало очень ласково без доли сарказма, напряжения. Тинано выдохнула, уткнулась носом в его щеку, обвила руками шею и просто лежала несколько минут. Клим сидел неподвижно и как только услышал сонное сопение, сразу поднял её на руки и отнёс в кровать. Бог знает, заснула она от того, что просто чувствует себя с ним в безопасности, или от того, что перенесла столько стресса и переживаний за эти несколько дней: от полного неприятие новой картины мира в постели, до смирения и до жадного поглощения каждой строчки книги, чтобы вынести знания за пределы бумаги. Клим с упоением слушал её тайные желания, перечитывал страницы, когда она решала с ним что-то попробовать. При этом не гнался за чем-то, не принуждал. В общем, делал все, чтобы идеальная партнерша развивалась сама. Эгоистично ли? Да! А кто был против? Теперь она уже абсолютно без какого-либо стеснения включала ту самую «проститутку в постели», оставаясь хозяйкой на кухне. И они оба наслаждались этим, отпускали себя в омут страсти. Он переставал себя контролировать, и она. Он перестал контролировать свою похоть, она — свою истеричную скромность. Теперь он смело брал её, где хотел, а она, полностью ему доверяя, отдавалась. Захотел трахнуть её где-то в саду на даче, в кабинете своего наркомата, в гостях, в поездках, в её мастерской, то она всегда была готова. Клим вел её куда-то за собой, а Тино не отказывалась, покорно следовала ему, слушалась, нагибалась, садилась ему на лицо. Раздвигала ноги, когда присутствовала на его совещаниях, пока никто не видит. Обычно не скорый в решениях наркома, он затягивал собрания, долго на что-то решался, сомневался. Когда на совещаниях была она, в редких случаях, конечно, жёнам там делать было нечего, то минут через пятнадцать собрание уже было закрыто. Как и дверь. Как и шторы. Клим укладывал ее на свой стол, наспех снимал одежду, жадно целовал, терзал губами кожу, требовательно хватал её за бедра, прижимал к дубовой поверхности и безжалостно вдалбливал в неё. Перехватывал, брал на руки, прижимал к стене, рукой зажимал её рот, чтобы не было слышно стонов. Выдыхал, вытирал пот со лба, причесывал мокрые пряди, открывал окна, чтобы выветрить духоту, запах секса. В кабинете смешались их парфюмы. Тино неспешно одевалась, брала старые документы на восстановление, коротко целовала его и убегала в свою мастерскую. Больше работать Климент не мог. Каждое его действие отзывалось на воспоминание страстного секса. Внезапно вспоминал, как она извивается под его телом, её стоны, дыхание, фразы. Это сразу его отвлекало. Начинал тяжело дышать. Клима бросало в жар. И на цифрах он уже не мог сконцентрироваться, все его мысли были заняты ей, его желаниями, новыми идеями. Он сгорал от возбуждения, не мог спокойно принимать гостей, вести собрания, конференции, переговоры. Тогда уже и началась шутливая опала Сталина: — Кажется, Клим Евремыч, все твои мысли заняты далеко не перспективами сильного военной мощью государства, а только мощью твоего члена. Клим отвечал ему ещё более грязными шутками, тот морщился, говорил, чтобы тот прекратил, потому что говорит о его дочери. Клим никогда не слушался, шутил, рассказывал какие-то интимный вещи их жизни, Сталин уходил, махал руками, закрывал уши, а Ворошилов смеялся, добивал его. Когда Тино присутствовала при подобных разговорах, толкала Клима в бок и дула губы. Климент обнимал её, извинялся, но продолжал издеваться над Иосифом. Они смеялись, хотя Коба и серьёзно журил его. Наказывал. Снова направлял его в нужное русло работы. Жаловался своей дочери, чтобы она хоть что-то с ним сделала. — Ну ты понимаешь, что он не настроен работать?! Он нарком! Он военным пример подаёт! А какой пример он может подать, когда сам в своих мыслях, заточен на любви, растерян, нерасторопен. — Папа, а что я могу сделать с этим? Клим возвращался вечером, ложился на кровать, утопал в её ласках как мартовский кот. — Мне на тебя жалуются… — спокойно говорила она. Климент удивлялся, мялся, целовал её руки, продолжал тискать её, пьяно улыбался и в конце концов без особого интереса спрашивал: — На что жалуются? — На то, что ты на работе не думаешь о своих прямых обязанностях, а о супружеских. Клим смеялся, кивал головой, закрывал лицо руками и говорил: — Тебе же это не мешает? Она отрицательно мотала головой, видела, что чьи-то замечания он не ставит в расчёт, больше никогда ничего ему не говорила. Хотя, кстати говоря, жаловались ей на него очень часто. Приходили его адъютанты, то говорили о том, что он кому-то нахамил, то он с кем-то подрался, то не принял замечание вышестоящих, сделал не то, что от него просили. Ещё первое время она пыталась его останавливать, что-то говорила, действовала на него своими эмоциями. Когда он развешивал люлей кому-то, то она убегала в слезах, кричала: — Зачем ты снова полез в драку? Била его ладонями в грудь, обвиняла, ругала, требовала. Она была против разного рода насилия над людьми. Но разве ему можно было что-то доказать? Он — военный, который не считался с убитыми соперниками. Он, луганский парень, бился насмерть. Если дрался, то до слабеющих хрипов, крови. Часто его оппонентов уносили. Он приходил побитый домой. Тино прикладывала лёд к лицу, обрабатывала раны. Плакала. А он смотрел на неё с сочувствием и говорил: — Ты меня все равно не исправишь… легче ко мне привыкнуть. И правда, когда затевалась драка, она брала все его документы, вещи и просто куда-то уходила, чтобы не видеть этого. Ждала его домой, с ссадинами, порезами, синяками, разбитой губой. Перевязывала его, кормила и укладывала спать. Когда выросли парни, у неё была паника. Рома, может, за счёт того, что он крепкий, высокий, с большими кулаками, резкий, получал и не особо много. А Дима… Тощий, нежный, хотя и вспыльчивый, и если злился, то дома на цыпочках ходили все. Папа только разводили руками и говорил: — А ты думал, что я родился и сразу в драки лез? Сам получал по первое число… Тино была в ужасе: — Как ты ему вообще можешь такое говорить? Нельзя все конфликты решать кулаками! — Родная, ты не понимаешь… это чисто мужицкое дело, все через это проходят! И его улица научит! Часто братья ввязывались в драку вместе, защищая друг друга. Были и ещё более комичные ситуации. Когда она побитого встречала сначала Диму, потом Рому, а потом и Клима. Она хваталась за голову и говорила: — У вас, у Ворошиловых, это семейное… Но до этого ещё долго… она сама пока ребёнок, чтобы заводить их. Сейчас они полностью наслаждались друг другом. Прикосновениями, взглядами, словами и фразами. Клим не чурался открытой любви, брал её руки перед всеми, приобнимал, целовал, шептал что-то нежное, многозначительно смотрел на неё. А Тина не приветствовала это. На грузинских свадьбах даже обниматься перед всеми нельзя было, а тут… Она краснела, мягко отстранялась от него. А Клим махал руками и продолжал делать то, что делает. Всегда говорил: — Но я же не делаю что-то неприличное, я просто обнимаю свою жену, проявляю знаки внимания к тебе! Почему это считается неприличным? Его пылкая натура не терпела скрытия своих эмоций. Если он любил, то говорил об этом без какого-либо стеснения. Если ждал её, то стоял под окном с букетом цветов, пел песни, будил всех её нянек. Если хотел поцеловать её, то целовал. И плевать он хотел на чужие осуждения. — Если бы ты знала, что эти приличные олухи делают за пределами работы и общих встреч, ты бы разочаровалась в них от такого бесчестия. Если я хочу тебя, то я говорю это прямо! — Вот именно! Они это делают у себя дома! А ты лезешь целоваться прямо перед всеми! Тогда он смеялся, кусал губы, отнекивался, пытался перевести тему, а Тинано журила его за это. Так и жили. Тино с патологической скромностью, Клим — невероятный нахал. Но, наверное, это их и сближает друг с другом. Ворошилов отвлекал её от работы, когда та приносила её на дом, увлекал, куда только можно было — на пол, на кресла, на стол. Раздевал, доводил её до дрожащих оргазмов. Тино измученная, уставшая, надевала его рубашки на голое тело и снова садилась за работу. А он просто наблюдал за ней. Наблюдал, как она готовит, как читает, как останавливается у зеркала, чтобы покрутиться около него, как общается с другими, как она ведёт себя. Клим улавливает каждый её жест, выражение лица, старается запомнить. Восхищается. Всем. Её руками, шеей, глазами. Её манерой речи, её движениями. Её смехом. Её шутками. В памяти сохраняет её истории. Грязные анекдоты. Которые она позволяла себе рассказывать только в близком кругу общения. Восхищался тем, как она держится с его друзьями, их жёнами. Тино была намного младше всех наркомовских супруг. Очень хорошо общалась с женой Микояна, с женой Буденного, потому что они часто были у них в доме. Не переносила жену Молотова. С женой Берии часто пела грузинские песни, танцевала, вспоминая свое профессиональное танцевальное прошлое. Жалела пассий Тухачевского, хотя самого Михаила она ненавидела. Смеялся, как она смущалась его тактильности на таких семейных встречах. Сама Тино ловила напряжённые взгляды жён, которые ждали подобного от своих мужей. Опускала глаза перед ним, как перед своим единственным мужчиной. Ему это не нравилось, но смирился с тем, что грузинки на людях мужьям в глаза не смотрят. И вообще, Тинано опускала взгляд перед уважаемым ей мужчиной. Перед мужем, перед отцом, перед своим братом Яшей и перед подрастаюшими сыновьями. Когда все расходились по комнатам, то мужчины обычно пели старые романсы, частушки, смеялись над грубыми шутками, обсуждали «бабенок». Женщины говорили об искусстве, новых магазинах платья, ленинской теории, и о том, кто с кем спит. Во всех компаниях она чувствовала себя чужой. Клим наведывался к ней, проверял, дарил всем женщинам комплименты, уводил за собой. И они просто гуляли по ночной Москве. Она рассказывала ему новые сплетни, которые обсуждала только что с другими жёнами. — Так об этом все уже давно знают… — пьяно говорил он. — Почему я никогда ничего не знаю и узнаю все самая последняя? Тогда он пересказывал ей все, что происходило за последние месяцы в его наркомате. Кто с кем гуляет, кто кому изменил, кто родил, кто уехал. И рассказывал такие подробности, что у неё вставали волосы дыбом. Причём, всегда мужчины почему-то знают очень острые сплетни, относительно своих жён, но никогда почему-то не рассказывают. — Ты знал и молчал об этом?.. И откуда ты вообще знаешь все это? — растерянно говорила она. — Да я думал, что тебе известно… А так, я же нарком, я знаю все! — смеялся он. Клим, шатаясь, вёл её в машину, оказавшись дома, он достал бутылку вина. Тино, сама не любила пить и не умела, и если пила, то только в его компании, потому что он мог следить за тем, что ей наливают и сколько. Когда она выпивала без него — это был кошмар. Она еле открывала дверь, звала Клима, который стоял прямо перед ней, но Тино в упор его не видела. Ворошилов её раздевал прямо у порога, вёл в душ, на кухню. И часа два укладывал ее спать. Уговаривал, закатывал в одеяло. Она поднималась, убегала от него, смеясь. Клим снова её ловил, укладывал, держал её, пока она не засыпала. — Продолжаешь банкет? — улыбалась она. — Нет, буду спаивать тебя. Он налил целые бокалы, один протянул ей. Сам присел на обеденный стол, снял часы, и наблюдал за тем, как бокал пустет. Пока он ей рассказывал остальные новости, которые происходили на днях, Тино допивала, наливала снова, болтала ногой сидя на стуле, платье задиралось все выше и выше. Он замечал, как в её глазах появляется похоть и желание. Шутки стали ещё более грязные, она не стеснялась в выражениях, в демонстрации своих желаний. Самому Климу становилось душно, он расстегнул рубашку, снял галстук. Для нее это уже было сигналом. Она поднялась со стула, поставила бокал рядом, а сама встала напротив мужа и аккуратно пальчиком выводила узоры на его бёдрах. Клим спокойно смотрел, допивал вино. Смеялся над мыслью, что в этот раз она выпила больше, чем он, хотя сама по себе пила очень редко. Снял с себя пиджак с её помощью. Тино забрала у него бокал и потянулась к нему. Подскользнувшись на полу, она потеряла равновесие. Ворошилов подхватил её за талию, хотя сам был не из самых трезвых, и сразу оказался увлеченным в поцелуй. Тино гладила его грудь, яростно впивалась в губы, кусала их, проводила языком, пьяно смеялась и притягивала его к себе. Клим усадил её на стол, задрав платье, а сам спустился на колени. Тино тянулась к нему за новыми поцелуями, поглаживая виски, перебирая пряди волос, а он спешно отстранялся от неё, массировал её бедра, целовал, оттягивал зубами кожу, оставлял мокрые дорожки поцелуев на животе. Схватился за её ягодицы и прижимал все ближе и ближе к себе, ощущая её горячие руки на своих плечах. Провел языком по возбужденному клитору и услышал её глухой стон. Заглядывал на неё снизу, видел умоляющие глаза, как она кусает губы, ладонью проводит по своей груди, животу, кладёт её на его макушку, сбивая его аккуратно стриженные и зачесанные на бок волосы. Клим продолжил ласкать её, упиваясь моментом. Он сам наслаждался, и приходил в восторг, когда слышал стоны удовольствия. Как она двигалась ему навстречу, стараясь, чтобы язык касался и глубже, и дальше и развратнее. Климент резко развернул её, нагнул над столом. Он гладил её нежную задницу, шлепал, кусал, раздвигал, чтобы отлизать ей, целовал, хлопал по клитору, ласкал его. То снова поворачивал её. Зарывался в её ляжках, терзал, нежно зацеловывал, сам стонал от удовольствия, задыхался от нехватки воздуха. Отстранялся, набирал его полной грудью и продолжал. Когда нужно было отдышаться ей, то останавливался, поправлял причёску, гладил её ляжки и ждал, когда Тино сама потянется к нему. Она усаживалась к нему на лицо, опираясь на плечи, царапала шею в порыве страсти, снова сбивала его волосы. А Клим дразнил её, смеялся, когда она сводила брови и капризничала, как маленькая вредная девочка. Аккуратно вводил пальцы в нее, нежно вылизывая её складки. Она бешено стонала, соки текли по ногам, по его лицу. Наблюдал за тем, как она сама неистово ласкает себя, когда он отвлекался. Тино одномоментно прижалась к его лицу, и стоило ему только коснуться её языком, она сразу затряслась от яркого оргазма. Схватила его руки, положив на свою грудь, сама держалась за его плечи и тяжело дышала. То нежно гладила его макушку, то брала его за руки, пока он не поднялся, не поставил её раком, раздвинул ноги и начал насаживать ее на член, постепенно ускоряясь. Они лежали на кровати, недавно перебравшись на неё. Клим читал ей свое выступление, с которым скоро должен будет выйти. Тино абсолютно ничего не понимала в том, что он ей читал, но опиралась на то, какие эмоции у неё вызывает его речь. Подсказывала ему что-то, переписывала. И когда Ворошилов перечитывал снова, то она заснула на его груди.