Она смеялась, а он даже и не думал...

Дом, дерево…

— Мы разговаривали с моей бабушкой. Был тёплый летний вечер. Москва пахнет как-то совершенно особенно летом. Прохладный свежий воздух смешивается с запахом свежеиспеченных булок, цветов, которые росли на соседских балконах, пыли и ароматами женских мыльно-рыльных средств. Они сидели на кухне. Тино готовила. Клим обожал присутствовать, когда она… всегда. Просто, чтобы быть с ней. Обожал то, как она готовит свою национальную кухню. Не был привередлив в еде, но вкусную уважал всегда. И смеялся: «я могу постоянно жрать картошку и яичницу с помидорами, больше мне ничего не нужно». — И что она сказала? — спросил Ворошилов, который листал газету, съедая последний кусок хачапури. На кухне хрустело мясо на сковороде, шелестели страницы недавно распечатанного издания новостей, где-то звучала модная музыка и шептали лёгкие шаги дворового пса, которого приютил Ворошилов. — Зовет нас с тобой в Грузию, погостить, мол, давно не были. Ну, конечно, она прочитала лекцию о том, что не должна делать грузинка, что должна делать. Что я должна прочитать, приготовить, как ухаживать за своим мужем… — И ты это соблюдаешь? — поинтересовался он не отвлекаясь от газеты. — Оказывается, что нет! — в сердцах крикнула она. Клим дрожал от смеха, когда она это рассказывала. — Как и где учиться, как протирать пыль в комнате… — она отвлеклась, когда Ворошилов показал ей разворот газеты со своей фотографией и улыбнулся, — что мне уже 22 года, а у меня нет пятерых детей, внуков, первого правнука… — Как это? — засмеялся Клим, — Петя… — начал он загибать пальцы, — фрунзенята, мой племянник, племянница Кати… хоть они и живут не с нами, но… Он улыбнулся. — Родная, если ты не хочешь детей, то не стоит даже думать об этом! Я сам впервые отцом стал в тридцать семь лет. — Он запнулся и нахмурил брови. Тино окинула мужа вопросительным взглядом. — Заведём ребёнка, когда ты будешь готова… — отмахнулсь он от прошлых воспоминаний. — А если поздно? — перебила она его. — Возьмём из приюта. Петя же тоже приёмный… у меня все приёмные. Я тебе не говорил? — спросил он, увидев её растерянный взгляд, — Да, про остальных-то ты знала, а Петя — да. Но он мне родной, я их всех как родных люблю. — Ты никогда не хотел своих детей? — аккуратно спросила она. Климент задумался. Он любил всех своих детей, как родных. И не делил на своих и чужих. Но когда кто-то говорил о том, что их жены беременны или родили, то внутри натянутая струна рвалась и отзывалась болью. — Не думаю, что своих и приёмных я бы любил разной любовью… — уклончиво сказал он. И снова струна… ещё одна порвалась. Хотел? Хотел. До боли, до дрожи хотел. Готов был брать десятки детей себе, чтобы заглушить эту потребность… боль. Он невероятно любил, невероятно хотел быть отцом. И был отцом, но чего-то не хватало. Открещивался от этих мыслей. Ведь любил же он своих детей. Наступила неловкая, напряжённая тишина. Впервые. Молчать они умели друг с другом и не боялись этого. Редко они затрагивали такие темы, которые невозможно было бы продолжать просто потому, что не было запретных тем. Тино могла рассказать ему все. И про детство, про родителей, про насилие, слезы, страхи. Но Клим многое скрывал от неё. И это не единственное, что он скрыл. — Я очень хочу детей, — вдруг сказала она. Климент отнекивался, говорил о том, что рожать для него абсолютно необязательно, что она сама должна хотеть. Махал руками, заикался, но она перебила его: — Я хочу детей. Клим замолк. — Я очень хочу, но я боюсь. У меня же не было родителей. Мама умерла, папа — вечно где-то. У меня нет примера нормальной семьи. Любящих друг друга людей. Я до сих пор сомневаюсь, что делаю все так, как нужно… я не понимаю, какая должна быть мать. Я не знаю, как воспитывать детей. Я боялась, что у меня будет мужчина, который не сможет быть отцом, потому что любая дочь выбирает себе такого, как отец. С тобой мне повезло… но мне не повезло со мной… я боюсь быть плохой матерью… В этот момент Ворошилов ясно понял, что хочет от этой женщины детей. Его восхищало с какой ответственностью она подходит к воспитанию детей, как она боится ранить их, как она думает о них. — Тебе не стоит думать об этом. Тебе не нужно думать, что ты делаешь что-то неправильно, ты делаешь так, как чувствуешь. Значит — так нужно. Я уверен в тебе! Я люблю тебя! Каждый человек сталкивается с проблемами в воспитании детей, и это нормально. Мне даже в тридцать семь лет было сложно. И потом сложно будет, потому что каждый ребёнок разный, и с каждым ребёнком ты откатываешься назад в навыках воспитания. Потому что это новый человек, и методы, которые ты использовал с первым, второму могут не подойти. Тино задумалась. Она боялась травмировать своих детей, она сама ещё не перешла границу взросления. Но она хочет семью. Ей важно родить ребёнка. С каждым годом рядом с ним она чувствовала себя все взрослее, чувственней, ответственней. Она росла рядом с ним. И они оба это чувствовали. — Я хочу детей. — снова повторила она. И каждая фраза была более чёткой, утверждающей. С каждой минутой она все твёрже убеждалась, что она этого хочет. Клим отложил газету, сложил руки перед собой и сверлил её взглядом. Не зло, не раздражённо, а сверлил её восхищаясь. Любя. Боготворя. — Так пойдём делать их, — улыбнулся он, — прямо сейчас! Ворошилов вскочил со стула, подхватил девушку на руки и унёс в спальню. — Я бы никогда не смогла полюбить приёмных детей, как своих. Это очень мудро. Ты очень добрый человек. Клим смущённо улыбнулся. — Я просто очень люблю детей. У нас большая семья была, конечно, я всегда был со своими братьями и сёстрами. Привык, что семья была большая и сам такую семью хочу, чтобы всех много. Чтобы мы потом собирались: мы с тобой, наши дети. Петя, фрунзенята, племянник, наши будущие. Со своими жёнами, мужьями, со своими детьми. И чтобы всех много-много… И потом эти дети сироты… это страшно. Да и в общем, любой мужчина хочет детей… Дом, дерево… У него горели глаза. Счастье разливалось по груди… как и усталость… Клим заснул, прижимаясь к ней всем телом, чувствуя тепло и любовь. А она ещё долгое время не могла заснуть. — Но у нас поездка в Грузию. Как думаешь, папа поедет? Бабушка к нему очень строго относилась. Он во многом с ней не согласен… Но я так соскучилась по Грузии. Мы как раз едем в праздники. Будет весело. Надеюсь… В ответ она слышала только спокойное сопение. — Самое страшное место в моей жизни, — выдохнула она, — Там столько горя произошло. В её груди тяжелело. Слезы подступали к глазам. — Мама… мне её так не хватает, я даже не знала её. Папа ничего не говорит про неё до сих пор. Нашёл Надю, говорит: «теперь это твоя мать». Она младше меня всего на пять лет… Какая мать? Она сглатывала слезы, шмыгала носом. И глубоко не понимала, почему жизнь с ней так обошлась. — Почему так происходит? — Каждому человеку выпадают испытания. Я не верю в то, что мы отрабатываем ошибки предков, или свои из прошлых жизней… но для чего-то они нам нужны… — вдруг сказал сонным голосом Клим. Он заглянул ей в глаза, вытер слезы и нежно улыбнулся. — Ты — сильная. — Я боюсь, что дальше будет только хуже… Клим прижал Тино к своей груди, зарылся в её волосы и молчал. Иногда тишина исцеляет человека. Они искренне в это верили. А это, и правда, помогало.