Она смеялась, а он даже и не думал...

Прерванные минуты счастья.

Эти двое стояли на обочине улицы, где толпились мужчины всего Гори. Сталин в каком-то старом кителе, в катышках, потертостях, Ворошилов в модном сером пиджаке, белых штанах, на руках часы. Сталин выглядел так будто только что проснулся с бодуна, Ворошилов — свежий, бодрый, с мягкими зачесанными волосами на бок. Сталин явно пришёл сюда из-за жены, Ворошилов пришёл к жене. Оба казались безучастными, пока не зазвучал гул рога. Женщины на празднике показывали себя, свои наряды, свои манеры, хозяйственность, красоту. Мужчины хвалились своими жёнами. Хвастались своим домом, скотом, работой, винами и заготовками. В общем, от обычного дня этот праздник ничем и не отличался. Всем просто хотелось какого-то помпезного настроения и очередного повода выпить. Солнечный вечер. Из-за гор выглядывает солнце, но совсем скоро оно скроется, и тогда начнётся настоящий праздник. Везде зелёные деревья, кусты, сочные цветы на клумбах. Пахло вкусной едой, вином и красивыми людьми. Мужчины ожидали своих дам, в папахах, с кинжалами, все как раньше. По каменным дорожкам шла толпа женщин в национальных костюмах. С такими яркими и манящими глазами, нежными закрытыми платками губами. И руками, как красивые длинные ветки, которые кружат в танце. Не даром в одной притче говорилось: — Когда гордый орёл спускался с гор… Впрочем, они все одинаковые, даже не стоит их и вспоминать. Он искал её глазами. Старался найти в каждой её нежнейший взгляд. Её тонкие руки. Её невероятные ноги, спрятанные под юбкой. И вдруг она. В толпе. Сама искала его, сама ждала. Сама жаждала его взгляда. А Клим восторгался. Только её видел, только её запах чувствовал, только её шаги слышал. Только она существовала в этот момент. Неконтролируемо двинулся ей навстречу в поток людских шагов, пока его не одержали родственники. А Ворошилов ничего не понимал в этот момент, он просто следил за ней. Увидев её улыбку, засмущался, неуклюже попятился назад и провожал её спину испепеляющим взглядом. Женщины проходили мимо мужчин, заглядывали на них, кто-то искал знакомые лица, кто-то незнакомые… Когда вся толпа прошла в центр Гори, там мужчины быстро расхватали всех своих женщин. Все пошли врассыпную. То же сделал и Клим, схватил её за предплечье и повел к лавкам. Они с Тино сразу побежали скупать все самые интересные блюда. Конечно, советником была она, а деньги тратил — он. Прикупили себе вещей в дом, какую-то одежду, несколько раз Клим останавливался, чтобы его поцеловала очередная благодарная коммунистка. Встречали своих старых друзей, Тино познакомила мужа со своими подругами, к которым он относился с огромным подозрением после рассказов про её школьные годы. Клим познакомил её со своими коллегами, с мужчинами и женщинами, которые были с ним в ссылке, тюрьме, на войне. Сталин с Надей рассматривали предметы быта. Ничего не покупали, потому что «это лишнее». Надя дулась, обижалась на него, но продолжала тащить его за собой. К вечеру начались танцы. Тино решила вспомнить свои детские годы. У нее получилось утереть нос многим уличным танцовщицам в этот вечер. Семья смотрела на неё, мужики свистели, хлопали, Сталин выкрикивал что-то на грузинском, так что и приз зрительских симпатий тоже достался ей. Ещё бы, сам Сталин и Ворошилов. Остались допоздна. Пели и слушали песни. Ели мясо. Ворошилов снова из грузинского праздника сделал русские игрища. Все мужики делали присядку, пели «Ніч яка місячна», дробили на переплясах и соревновались, кто больше выпьет. Сталин только выпивал рюмку за рюмкой и на каждое приглашение Нади чем-то заняться махал рукой и оставался сидеть ща столом, разрезая жареного барана. Расходились нехотя. Мужчины долго прощались со своими приятелями, женщины забирали посуду, ругали своих детей, которые пробрались на праздник. Все собирали оставшуюся еду, делили, раздавали друг другу кувшины с вином. В общем, как и конец застолья в любой семье, только городского масштаба. Они ничего не взяли, Надя и Тино несли на себе своих мужей, о кувшинах с вином, блюдах даже и речи не было. Сталин начинал засыпать на плече Нади, Ворошилов ещё что-то пел, ругался на торгашей и оценивал мясо, которое подавали к столу. Хвалился, злился на что-то и нежно целовал Тинано в губы. Клим сидел на кровати со спущенными штанами, которые тщетно пытался снять. Около него бегала Тино, которая складывала его одежду, искала домашнюю и подносила ему стаканы с водой, потому что у него начался сушняк. — А ты видела, как я размазал этого юнца в соревновании, кто дальше плюнет? — гордо сказал он, одновременно выпивая очередной стакан. Она ничего не ответила, лишь только стянула с него штаны и подала домашние треники. — Можно я не буду одеваться? — спросил он после нескольких попыток надеть штаны хотя бы на пятку. Клим поднял на неё глаза. Он категорически не понимал, что с ней происходит. Кожа Тино стала серой, глаза впали, руки стали ещё тоньше, чем обычно, да и в общем, она будто бы похудела, что ненормально для беременной девушки. — Я чувствую что-то нехорошее… — вдруг сказала она. Он нахмурился. Резко поднялся, встал у неё за спиной и сказал: — Нам сейчас не надо ничего плохого… — он обнял ее за плечи. — Что ты чувствуешь? Она удивилась, насколько быстро он протрезвел. Но любые её эмоции застилал необъяснимый за свою жизнь страх. — Давай поедем домой? — вдруг сказала она. — Можем сейчас уже начинать собирать вещи. Ворошилов, как ошпаренный, складывал вещи в сумки и чемоданы. Тино нервно ходила по комнате. Время тянулось медленно, убийственно тяжело. А страх нарастал все больше и больше. Все тяжелее становилось в груди, суставы выворачивало, лицо горело, а к глазам поступали слезы. — Тебе лучше присесть… — нежно сказал он, погладив ее по животу. Она без каких-либо слов уселась на кровать, нервно сдирая катышки с покрывала. — Я предупрежу их, что мы уезжаем… Клим стремительно вышел из комнаты, оставив за собой шлейф прохладного воздуха, впитавшего в себя запах его парфюма и алкоголя. Как только он зашёл в их комнату, то сразу услышал истерические крики Нади. С ней явно происходило что-то странное… Уже давно он замечал, что она была до жути нервная, руки её тряслись, глаза становились красными. Она диким криком орала на Сталина. — Я не хотел вас тревожить, — перебил он, а на него смотрели одни уставшие, а другие разъяренные глаза, — но мы с Тино уезжаем, она неважно себя чувствует… Вдруг Надя остыла. Вскочила. Нервно спросила: — Так стоит ли ехать, если она больна? Вдруг ей станет ещё хуже?.. — она переживала. — Тино сама захотела уехать. Я уже собрал вещи. С утра уедем. Клим захлопнул дверь. Его новость явно успокоила итальянскую пару, больше насторожила. Тинано никогда не жаловалась на здоровье, никогда не желала так уехать из Грузии, тем более, так внезапно, капризно и без какого-либо отлагательства. Сталин переживал. Сидел за столом, опершись щекой о руку. — Неужели она простудилась? Или горным воздух ей не так стал подходить? — вдруг спросил он. — Или её так утомил праздник, все-таки она в положении. Тем более, так танцевала. Может, съела что-то не то… И новые болезни, обстоятельства, которые могли повлиять на неё, его беспокоили ещё больше. — Вдруг что-то с ребёнком, но она молчит? Вдруг что-то с ней? Она же всегда была болезненной… — Просто спроси у неё? — Нет. — отрезал он. — Боишься, что она узнает, как ты умеешь переживать? Сталин окинул жену злым взглядом. — Иди спать! — крикнул он, а сам вышел из комнаты, хлопнул дверью. Он налил себе стакан воды. Тяжело дышал. И снова думал. Тишина была гробовая. Он даже слышал, как стучит его сердце. — Тоже мне, боюсь… Не боюсь… — хмуро сказал он и закинул стакан в раковину. Из комнаты детей слышались шорохи. Он всегда их называл своими детьми, хоть Клим был его ровесником. Не говорил никогда об этом, а если и называл, то всегда шуткой, чтобы Ворошилов ничего не понял. Заходил в его кабинет со словами: — Ну что там с танками, сын мой? — Строим, папа. — отвечал тот. И любить он его начал не как друга, не как коллегу, а как своего родственника. Коба видел, как его дочь была счастлива, хотя бы с ним. И молча был благодарен своему другу. Иосиф тихо постучал в их дверь, которая почти сразу открылась перед ним. В комнате было пусто, сумки стояли у входа. Климент звонил своим адъютантам, чтобы те дома все приготовили к их приезду. Тино лежала. Клим только изредка подходил, спрашивал о её самочувствии, гладил плечи, животик, бедра и продолжал складывать вещи, обзванивать поваров, горничных. Сталин, как пристыженный щенок, стоял у двери. — Ты что-то сказать хотел? — спросил Клим. — Я спросить пришёл… Как вы? Почему вдруг собрались уехать. Как Тино себя чувствует? Тошнит? Температура? Слабость? — Я просто хочу отсюда уехать. Я не чувствую здесь себя в безопасности. — пробубнила она. — Как малыш? — грустно спросил он. Ворошилов оглянулся на неё, ожидая ответа. — Я за него боюсь… — шёпотом сказала она. — Поэтому, стоит уехать, сейчас. Сколько времени? — Почти шесть утра. — продекламировал Ворошилов. — За нами приедут. Отправимся на машине, а не на поезде. Так спокойнее, и никого чужого не будет. — Берегите себя… — нервно сказал Сталин. Через полчаса подъехала машина. Помощники относили вещи, пока семья прощалась. - Жалко, конечно, что так рано поехали, - сухо сказала бабушка Кеке, - но если речь идёт о здоровье... - подмигнула она, - стоит задуматься... Тино нежно улыбнулась и обняла старушку. - В добрый путь гордые орлы! - сказал Коба, хлопнув по плечу Ворошилова. Нади не было. Уже никто не понял, ушла ли она куда-то, спала или просто приболела. Тем не менее, Клим с Тино сели в машину и через день уже были в Москве.