клинок королевы

      — Рона?       Блодвин вздыхает и наклоняется к ней. Рассеченная губа кровит, Рона облизывается. Рот железный на вкус. Она тяжело дышит, чувствует, как рубаха липнет к спине. Хочется встряхнуться, как мокрой собаке. На свою королеву она смотрит исподлобья, готовясь к худшему: к крикам, возмущениям, укоризне.       В руках у Блодвин простой белый платок. Она мягко прикладывает его к рассеченной губе Роны, промакивает густую кровь. Дернувшись, она шипит от огненной боли. Печет. Рона угрюмо смотрит на алые потеки на платке. Она всегда проливает кровь ради Блодвин, она рыцарь, она обязана. Но иногда получается совсем неправильно: не ради королевы, но ради ее самой, ради уязвленной гордости — может, лучше сказать, гордыни?.. Теперь ей стыдно из-за недавней вспышки, заставившей Рону согласиться на поединок.       Холодное спокойствие Блодвин закапывает ее глубже в это отчаяние. Вину. Она должна была сдерживаться, она все-таки рыцарь, а рыцари не устраивают драки, как в кабаке. В оправдание ее — Рона даже не была пьяна. Просто добрая битва горячит кровь лучше, чем вино с пряностями, просто ей нужно было услышать перезвон стали. И нужен был малейший предлог.       — Прости, я вспылила, — хмурится Рона.       Блодвин мимолетно улыбается, посмотрев на ее огненно-рыжие волосы.       — Ничего, двору такие представления нравятся.       Но Рона здесь не для того, чтобы развлекать двор. Чтобы защищать Блодвин. Недоверчиво она всматривается в родные синие глаза, ища в них укор, возможно, даже разочарование. Но Блодвин прекрасно держит себя в руках, не позволяя недовольству выплеснуться. Только рука с платком немного дрожит. Она стискивает пальцы, впиваясь в мокрую от крови ткань.       — Я не хочу, чтобы ты напрасно рисковала, — говорит Блодвин, глядя куда-то в сторону. Чтобы Рона не видела, как блестит в глазах.       Она едва не погибла на Турнире, она проливала кровь и танцевала на острие ножа. Опасность дышала ей в шею, обнимая так крепко, что казалось, ребра треснут. Сложно это признавать, но Рона пристрастилась к этой вечной битве. В ежедневных королевских заботах она скучает, хотя и радуется, что на долю Блодвин не выпало никакой большой войны или крестьянского восстания. Все спокойно, ужасающе спокойно. Поэтому, когда меч удается высвободить из ножен, он ликующе поет в полный голос.       А потом Рону догоняет эта вечная вина. Разве она недостаточно настрадалась? Но каждый раз, когда она смотрит на отражение в мече, рыцарь там улыбается.       — Я не могу запретить тебе сражаться, — замечает Блодвин. Обнимает Рону за плечи, позволив ткнуться лицом ей в плечо. Наверняка останутся кровавые пятна. Какое счастье, что красное на черном не рассмотреть.       — Ты все можешь, ты же королева, — глухо говорит Рона.       Блодвин нежно перебирает ее растрепанные волосы. Тонкие прохладные пальцы, от прикосновений которых хочется размурлыкаться, как кошке.       — Твоя жизнь принадлежит мне, ты мой клинок, Аэрона, — тихо говорит Блодвин. — А я принадлежу тебе. Если найдется человек, который посмеет ранить тебя всерьез, я не отпущу его живым. Я буду смотреть, как костяные клинки станут рвать его, я призову демонов, которые растерзают его внутренности.       Рона улыбается, представляя ее. Черную королеву, овеянную течением магии. С неизменно спокойным и холодным взглядом ледяных глаз.