Фавн

      Алиса              В четырнадцать лет я влюбилась.       Удивительное все же это состояние — влюбленность, нет, оно не чувство, подобно любви или ненависти. Влюбленность словно вода, что существует в трех состояниях. Так и влюбленный человек, меняется от твердого состояния к жидкому, завершая газообразным. Прекрасно помню то солнечное сентябрьское утро, школьный кабинет, залитый ярким светом. Как неожиданно открывается дверь, и входит директриса, а за ней — он…        О зарождении влюбленности написано много книг и снято фильмов. В романах, чтобы описать этот химический процесс в организме влюбленного, зачастую прибегают к использованию шаблонных фраз. «При одном только взгляде на него мое сердце бешено заколотилось в груди». «Я увидела его, и мир остановился». «Казалось, я очнулась ото сна, потому что он вернул в меня жизнь». У героев кругом идет голова, дрожат руки и предательски подгибаются колени. Они робеют, краснеют, смущаются, говорят друг другу что-то бессмысленное и невпопад, по-дурацки улыбаются. В фильмах все то же самое, только под красивую музыку, так сказать, для усиления эффекта. И самое забавное, что в жизни все происходит точно так же, разве музыка звучит только в нашей голове.       Я позволю себе перевоплотиться в оператора фильма, чтобы с камерой в руках запечатлеть тот волнующий момент. Играет Ноктюрн №20 Шопена, он (я не расслышала его имени, потому что от переизбытка влюбленности в организме у меня заложило уши) плавно движется по проему между партами, уверенная в себе лодочка посреди опасно бурлящего океана, садится на свободное место. Все его движения кажутся мне изящными и грациозными, несмотря на подростковую неуклюжесть, или же я попросту ее не замечаю, идеализируя объект своей тихой страсти. У него темные вьющиеся волосы, длинные ресницы, что отбрасывают тень, когда солнце щедро оглаживает его лицо. Карие влажные глаза беззащитного олененка. Я ничего не знаю про него, ни имени, ни фамилии, ни что он любит или ненавидит, что он за человек такой, но всего лишь за одно мгновение, пока в моей голове играет ноктюрн Шопена, этот темноглазый юноша становится центром моего мира. Мое бедное, несчастное, одинокое сердце, что никогда не знало любви. Мое сердце, которое я так яростно защищала от врагов, готовых посягнуть на святое, я вырвала его с кровью из груди и как дар богов преподнесла юноше. Бери. Оно твое. Делай с ним что хочешь. Ломай, круши, уничтожай, топчи, разорви. Мне не больно. Все, что ты сделаешь с ним, все правильно, все будет так, как ты скажешь, ведь благодаря тебе я постигла смысл жизни, постигла смысл собственного жалкого существования. О, мой четырнадцатилетний бог и повелитель.       Влюбленность, подобно кнопке громкости, усилила во мне некоторые глубоко потаенные чувства. Включила звук на полную мощность, казалось, поднеси ухо к моей груди или голове, и тебя оглушит от рева. Вот такой я тогда была четырнадцатилетней влюбленной девчонкой. С виду — молчаливый смиренный глазастик, а внутри — высоковольтный столб, что гудит не переставая днем и ночью, огороженный высоким забором с меткой — «Опасно! Убьет! Высокое напряжение!».       Влюбленность и вправду окрыляет, застилает глаза, укорачивает день и увеличивает ночь для мечтаний. На крыльях, что за спиной росли день ото дня, я неслась в школу, чтобы тихонечко смотреть на него — Евгений, Женя, Женечка. Красивый мальчик. Мягкий как пломбир, мечтательный как ваниль. В его имени — одни сплошные мягкости, уютности, округлости, которые хочется рисовать густой гуашью. И тут я — Алиса, сплошная колкость, я представлялась себе клинком, ранящим, жалящим, безжалостным. Так произносили мое имя. Алиса! Тон стальной, сумрачный, морозный. «Алиса, к доске!» — и с огромной неохотой я выходила к доске, чтобы под снайперским прицелом глаз выполнить задание. А вот полная мне противоположность: «К доске пойдет, Женя». Бесшумной поступью пушистого вальяжного кота Женя выходил к доске, брался за мел и одаривал всех своей белозубой улыбкой. В эти минуты он тоже был мишенью, зрачки глаз одноклассников нацелены на него как остро заточенные дротики. Одноклассники пристально следят за каждым его движением, за каждым словом, они восхищаются им, а он купается в их восхищении. «Эй, зубрилка, чего на Жеку пялишься? Влюбилась, что ли?» — взрыв смеха. Неловкая ситуация. Я хочу провалиться под землю, умереть, бесследно стереться с лица земли. Класс хохочет. Учительница снисходительно растягивает губы в подобии улыбки: «Тише-тише, класс» — мурлычет она. Но Женечка выше всех нас, кажется, он смущен, но это всего лишь нам кажется, потому что он красивый, добрый, веселый мальчик, которого родители научили прощать другим их грехи. Я чувствовала на себе его застывший взгляд всепрощения, он простил меня, простил маленькую девичью слабость.       Женя, точно такой же новичок, как и я, но в отличие от меня быстро влился в коллектив. С ним хотели дружить абсолютно все ребята. С каждым он находил о чем поболтать. Вокруг него всегда собирался кружок из любопытных зевак с широко раскрытыми ртами. Они глазели на него, как на заморскую диковинку. Женя — душа компании, позволял разглядывать себя, любоваться собой, восхищаться. Четырнадцатилетний подросток, от которого нет проблем, да и с чего ему кому-то создавать проблемы, когда он идеальное создание? Он отлично учился, отличник, которого никогда не назовут зубрилкой, ботаником, потому что его ум — гибкий, пластичный, он как будто не вместе со всеми один учебник заучивает, а от природы такой сообразительный, боженькой в темечко поцелованный, с прекрасным тонким чувством юмора. Над его шутками все смеются. От его смеха замирают.       «Можно я у тебя возьму…» — спросил как-то он меня, обратив на меня свое внимание, спустившись с Олимпа. В ответ я вскрикнула, и вскрик мой был от всей души: бери что хочешь. Бери все!!! Он рассмеялся: мне нужен только ластик, у тебя есть? Есть. А если нет, то я найду ластик для тебя, все карманы мира перетрясу, но найду. А ты смешная, сказал он. «Смешная» — фраза, как татуировка, выгравированная на сердце, на всю жизнь, не свести никогда, да и зачем? Я вложила эту фразу, этот день, в непроницаемую коробочку, перевязала ленточками и спрятала в тайничок. У меня никогда не было ничего своего, одни фантазии, что рассеивались к рассвету, а тут — золото. К чему все богатства земные, когда есть он — Женя.       Как мало надо, чтобы в сердце раздуть огонь любовный. И как много надо, чтобы потушить пожар, в котором безжалостно сгораешь, бесчеловечно, нет, отчего же. Человечно. Горишь как человек, за милую душу, сердечная плоть трещит подобно сухому древу в июльский зной.