Pacific Ocean

      Наутро первые проснувшиеся обитатели острова с грустью обнаружили, что буря за ночь не закончилась и даже не стихла. При свете дня в помещениях стоял полумрак, а без электричества и возможности выйти из дома, делать было откровенно нечего. Относительную бодрость сохранял только Николо, которому с утра пришлось идти за водой на крышу, Саша, которую он случайно разбудил и тем самым вовлек в приготовление завтрака, и Эрвин, у которого не было другого выбора.        – Ты когда вообще встал? – спросила Ханджи, встретив последнего в лаборатории. – Выглядишь до тошноты свеженьким.        – Можно шутить про твою утреннюю тошноту или это банально?        – Это банально, но можешь издеваться, сколько угодно. Я это заслужила. Хотя, строго говоря, я еще не беременна при любом раскладе.       Ханджи плюхнулась на диван позади Эрвина, занятого ревизией своего рабочего стола, и вытянула ноги.        – До завтрака еще полчаса, – зевнула Ханджи. – Хочу кофейку, но Ник бесится, когда с утра кто-то трется на его кухне. Может, он шпион и пора сдать его полиции?        – Конечно, у нас же на него куча компромата. А главное – полицейский катер отлично передвигается в шторм. И заказчик не доверяет местной полиции.        – Моя флешка пропала.       Эрвин развернулся на стуле.        – Когда ты это заметила?        – Вчера вечером. Поэтому и встала сегодня пораньше, хотела убедиться при, не побоюсь этого слова, свете, что она никуда не провалилась случайно. Ты, кажется, говорил, что в мое отсутствие в комнате были шумы?        – Да, но я спал в это время. Леви сказал, что кто-то хотел зайти в мою комнату в районе четырех утра, тронул ручку, но передумал и пошел к тебе. Мы тогда решили, что это ты вернулась раньше времени.        – Кто-то? Леви не разглядел его?        – Как он мог его видеть? Он же был внутри комнаты.       Брови Ханджи изогнулись вопросом.        – Дружище, что этот абсолютно не знакомый тебе человек делал в твоей комнате в районе четырех утра?       Откровенно говоря, Эрвин не знал, что точно делал Леви.        – Понятия не имею, – ответил он честно. – Я же спал. Обычно он сидит тихо, слушает плеер и листает книги.        – Эрвин, это нифига не обычно. Странно даже то, что он послушал твой плеер и не повесился на пальме от тоски. А как там дела с его памятью? Есть идеи, кто он такой?       Эрвин пожал плечами.        – Думаю, у него все в порядке с памятью. Но есть объективные причины молчать. Такие причины, от которых у него слегка съехала крыша. Поэтому он иногда… чудит.        – То есть ты думаешь, что он псих, но совершенно не боишься спать с ним в одной комнате?       Эрвин немного помедлил с ответом.        – Да. Похоже, так я и думаю.       Ханджи издала отчаянный стон, поднялась, тряхнула Эрвина за плечи и заглянула ему в глаза:        – Почему ты всегда такой? У тебя есть вообще инстинкт самосохранения? Если бы я знала, кто твой заказчик в этот раз, ни за что не повезла бы сюда свою студентку. Мне давно пора понять, что с тобой не бывает все спокойно, но сейчас… Чертов Индиана Джонс от микробиологии! Где ты вечно находишь неприятности?       Ханджи отпустила Эрвина и отошла к окну. Смотреть в него не имело смысла, так как весь вид застилал сплошной дождевой занавес.        – Я думала, что на свете нет места безопаснее этого острова. Ты торчишь здесь несколько лет, говоришь, что это рай с кораллами и эндемичными насекомыми, чистым пляжем и прекрасной погодой.       Сказав о погоде, Ханджи указала на окно, выдерживающее ветер и удары веток лишь потому, что оно когда-то должно было выдержать взрыв.        – Но, когда я приехала сюда впервые, поддавшись на твои уговоры, тебя практически на моих глазах прямо в бухте чуть не сожрала акула!        – Ты же знаешь, что акулы не едят человеческое мясо, – улыбнулся Эрвин.        – Простите! Тебя практически на моих глазах попробовала акула. Представь себе, что я думала об этом рае, пока сидела в катере по уши в твоей крови? Я думала, что никогда больше не поверю тебе. Но вот я снова здесь, и выясняется, что мы теперь работаем на одних военных против других военных. О чем ты думал вообще?        – Мне жаль, что ты тревожишься. Да, я умолчал о некоторых вещах, – спокойно ответил Эрвин. – Потому что мне нужен был надежный человек в команде. Армин тоже не знает, во что я его впутал. Он уверен, что мы просто спасаем риф.        – Я все равно не понимаю, какова твоя конечная цель, – устало сказала Ханджи и вернулась на диван.        – Считай, что я просто дурак, начитавшийся книжек.        – Ты не просто дурак, Эрвин. Ты опасный дурак.       Ханджи тяжело вздохнула и взглянула на наручные часы. Она выглядела взволнованной, но гнев уже сошел с ее лица.        – Думаю, мы можем спускаться, – сказала она. – Но пообещай мне, что хотя бы с Леви будешь поосторожнее! Что это за имя вообще? Оно еврейское? Не помнишь, он был обрезан?       Эрвин тихо рассмеялся, поняв, что хотя бы один ураган миновал.       Завтрак традиционно проходил в более спокойной обстановке, чем прочие приемы пищи. Студенты вяло месили кашу ложками, клевали носами и почти не разговаривали. Из-за непогоды большинство из них планировало после завтрака отправиться досматривать сны.        – А есть хлеб? – спросил Конни.        – Хлеба нет и не будет, пока мы не решим одну проблему, – ответил Николо, стоящий в стороне от стола с миской в руках. – Вчера вечером я хотел поставить тесто, но обнаружил, что дрожжей почти не осталось. Сопоставив это с пропажей варенья, я сделал вывод, что у нас завелись виноделы. Поэтому я ставлю ультиматум: если дрожжи не вернутся к обеду, никакого свежего хлеба вы больше не увидите. У нас проблемы с доставкой продуктов. Не хватало еще, чтоб из запасов воровали. Даю шанс провернуть все по-тихому, можете оставить дрожжи на столе, когда я буду отдыхать у себя. Надеюсь, вы не все сразу пустили в производство.        – Уверен, это опять наш тихушник Армин, – сказал Жан. – Он как раз химик.        – Дрожжи – это грибы, – слабо возразил Армин, и суд присяжных заседателей обеденного стола отклонил его возражение.       — Это все – детали одной цепи, – насмешливо шепнула Ханджи Эрвину. – Уверена, орудует один и тот же вор.        – Пора принимать меры, – ответил ей Эрвин и встал.        – Важное объявление, – сказал он громко, и студенты повернули головы. – Мы с Жаном надеемся вернуть связь при помощи старого модема, который находится где-то на территории дома. К сожалению, им давно не пользовались, и никто не помнит, где точно он хранится. Вы можете посвятить этот день его поискам, поскольку иной работы пока не предвидится.       Жан смотрел на Эрвина с абсолютным непониманием, но молчал.        – А как он выглядит? – спросил Конни.        – Как модем, – коротко ответил Эрвин.        – А нашедшему будет приз? – спросил Эрен.        – Травяной ликер вас устроит?       Публика оживилась.        – Тогда победитель получит бутылку ликера. Надеюсь, это придаст вам воли расстаться с ворованными дрожжами.       После завтрака студенты рассредоточились по дому, и Жан подошел к Эрвину настолько осторожно, что с него можно было писать карикатурных тайных агентов.        – Какой еще модем? – спросил он. – Тут здоровенная антенна не работает.        – Они ищут заглушки, которые тебе искать лень. Поэтому можешь подыграть и присоединиться.        – Но один из них сам заглушки и раскидал.        – Хочешь сказать, что он их первым принесет ради бутылки ликера? Уверен, вредитель все прекрасно понял и сейчас изображает активные поиски. Меня беспокоит только твоя избыточная осведомленность об этой истории. Постарайся о ней поменьше думать и, тем более, говорить.       К обеду на кухонном островке материализовался изрядно опустевший пакет с дрожжами, но в общей суматохе вора никто не заметил. Дом постепенно погружался в хаос, и Леви наблюдал за разрушительным процессом, сидя на лестнице. Высыпалось на пол содержимое многочисленных шкафов, потрошились коробки, и пыль, спавшая между ними годами, вырывалась наружу призрачными клубами. Несмотря на то, что несколько лет назад в доме был сделан ремонт, порой студенты доставали из потаенных уголков предметы, прямиком из середины прошлого века. Леви смотрел на суматоху усталым взглядом и думал, что после этого нужно устроить уборку и избавиться от лишнего. Он припоминал, что мусор вывозят с острова на катере, который придет неизвестно когда. А еще сомневался, стоит ли тратить на уборку дождевую воду. Разум его был спокоен, мысленно он раскладывал по пакетам все, чему студенты не могли найти применения, и считал ведра, которые понадобятся, чтоб очистить от пыли опустевшие шкафы. Погрузившись в себя, он не чувствовал, что сам стал объектом наблюдения. Пролетом выше, прислонившись к стене, стояла Ханджи, и, как только Леви уперся ладонями в колени, чтобы подняться, она отступила в открытую дверь комнаты Эрвина.        – Ну как? – спросил мужчина, оглянувшись через плечо.       Ханджи затворила дверь и прильнула к ней спиной.        – Я чую в нем что-то странное, Эрвин! – женщина подалась вперед, опустилась на стул и перешла на шепот. – Поверь мне, как зоологу, в нем есть что-то от зверя.        – Мы все изначально приматы.        – Я такой взгляд видела только у хищников в зоопарке. И у девочки в фильме про семейку Аддамс. Как ее там звали?       – Да, у него тяжелый взгляд. Но это просто его расслабленное лицо. Когда ты расслабляешь лицо, у тебя становится испуганный вид. А Леви пару раз даже улыбался, и совсем не скалился. У этого даже есть плюсы. Студенты с ним не спорят и перестали растаскивать еду по всему дому.        – Если ты позволяешь ему тут находиться, хотя бы выясни о нем что-нибудь.        – Предлагаешь мне с ним серьезно поговорить?        – Да, Эрвин, именно! – Хорошо. Тогда я тоже попрошу тебя поговорить с одним человеком.        – С кем это?        – С Моблитом, Ханджи, – Эрвин окончательно развернулся. – Парень ходит как в воду опущенный, не ест толком. Кажется, он даже плакал, но было темно, так что не буду утверждать.        – Ты преувеличиваешь проблему.        – Он влюблен в тебя все то время, что мотается с нами по свету.        – Откуда тебе знать? Что ты вообще знаешь о любви? Сидишь тут один на острове, хуже Робинзона. Тебе уже русалки мерещатся. Хотя, нет, русалки были мои…        – Твоя правда, но есть вещи, не заметить которые невозможно. Например, то, что в университете ты была влюблена в меня. Надеюсь, за давностью лет с дела уже можно снять секретность?       Ханджи широко улыбнулась и почувствовала, как покраснели ее уши. Она схватила Эрвина за руку и спросила:        – Ты знал? Это было заметно?        – Есть один очень секретный признак влюбленной девушки.        – Говори!        – Ты всегда приходила на наши встречи с кудрявыми волосами.       Ханджи поджала ноги и громко рассмеялась, закрыв лицо руками. Казалось, она была в восторге от наблюдения.       – Отец мой Дарвин! Это точно, дружище. Но ты был таким крутым и серьезным магистрантом, а я восторженной наивной второкурсницей, с отрицательным серотонином от страха, что ты все узнаешь и начнешь меня избегать. Но фенилэтиламин, наоборот, был высоким, и постоянно хотелось танцевать и наводить «красоту»… Как же давно это было, Эрвин.        – Лет пятнадцать прошло. Ханджи, в этом доме есть человек с критически низким уровнем серотонина. И спасти его можешь только ты. Если не взаимностью, то хотя бы искренностью.       Ханджи опустила взгляд, и печальная улыбка показалась на ее лице на короткий миг, чтобы тут же исчезнуть.        – Я услышала тебя. Но ты, конечно, тот еще жук! Все знал и даже виду не подавал.       Вечером на обеденный стол перед Эрвином выложили три небольшие и абсолютно одинаковые черные коробочки из пластика. Каждая из них была снабжена короткими антеннами и мигала маленькими желтыми лампочками. Две коробочки принес Конни, одну – Николо. Эрвин осмотрел их и сдвинул в сторону Жана.        – Это все не то, – сказал он. – Понятия не имею, что это.       Жан повертел одну из коробочек в руках, но, как его и просили заранее, ничего не сказал.       – Продолжаем поиски, – сказал Эрвин. – Буря начала стихать, и утром мы сможем починить провода.       Эрвин осмотрел всех сидящих за столом. Николо шептался с Сашей, заработав себе временное помилование, когда принес один из «модемов»; Эрен и Энни смотрели на стол с одинаковым равнодушием.       После ужина поиски не продолжились, студенты расселись около журнального столика в комнате отдыха и наблюдали в окно за тем, как удаляется грозовая туча, прощаясь вспышками молний. Ликер, однако, Эрвин им выдал, сказав, что вернувшиеся дрожжи – уже повод для поощрения. Напиток был честно разлит по маленьким стеклянным стопочкам, найденным во время поисков модема, но никто к ним не прикасался, ожидая, когда спустятся руководители, о чем-то совещавшиеся наверху.        – Скорее бы телек вернулся, – сказал Эрен. – Я сначала ворчал, что тут дурацкие фильмы, но это лучше, чем ничего.       – А мне даже нравится, что у нас только диски, – мечтательно произнес Армин. – В этом что-то есть. И фильмы, на самом деле, неплохие. Многое я не видел раньше.        – Возможно, скоро появится интернет, – сказала Энни. – Готова поспорить, что после этого мы перестанем тут так собираться.        – Я уже привык сидеть без интернета, – пожал плечами Конни. – Только с мамой хочется поболтать. Она, наверное, волнуется. Еще скучаю по водяному насосу. Видели игуану в уличном туалете? Она там яйца отложила. Это жуть.        – Боишься, что тебя покусает ящерица, пока ты в беззащитном положении? – усмехнулась Энни.        – Да нет. Просто не могу делать дела, когда она смотрит. Тут ведь уединение нужно, понимаете? Вот Эрен в туалет всегда ходит только тогда, когда все спят. Я тоже так пытался делать сначала, но заднице не прикажешь. А теперь вообще приходится, простите, срать, глядя в глаза этой зверюге.        – Зачем же ты ей в глаза смотришь?       Разговор окончательно провалился в туалетный юмор, и совсем недавно замалчиваемая тема резко стала совершенно открытой. Под смех и подталкивания локтями все делились опытом использования уличного туалета. Руководители спустились ровно тот момент, когда Конни в красках описывал свое расстройство желудка в один из первых дней на острове.        – А мы вас ждем, – давясь от смеха, сказала Саша.        – Зачем же? – ответила Ханджи. – Нам в ваши истории добавить нечего. Или точнее будет сказать – доложить?       Вновь раздался взрыв молодого смеха. Пока в общем шуме Ханджи перекидывалась шутками с Сашей, Эрвин искал взглядом Леви, но не находил. Он посмотрел на окно, и у него промелькнула мысль, что мужчина мог воспользоваться улучшением погоды и вновь куда-то сбежать, не смотря на ночь.        – Ты что-то потерял? – с улыбкой спросила Ханджи.        – Вы не видели Леви?        – Вечно вы его теряете, – заметила Саша.       – Ну, он же маленький, – рассмеялся Конни, но всем вдруг стало неловко развивать шутку, и никто его не поддержал.        – Он спит, – ответил Жан. – У себя.       На лице Эрвина выразилось непонимание. Леви спал мало, и точно никогда не делал этого так рано.        – Где это – у себя? – спросил Эрвин вслух.        – В нашей комнате. На кровати, которую вы ему выделили. Сам удивился, когда его там увидел. Обычно он где-то шастает. Док, присаживайтесь. Давайте выпьем за то, что буря ушла.       Эрвин сел, скрестив ноги, откуда-то сбоку к нему пришла стопка. Он обернулся к сидящей справа Ханджи.        – Может, не стоит, доктор Зоэ? – спросил он с хитрой улыбкой.        – А если это последняя стопка на ближайшие года три? И вообще, Егермейстер – почти лекарство.       Тогда Эрвин посмотрел на Моблита, сидевшего напротив, и по лицу его понял, что никто с ним пока не говорил и что стопка ликера для его страдающей души – не более, чем мертвому припарка.        – За спасение в потопе! – провозгласил Николо, и все чокнулись.        – Ой! – воскликнула Ханджи. – Почти все расплескала…       После месяца трезвости стопка ликера значительно развеселила студентов, и они вновь стали шумными, вернувшись к теме с игуаной. Ханджи живо включилась в разговор, обрадованная тем, что гнездо находится в самом доступном для наблюдений месте. Воспользовавшись тем, что никто на него не смотрит, Эрвин поднялся на ноги и ушел наверх.       В комнате парней одиноко горел подвешенный к плафону маленький фонарик. Все кровати стояли расправленными, со взбитыми одеялами и разбросанными в беспорядке подушками, поэтому Эрвин не сразу понял, на какой из них лежит человек. Леви свернулся на ближайшем к выходу спальном месте, слева от входа. Он лежал, закутавшись, только макушка черных волос виднелась поверх подушки.        – Спишь? – тихо спросил Эрвин, наклонившись.       Леви чуть опустил одеяло и повернулся.        – Эрвин? Что случилось?       В общем-то, не случилось ничего, и ответить Эрвину было нечего.        – Ничего, – так и ответил Эрвин.        – Тогда почему ты здесь?        – Может, что-то случилось у тебя?       У Леви случилось слишком много всего за прошедший день и предыдущую ночь, чтобы просто так об этом рассказать. К тому же, он и слов для этого не знал. Каждый прожитый в доме момент приносил ему новые впечатления и вопросы, от которых голова шла кругом.        – Ничего, – ответил Леви.        – Ты где-то пропадал сегодня. Хотя вроде не выходил из дома.        – Не все же мне у тебя торчать.        – Выглядишь как-то нездорово. Ты сильно вчера промок…       Эрвин потянулся, чтобы дотронуться до лба Леви, но тот отстранился к стене.        – Да, меня немного лихорадит. Но завтра я буду в порядке.        – Хочешь, я принесу тебе горячего чая?        «Просто уйди», – подумал Леви.        – Хочу, – сказал Леви. А после лежал, глядя воспаленными глазами в потолок, и ждал Эрвина. Во всем том было что-то смутно узнаваемое. Комната с ночной лампой, жар болезни, хрустящее постельное белье, чай. Но Леви не мог знать этого раньше, и потому мысли его кружили, не находя выхода.       – Скажи, ты ведь чувствуешь что-то новое? – спросила Микаса вкрадчиво. – Иногда мне становится так тепло на сердце, когда я вижу спящего Эрена, что хочется плакать.        – Ваш чай, сэр, – сказал Эрвин и протянул чашку на блюдце.       Леви предпринял усилие, выпутался из одеяла и сел.        – Только не уходи, – предупредил он. – Чашку нужно вернуть на кухню.        – Я никуда не спешу. Но, пока я тут, может, расскажешь, кто ты и откуда, – Эрвин опустился на край кровати. – Только не говори, что совсем ничего не помнишь.       Эрвин ждал возражений, но Леви молчал, примеряясь пальцами к краю чашки. В темноте его глаза влажно блестели, как гладкая поверхность чая. Он сделал глоток, поджал губы и посмотрел на Эрвина тем взглядом, который Ханджи ранее назвала звериным        – Хорошо, – кивнул Леви. – Допустим, я помню что-то. Насколько подробную информацию ты хочешь получить от меня?        – Ты вправе сам определить границы.        – В таком случае, я уже все тебе сказал. Зачем тебе что-то, кроме моего имени?        – Есть мнение, что мне, возможно, мне стоит тебя опасаться.        – Я двадцать раз мог убить тебя за то время, пока ты крепко спишь, но все в порядке. Это значит, что я опасен?        – А ты, действительно, мог?       Леви отвлекся на чай, и Эрвин уже знал, что таким образом его гость тянет время.        – Вероятно, у тебя темное прошлое, Леви. Но, по крайней мере, ты не любишь лгать.        – Я никогда не убивал людей, – проговорил Леви медленно. – В теории, это достаточно простой процесс, если делать его быстро. Но стоит чуть помедлить, и все меняется. Это похоже на твои наконечники, Эрвин. Их было несложно найти, и я принес тебе две штуки, не задумываясь. Но это просто два предмета, а ты просишь сохранить контекст. Человек, которого ты хочешь убить, может быть предметом без свойств. Но, стоит чуть помедлить, и ты начинаешь видеть контекст, из которого хочешь этот предмет изъять. А это сложнее.       Эрвин поймал себя на том, что перестал моргать. Леви смотрел ему прямо в глаза, и лицо его становилось все более напряженным. Пространная мрачная речь была верхушкой айсберга еще более мрачных мыслей. И, когда от напряжения по спине Эрвина побежали морозные мурашки, он с улыбкой сказал:        – Что-то ты пошел с больших карт. Мог выложить пару безобидных фактов, чтобы я отстал.       Леви встрепенулся, и от звериного морока не осталось и следа. Он сидел, закутавшись в одеяло, держал в руках изящное блюдце с чашкой чая и был похож на несчастного больного ребенка со взъерошенными после сна волосами.        – Что ты называешь безобидным фактом? – спросил он растерянно.        – Не знаю. Любимый цвет, книга, знак зодиака.        – Как можно любить цвет? У кого-то бывает эмоциональная связь со цветом?        – Не бери в голову. Вообще, поменьше думай. Ты сейчас не в том состоянии.        – Постой, я хочу понять! Какой у тебя любимый цвет?        – Мне нравится зеленый.        – И как проявляются твои чувства? Тебе всегда нравился только этот цвет?        – Леви, ты инопланетянин! – рассмеялся Эрвин. – Просто признайся, что тебя послали убить всех людей, но ты вдруг к ним проникся теплыми чувствами и теперь не знаешь, как отчитываться перед руководством межзвездной армии.        – Да, – Леви неуверенно улыбнулся. – Примерно так все и есть.        – Вот и славно, что мы все выяснили, и не осталось вопросов. Что там с твоим чаем? Пей, пока не остыл.